Текст книги "Последние романтики"

Они увидели своего первого льва незадолго до захода солнца. Воздух, меняющий оттенки в течение дня, становился лилово-розовым. В нем еще ощущалась теплота дня, но холод ночи уже давал о себе знать. Даже воздух в Африке жил своей собственной жизнью.

Лев с косматой темной гривой появился желтым пятном на фоне колючего кустарника. Голова его была огромна. Она казалась слишком тяжелой для его гибкого гладкого тела. Тяжелая грива еще больше увеличивала тяжесть головы. Первый лев на сафари принадлежал Киму. Ким вышел из машины, М'Баула последовал за ним. Николь встала по левую сторону. Найджел по правую. Они застыли, ожидая льва в полной неподвижности. Лев лениво вылизывал бока, полностью занятый своим туалетом. Все как бы зависло в тишине: время, расстояние, животное. Раздался шепот Найджела. Ким встал на колено, вскинул «Пэрди» на плечо, прицелился. Он нажал на курок плавно и твердо. Ружье грохнуло, отдало в плечо. Лев повернулся и неожиданно бросился к Киму. Он бесшумно двигался по выгоревшей бесцветной траве. На его плече виднелась небольшая ранка – выстрел прошел выше сердца. Пасть льва была разверста, из нее изливался рык, видны были его огромные страшные зубы. Он двигался необычайно быстро, готовый к нападению, Ким был парализован. Все это продолжалось долю секунды, – последовал выстрел Найджела. Лев рухнул на землю, не завершив прыжка. Он упал на бок, перевернулся на спину. Все происшествие заняло считанные секунды, а два выстрела прозвучали почти одновременно.

М'Баула подпрыгнул:

– Папа попал! – заорал он. – Папа пига симба!

Он бросился, крича на ходу, чтобы поскорее сообщить новость обитателям лагеря. Те побросали утюги и стирку, котлы с готовящейся пищей и домашнюю работу, бросились к месту, где лежал убитый лев. Что-то лепеча и выкрикивая, они подняли Кима на свои плечи. Они пели песню о поверженном льве, торжественно перенесли Кима в лагерь и посадили его перед палаткой как вождя. Появилось шампанское, и среди криков и радостных возгласов было выпито немало бокалов. Киму шампанское казалось горьким. Он точно знал, что его льва убил Найджел.

– Это лев Бвана Стори, – повторял без конца Ким, пытаясь восстановить справедливость. Он не мог простить себе момента, когда буквально застыл от объявшего его ужаса, не мог простить себе трусости. Память жгла его, разрушая чувство самоуважения. Но, по крайней мере, он мог сказать правду, он мог восстановить истину. – Это лев Бвана Стори!

– Папа симба! – настаивал на своем М'Баула, его большие белые зубы сияли в счастливой улыбке. – Папа симба. – М'Баула был убежден в своей правоте и уже сумел убедить в ней и парней из лагеря. В каждом сафари должен быть свой герой, героем этого сафари стал Ким.

– Это ложь, – сказал Ким ночью Николь, когда они остались наедине. – Я чувствую себя мошенником. Льва убил Найджел. Не я. – Но даже Николь он не признался бы в опустошающем душу унижении – в том, что он пережил мгновение паники.

– Неважно, кто именно застрелил льва, – сказала Николь осторожно.

– Нет, важно, – стоял на своем Ким. – Камуту знает, что это ложь. Ты видела его? Он отказался пить тосты за мое здоровье. Он не хочет смотреть на меня!

– Ты не виноват! М'Баула ошибся, вот и все, – сказала Николь.

– Для меня это принципиально, – сказал Ким. – Это – ложь. Я не могу жить во лжи. Я не буду жить во лжи. – Слова его были оружием обоюдоострым, направленным и против ее лжи. Об одной он догадался, в другой она ему не призналась. В той лжи – какой бы она ни была – она предпочла жить.

– Я застрелю другого льва, и я сделаю это честно и однозначно. Камуту увидит, что я настоящий мужчина, – сказал Ким.

Николь ничего не ответила. Она чувствовала, что они находятся на опасной территории, и предпочитала передвигаться по ней крайне осторожно.

По всем правилам следующего льва должна была застрелить Николь. Могли пройти еще дни и даже недели, прежде чем они увидят двух других львов. Обстоятельства тоже должны соответствовать их возможности. Можно увидеть сразу пять львов, но не иметь ни малейшего шанса для точного выстрела. Они были охотники, а не мясники. Ким договорился с Найджелом, что сафари продлится столько, сколько потребуется, чтобы он мог застрелить одного льва. Его не интересовало, как дорого это будет стоить. Он хотел застрелить льва, убить его точным выстрелом.

