Текст книги "Семейная реликвия"

– Да. Приезжал Ноэль. Он заехал по дороге из Уэльса, где гостил у друзей. У него, по его словам, был очень длинный уик-энд. – Все в порядке, голос ее звучит ровно и спокойно, именно так, как нужно. – Я приглашала его остаться с нами поужинать, но он спешил поскорее вернуться в Лондон. Так что Ноэль выпил стаканчик виски и уехал.

– Жаль, что я его не застала. Но мне надо было так много рассказать Данусу. Я говорила без умолку. Хотите, я почищу картошку? Может быть, сходить за капустой? Или накрыть на стол? Как это хорошо – вернуться домой! Это, конечно, не мой дом, но я почему-то чувствую себя здесь как дома и очень рада, что мы вернулись. Вы ведь тоже рады? Вы ни о чем не жалеете?

– Нет, – сказала Пенелопа, – ни о чем.

На следующее утро она позвонила в Лондон и назначила две встречи. Одну из них – с Лалой Фридман.

Данус должен был явиться на прием к десяти часам, и накануне вечером они решили, что он позвонит не раньше половины двенадцатого. Но звонок раздался около одиннадцати, и трубку взяла Пенелопа, потому что Антония развешивала выстиранное белье в саду.

– «Подмор Тэтч». Слушаю вас.

– Это я, Данус.

– Данус! О господи, Данус, Антония сейчас в саду. Какие новости? Рассказывай быстрее. Что сказал доктор?

– Новостей пока никаких.

Пенелопа немного огорчилась, и настроение ее упало.

– Ты разве не был у доктора?

– Был. Я был и в больнице и сделал ЭКГ, но вы просто не поверите… у них сломался компьютер, и они не могли сообщить мне результаты.

– Я в самом деле не могу поверить. Какая досада! И сколько тебе еще ждать?

– Не знаю. Они не сказали.

– И что ты намерен делать?

– Вы помните, я рассказывал вам о моем друге, Родди Маккрее? Вчера вечером мы встретились с ним в баре, и он сказал, что завтра утром уезжает на рыбалку в Сатерленд примерно на неделю. Он зовет меня с собой, и я решил принять приглашение. Если уж нужно ждать результатов дня два-три, то с таким же успехом я могу подождать и неделю. Во всяком случае, мне не надо будет маяться дома, кусая ногти и действуя на нервы маме.

– А когда ты вернешься в Эдинбург?

– Вероятно, в четверг.

– А мама не может тебе туда позвонить и сообщить результат?

– Нет, это очень далеко, настоящий медвежий угол. А вообще-то, сказать по правде, я уже столько лет живу в подвешенном состоянии, что мне ничего не стоит подождать еще семь дней.

– В таком случае поезжай. Мы все время будем тебя вспоминать и молиться за тебя, а ты обещай позвонить нам, как только вернешься.

– Обязательно. Антония от вас далеко?..

– Сейчас я схожу за ней. Подожди.

Пенелопа оставила трубку висеть на шнуре и пошла через теплицу. Антония неспешно шла по траве, держа у бедра пустую корзину из-под белья. На ней были розовая рубашка и темно-синяя хлопчатобумажная юбка, которую трепал ветер.

– Антония! Иди скорей, Данус…

– Уже позвонил? – Щеки ее зарделись. – Что он сказал? Как у него дела?

– Пока ничего нового, потому что сломался компьютер, хотя пусть он тебе сам все расскажет. Беги к телефону. Он ждет… оставь корзину, я ее принесу сама.

Антония сунула ей корзину и побежала в дом. Пенелопа отнесла корзину на садовую скамью под окном гостиной. Жизнь и в самом деле жестоко обходится с нами, подкидывает не одно, так другое. Наверное, при сложившихся обстоятельствах это хорошо, что Данус уедет с другом на рыбалку. В таких передрягах общество старого друга бывает как нельзя кстати. Она представила себе двух юношей в краю необозримых вересковых пустошей и поднимающихся ввысь гор, холодного Северного моря и глубоких быстрых рек с коричневой водой. Они будут вместе ловить рыбу. Да, пожалуй, Данус принял правильное решение. Говорят, рыбная ловля благотворно влияет на человека.

