Текст книги "Мужья и любовники"

Глава XIV

Утром, когда Кэрлис встала, Кирк был уже погружен в тяжелый сон. Она прибралась в кухне, оставила ему кофейник с черным кофе и оладьи с черникой, вынула из шкафчика в спальне копию договора с «Суперрайтом» и отправилась на работу. Контракт был подписан в 1973 году. Хотя они не раз говорили о том, что условия надо бы изменить, Кирк, судя по всему, так и не занялся этим. Кэрлис заперлась у себя в кабинете и принялась вчитываться в пункты и подпункты договора. Черт знает что! – Кирк столько сделал для «Суперрайта», а они бросают ему жалкие подачки. Теперь понятно, почему он так разбушевался и расколотил всю посуду. Может, на его месте, и она повела бы себя так же.

Странно, почти противоестественно было по возвращении с работы в тот вечер видеть Кирка дома. На нем все еще была ночная пижама, он сидел в гостиной, жадно поглощая баночное пиво. Бледный, с красными глазами, совершенно измученный, он даже не поднял глаз, когда Кэрлис вошла. Она вспомнила вчерашнюю сцену, и неожиданно ей стало страшно.

– Ну как ты? – робко спросила она. Никогда такой робости не было в их отношениях.

– Великолепно, – саркастически бросил он, готовый сорваться в любую минуту. Раскаяние или сочувствие давались ему трудно. Он и сам ненавидел себя за это, но иначе не получалось. Кирк хотел извиниться, что ей пришлось приводить в порядок кухню, но так и не смог заставить себя найти нужные слова.

– У меня новости и хорошие, и дурные, – сказала она, присаживаясь и стараясь говорить бесстрастно и по-деловому. Она твердо решила заставить Кирка успокоиться. Она твердо решила действовать. Прислушиваясь к ней, Кирк пошел на кухню за очередной банкой пива.

– Плохая новость состоит в том, что, по контракту, Хауард имел право тебя уволить, – сказала Кэрлис, решив забыть вчерашний вечер. Да и он вряд ли что помнит – сколько выпито-то. – Хорошая новость состоит в том, что при увольнении он обязан заплатить тебе проценты с доходов, полученных компанией благодаря твоей деятельности. Я позвонила Юдит, и она просила тебя зайти. Надо поговорить, но вообще-то Юдит считает, что дело верное.

– Ты что, говорила с Юдит? – проревел Кирк, швыряя на пол банку из-под пива.

– Да, – ответила Кэрлис, пораженная его реакцией. Она ведь была на его стороне. Она хотела помочь. Так чего же он вымещает на ней злость? – Я просто хотела выяснить, верно ли все поняла.

– А кто тебя, черт побери, просил! – выкрикнул Кирк. – Не суй свой поганый нос в мои дела.

В ближайшие два дня он с ней не говорил, разве что велел купить новую посуду.

– Я говорил с Юдит, – заметил он на третий вечер. По пути домой из ее конторы он купил жене целую охапку душистых роз. Как безмолвная просьба простить, цветы стояли на кофейном столике рядом с выпивкой. Прощение было даровано. – Мы подаем в суд.

Кэрлис кивнула. Она не сомневалась, что правда на его стороне и он выиграет дело. Но все было не так просто. Кэрлис не приходилось раньше иметь дело с законом. Она понятия не имела, как могут затягиваться дела и как они душевно изматывают. События разворачивались со скоростью улитки, постоянно напоминая о коварстве Хауарда, и порой Кэрлис даже сомневалась, стоило ли затевать все это дело.

Именно Кэрлис, как представителю «Суперрайта» по связям с общественностью, выпала щекотливая и болезненная обязанность объявить об отставке Кирка.

– Официально я заявила, что ты ушел по собственному желанию и изучаешь различные предложения. Неофициально я дала понять, что эти предложения весьма привлекательны, так, чтобы люди не подумали, будто мы просто делаем хорошую мину при плохой игре.

Кирк коротко кивнул, встретившись с женой взглядом. Он был благодарен Кэрлис за все, что она делает, но заставить себя сказать это вслух не мог. Его мир разлетался на куски, и внутри ничего не оставалось, кроме гнева и горечи.

Конечно, предложения были, хорошие предложения, – ну и что с того? Юдит не разрешала принимать их – была там какая-то закорючка в контракте с «Суперрайтом», которая на пять лет привязывала Кирка к компании. А Юдит не хотела рисковать.