Он хотел доказать Николь, что ничуть не хуже Найджела. Найджел был влюблен в Николь. Ким видел это. Киму было крайне необходимо доказать Николь, что он не уступал любому мужчине, а в данных конкретных обстоятельствах он был равным легендарному белому охотнику Африки. Лицензия, купленная Кимом, давала ему право убить двух львов. Тот лев, которого подстрелил Найджел, уже пошел в зачет. Остался лишь один шанс.

Ким стал как одержимый – целыми днями он только и говорил и думал о том льве, которого подстрелит. Целую неделю они колесили по пересохшему бушу, их «лендровер» рыскал по сухим руслам рек – именно там рано утром и по вечерам можно было скорее всего увидеть львов. Неделя тянулась целую вечность. Ким был одержим идеей подстрелить своего собственного льва. Он сходил с ума оттого, что Найджел был влюблен в Николь и уже с трудом скрывал свои чувства. Он видел, как Найджел смотрел на Николь; он видел, как все сложнее было ему прикасаться к ней; он видел, каких усилий стоило Найджелу быть так же дружески расположенным к Киму, как и к Николь. В самом конце недели заметили львов – их было три, два взрослых и один детеныш. Они заметили их на рассвете, но утренний ветер донес до львов их запах, и звери исчезли в мгновение ока. Прошло еще несколько дней, – они не встретили ни одного льва, хотя по ночам, издалека, доносился их рык. Киму все стало безразлично. Он классическим выстрелом свалил буйвола, но лишь почувствовал легкое разочарование. Огромное неуклюжее животное почти не двигалось, по такой мишени было несложно метко стрелять.

– Он стоял как привязанный, – сказал Ким Николь позже. – Буйвол всегда обречен. Стрелять в него – это как стрелять по грузовику. Все, что требуется для этого – это достаточно большое ружье.

Николь ничего не ответила. Что бы она ни сказала, Ким не расстанется со своей идеей. Она была напугана степенью его одержимости. Она чувствовала какую-то опасность, крывшуюся в ней, но не понимала, в чем именно заключается опасность. Она надеялась, что скоро он подстрелит своего льва.

Десять дней спустя после неудачного выстрела Ким, наконец, получил свой шанс. Был тот же довольно поздний час, ландшафт начал приобретать бледно-сиреневый оттенок. С «лендровера» они заметили льва, и не одного, а двух зверей. Пышногривого льва сопровождала гибкая и меньшая в размерах львица. Их силуэты четко вырисовывались на фоне неба, а вдали виднелся пик Кибо гор Килиманджаро. Львы удалялись от них, идя против ветра, и не знали о присутствии людей.

– Застрели льва, – шепнул Найджел Киму. – А ты застрелишь львицу. – Николь кивнула в знак согласия.

Ким встал, приготовившись к выстрелу. Лев, неожиданно, как будто чем-то потревоженный, обернулся, облизывая верхнюю губу. Его пышную гриву шевелил легкий ветер. Ким видел это все, как в замедленной съемке. Он прицелился, лев оказался точно в центре оптического прицела; ведя свой «Пэрди» вслед за неспешным передвижением льва, Ким выстрелил. Лев осел, как будто из него выпустили воздух, и затем повалился на иссушенную африканскую землю. Львица, почувствовав угрозу, повернулась на девяносто градусов и одним мощным бесшумным прыжком, достигнув кустарников, оказалась вне поля их зрения.

– Отличный выстрел, – сказал Найджел. – Чертовски хороший выстрел.

Они двинулись в сторону, где лежал поверженный лев. Его рыжевато-коричневое тело лежало недвижно, вытянувшись, его массивная голова казалась вблизи еще больше, чем через оптический прицел «Пэрди». Этот лев был значительно крупнее предыдущего. Он был больше и красивее. Ким ощутил прилив гордости, стоя над своей жертвой.

– Ким! Не двигайся, – крикнула Николь. Ким повернулся на ее голос. Его лицо было озарено выражением триумфа. Никогда он не казался Николь таким красивым и желанным. Она сфотографировала Кима.

Той ночью, крепко прижав Николь к себе, Ким предложил ей выйти за него замуж.

2

Ким и Николь вернулись в Париж в марте 1927 года после почти двухмесячного отсутствия. Его лицо было загорелым, тело более поджарым. Когда он сходил с поезда в куртке цвета хаки, то был самим олицетворением великого белого охотника – легендарной, романтической и мифической фигуры. Щелкали камеры, потрескивали вспышки, а репортеры, ожидавшие его на Восточном вокзале, обращались к нему не иначе как «Папа».