Уголком глаза она вдруг уловила движение и увидела, как Антония вышла из теплицы и идет к ней через лужайку. Вид у нее был удрученный, она, как ребенок, слегка загребала ногами. Тяжело опустившись рядом с Пенелопой, она сказала:

– Дьявольское невезение.

– Знаю. Тебе сейчас очень тяжело. И не только тебе.

– Проклятый компьютер. Ну почему они ломаются? И почему это случилось именно перед приходом Дануса?

– Да, ужасное невезение. Но делать нечего. Главное сейчас – не падать духом.

– Да, ему хорошо! Он уезжает на рыбалку на целую неделю.

Пенелопа невольно улыбнулась:

– Ты сейчас рассуждаешь, как жена, на которую муж не обращает внимания.

– Правда? – смутилась Антония. – Это, конечно, нехорошо с моей стороны. Но ждать еще целую неделю – это так долго, целая вечность.

– Но ведь это хорошо, что ему не придется слоняться без дела в ожидании телефонного звонка. Так можно совсем пасть духом. И надо радоваться, что он будет занят интересным делом, это его отвлечет. Не сердись на него. Неделя пробежит быстро, а мы с тобой тоже займемся чем-нибудь приятным. В понедельник я еду в Лондон. Хочешь поехать со мной?

– В Лондон? Зачем?

– Хочу повидать старых друзей. Я очень давно у них не была. Если ты решишь составить мне компанию, мы поедем на машине. Если же предпочитаешь остаться здесь, довезешь меня до Челтнема, и я поеду на поезде.

Антония задумалась. Потом сказала:

– Пожалуй, я останусь дома. Возможно, мне скоро придется вернуться в Лондон, и я хочу провести лишний день на природе. К тому же в понедельник миссис Плэкетт не придет из-за дня рождения Даррена, так что я лучше уберусь в доме и приготовлю к вашему приезду вкусный обед. А кроме того, – она улыбнулась и снова стала самой собой, – всегда есть маленькая надежда, что Данус окажется вблизи телефона и соберется мне позвонить. И если меня не окажется дома, я этого не переживу.

Итак, Пенелопа отправилась в Лондон в одиночестве. Антония, как и было задумано, отвезла ее на машине до станции и посадила в поезд, уходивший в 9.15. По приезде в Лондон Пенелопа побывала в Королевской Академии и пообедала с Лалой Фридман. Потом села в такси и поехала на улицу Грейз-Инн-роуд, где находилась юридическая контора «Эндерби, Лусби и Тринг». Она назвала свое имя девушке, сидевшей за столом в приемной, и та провела ее наверх по узенькой лестнице в кабинет мистера Эндерби.

– Мистер Эндерби, к вам миссис Килинг.

Она отступила, пропустив Пенелопу в кабинет. Мистер Эндерби встал и вышел из-за стола, чтобы с ней поздороваться.

В былые дни, когда с деньгами было туго, Пенелопа добиралась от Грейз-Инн-роуд до Паддингтонского вокзала на автобусе или на метро. Вот и теперь она мысленно настроилась сделать то же самое, но, выйдя из конторы на улицу, вдруг вспомнила, что ехать на вокзал в общественном транспорте нет необходимости. Увидев свободное такси, она сделала шаг вперед и помахала рукой.

Она откинулась на сиденье, радуясь, что сейчас одна и может спокойно предаваться своим мыслям, вспоминая подробности разговора с мистером Эндерби. Они многое обсудили, пришли к определенным решениям и даже воплотили их в жизнь. Они успели завершить все дела, ничего не оставили на потом. Однако, сделав все, что было намечено, Пенелопа почувствовала страшную усталость и опустошенность, как будто из нее ушли все силы, и умственные, и физические. Голова раскалывалась. Ногам вдруг стало тесно в туфлях. К тому же ей казалось, что она потная и грязная, ибо день был жаркий, хотя хмурый и облачный, и очень душный. Глядя в окно такси, пока они стояли на перекрестке, ожидая, когда загорится зеленый свет, Пенелопа вдруг ощутила тоску и подавленность. Все, что она видела вокруг, угнетало ее. Огромный город, миллионы людей, заполонивших улицы и спешивших во всех направлениях с угрюмыми, озабоченными лицами, как будто все они боялись опоздать на необычайно важные свидания… Когда-то она тоже жила в Лондоне. Она прожила здесь всю жизнь, вырастила детей. И теперь не могла представить себе, как выдерживала эту суету в течение стольких лет.