– Их надо прижать к стене, Кирк, – твердо заявила она, когда Кирку был предложен пост президента «Террел индастриз», фирмы по производству клавиатуры для машинок, процессоров и компьютеров. – Вы должны отказаться.

Безделье буквально сводило Кирка с ума, и все же, хоть он и грозился принять предложение «Террел» и послать крючкотворов ко всем чертям, Кэрлис уговорила его послушаться Юдит.

Потом Кирка позвали на работу в Бостон, в фирму по производству дискет для компьютеров. Но Юдит по-прежнему была непреклонна:

– Надо отказаться, Кирк. Хауард что-то зашевелился в последнее время. Лучше не раскачивать лодку.

Кирк по-прежнему целые дни проводил дома, сидя в пижаме и не отрываясь от бутылки. В голову попеременно приходили мысли об убийстве и самоубийстве, неотвязно преследовали мысли об отце, который умер в сорок восемь лет, когда ему было всего на три года больше, чем Кирку сейчас.

А хуже всего было то, что в то время, как Кирк опускался на дно, Кэрлис поднималась к новым высотам. За годы, прошедшие после замужества, Кэрлис отточила и довела до совершенства навыки, которые приобрела, работая с Лэнсингом, Серджио, Хауардом Мэндисом, Дэвидом Дэем и Адой Хатчисон. В эпоху, помешанную на знаменитостях, способности Кэрлис были бесценны, она делала из бизнесменов звезд.

Она велела, чтобы Дэвида Дэя сфотографировали в полной спортивной амуниции на беговой дорожке, и придумала шапку для рекламного объявления: «XX век – длинная дистанция». Рекламу заметили, оценил ее и Дэвид, и у Кэрлис прибавилось работы: она организовала его интервью с ведущим обозревателем «Нью-Йорк таймс», написала за Дэвида статью в «Форбс», организовала, наконец, его выступление в телепрограмме «Неделя на Уолл-стрите». Опыт и репутация Дэвида Дэя довершили дело. Теперь говорили так: если хочешь сделать деньги, слушай, что говорит Дэвид Дэй, и вкладывай доллары в «XX век».

Со стороны Дэвид казался звездой, но сведущие люди знали: настоящей звездой была Кэрлис.

Или взять Аду Хатчисон. В свои шестьдесят четыре года она не превратилась в степенную вдову. Ада стала одной из первых женщин в Америке, получивших права на пилотирование самолета. Она познакомилась со своим будущим мужем в сороковые, когда он был актером бродячей труппы. «Янки Эйр» они создавали вместе. Это была высокая женщина, ростом почти шесть футов, с плоским, обветренным лицом; речь свою она пересыпала солеными словечками, но при этом рассуждала вполне здраво. Ее документы – как и документы «Янки Эйр» – были в полном порядке, и она всегда заботилась о том, чтобы ни у кого и грана сомнений не было в надежности компании. Ада казалась Кэрлис абсолютным воплощением грубого пионерского духа. В этом были свои плюсы и минусы.

Плюс заключался в том, что такой женщине, как Ада, можно было доверить дело; минус – в том, что ее жесткая манера обращения отталкивала денежных людей, которые могли бы вкладывать капитал в дело, оставшееся ей в наследство от мужа. Стратегия Кэрлис заключалась в том, чтобы подчеркнуть достоинства Ады и скрыть ее недостатки. Она держала ее подальше от банкиров, брокеров и аналитиков рынка. Вместо этого Ада, следуя рекомендациям Кэрлис, разъезжала по стране, встречаясь с владельцами других местных авиакомпаний, с людьми, у которых были проблемы те же, что и у нее, и которые в свое время тоже были, так сказать, актерами из бродячих трупп.

– Я говорю с этими ребятами на одном языке, – говорила она Кэрлис, и это была в ее устах величайшая степень признания.

В конце концов, Ада Хатчисон стала известна за пределами Новой Англии, и кое-кто стал подумывать о слиянии компаний. Под руководством своих финансистов и адвокатов Ада объединила свою компанию, которой не хватало наличных, но чьи самолеты летали на дальние расстояния, с соседями, державшими штаб-квартиру в Салеме. У тех, напротив, хватало денег, но они ограничивались только местными маршрутами. Кэрлис пришло в голову сфотографировать Аду в парашютном снаряжении – это был удачный рекламный ход. В конце концов, Ада приобрела такую известность, что некоторые даже утверждали, будто она стала прототипом комиксов.

