Текст книги "Книга формы и пустоты"

Ее острый глаз несостоявшегося библиотекаря, умело выхватывавший ключевые слова, освоился с названиями предметов, о существовании которых она никогда не подозревала: тактические дробовики Remington 870 Express 12-го калибра; пистолеты Glock 22 40-го калибра; полуавтоматы Bushmaster XM15-E2S; винтовки со скользящим поворотным затвором Savage MK II-F 22-го калибра.

Вся эта информация жила своей собственной жизнью, и как только она попадала в голову Аннабель, она не могла ее забыть и перестать знать. Она очень много знала о том, что происходит в мире, несмотря на то, что становилась все более изолированной от него.

В их маленьком домике было душно. Дым от пожаров просачивался через окна, а когда она выходила на улицу, становилось еще хуже. Аннабель беспокоилась о Бенни и сама испытывала симптомы астмы. Хрипы. Кашель. Одышка. Она пошла к врачу, и тот прописал ей ингаляции, сказав, что у нее стресс. Ничего удивительного! Аннабель все еще с трудом осваивала новое оборудование и программы, пытаясь разобраться в протоколах радио и телевидения и запомнить все новые ключевые слова и номера клиентов. Раньше у нее никогда не было проблем с памятью, но теперь ей казалось, что она достигла предела своих возможностей.

И конечно, никуда не делась постоянная тревога за Бенни. Когда его выписали из больницы, она получила у врачей план амбулаторного лечения, со всеми назначениями и рекомендациями, подробными списками рекомендуемых лекарств и их возможных побочных эффектов, а также множеством полезных советов по работе над регулированием эмоций Бенни, выработке стрессоустойчивости и навыков решения социальных проблем.

Был там и список примеров поведения, на которые следовало обратить внимание, в том числе: социальная изоляция и эмоциональная замкнутость; депрессия и апатия; злость и агрессия; угрожающее поведение; раздражительность; бессонница; паранойя; отсутствие концентрации; немигающий взгляд или отсутствующее выражение лица; нервный тик; слуховые и зрительные галлюцинации; разговор с невидимыми существами; странная или бессвязная речь; смех во время грустного фильма и плач во время веселого; безразличие к внешнему виду и гигиене; неспособность отличить сны от реальности…

У Аннабель от одного взгляда на этот список перехватило дыхание, но она внимательно изучила каждый пункт, пытаясь соотнести абстрактный язык симптоматики с реальным поведением своего очень реального сына. Были ли сказанные им в гневе слова вспышкой агрессии? Считается ли угрожающим поведением пинок по мусорному мешку с маминым архивом? Она думала, что ее новая рабочая станция и крутое компьютерное оборудование произведет на него впечатление, но Бенни, увидев ее «центр управления полетами», отшатнулся от него, а потом огородил его, как мешками с песком, дамбой из мусорных пакетов, которые он вынес из своей комнаты. Может быть, это паранойя?

Когда он объявил о своем намерении провести лето в Библиотеке, Аннабель удивилась и немножко обрадовалась. Мало кто из четырнадцатилетних мальчиков на такое способен, и у нее мелькнула мысль, что в принятии этого решении, может быть, сыграла роль устроенная ей церемония вручения диплома. Она читала, что церемонии совершеннолетия важны для повышения самооценки молодого человека, и именно поэтому взяла на себя этот труд. Аннабель старалась особо не обольщаться, полагая, что интерес Бенни к чтению может угаснуть, но он каждое утро как часы, упаковывал свой ланч и садился на автобус до Библиотечной площади. Когда она спрашивала сына, что он делал там весь день, он просто пожимал плечами и говорил: «Ничего» – но для подростка это был вполне нормальный ответ.

– Ты читал? – допытывалась Аннабель.

– Да.

– Что ты читал?

– Книги.

– Ты разговаривал или подружился с кем-нибудь?

– Нет.

Доктор Мелани не проявляла беспокойства по этому поводу. Она сказала, что установившийся привычный распорядок пойдет Бенни на пользу. Но проходила неделя за неделей, и Аннабель начала беспокоиться. Может быть, так проявляется социальная изоляция? Время от времени она писала ему SMS-сообщения, и он, как правило, отвечал на них, и все же… Может, он занимается чем-то еще и скрывает это от нее? На Библиотечной площади полно маргинальных типов. Не приучают ли его к наркотикам? По вечерам, ложась спать, она перечитывала список тревожных сигналов в поведении, и беспокойство ее росло. Наконец однажды, будучи не в силах сосредоточиться на работе, она сделала перерыв, перекусила и отправилась на Библиотечную площадь.