Ей хотелось успеть на четырехчасовой поезд, но на Мэрилебоун-роуд выстроились бесконечные вереницы машин, и, когда они миновали Музей мадам Тюссо, она уже точно знала, что на четырехчасовой ей не успеть, и примирилась с тем, что поедет следующим. Она вручила водителю огромную, на ее взгляд, сумму и посмотрела расписание, а затем нашла телефонную будку и позвонила Антонии, сообщив, что приедет в Челтнем без четверти восемь. Потом купила какой-то журнал, пошла в зал ожидания, заказала чай и стала ждать поезда.

В переполненном вагоне было жарко и неудобно, и ей казалось, что эта поездка никогда не кончится; когда она наконец приехала в Челтнем и вышла из вагона, то почувствовала огромное облегчение. Антония ждала ее на платформе. Пенелопа вдруг ощутила необычайное блаженство оттого, что есть человек, который ее встретил, поцеловал и взял на себя дальнейшие заботы о ней, потому что она была совершенно без сил. Они вышли за ограду на площадь; Пенелопа поглядела на чистое вечернее небо, ощутила запах свежей зелени, исходящий от деревьев и травы, и радостно вдохнула полной грудью чистый благоуханный воздух.

– У меня такое чувство, – сказала она Антонии, – что я не была здесь много-много дней.

Усевшись в старенький «вольво», они направились домой.

– Ну как, удачно съездили? – спросила Антония.

– Да, только безумно устала. Мне кажется, что я грязная и измученная, как старая беженка. Я уже забыла, какое столпотворение в Лондоне. Чтобы добраться из одного места в другое, нужно потратить полдня. Именно поэтому я не успела к своему поезду. А следующий был битком набит людьми, возвращавшимися с работы, да еще рядом со мной уселся мужчина с огромным задом. Я такого в жизни не видала.

– Я приготовила на ужин фрикасе из цыпленка, но не знаю, захотите ли вы так поздно ужинать.

– Мне сейчас хочется только одного – принять горячую ванну и лечь в постель…

– Ну, это я вам гарантирую, как только приедем. А когда вы ляжете, я зайду к вам, и мы решим, будете ли вы есть цыпленка. Если да, я принесу вам его в спальню, и вы сможете подкрепиться.

– Какая ты славная девочка, Антония.

– А знаете что? В доме как-то пусто без вас.

– И как прошел день в одиночестве?

– Я подстригла газон. Включила мотор газонокосилки и почувствовала себя заправским садовником.

– Данус не звонил?

– Нет, но он и не должен был.

– Завтра вторник. Пройдет еще два дня, он нам позвонит и все расскажет.

– Ага, – сказала Антония, и они замолчали. Дорога, извиваясь, бежала к окрестностям Котсуолдса.

Ей казалось, она сразу уснет, но сон не шел. Он ускользал от нее. Она то погружалась в дрему, то просыпалась и лежала с открытыми глазами. Ворочалась с боку на бок и снова ненадолго забывалась сном. И в этом беспокойном сне ее преследовали какие-то голоса, слова и обрывки разговоров, не имевшие смысла. Это были Амброз, Долли Килинг, скакавшая по комнате, которую собиралась украсить магнолиями. Потом болтающая без умолку Дорис, то и дело визгливо хихикавшая. Лала Фридман, совсем молодая, она была напугана тем, что ее муж Вилли сходит с ума. «Ты ничего мне не дала. Ты не дала нам ничего. Ты, должно быть, совсем выжила из ума. Они хотят поживиться за твой счет», – стучало у Пенелопы в голове. Антония садилась в поезд и уезжала навсегда. Она пыталась что-то сказать, но Пенелопа ничего не могла расслышать из-за оглушительного паровозного гудка и только видела, как Антония открывает и закрывает рот; ее охватила тревога, ибо, она была уверена, та говорит что-то очень важное. Потом она видела свой часто повторяющийся сон: пустой пляж, и густой туман, и безысходное чувство одиночества, как будто она одна на всем белом свете.