И вновь со стороны все замечали Аду, а посвященные знали, кто дергает за ниточки.

Подобно тому, как хозяйка любого салона мечтает заполучить чету Киссинджеров, любой клиент (или клиентка) искали сотрудничества с Кэрлис. Ее вклад в процветание «Янки Эйр» не остался незамеченным в коммерческой авиации, и когда компании «Мид-Атлантик Эйр» понадобилась помощь по части связи с общественностью, ее президент Ирв Уэстон отправился к «Бэррону и Хайнзу». Когда Джорджия Беттс, у которой была процветающая, но местного значения фирма по производству косметики в Техасе, решила выйти на общенациональный рынок, она тоже обратилась к «Бэррону и Хайнзу». И Ирв, и Джорджия условием своего сотрудничества поставили участие Кэрлис. Джошуа не надо было объяснять дважды: дальнейший успех зависел от Кэрлис.

– Это две самые крупные наши сделки за последнее время, – сказал ей Джошуа Хайнз в декабре 1981 года. – У нас никогда не было вице-президента-женщины, но пора, наверное, ломать традицию.

Вице-президент! Кэрлис вновь и вновь повторяла эти магические слова. Вице-президент! Вице-президент! Она вспоминала тоскливую рутину в телефонной компании, всю ту чушь, что нес Том, она вспоминала грязную работу, за которую не брался никто, кроме нее. Наконец все это окупилось! Она буквально ног под собой не чуяла от радости и готова была выпалить новость первому встречному.

Беда только в том, что Кирку не скажешь. Ведь он все еще безработный, и это она кормит семью – весьма щекотливое положение, о котором лучше не говорить, – ссоры не избежишь. Кэрлис была поражена, обнаружив через несколько месяцев после увольнения Кирка, что он совершенно не откладывал денег. Она-то всегда была убеждена, что тут проблем нет. Недаром же у них квартира в кооперативном доме, мясо они покупали у Лобела, рыбу – у Роуздейла, овощи – у Роу. Как и сотни других преуспевающих жителей Нью-Йорка, по субботам они делали закупки на Мэдисон-авеню и в Сохо, заходили в отдел деликатесов «Блумингтона», как будто это кондитерская за углом, и жонглировали всеми мыслимыми на свете кредитными карточками. Кэрлис шила платья на заказ, у нее было норковое манто, а за гараж, где стоял их бутылочного цвета «ягуар», они платили больше, чем Кэрлис когда-то выкладывала за свою квартиру в Йорквилле.

Кэрлис всегда считала, что Кирк распоряжается своими личными доходами так же умело, как и финансовыми делами «Суперрайта». Каково же было ее изумление, когда выяснилось, что все, что у них есть, – это пять тысяч долларов в банке (в основном ее сбережения) и акции на шестьдесят тысяч, которые отец купил на ее деньги. У Кирка, этого отличного бизнесмена, не было ни акций, ни ценных бумаг, даже страховки – и той не было. После развода у него, привыкшего жить на широкую ногу, не было даже своей подушки, чтобы приклонить голову. С тех самых пор, как Кирка уволили, они жили на ее деньги, и для Кирка это было невыносимо.

– Старый мешок с дерьмом, – это он говорил о себе всякий раз, когда они расплачивались кредитной карточкой Кэрлис, опустошая те запасы, которые она начала делать еще с тех пор, когда была одинокой и жила на маленькую зарплату.

Кэрлис никогда не нравилась манера Кирка швыряться деньгами, но она молчала – в конце концов, это его деньги. А теперь они то и дело воевали из-за денег. Хоть Кирк и перестал зарабатывать и его глубоко задевало, что за все платит Кэрлис, отказываться от своих привычек он не хотел. Как и прежде, они каждый вечер ужинали в ресторане; как и прежде, костюмы и туфли шились на заказ.

– Кирк, надо немного попридержать себя, – сказала Кэрлис, просматривая очередной счет – на сей раз от «Дэнхилла» за блейзер с золотыми пуговицами. – Нам такая жизнь не по карману.