Район сильно изменился с тех пор, как Аннабель была здесь в последний раз. За ходом длительной гражданской войны вокруг реконструкции здания она следила по долгу службы, а когда новые корпуса только открылись, водила туда Бенни поесть пиццы. Теперь ее удивило, насколько безвкусной стала за это время площадь. Она была заполнена бездомными, которые дремали за столиками кафе возле своих колясок и продуктовых тележек или рылись в мусоре в поисках пустых банок и корок. У их ног расхаживали голуби, сражаясь с воробьями за обертки от маффинов и крошки круассанов. Среди декоративных арок пахло алкоголем, марихуаной и мочой.

Внутри старое здание Библиотеки осталось почти таким же, каким его помнила Аннабель. Осторожно и медленно она поднималась по этажам. На случай, если Бенни все же заметит ее, у нее была заготовлена история, что в библиотеку она зашла по работе, что было, конечно, неправдой. Мониторинг СМИ не требовал работы с реальными книгами, но Бенни этого не знал. Аннабель долго ходила между стеллажей, заглядывая в уголки, где читали или дремали посетители, пока не добралась до самого верха, где по ту сторону довольно опасного пешеходного моста она заметила укромный уголок. Ступив на этот узенький мостик, она остановилась, усомнившись, выдержит ли он ее, а затем осторожно пошла вперед. Дойдя до середины, она снова остановилась и, крепко вцепившись в перила, посмотрела вниз. Да, высота здесь была головокружительной, но сердце забилось сильнее, и ноги подкосились не от высоты, а от воспоминаний, нахлынувших вместе с потоком воздуха, пропитанного знакомым запахом. Через вентиляционную шахту сюда из подвального помещения бывшей переплетной мастерской поднимался пьянящий запах затхлой бумаги, машинного масла и переплетного клея. Аннабель закрыла глаза и с наслаждением вдохнула.

Старую Переплетную мастерскую она помнила со времен своей стажировки. В комнате, похожей на пещеру, стояли старинные машины: итальянский промышленный настольный резак и черные швейные машинки «Зингер», катушки и бобины которых вызывали у Аннабель любопытство и восхищение. Она специально искала на стеллажах поврежденные книги, чтобы отнести их в подвал и понаблюдать, как переплетчики укрепляют им корешки и одевают их в прочные чехлы. Переплетчиков было двое – старый и молодой; они частенько в шутку флиртовали с ней. Старый переплетчик называл ее Флоренс Найтингейл[38]38
  Знаменитая британская сестра милосердия.


[Закрыть] Публичной библиотеки, чем она гордилась, и мы, книги, конечно, любили ее за это. Старик уже собирался на пенсию, а вот интересно, куда делся молодой? Куда идут работать переплетчики после сокращения? Вопрос был не праздным, потому что в ходе расширения библиотеки Совет проголосовал за закрытие старой Переплетной и преобразование помещения в нечто под названием «Техническое Обеспечение, Ремонтная Часть и Комплекс Информационных Систем», или ТОРЧКИС, как стали называть его и сторонники, и противники реформ.

Аннабель следила за спором вокруг этого ТОРЧКИСа, который освещался во всех местных газетах, поскольку библиотекари и читатели выступали против закрытия Переплетной. Это последняя общественная переплетная мастерская в Северной Америке, говорили они, она имеет историческое и культурное значение, и ее следует сохранить. Они писали письма протеста, и профсоюз библиотечных работников пригрозил забастовкой в защиту переплетчиков, которым грозило сокращение, но Совет остался непреклонным. Времена меняются. Помещения нужно использовать рационально. Журналы переходят в Интернет. Переплетать периодические издания больше не нужно, достаточно цифровых архивов. Старые книги лучше списывать, чем восстанавливать. В общем Переплетная мастерская устарела, стала анахронизмом, сентиментальным артефактом ушедшей эпохи. В конце концов, к ужасу Аннабель, Совет одержал верх: хотя ТОРЧКИС еще не начал работу, последняя общественная Переплетная мастерская была закрыта.