Казалось, ночь никогда не кончится. Время от времени, просыпаясь, Пенелопа зажигала свет и смотрела на часы. Два часа. Половина четвертого. Четверть пятого. Простыня сбилась. И налитые усталостью ноги отказывались отдыхать. Она с тоской ждала рассвета.

Наконец он пришел. Она увидела, как светлеет за окнами, снова задремала, потом открыла глаза. Увидела первые косые лучи солнца, бледное безоблачное небо, услышала, как поют, перекликаясь, птицы. Потом на каштане запел дрозд.

Слава богу, ночь кончилась. В семь, не выспавшаяся и усталая даже больше, чем накануне, Пенелопа медленно встала с постели, нашла тапочки и халат. Она все делала через силу, и даже такие простые вещи, как поиски халата и тапочек, требовали от нее неимоверных усилий и сосредоточенного внимания. Пошла в ванную, умылась и почистила зубы, двигаясь осторожно, чтобы не шуметь и ненароком не разбудить Антонию. Вернувшись к себе в спальню, она оделась, села перед зеркалом, расчесала волосы, уложила их в пучок и заколола шпильками. Отметила темные круги под глазами и бледность. Потом спустилась вниз. Хотела было заварить себе чай, но передумала. Отперев стеклянную дверь, вышла через теплицу в сад. От холодного бодрящего воздуха у нее перехватило дух. Она вздрогнула и закуталась в шерстяную кофту, но в ней тоже было прохладно и свежо; эта свежесть была обжигающей, как когда умываешься талой водой или купаешься в ледяной реке. На свежеподстриженном газоне блестела роса, но первые теплые лучи солнца уже коснулись одного его угла; там уже подсыхало, и трава приобретала другой оттенок зеленого. Как всегда, при виде травы, деревьев, цветочных бордюров у Пенелопы поднялось настроение. Здесь ее святая святых, ее приют, над которым она с удовольствием трудилась не покладая рук пять лет. Она проведет здесь весь сегодняшний день. Ей многое надо сделать.

Она поднялась на взгорок, где стояла старая деревянная скамья. В щелях между выступающими камнями были посажены тимьян и многолетняя аубреция (чуть позже они разрастутся пышными подушками белых и лиловых цветов), но тут же вылезли и сорняки, без них никак не обойтись. На глаза ей попался ярко-рыжий одуванчик. Она наклонилась, чтобы выдернуть его вместе с цепким сильным корнем, но даже это небольшое физическое усилие отняло у нее слишком много сил, ибо, выпрямившись, она ощутила странную легкость в голове, и все вдруг поплыло перед глазами; ей даже показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Чтобы не упасть, она невольно ухватилась за спинку и опустилась на скамью. Силясь понять, что с ней происходит, стала ждать, что будет дальше. И вдруг боль, словно электрическим током, обожгла левую руку, опоясала грудь, все туже сжимая стальной обруч. Она не могла даже вздохнуть. Никогда еще она не испытывала такой страшной боли. Пенелопа закрыла глаза и попыталась крикнуть, чтобы отпугнуть боль, но не издала ни звука. Теперь с жизнью ее связывали только эта боль и пальцы правой руки, сжимавшие измятый одуванчик. Почему-то ей было очень важно держаться за него. Она ощущала холодную сырую землю, оставшуюся на его корнях, и сильный острый запах этой земли. Откуда-то издалека, едва слышно, до нее донеслось пение дрозда, а потом мало-помалу и другие звуки, другие запахи. Запах свежескошенной травы, другой, почти забытой лужайки, сбегавшей к урезу воды, где росли дикие нарциссы. Соленый запах приливной волны, заполнявшей речку. Кричащие моевки. Мужские шаги.

Невыразимое блаженство. Она открыла глаза. Боль ушла. Ушло и солнце. Вероятно, за облако. Но это уже не имело значения. Никакого.

Он идет.

– Ричард.

Он уже здесь.

Утром во вторник, 1 мая, в четверть десятого, Оливия в своей небольшой кухне готовила себе на завтрак яйцо и кофе и просматривала почту. Она уже привела в порядок лицо и волосы, но была еще не одета. Среди писем она нашла красочную открытку с видом Ассизи, куда уехал в отпуск один из редакторов, ведущий раздел искусства. Перевернув ее, она стала читать шутливое послание, когда зазвонил телефон. Все еще держа открытку в руке, она пошла в комнату к телефону.