– Где вы этому научились? – спросил Ким. Николь прибыла в столицу более ранним поездом и избежала докучливых журналистов.

– Мне рассказали об этом барабаны джунглей, – ответил Пит Астуриас, приятель Кима из «Пари трибюн».

– Называйте меня Ким, ладно? Во время сафари африканцы называют своих клиентов «папа». Я не сумел их от этого отучить. Но мне не понравится, если это слово попадет на газетные страницы, – объяснил он. – Оно слишком поганое.

– Ваша следующая книга будет посвящена Африке? – спросил кто-то. Интервью началось, появились блокноты и карандаши.

– Будьте уверены в этом! – ответил Ким. – Именно в Африке мужчина может убедиться в том, мужчина он или нет.

– Что чувствуешь, когда охотишься на льва?

– Расскажите нам, как вы подстрелили буйвола!

– Мы слышали, вы застрелили трех антилоп импала ради их красивых голов!

– Есть ли среди ваших трофеев газели?

Они выкрикивали вопросы, мешая друг другу.

– Как вы узнали о буйволе и о газели? – спросил Ким изумленно.

– Африканские барабаны донесли до нас эту весть, – ответил Пит.

– А как поживает Николь? – выкрикнул кто-то. – Мы слышали, что вы собираетесь заключить с мадемуазель брачный союз.

– Откуда у вас подобная информация? – Ким потерял бдительность.

– Вы и мадемуазель будете жить в Париже или в Нью-Йорке?

– Как они прознали о Николь? – спросил Ким Пита.

– Парижские барабаны бьют так же громко, как и барабаны немецкой армии.

– Я расскажу вам все, что вы хотите об Африке, но прошу не упоминать имя мадемуазель Редон, – начал торговаться Ким. Он не хотел, чтобы Салли была поставлена в неловкое положение, но больше всего ему не хотелось, чтобы Салли разозлилась. Вопрос о разводе еще не был урегулирован. И он не хотел, чтобы она поменяла свое решение. – Я хочу пощадить чувства Салли и не хочу, чтобы она узнала, что в Африке я был вместе с Николь.

– Уже поздно, – сказал Пит. – Информация просочилась на страницы парижской прессы. Нью-йоркские газеты обязательно подхватят новость, вопрос только, как скоро это произойдет. Ведь вы оба очень известны.

– Но у нас есть право на личную жизнь, – сказал Ким, обеспокоенный тем, как воспримет весть о его романе Салли. Для нее это станет публичным унижением.

– Не стройте из себя невинность, – заметил Пит. – Вы – знаменитость, и люди хотят знать о вас как можно больше.

– Черт подери, но я не хочу этого, – запротестовал Ким, хотя и не слишком убедительно. Ему нравилась известность, он получал нескрываемое удовольствие от того, что находился в центре внимания прессы, а его наигранное возмущение никого не убедило в обратном. – Почему бы вам не написать о ком-нибудь еще?

– Но вы действительно собираетесь жениться на мадемуазель Редон? – настаивали на своем журналисты.

– А как насчет развода? Что говорит ваша жена?

– Вы уже наметили дату бракосочетания?

– Ладно, – вынужден был сдаться Ким. – Вы загнали меня в угол. Мадемуазель Редон и я говорили о возможном браке. Но окончательно еще ничего не решено.

– А развод?

– Моя жена сказала, что не будет мне мешать.

– Вы сделала предложение мадемуазель Редон в Африке? – выкрикнул кто-то очередной вопрос.

– Днем? Или под звездами? – крикнул кто-то еще.

– Или в палатке? Валяй, Ким, дай нам несколько ярких деталей.

– Нет-нет! Больше ничего. Я сказал вам все, что собирался сказать, есть вещи сугубо личные.

Глаза его блеснули. Ему льстило внимание, он с трудом мог сопротивляться прессе; журналисты получили все, что он собирался им рассказать. Необходимо только, чтобы отношения с Салли остались ровными. Газетная история о его романе с Николь могла ему крупно повредить. Он стоял на платформе, улыбаясь, загорелый и жизнерадостный, производя впечатление самого счастливого человека на свете. Этим наблюдением и начиналась большая часть статей о намеченном браке известного американского писателя и известной французской модельерши.

3

Ким поехал в Нью-Йорк просить Салли о разводе, К этому времени во многих газетах появились фотографии и статьи, посвященные очаровательному роману между Кимом и Николь. Одна из статей так и называлась: «Медовый месяц во время сафари».