Теперь, стоя на страшноватом пешеходном мосту, на уровне девятого этажа, и вдыхая старые запахи, Аннабель чувствовала, что у нее кружится голова. Может быть, от клея? Интересно, куда дели резак и старые «Зингеры»? Скорее всего, продали или сдали в металлолом. Из подвала по трубам поднималась волна печали. Она посмотрела вниз, в зияющую вентиляционную шахту, и увидела, как та темнеет и наполняется звездами… Колени ее подогнулись. Вцепившись в перила, она закрыла глаза, а затем почувствовала, как кто-то коснулся ее локтя.

– С вами все в порядке?

Она открыла глаза. Рядом стояла женщина средних лет, с азиатской внешностью. Она вглядывалась в лицо Аннабель сквозь тяжелые очки в черной оправе. Аннабель выпрямилась и кивнула.

– Да, все хорошо, – сказала она. – Спасибо. Просто немного голова закружилась.

Женщина ничего не сказала, продолжая внимательно смотреть на нее, и Аннабель нервно рассмеялась.

– Это, наверное, из-за высоты. Я немного боюсь высоты.

– Конечно, – сказала женщина. – Многие люди боятся высоты. И многие устают от жизни.

– Да, – ответила Аннабель и, с опозданием поняв намек, быстро добавила. – А, нет. Это не то…

– Это хорошо, – сказала женщина, посмотрела вниз на крышу полуподвального этажа и покачала головой. – Невольно задаешься вопросом: чем руководствовался архитектор, проектируя такую опасную стартовую площадку в Публичной библиотеке?

– Да, проект вызвал большие споры, – сказала Аннабель. – Но вы, наверное, в курсе. Вы же библиотекарь?

– Нет. Просто читательница. Я сидела вон там, в кабинке, и увидела вас. Вам уже лучше?

Она указала на ряд кабинок по ту сторону моста; взглянув туда, Аннабель сразу увидела в одной из них знакомый рюкзак, висевший на спинке стула, и мальчика, который спал, положив голову на стол. Его лица не было видно за стопкой книг, но она знала, что это Бенни. Она облегченно вздохнула.

– Теперь гораздо лучше, – ответила она, а потом не удержалась и добавила с оттенком гордости: – Это мой сын.

Женщина кивнула.

– Он приходит сюда каждый день. По-моему, хороший мальчик. Тихий.

– Так и есть, – сказала Аннабель.

– Он любит книги, – сказала женщина.

– Это у него от меня.

– Хорошо, – повторила женщина. Она повернулась было обратно к кабинкам, но задержалась, словно ждала чего-то от Аннабель. Когда та тоже молча подалась в другую сторону, женщина спросила:

– Вы не подойдете к нему?

Аннабель отрицательно покачала головой.

– Я не хочу его будить.

Они еще немного помолчали. Женщина продолжала внимательно смотреть на Аннабель сквозь свои очки в черной оправе, словно ожидая продолжения, поэтому Аннабель сказала:

– Не говорите ему, пожалуйста, что я здесь была. Он подумает, что я за ним слежу, и ему это не понравится. – Женщина все так же молчала, и Аннабель добавила: – Мальчишки. Вы же понимаете…

– Подростки, – кивнула женщина.

– Да, именно! – подхватила Аннабель. – В сентябре он пойдет в девятый класс.

– Хорошо, – сказала женщина. – Удачи ему.

Аннабель хотелось поговорить еще, она шагнула ближе и понизила голос:

– Вообще-то, я немного беспокоюсь за него. Эта новая школа… а у него и без того были эмоциональные проблемы… – Тут она спохватилась, что разоткровенничалась с незнакомым человеком, и закончила со вздохом: – Это долгая история.

Женщина снова кивнула.

– Я присмотрю за ним, – сказала она, и Аннабель почему-то стало легче.

18

Учиться Бенни предстояло в новой школе, но как довольно скоро выяснилось, недостаточно новой. К концу первого учебного дня его бывшие одноклассники поняли, что история Бенни стоит того, чтобы ее рассказать. История была ценная, с валютой и социальным капиталом, а ценность любой валюты и капитала зависит от обменных курсов, то есть их нужно пускать в оборот. Что они и сделали. Они рассказывали и пересказывали историю Бенни, опуская его все ниже по ступенькам зарождающейся иерархической лестницы, сами закрепляясь все выше, пока к обеду все в его новом классе не узнали, что он втыкал себе ножницы в ногу и лежал в психлечебнице. Бенни, впрочем, не отрицал и не пытался это скрыть.