– Оливия Килинг у телефона.

– Мисс Килинг? – Женский голос, провинциальный выговор.

– Да.

– Как хорошо, что я застала вас дома! Я так боялась, что вы уже ушли на работу.

– Я обычно ухожу в половине десятого. Кто это?

– Это миссис Плэкетт… из «Подмор Тэтч».

Миссис Плэкетт. Оливия поставила яркую открытку на каминную полку перед зеркалом, прислонив ее к позолоченной раме с особым тщанием и аккуратностью, как будто это было делом чрезвычайной важности. В горле у нее пересохло.

– Как мама? – с трудом спросила она.

– Мисс Килинг, боюсь, что… в общем, плохие новости. Мне очень жаль. Ваша мама умерла, мисс Килинг. Сегодня утром. Очень рано, когда все еще спали.

Ассизи, под невероятно голубым небом. Она никогда не была в Ассизи. Мама умерла.

– Как это случилось?

– Сердечный приступ. Должно быть, совершенно неожиданно. В саду. Антония нашла ее на скамье. Она полола цветы. В руке у нее был увядший одуванчик. Наверное, она почувствовала что-то неладное и решила посидеть. Лицо у нее было… спокойным, мисс Килинг.

– Она неважно себя чувствовала после поездки?

– Нет, все было в порядке. Она приехала из Корнуолла такая загорелая и довольная. Но вчера на целый день уезжала в Лондон…

– Мама была в Лондоне? Почему же она мне не позвонила?

– Не знаю, мисс Килинг. Я не знаю, зачем она ездила. Она поехала поездом из Челтнема. Антония говорит, что когда она встретила миссис Килинг вечером, та была очень усталой. Как только они приехали, она приняла ванну и легла, а Антония принесла ей легкий ужин в постель. Сдается мне, вчера она сильно переутомилась.

Мама умерла. Случилось то, чего она так боялась, что не могла себе даже представить. Мама ушла навсегда, а Оливия, любившая ее больше всех на свете, не чувствовала ничего, кроме страшного озноба. Ее руки в свободных рукавах халата покрылись мурашками. Мама умерла. Она почувствовала, как подступают слезы, и боль, и ощущение невосполнимой утраты, но не поддалась и была рада этому. «Потом, – сказала она себе, – скорбеть я буду потом. Сейчас отложим скорбь на какое-то время, как пакет, который можно вскрыть в более удобное время». Этой уловке научил ее нелегкий жизненный опыт. Надо закрыть водонепроницаемый отсек, зажать себя в кулак и сосредоточиться на решении самых важных практических дел. Сначала самое главное.

– Расскажите мне, как это было, – сказала она.

– Стало быть, я встала сегодня утром в восемь часов. Обычно по вторникам я к миссис Килинг не прихожу, но вчера у моего внука был день рождения, поэтому я поменяла дни. Я пришла рано, потому что по вторникам еще убираюсь у миссис Китсон, открыла дверь своим ключом и вошла, но никого внизу не было. Я занялась в кухне котлом. Тут спустилась Антония и спросила, не видала ли я миссис Килинг, потому что дверь в ее спальню открыта, а постель пуста. Мы прямо не знали, что и думать. Потом я увидела, что дверь из теплицы в сад открыта, и сказала Антонии: «Она, должно быть, в саду». Антония пошла посмотреть. И тут она стала звать меня, и я побежала. И увидела миссис Килинг на скамье.

Оливия с облегчением и благодарностью поняла, что миссис Плэкетт не раз уже оказывалась свидетельницей таких вот печальных событий. Эта женщина была уже в зрелом возрасте. Ей не раз приходилось сталкиваться со смертью и даже предпринимать какие-то практические шаги, и потому в ее голосе не было страха и паники.

– Перво-наперво мне пришлось успокаивать Антонию. Она была просто потрясена, дрожала и плакала, ну прямо как котенок. Но я обняла ее и приласкала, дала ей чашку чая, и она успокоилась и стала умницей и сейчас вот сидит тут в кухне, со мной рядом. Как только она пришла в себя, я позвонила доктору в Пудли, и он приехал минут через десять. Потом я решила, что поступлю правильно, если позвоню мистеру Плэкетту. Он сейчас работает на электронном заводе в последнюю смену, так что тоже смог приехать сюда, и они с доктором внесли миссис Килинг в дом, а потом положили ее в спальне. Сейчас она там и лежит на кровати, опрятная и спокойная. Вы уж об этом не тревожьтесь.