– Мне все по карману, – заявил он. – Чего ты, собственно, хочешь? Чтобы я жил, как нищий?

– Нет, конечно же, нет, – сказала она примирительно. Лишь бы снова не разгорелся скандал. – Просто я думаю, что надо немного сократиться.

– Сократиться? – переспросил он саркастически, наливая очередную порцию виски. – Все деньги да деньги, Кэрлис. Больше ты ни о чем не способна думать. Деньги да деньги.

И Кэрлис снова отступила. Что толку ссориться из-за них – делу так все равно не поможешь. Хорошо, что ее повысили, – это значит, что и зарплата прибавится. Горделивую радость свою Кэрлис всячески приглушала. Как она может радоваться, когда ему плохо? Добравшись до дому, она уже выглядела строго и деловито.

Только бы Кирк не разозлился, заклинала она, вставляя ключ в дверь.

Кэрлис вышла замуж, поклявшись быть верной мужу в радости и в беде. После увольнения Кирка пришла такая беда, что она даже вообразить не могла. Мужчина, с которым так замечательно было жить, превратился в чистый кошмар. Никогда нельзя было сказать, в каком настроении он встретит ее после работы. Никогда нельзя было сказать, пьян он будет или трезв, раскричится или начнет оплакивать свою несчастную судьбу. Он сделался раздражительным и вспыльчивым. Если рубашка из прачечной возвращалась без пуговицы, он устраивал ужасный шум. Он выгнал домработницу, которая уже давно была у них в услужении, только за то, что та по ошибке положила носки на полку для рубах. Он последними словами ругал «Суперрайт», Хауарда и Молли. Напиваясь, Кирк грозился прикончить Хауарда.

– Когда-нибудь я убью этого сукина сына, – в нетрезвом виде Кирк давал чувствам полную волю. Кэрлис помалкивала – в памяти свежа еще была та жуткая сцена, когда Кирк в ярости бил посуду; а вдруг, случись что не так, он снова разойдется.

Помимо Хауарда и «Суперрайта», с которыми следовало посчитаться, Кирк никак не мог забыть «Дирборн», считая, что и с этой фирмой надо судиться. «Это моя компания! Я нашел ее! Она моя!» – повторял он, клянясь заполучить ее, чего бы это ни стоило. «Дирборн Пейпер энд Принтинг» стала для него чем-то вроде Святого Грааля, и Кэрлис не решалась напомнить, что когда-то она настаивала, чтобы он сам купил компанию. Теперь-то она понимала, что у него просто не было денег, но откуда ей тогда было это знать?

Готовясь к суду, Кирк часами сидел над разными бумагами и делал пометки для адвокатов. В постели он был то необычайно настойчив, то совершенно безразличен. Самомнение сменялось самоуничижением, энтузиазм – полным отчаянием.

«Лучше бы я умер», – повторял он и начинал говорить о самоубийстве.

– Я не говорил тебе раньше, – заметил он, как-то находясь в подавленном состоянии, – но однажды меня уже увольняли. – И он поведал ей о Джо Метцере и во что тот оценил свою машину. – Полицейский потом говорил, что мне повезло, мол, счастливо унес ноги. Но мне не повезло, – горько продолжал Кирк. – Лучше бы я умер. Тогда не приходилось бы испытывать всего этого.

Кэрлис была совершенно потрясена, она просто не знала, что сказать. Кирк привык всегда чувствовать себя на коне. А сейчас он видит в себе неудачника и только и знает, что говорить о смерти. Он не знал, как справиться со своей яростью. И Кэрлис тоже не знала. Она просто терпела. Она повторяла себе, что Кирк слишком болезненно на все реагирует, и еще верила, что все скоро пройдет.

– Я не доживу до сорока восьми, – заявил Кирк в канун нового, 1982 года. Он отказался куда-либо идти и даже не позволил Кэрлис пригласить гостей. Они заказали еду в китайском ресторане, но Кирк оттолкнул тарелки и начал снова накачиваться. Он вообще теперь почти не ел; он исхудал, лицо покрылось морщинами. – Отец не дожил до сорока восьми, и я не доживу.

Кэрлис пыталась втолковать ему, что одно дело его отец, другое – он и что ранняя смерть отца никак не способна повлиять на его судьбу. Но ничего не помогало, и когда часы пробили двенадцать, Кирк неожиданно поднялся и отправился на кухню. Он вернулся в гостиную с пистолетом в руках и на глазах Кэрлис приставил его себе к виску.