В обед его вызвали в кабинет директора побеседовать с медсестрой и школьным психологом о его курсе лечения, туда же пришла Аннабель в своем просторном топе-тунике и брюках-стрейч, с огромной сумочкой в руках. Она приехала раньше времени, и кое-кто из учеников видел, как она сидит в приемной. Волна слухов о ней и Кенджи распространялась через поток ехидных СМС и тайных чатов, и к концу первой недели все, даже самые недогадливые, поняли, что Бенни и его семья должны стать изгоями, неприкасаемыми, теми странными Другими, на фоне которых они смогут установить свою коллективную нормальность. Когда он проходил по коридору, они начинали кудахтать, как цыплята, и доставали свои телефоны, чтобы пообзывать его, так что за ним тянулось почти зримое, хоть и безмолвное облако текстовых сообщений: Чудик, Псих, Чокнутый, Карлик, Япончик, Дебил, Урод. Знакомо, правда? Вы, наверное, видели развитие жестокости такого рода, или даже участвовали в этом, или просто были тихим соучастником и наблюдали со стороны, как распространяется подобная нетерпимость, а, может быть, и сами становились мишенью. В общем, вы знаете, как это бывает…

Бенни

Уф, да ладно тебе… Можно как-нибудь пропустить все это, а? Конечно, все это знают, а мне неприятно об этом слушать. Просто неудобно. Я понимаю, ты пытаешься представить дело так, типа большие злые хулиганы-одноклассники дразнят бедного маленького сумасшедшего Бенни Оу из-за говенной ситуации в семье, и это с твоей стороны очень благородно и по-книжному, только правда состоит в том, что дело было не в этом. Да, все так и было, но это не главное, потому что я тоже сделал свой выбор. С первого дня в школе я решил не скрывать, кто я и что со мной произошло; и когда некоторые дети спрашивали, правда ли, что мой отец был наркоманом, я говорил: нет, он был джазовым кларнетистом. А когда они спрашивали про голоса, я отвечал, что это типа круто; и с тем, что лежал в психушке, я примирился и не пытался это скрыть. На самом деле, в первый день с утра у меня все шло не так уж плохо, пока меня не вызвали в кабинет директора и в школе не появилась моя мама. Когда я увидел, как она сидит там, в приемной, в старых грязных кроссовках, брюках-стрейч и огромной рубашке с грязным пятном спереди, которое она, наверное, даже не видела из-за своих сисек, вот тут я сбился. Они все на нее пялились – директриса Слейтер, медсестра и школьный психолог, все дети в коридоре – впервые в жизни я увидел ее их глазами, и мне захотелось убить их за то, как они смотрели. Клянусь, я хотел разбить им морды. Вы уж извините, но это моя мать. Они не должны были так пялиться. Они должны были отнестись к ней с большим уважением.

Так что мне ничуть не легче видеть, как ты во время рассказа подчищаешь историю и выставляешь меня жертвой, бедным маленьким сумасшедшим мальчиком. Я-то знаю, как было на самом деле. Я помню, какие чувства испытывал в тот момент по отношению к своей матери. Почему ты об этом не говоришь? Ведь главное – то, что мне было стыдно за мать. Я ненавидел ее. Я хотел, чтобы она исчезла – а, черт, говорить так говорить – я хотел, чтобы она умерла. Ну почему у меня именно отец погиб? Вот о чем я думал. По крайней мере, папка у меня был клевый. Он был музыкант, у нас были всякие общие интересы, джаз, там, космос, и мы часто делали что-нибудь вместе, например, завтракали и смотрели на YouTube старые телешоу о межпланетных путешествиях, и когда он встречал меня после школы, я гордился им. Я любил своего отца. Я безумно любил его, а он взял и умер. И вот теперь припирается эта моя мать, сидит в приемной директора, где все ее видят, а выглядит она как конченая неудачница, и у меня в голове все время звучит голос: «Ну почему не ты угодила под машину?» И ведь это говорил не какой-нибудь посторонний голос. Это был мой голос. Это был я сам.

Ну, вот видишь? Кому это надо – читать о мальчике, который думает о своей матери такую дрянь… а об отце я не хочу сейчас думать, так что, пожалуйста, давай просто пропустим эту часть и перейдем к чему-нибудь другому.