– А что сказал доктор?

– Он сказал, что это сердечный приступ. Видимо, она умерла сразу. Он подписал свидетельство о смерти и оставил его мне. А потом я сказала Антонии: «Позвони-ка ты миссис Чемберлейн», но она велела сначала позвонить вам. Я бы, может, и раньше вам позвонила, но мне не хотелось, чтобы вы переживали еще и из-за того, что она до сих пор в саду.

– Спасибо за заботу, миссис Плэкетт. Значит, пока больше никому не сообщили?

– Нет, мисс Килинг. Только вам.

– Хорошо. – Оливия посмотрела на часы. – Я сообщу о смерти мамы миссис Чемберлейн и брату тоже. Потом, как только утрясу свои дела, сразу же приеду на машине к вам. Я буду у вас к полудню. Вы еще не уйдете к этому времени?

– Не беспокойтесь, мисс Килинг. Я буду здесь столько, сколько нужно.

– Мне придется остаться в «Подмор Тэтч» на несколько дней. Прошу вас, приготовьте для меня вторую комнату для гостей. И позаботьтесь, пожалуйста, чтобы в доме были продукты. Пусть Антония поедет в Пудли и купит все, что нужно. Если она займется делом, это пойдет ей на пользу. – Тут в голове у нее возник еще вопрос: – А что молодой человек, помогавший в саду, Данус кажется? Он там?

– Нет, мисс Килинг. Он в Шотландии. Он уехал туда прямо из Корнуолла. У него была назначена встреча.

– Жаль. Ну ничего, как-нибудь обойдемся. Передайте привет Антонии.

– Вы, может быть, хотите с ней поговорить?

– Нет, – сказала Оливия. – Не сейчас. Потом.

– Уж вы извините, мисс Килинг, что мне пришлось сообщить вам такую печальную весть.

– Кто-то же должен был сообщить. Спасибо вам, миссис Плэкетт.

Она положила трубку. Взглянула в окно и только сейчас увидела, что на дворе дивный весенний день. Прекрасное майское утро, а мамы уже нет.

Потом, когда все кончилось, Оливия иногда думала: «Что бы я делала без миссис Плэкетт?» У нее был богатый жизненный опыт, но ей еще никого не приходилось хоронить, а выяснилось, что дело это весьма трудоемкое и хлопотное. И первой трудностью, с которой Оливии пришлось столкнуться по приезде в «Подмор Тэтч», стала встреча с Нэнси.

Когда Оливия позвонила ей из Лондона, трубку взял Джордж, и в первый раз в жизни Оливия обрадовалась, услышав печальный голос зятя. Она просто, в нескольких словах, сообщила ему, что произошло, и прибавила, что едет прямо в «Подмор Тэтч». Потом положила трубку, предоставив ему самому сообщить Нэнси печальную весть. Она рассчитывала, что пока все на этом и кончится, но как только ее «альфасад» въехал в ворота, увидела машину Нэнси и поняла, что так легко отделаться от сестры, как хотелось бы, не удастся.

Не успела она выйти из машины, как Нэнси устремилась ей навстречу из открытой двери с распростертыми объятиями, с вытаращенными голубыми глазами и распухшим от слез лицом. Прежде чем Оливия успела хоть что-то предпринять, Нэнси обвила руки вокруг ее шеи, прижалась горячей щекой к прохладной и бледной щеке Оливии и снова разразилась рыданиями.

– Ах, моя дорогая… Я приехала сразу же. Как только Джордж сказал мне, я тут же отправилась в путь. Я должна быть с вами. Я… я просто не могла иначе.

Оливия стояла как каменное изваяние, решив ради приличия потерпеть эти глупые безобразные объятия. Потом осторожно высвободилась, сказав:

– Спасибо тебе, Нэнси. Но, право же, в этом не было нужды…

– Именно это говорил Джордж. Он сказал, что я буду только мешать. – Нэнси нащупала вымокший носовой платок в рукаве шерстяной кофты, высморкалась и попыталась взять себя в руки. – Но я все же не могла остаться дома. Я должна быть здесь. – Она встряхнулась, распрямила плечи. Вид у нее был очень решительный. – Я ни минуты не сомневалась, что мое место здесь. Но поездка была просто кошмаром. Я вся дрожала, пока ехала сюда. Хорошо, что миссис Плэкетт напоила меня чаем. Теперь мне уже лучше.