– Кирк! – крикнула она и рванулась к нему. А он потянул за спусковой крючок.

Близкий шум фейерверка в Сентрал-парке почти заглушил щелчок пустого барабана, и у Кэрлис от облегчения подогнулись ноги.

– Кирк, пожалуйста, никогда этого больше не делай. Он только улыбнулся и спрятал пистолет, но, как опытный садист, не сказал ей, куда именно.

Кэрлис припомнила, как Том однажды сказал, что Кирк лечился в психиатрической больнице. Тогда она не поверила ему. И сейчас тоже не верила, но все же надо было убедиться в этом до конца. Она повторяла себе, что люди вроде Кирка – умные, удачливые, компетентные – не попадают в психиатрические больницы. С другой стороны, вспышки ярости и явная неуравновешенность Кирка все больше и больше угнетали ее, и, в конце концов, она позвонила Джеффу.

– Джефф, не хотела бы тебя расстраивать, но с твоим отцом происходит что-то неладное. После ухода из «Суперрайта» он пребывает в такой прострации, что до него не достучишься. – Кэрлис помолчала, а затем, собравшись с духом, произнесла:

– Когда-то мне говорили, что он был в психиатрической больнице…

– В Ковингтоне, – немедленно откликнулся Джефф, явно зная, о чем идет речь. – Это был не отец. Это дядя Скотт. У него был нервный срыв.

– Дядя Скотт? – не понимая, о ком идет речь, переспросила Кэрлис. – Что еще за дядя Скотт?

– Это брат отца, – вновь без всякой паузы откликнулся Джефф, удивленный вопросом: всю меру волнения мачехи он еще не почувствовал. – Нельзя сказать, что это ему помогло.

– Брат? Нельзя сказать, что помогло? – Кэрлис никак не могла собраться с мыслями, а внутри у нее все переворачивалось. – Какой брат? Какая помощь? Ковингтон?

Джефф помедлил с ответом, не зная, что сказать. Заговорив, он, казалось, сменил тему:

– Кэрлис, вы знаете, отчего умер дедушка?

– Инфаркт, – ответила она. Об этом Кирк ей все рассказал. У его отца, так же как и у ее, был сердечный приступ. Разница, однако, в том, что для Арнольда-старшего этот приступ оказался роковым. Поэтому-то Кирк всегда так заботился о своем здоровье, не курил, следил за содержанием холестерина и за своим весом.

– Нет, это был не инфаркт, – сказал Джефф. – Дедушка застрелился. – Джефф помолчал, на сей раз пауза болезненно затянулась. – И дядя Скотт тоже.

Кэрлис буквально онемела.

– Разве вы не знали? Папа не говорил вам? – Джефф был явно растерян, только сейчас поняв по молчанию Кэрлис, что для нее это новость.

На ее конце провода было молчание. Кэрлис просто не знала, что подумать, что сказать? Дядя Скотт? У Кирка был брат? Ведь он говорил, что тоже, как и она, единственный ребенок в семье. Зачем ему понадобилась эта глупая ложь?

– Кэрлис?

– Да? – Наконец ей удалось, хотя и с трудом, откликнуться. Она теперь ни о чем другом не могла думать, кроме как об угрозах самоубийства. О, Боже, молча взмолилась она, убереги его от этого. Пожалуйста!

– В семье об этом никогда не говорят, – сказал Джефф. Он явно почувствовал облегчение, поделившись тайной. Но в голосе его, таком отдаленном, будто он был на другом конце земного шара, звучал и страх, что Кэрлис проговорится.

– Не беспокойся, – сказала Кэрлис, которая все еще не могла прийти в себя от нелепой лжи Кирка, оттого, что его разговоры о самоубийстве могут оказаться не просто разговорами, и еще от сознания того, что у человека, за которого она вышла замуж, были от нее страшные секреты. Сама мысль о том, что он лгал ей, рассказывая о своей жизни, приводила ее в ярость; и в то же время ей было безумно жалко его. Она и любила, и ненавидела его, да так сильно, что даже дар речи потеряла, и могла только гадать, нет ли в его прошлом еще чего-нибудь такого, о чем он не сказал.