Давай вернемся в Библиотеку. Расскажи им про Алеф. Это гораздо интереснее.

Книга

Ладно, но просто чтобы ты знал, Бенни: люди все-таки хотят читать о мальчиках, которые думают всякую дрянь о своих матерях. На эту тему было написано много важных книг, и многие читатели их прочли. Но если тебе так неприятно, давай пропустим этот момент и двинемся дальше.

19

К концу первой недели Бенни пришел к выводу, что школа вредит его психическому здоровью. Ему нужно было перестать туда ходить, но тогда возникала проблема: что делать вместо этого? Ребята, прогуливавшие занятия, обычно тусовались в торговых центрах в центре города или дома, если родители уходили на работу, но Аннабель работала на дому, а о торговых центрах не могло быть и речи. Торговые центры были для Бенни пыткой. Это были эхо-камеры отраженного звука, наполненные криками и причитаниями некупленных вещей, которые расстраивали и подавляли его.

Вместо этого он решил снова пойти в Библиотеку и ждать появления Алисы или Атэны, чтобы объяснить ей, почему он туда пришел, а во время ожидания он будет самостоятельно изучать все, чему могут научить книги. Это казалось идеальным решением – книг там было много, и все мы, конечно, были только рады, – но он понимал, что исполнение потребует осторожности.

Он никогда не слышал, чтобы прогульщики прятались в Библиотеке, но это не значило, что его не поймают. Тогда он придумал план, состоявший из двух частей.

Часть первая – взлом аккаунта маминой электронной почты. Дождавшись, пока Аннабель ляжет спать, Бенни сел за ее компьютер. Он не знал, какой у нее администраторский пароль, поэтому набрал наугад «CheeriOhs», «CheeryOhs» – и со второй попытки получилось. Вкладка браузера уже была открыта на маминой электронной почте: [email protected]. Просмотрев почтовый ящик, Бенни нашел сообщение из офиса директора школы, которое он переадресовал на созданный им заранее аккаунт [email protected]. Шаг был рискованный, но Бенни понадеялся, что администрация школы не заметит пропажу одной буквы. Наконец он установил фильтр, который перенаправлял все новые электронные письма со школьного IP-адреса на фейковую учетную запись и удалял их с аккаунта матери.

Вернувшись к себе в комнату, Бенни вошел со своего компьютера в фейковый аккаунт и нашел тред переписки со школой. Он скопировал адрес в шаблон нового письма, а затем вставил туда черновик подготовленного сообщения:

Уважаемая госпожа Слейтер,

Прошу извинить нас, но у моего сына Бенджамина, к сожалению, выявились остаточные проявления имевшихся проблем с психическим здоровьем, и врач порекомендовал ему полежать еще некоторое время в отделении детской психиатрии Детской больницы, поэтому он какое-то время не сможет посещать школьные занятия.

С уважением,

Аннабель Оу

Бенни перечитал написанное, немного подумал и добавил слово «серьезных» перед «проблем». Стало вроде бы лучше. У него даже промелькнула мысль, не лучше ли было бы просто инсценировать свою смерть, но потом он вспомнил похороны отца, все эти открытки и цветы… да, а еще тело. Распорядитель похорон говорил, что людям нужно увидеть останки. Без трупа это слишком рискованная затея, поэтому он остановился на варианте с сумасшедшим домом, который выглядел совершенно правдоподобно. Бенни нажал «Отправить», вышел из системы и лег спать.

Часть вторая – незаметно пробраться в Библиотеку. За лето он ознакомился с режимом работы Библиотеки, изучил привычки посетителей и персонала. Раннее утро было временем пожилых: стариков в поношенных куртках, которые нависали над газетными страницами, как терпеливые старые цапли, и седовласых дам в спортивных костюмах и солнцезащитных козырьках, присаживавшихся, как голуби, на краешек стула. Бенни заметил, как они читают: медленно, бережно переворачивая и осторожно разглаживая каждую страницу. Сдавая книгу, они аккуратно обеими руками вставляли ее в щель для возврата, словно книга была для них дорогим подарком от любимого человека.