Салли была преисполнена горечи и боли, она была унижена и хотела отомстить за унижение.

Она рыдала и кричала, она умоляла Кима не сходить с ума. Она клялась, что никогда не даст ему свободы. Она постоянно возвращалась к тому, что они давно женаты. У них общее прошлое, у них дети – Кимджи и Кристи, у них многообещающее будущее. Они дали друг другу обещание перед Богом и обменялись кольцами. Не было никакого основания бросать все ради какого-то романтического приключения.

Ким просил, спорил, угрожал. Салли отказалась даже думать о разводе. Ким, у которого уже было все, чего он хотел, вдруг всерьез понял, что сейчас он может не получить того, чего жаждет. Это привело его в бешенство. Его мучили, и он сам стал мучителем.

– Ты хочешь остаться замужем за человеком, который тебя не любит? – спросил он. – За человеком, который никогда тебя не любил?

– Никогда? – Салли побледнела. Ее как будто ударили. На это Ким и рассчитывал.

– Я встретил Николь еще до женитьбы на тебе. Я был влюблен в нее, когда стоял перед алтарем рядом с тобой! Я жил во лжи долгие годы. Я не люблю тебя сейчас, и я не любил тебя раньше.

– Я не верю тебе, – сказала наконец Салли. Голос ее звучал как хриплое карканье. – Ты сошел с ума.

– Верь мне, – сказал Ким. – Это – правда.

Салли выглядела как побитая. Ее лицо скривилось. Глаза помертвели и вдруг зажглись безумным огнем.

– Я ненавижу тебя! – закричала она. – Я тебя ненавижу!

– Очень хорошо, – сказал Ким. – Я очень рад. Теперь у тебя есть все основания для развода. – Он повернулся, чтобы выйти.

Они спорили на кухне в доме на Чарльтон-стрит. Салли вдруг схватила нож, острый, как бритва, и бросилась на пего.

– Я убью тебя! – завизжала она не своим голосом. – Я убью тебя за то, что ты хочешь отшвырнуть меня, как мусор!

Ким в ужасе отпрянул. Он был напуган за себя. За Салли.

– Нет! – закричал он, пытаясь поймать ее за руку. – Не делай этого!

– Я убью тебя! – рычала Салли, вновь бросаясь на него, движимая только своей яростью. Неожиданно – как будто это был совершенно другой человек – она посмотрела на нож в руке – это не была ее рука. Она не сразу отвела взгляд от ножа, потом увидела свое лицо, отраженное блестящей поверхностью оказавшегося рядом утюга. Рот ее кривила уродливая гримаса, ее волосы были растрепаны, тело ее содрогалось от гнева, в ее руках было оружие, взятое с ужасным намерением. Она подумала, что похожа на сумасшедшую.

– Боже мой! – вымолвила она в ужасе. Она положила нож. – Ким, уходи. Просто уходи, – сказала она, напуганная тем ураганом чувств, который она с трудом обуздала. Она боялась оставаться с Кимом в одной комнате.

Он повернулся, чтобы выйти, напуганный и обескураженный тем, во что превратились их отношения.

– Запомни только одно, – добавила Салли, когда Ким уже был в дверях. – Запомни: я никогда не дам тебе развода. Никогда!

Ким вернулся в Париж. У него было все, кроме развода. Только этого не хватало для полноты счастья. Всего было в изобилии: таланта, свободы, жизненных сил, успеха, Николь была рядом. Может быть, Салли передумает. Может быть, по прошествии некоторого времени… Он старался не вспоминать то, как она произнесла «Никогда!».

4

– У меня для тебя свадебный подарок, – сказал Ким Николь десятого мая.

– Для меня? Но это Эрни и Полин только что поженились, – ответила Николь. Она и Ким присутствовали на венчании в парижской церкви, в районе Пасси. Потом были на приеме у Ады Маклейш. Полин говорила с Николь о моде, Эрни выпытывал у Кима все, что тот знал об Африке, уверяя, будто сам всегда мечтал съездить на африканское сафари.

– Вот именно, для тебя! – сказал Ким Николь. Он наклонился вперед и велел шоферу такси ехать на улицу Де-Бретонвильер.

– Мы едем домой? – спросила Николь. Была только середина дня!

У Кима на губах плясала улыбка, его молчание было мучительным.

– Что происходит? Зачем мы едем домой? – спросила Николь. – Не держи меня в неведении. Ты же знаешь, я ненавижу сюрпризы!