Перспектива утешать Нэнси, помогая ей демонстрировать свою скорбь в течение еще нескольких часов, совсем не улыбалась Оливии; более того, приводила ее в отчаяние.

– Тебе вовсе не обязательно здесь оставаться, – сказала она сестре, судорожно пытаясь придумать какой-нибудь убедительный довод, чтобы отправить Нэнси обратно. Внезапно ее осенило. – У тебя же дети и Джордж, ты должна о них заботиться. Не можешь же ты бросить их одних. Я – другое дело, у меня никого нет, и потому мне сам бог велел остаться и взять все на себя.

– А как же твоя работа?

Оливия повернулась к машине и взяла с заднего сиденья небольшой чемодан.

– Я обо всем договорилась и выйду на работу только в понедельник утром. Ну ладно, пойдем в дом. Сейчас мы выпьем по стаканчику, и ты поедешь домой. Не знаю, как тебе, а мне так просто необходимо выпить джину с тоником, подкрепить силы.

Она прошла вперед, Нэнси последовала за ней. Знакомая кухня была чисто прибрана, вымыта до блеска; в ней было тепло, но удручающе пусто.

– Что с Ноэлем?

– А что с ним?

– Ты ему сообщила?

– Конечно. Сначала я поговорила с Джорджем, а потом позвонила Ноэлю на работу.

– Наверное, он был потрясен.

– Думаю, да. Но немногословен.

– Он тоже приедет сюда?

– Сейчас нет. Я обещала позвонить ему, если потребуется его помощь.

Нэнси отодвинула стул и уселась за стол, как будто не могла простоять на ногах и двух минут. По-видимому, из-за своего драматического отъезда из дома она не успела причесаться, попудрить нос и надеть блузку, более подходящую к юбке.

Вид у нее был не то чтобы растерянный, а скорее неряшливый, и Оливия почувствовала, как поднимается в ней хорошо знакомое чувство раздражения и досады. Что бы ни произошло, хорошее или плохое, Нэнси из всего умудрялась сделать драму, причем отводила себе главную роль.

– Мама вчера ездила в Лондон, – говорила Нэнси. – И мы даже не знаем зачем. Просто одна села в поезд и уехала на весь день. Миссис Плэкетт говорит, она вернулась усталая и разбитая. – В голосе ее звучала обида, как будто Пенелопа снова оставила ее в дураках. Оливии даже показалось, что Нэнси сейчас прибавит: «Она даже не сказала нам, что собирается умереть». Чтобы переменить тему разговора, Оливия спросила:

– А где Антония?

– Она поехала в Пудли кое-что купить.

– Ты ее видела?

– Нет еще.

– А где миссис Плэкетт?

– Думаю, наверху, готовит для тебя комнату.

– В таком случае я отнесу наверх чемодан и переговорю с ней. А ты посиди здесь. Я сейчас вернусь, мы выпьем по стаканчику, и ты поедешь к Джорджу и детям.

– Но я не могу бросить тебя здесь одну.

– Можешь, – холодно сказала Оливия. – Мы будем общаться по телефону. Я привыкла делать все одна.

В конце концов Нэнси уехала. После ее отъезда Оливия и миссис Плэкетт наконец смогли заняться делом.

– Нам нужен гробовщик, миссис Плэкетт.

– Надо позвонить Джошуа Бедуэю. Лучше его нам никого не найти.

– А где он живет?

– Совсем рядом, в Темпл-Пудли. Вообще-то, он плотник, а гробы делает для приработка. Хороший человек, очень скромный и вежливый. И дело свое знает. – Миссис Плэкетт посмотрела на часы. Было без четверти час. – Он, должно быть, сейчас дома, обедает. Хотите, я ему позвоню?

– Пожалуйста. И попросите его прийти поскорее.

Миссис Плэкетт говорила с гробовщиком без всякой наигранности, не понижая голоса. Очень просто она рассказала, что произошло, и так же просто попросила прийти. Как будто приглашала его починить калитку. Она положила трубку очень довольная собой, как человек, который хорошо сделал свое дело.