За стариками появлялись бродяги, бездомные и прочие не вполне обычные посетители. Они брели сюда, когда закрывались ночлежки, устраивая себе временные пристанища где-нибудь в самых дальних углах, где спали или бормотали что-нибудь себе под нос. Следующими прибывали мамаши и няни, которые везли малышей в складных колясках по эскалаторам в Мультикультурный детский уголок; и уже к полудню появлялись «миллениалы» – эти приносили с собой чай латте и зарядные устройства для гаджетов и сразу же начинали искать розетки, к которым можно было бы подключиться. Так продолжалось до обеда, когда, наконец, все рассаживались, склонялись над своими книгами и ноутбуками, читали, отвечали на электронные письма или дремали до тех пор, пока в большие окна на западной стороне не протягивались длинные лучи солнца.

Вся эта информация, накопленная за лето, теперь должна было пригодиться Бенни. Самое трудное – пройти в Библиотеку, миновав охрану и справочный стол, где всегда сидел кто-нибудь из сотрудников. Библиотекари профессионально внимательны. Они приметливы и любознательны. Они все время задают какие-нибудь вопросы. Трюк, придуманный Бенни, заключался в том, чтобы появиться на входе вместе с бродягами и бездомными и незаметно пройти среди них. Оказавшись внутри, он легко затеряется в огромном здании Библиотеки.

В день своего первого прогула Бенни с утра тщательно подготовился. Он захватил продукты: сэндвич, снек и бутылочку, которую можно наполнять у питьевого фонтанчика, и зарядил сотовый, чтобы в течение дня отслеживать почту на поддельном аккаунте. Он позволил маме обнять себя, вышел из дома пораньше и сел на автобус в центр города. Высадившись на остановке у Библиотеки вместе с бездомными и психами, он медленно пошел за ними, подстраиваясь под их неспешную шаркающую поступь. «И все-таки это происходит, – подумал Бенни. – Я становлюсь одним из них». Когда они подошли к главному входу, он натянул капюшон толстовки, ссутулил плечи и засунул руки поглубже в карманы.

«Волынишь, да?»

Голос раздался откуда-то из-за спины, как и многие другие докучливые голоса. Он говорил по-английски, но с акцентом. Не с китайским. Сердце Бенни заколотилось. Он не настоящий, напомнил он себе, затем сделал глубокий вдох, как научил его тренер, и начал считать. «Вдох – два, три, четыре…»

– Эй, юный школьник! Я с тобой разговариваю!

Не обращая внимания на голос, Бенни выдохнул – пять, шесть, семь – и в этот момент почувствовал, как что-то твердое и острое уперлось ему сзади в ногу. Он резко обернулся. Это была металлическая подставка для ног у электрического инвалидного кресла. А в кресле сидел тот беспокойный старый бомжара с потрепанным черным кожаным кейсом и табличкой «Случайные проявления доброты», который все время с ним заговаривал. Но сегодня в автобусе Бенни его не видел. Дернув головой, старик снова пустил кресло вперед, на этот раз попав Бенни в голень.

– Ой! – Бенни отступил назад и нагнулся, потирая ногу. – Больно!

– Ах-х, прости. Плохие тормоза. – Старик поерзал на стуле, а затем наклонился вперед и протянул Бенни свою старческую руку. У него было красное лицо сатира, морщинистая кожа и водянистые голубые глаза. Схватив Бенни за руку, он притянул его к себе так близко, что их лбы почти соприкоснулись.

– План такой, – хрипло прошептал он с сильным славянским акцентом. – Ты идешь вторым, держись подальше сзади. Я войду первым и применю против часовых отвлекающую технику. Когда увидишь, что охрана отвлеклась, ты быстро и незаметно проходишь на объект.

Он ухмыльнулся. Одного переднего зуба у него не хватало, и щель поблескивала красным.

– Хороший план, да? Встречаемся в Парапсихологии на четвертом этаже, в ноль девятьсот. – Старик включил свое инвалидное кресло. Гора пластиковых пакетов с пустыми банками и бутылками, казалось, стала ещё больше с тех пор, как Бенни видел его в последний раз, и теперь клубилась вокруг старика, как грозовая туча. Из середины ее торчал вверх длинный шест с оранжевым предупреждающим флажком, как для гольфа или у копья. Бенни огляделся. Он так старался, чтобы на него никто не обращал внимания, и то, что случилось – это был полный провал, катастрофа, но если согласиться, подумал он, может, старик отвяжется. Он кивнул.