– Этот сюрприз тебе понравится, – сказал Ким, наслаждаясь той таинственностью, которую он сумел создать и той неуверенностью, которую он вселил в Николь.

– Пожалуйста, – попросила Николь. – Скажи сейчас! Я не могу так долго ждать.

– Нет-нет! Тебе придется подождать.

– Но я не умею ждать. Я никогда не умела ждать.

– Вот и поучись, – сказал Ким, почти повторяя слова Лео, сказанные давным-давно. Он повернулся к Николь, обнял ее, возбужденный ее духами. – Давай целоваться, – предложил он, так же улыбаясь. Они обменялись улыбками давних любовников и начали целоваться, в то время как такси подпрыгивало по булыжным улицам города.

В этот послеполуденный час квартира Николь была особенно красива. Солнце проникало в гостиную через густую листву деревьев, блики от Сены отражались на потолке и на дальней стене. Бутылка шампанского в серебряном ведерке стояла на столике Для коктейлей – там же, где ее и оставил Ким сегодня утром. Он открыл бутылку и наполнил два бокала. Один протянул Николь. Ким пил шампанского больше, чем кто-либо, известный Николь. Иногда она задавалась вопросом, как бы он прожил, если бы шампанское не было изобретено.

– Это не только подарок, – догадалась Николь, зная привычки Кима почти так же хорошо, как и свои. – Мы что-то празднуем.

Ким улыбнулся.

– Ничто не становится реальным, пока ты не выпьешь за это бокал шампанского. – Он вручил Николь большой белый конверт из плотной бумаги, запечатанный голубым сургучом и перевязанный красной лентой. – Открой его.

Внутри был юридический документ. Акт о покупке дома. Николь прочла его.

– Дом! – воскликнула она. – Ты купил этот дом!

– Я решил, что тебе пора иметь свой собственный дом, – сказал Ким.

– Я даже не знаю, что сказать. У меня нет слов! Я не могу поверить! Дом! Мне! У меня никогда не было… я даже не думала. Я так удивлена. Я и не мечтала! Я и вообразить себе не могла, – Николь была потрясена и взволнована, начала что-то лепетать, захлестнутая переживаниями. – Когда тебе это пришло в голову? Как ты это сделал? Как такая идея пришла тебе в голову?

Ким подождал, пока она выдохнется.

– Ты жила в меблированных комнатах, а я – в гостинице, – сказал он. – Мы заслуживаем большего. Я очень хотел бы сделать тебе предложение. Салли отказывает мне в разводе. Но пора нам строить серьезные планы на будущее.

– Дом! – продолжала повторять Николь. Слова Кима еще не дошли до ее сознания.

– Он весь твой, – сказал Ким. – Делай с ним что хочешь. – На покупку дома он потратил весь свой аванс за африканский роман, несколько отчислений за переиздание его прежних книг, зато он выкупил квартиры у других жильцов. Его адвокат вел переговоры с января, когда они уехали в Африку. Киму не терпелось подкрепить их отношения чем-то весомым. Дом становился фундаментом их будущего. Николь так много дала ему, и он хотел сделать для нее нечто потрясающее. Он смотрел на нее и видел, что достиг своей цели.

– Ты разрешишь мне жить с тобой? – спросил он. – И быть твоим любимым?

Николь не сразу ответила на его вопрос, так она была тронута. Потом кивнула головой. Она была обеспокоена его неясными упоминаниями о будущем, не понимая, что именно он имеет в виду. Она знала, что Салли непреклонна в своем решении не дать ему развода. Она уже почти смирилась с тем, что никогда не выйдет замуж за Кима. Но он подарил ей дом и дарил себя самого. Будущее, поняла Николь, было рядом. Будущее лишь начиналось. На нее нахлынула благодарность и непередаваемое счастье.

– Ты мне разрешишь? – вновь спросил Ким.

– Да, – прошептала Николь.

– Да – что? – настаивал Ким.

– Я хочу, чтобы ты жил со мной и был моим любимым, – сказала Николь хрипловатым голосом.

Теперь пришла очередь Кима потерять дар речи.

– Мы должны скрепить свое обещание бокалом шампанского, – сказал наконец он, отхлебывая из бокала. – И поцелуем.

– Дорогой, – спросила Николь несколько недель спустя. – Где мы будем жить, пока дом будет ремонтироваться?

– Конечно, в «Рице», – сказал Ким. – Чтобы жить там, необязательно быть герцогом.

Николь всегда задевало то, что Ким никогда не упускал случая сравнить себя с кем-нибудь другим. Когда же он поймет, думалось Николь, что она любит его и нет нужды все время состязаться с призраками.