– Все в порядке, стало быть, он приедет в три. И я приду вместе с ним. Вам будет легче, если я буду здесь.

– О да, – сказала Оливия. – Намного легче.

Они сели за кухонный стол и составили список предстоящих дел. Оливия налила себе еще стакан джина с тоником, а миссис Плэкетт согласилась выпить рюмочку портвейна. Для нее это истинное наслаждение, сказала она Оливии. Она питает к нему слабость.

– Теперь нам надо поговорить с викарием. Вы ведь, конечно, будете отпевать миссис Килинг в церкви и хоронить по христианскому обычаю, не так ли? Нужно договориться о месте на кладбище, назначить день и час похорон. Хорошо бы поговорить и о псалмах, которые будут петь, и других мелочах. Вы ведь хотите, чтобы пели псалмы? Миссис Килинг очень любила музыку, да оно и хорошо, когда поют псалмы на похоронах.

Обсуждение мелких практических дел было для Оливии хоть каким-то облегчением. Она сняла колпачок с ручки.

– Как зовут викария?

– Его преподобие Томас Тиллингэм. Или просто мистер Тиллингэм. Он живет в доме рядом с церковью. Пожалуй, надо ему позвонить и попросить прийти завтра утром. Хорошо бы угостить его чашечкой кофе.

– Он был знаком с мамой?

– Да, в деревне ее знали все до единого.

– Она не так уж часто ходила в церковь.

– Может быть. Но она всегда старалась помочь, и когда собирали деньги на орган, и когда под Рождество устраивали дешевую распродажу для бедных. И время от времени она приглашала Тиллингэмов на обед. На столе были самые нарядные кружевные салфетки и бутылка самого лучшего кларета.

Это было легко себе представить, и впервые за этот день Оливия улыбнулась:

– Мама очень любила приглашать в дом друзей.

– Она была прекрасной женщиной во всех отношениях. С ней можно было поговорить обо всем на свете. – Миссис Плэкетт сделала небольшой глоточек портвейна, как полагается воспитанным леди. – И еще вот что, мисс Килинг. Вам следует уведомить адвоката миссис Килинг о том, что ее больше нет с нами. Банковские счета и все такое. Это тоже очень важно.

– Я уже думала об этом. – Оливия написала на листке: «Эндерби, Лусби и Тринг». – И потом надо дать объявление в газетах. В «Таймс» и в «Телеграф».

– О цветах тоже не забудьте, это хорошо, когда в церкви цветы. Но вы можете не успеть все сделать сами. Я знаю одну милую девушку в Пудли. У нее маленький грузовичок. Она очень хорошо убрала церковь цветами, когда хоронили свекровь миссис Китсон.

– Ладно, там видно будет. Сначала нам надо решить, когда будут похороны.

– А после похорон… – Миссис Плэкетт замялась. – Многие, может быть, так теперь не делают, но, я считаю, было бы хорошо пригласить всех в дом выпить чашечку чаю с фруктовым пирогом. Это еще зависит от того, в котором часу будут похороны, но, когда друзья и знакомые собираются издалека, – а я не сомневаюсь, что будут и люди, проделавшие далекий путь, – как-то нехорошо, по-моему, не дать им чем-нибудь подкрепиться перед тем, как отправиться в обратную дорогу. Так оно лучше и приятнее для всех. Ведь поговоришь с близкими тебе людьми, и немного утешишься, и не будешь чувствовать себя такой одинокой.

Оливия понятия не имела об этом старомодном провинциальном обычае – собирать в доме тех, кто был на похоронах, – но он показался ей не лишенным здравого смысла.

– Пожалуй, вы правы. Мы что-нибудь придумаем. Но, должна признаться, я плохая кулинарка. Вам придется мне помочь.

– Об этом я позабочусь. Фруктовый пирог у меня получается отменный.

– Ну что ж, кажется, все. – Оливия положила ручку на стол и откинулась на спинку стула. Сидя по обе стороны стола и глядя друг на друга, они помолчали. Потом Оливия сказала: – Миссис Плэкетт, я думаю, вы были моей маме хорошим другом. А теперь я убедилась, что и ко мне отнеслись как к другу.