Глава XV

Кэрлис надеялась на перемены к лучшему. Она повторяла себе, что все пройдет. Что люди, которые говорят о самоубийстве, никогда не совершают его. Что все угрозы Кирка – от водки и виски. Что все эти разговоры – яблоко от яблони недалеко падает – старые бабьи сказки. Что нервный срыв Скотта к Кирку никакого отношения не имеет. Что каждая семья должна пройти через свое испытание и потом она становится только прочнее. Если бы только покончить дело с этим процессом. Если бы только Кирк снова начал работать. Если бы только все вернулось на круги своя.

Кэрлис понимала теперь, что успех в жизни на самом деле отличается от тех воздушных замков, которые она строила, когда сражалась с начальниками вроде Боба Райана и приятелями вроде Уинна Розье. Успех предполагает совершенно иные проблемы и сложности – и возможности тоже иные. Кирк уже готовился совершить вынужденную посадку, как вынырнул Лэнсинг Кунз и вновь сыграл решающую роль в жизни Кэрлис.

– «Самоуч»! – объявил Лэнсинг. Это было весной 1981 года. Он говорил доверительно, словно делился тайной сотворения мира. – Запомните это название.

– А почему, собственно? – спросила Кэрлис. В памяти у нее мелькнул человек, сказавший «Пластик!» в фильме «Выпускник» с участием Дастина Хоффмана. – Что такого особенного в «Самоучителе»?

– А то, что он сделан так доступно, что любой дурак поймет, – сказал Лэнсинг, почти ложась на стол. – Серьезно, Кэрлис, уж вы-то могли бы понять, что к чему.

– Спасибо, Лэнсинг.

Он объяснил ей, что человек по имени Мэрион Крамер, учитель английского в Чарлстоне, перевел на простейший язык инструкции, которыми снабжают при продаже компьютеров.

– Теперь всем детям покупают компьютеры, но понять инструкции к ним совершенно невозможно. Мэрион прошелся по ним, сделал в школе фотокопии и раздал ребятам. Раздал! – Случилось это почти год назад, а Лэнсинг все не мог успокоиться при одной мысли о том, что раздают то, что можно продать.

– Я поставил ему принтер, и он начал продавать буклеты по пять зеленых, через отдел рекламы в газете. Это было в прошлом году. А теперь дело так разрослось, что он не может с ним справиться, – сказал Лэнсинг, и лоб его пересекли три глубокие горизонтальные морщины. Как известно, это был знак напряженной умственной работы. – Прежде всего ему нужны деньги. Далее – профессиональный менеджер. Речь идет о двухстах пятидесяти тысячах долларов. Дело за вами, Кэрлис. Такое выпадает раз в жизни.

– Лэнсинг, если это такое потрясающе выгодное дело, почему вы сами не дадите Мэриону Крамеру денег? – спросила Кэрлис. – В конце концов, что такое для вас двести пятьдесят тысяч – мелочь.

– В этом вы, разумеется, правы, – сказал Лэнсинг, покачиваясь с носков на пятки в своих туфлях на резиновой подошве, – он любил похвастать своим богатством. – Но разве же я могу позволить себе это? Книги, статьи, лекционные поездки, телевидение – да у меня просто нет времени заниматься чем-то еще.

– «Самоучитель»? – переспросила Кэрлис, вынимая записную книжку.

– «Самоуч». Это я придумал название. Мэрион терпеть его не может. Он говорит, что это безграмотно. А я ему – подумай о рынке. Мы сильно повздорили, но, конечно, я победил. Ведь я был прав.

– «Самоуч», – повторила Кэрлис и исправила запись. Конечно, Лэнсинг всегда говорит одно и то же: раз в жизни, такие предложения не повторяются и так далее, – но на этот раз что-то ее задело. Мысль о «Самоуче» не давала ей покоя целый день, и ночью, часа в два, она вдруг резко выпрямилась в кровати.

– Кирк? – окликнула она негромко.

– Да, – ответил он, с трудом просыпаясь.

– Ты спишь? – Она потянулась и слегка потрепала его по щеке.

– Уже нет.

– Может, это и безумная идея, – начала она, соображая, откуда же взять четверть миллиона. Ведь даже если продать все ее акции, надо доставать еще двести тысяч. – Мне рассказали об одной компании, для которой настали трудные времена. Мне кажется, для тебя это отличная возможность. Единственная разница между «Самоучием» и теми компаниями, которыми ты раньше занимался, заключается в том, что проблема в данном случае – не упадок, а процветание. А значит, это не имеет никакого отношения к договору с «Суперрайтом».

В то время как Юдит Розен продолжала переговоры с юристами «Суперрайта», Кирк отправился в Чарлстон потолковать с Мэрионом Крамером. Он быстро пришел с ним к согласию, – единственное, чего Мэрион хотел, так это как можно быстрее вернуться к преподаванию. А Юдит тем временем договорилась с Хауардом.

– Все сошлось, – сказал Кирк. Он был горько разочарован тем, что «Дирборн» ему так и не достался, но зато процесс, слава Богу, закончен. – Мэрион хочет продать, а я хочу купить. Юдит выторговала как раз столько, сколько нужно, если, конечно, ты все еще готова продать свои акции и одолжить мне деньги. – Неуверенный в ответе, он был непривычно тих.

– Ну разумеется, – она робко улыбнулась. Наградой ей стал поцелуй. На минуту ей показалось, что все отныне будет, как прежде.

– А теперь, – сказал Кирк, тут же рассеивая ее иллюзии, – я сделаю так, чтобы Хауард пожалел, что родился на свет. Я, черт возьми, заработаю на «Самоуче» столько, что «Суперрайт» покажется просто мелочью. И уж тогда я поквитаюсь с этим сукиным сыном!

Кэрлис подняла брови, но промолчала. Ну почему Кирк никак не может забыть Хауарда и «Суперрайт»? Пора бы уже оставить прошлое в прошлом и подумать о будущем. Она была убеждена, что теперь, когда на горизонте появился «Самоуч», так оно и будет.

Снова появилась работа, и Кирк удивительным образом вновь стал тем, за кого она когда-то выходила замуж. Виски было оставлено, а с ним исчезли и вспышки ярости. Демоны, преследовавшие его, улетучились. Прекратились эти жуткие разговоры о самоубийстве. Вновь у Кэрлис был муж, вновь была семья.

Да только семья уже была другой, и муж тоже. А в конце концов, другой станет и жена.

Замужество Кэрлис началось как любовный роман; оно пережило тяжелый кризис, а теперь вошло в колею, когда на первом месте у Кирка была работа, а уж на втором она, Кэрлис; когда ее успехи были не так важны, как его победы, когда на первом месте были его потребности. Кэрлис уже не была ни невестой, ни любовницей. Она стала женой. На нее можно положиться, она всегда под рукой, ее можно даже любить – если, конечно, мужу до того. Кэрлис старалась примириться с этим. Она говорила себе, что все браки таковы: роман кончается, страсть иссякает, и воцаряется привычка. Поначалу ей не приходило в голову, что она повторяет путь, пройденный Бонни, что чувствует она точно то же. Ей не приходило в голову, что у них с Бонни не только один и тот же муж, но одна и та же судьба. Поначалу, как и Бонни, ей был просто нужен кто-то, с кем можно было поговорить.

Весной 1982 года, возвращаясь из Бостона в Нью-Йорк, Кэрлис оказалась в самолете рядом с человеком по имени Джордж Курас. Это был темноволосый мужчина с чувственными чертами лица и янтарного цвета глазами. Был он не просто привлекателен – по-настоящему красив, таких она раньше никогда не видела. Кэрлис оставалась на месте и, когда подошла стюардесса, заказала кофе. Интересно, подумала она, хватит у меня смелости заговорить с ним? Пожалуй, да. В этом как раз и. заключалось одно из больших преимуществ замужней, устроенной в жизни женщины, перед женщиной одинокой и неустроенной.

Джордж заметил Кэрлис потому, что, хоть и жил он сейчас с Джейд, женщин замечал всегда. Женщины редко летают из Бостона в Нью-Йорк, – а красивые женщины и подавно. Она села рядом с ним и перекинула ногу на ногу. При этом от него не укрылось, как под отлично сшитым голубым костюмом на мгновение мелькнул краешек комбинации. Он отметил ее дорогой кожаный портфель, запах изысканных духов, золотое обручальное кольцо. Вообще-то Джорджа не привлекали замужние женщины, но сейчас он пытался сообразить, с чего же начать разговор. Зажегся сигнал «Пристегните ремни».