– Превосходно! Лови момент! – прошипел старик, брызгая слюной, потряс кулаком в воздухе, а потом развернул кресло и поехал вперед.

Инвалидное кресло пронеслось сквозь толпу и поднялось по пандусу, пакеты подпрыгивали, флажок развевался на конце шеста. Бенни смотрел на это, размышляя, не уйти ли ему прямо сейчас, но он не знал, куда еще пойти, а без толку стоять здесь не имело смысла, поэтому он медленно побрел следом, пропустив вперед женщину с сумкой на колесиках.

Дойдя до входа, он увидел пустое инвалидное кресло у стола для возврата книг. Дежурный библиотекарь, выйдя из-за стойки, собирал рассыпанные по полу банки и бутылки и складывал их в пластиковые пакеты. Бродяга стоял на колене здоровой ноги, держась за край стола. Другую ногу, протезную, он снял и, опираясь на нее, как на костыль, заглядывал в щель для возврата книг.

– Славой, ты же знаешь, что эта щель только для книг, – добродушно ворчал библиотекарь, пока Бенни проходил пост безопасности. – Что, нет бутылок, убедился?

– Да, да, конечно, мой дорогой Рональд, – отвечал старик, имя которого, как выяснилось, было Славой, – но меня, видишь ли, несколько заинтриговала сама идея щели. Мы не можем отрицать того факта, что щель – это вещь, однако это вещь, полностью определяемая отсутствием, отсутствием формы, негативным пространством, своей собственной пустотой. Мы знаем, чем она не является, но как мы можем узнать, чем она является? Как отличить щель от, скажем, трещины? Является ли трещина более тонкой, чем щель, и, следовательно, в ней меньше отсутствия? Если ей не хватает меньшего, то нужно ли ей большего? А если так, то как знать, для чего вообще эта щель – для книг или для бутылок?

Капюшон толстовки Бенни держал поднятым, а голову опущенной. Пройдя охрану, он бросил взгляд в сторону стола возврата. Бродяга Славой стоял к нему спиной. Он никак не мог видеть Бенни, но как раз в тот момент, когда тот проходил мимо, старик поднял свою протезную ногу над головой, словно отдавал честь. Как будто знал, что Бенни сейчас на него смотрит.

Бенни решил подниматься только пешком по лестницам, что было нетрудно. Как в старом, так и в новых корпусах Библиотеки было несколько лестниц и пожарных выходов. Бенни старался держаться подальше от лифтов и пандусов для инвалидных колясок, а заодно и от эскалаторов. Он не знал, где на Четвертом этаже находится Парапсихология, но решил, что если подняться прямо на Девятый, то старый бродяга его не найдет. Из-за архитектурного недоразумения его любимый уголок на девятом этаже на стыке старого исторического здания и нового постмодернистского крыла был недоступен для старика: пешеходный мост был слишком узок для инвалидной коляски, и Бенни знал, что там он будет в безопасности.

Утро только начиналось. Две кабинки были уже заняты, но та, в которой он летом обычно сидел, словно ждала его. Бенни уселся на свое место и для начала аккуратно разложил на столе блокнот и карандаши, а затем отправился на поиски книг, решив сегодня далеко не ходить. На девятом этаже располагалась История, и это было удачное расположение, потому что, как выяснилось, Бенни по душе книги по истории. Ему нравилось прошлое. Будущее тоже нравилось. Проблему составляло только настоящее. Бенни вернулся с охапкой книг об Австро-Венгерской империи, но едва раскрыв книгу «Средневековые щиты и вооружение», он услышал сигнал своего мобильного телефона.

«Опасность!» – произнес голос в его голове. Это был какой-то новый голос, металлический, как у робота; он, кажется, не относился ни к какой вещи конкретно, но, по крайней мере, говорил по-английски и вроде бы хотел помочь. Бенни достал телефон и проверил почту на фейковом аккаунте. В папке «Входящие» было одно сообщение. Из школы. Бенни открыл его и торопливо пробежал.

Дорогая миссис Оу!

Мы с сожалением узнали, что ваш сын, Бенджамин Оу, будет отсутствовать в школе по медицинским показаниям. Если отсутствие учащегося превышает три дня, по закону штата родитель должен представить справку от врача, подтверждающую медицинскую необходимость отсутствия ученика, а также включающую диагноз и вероятную дату его возвращения. Мы всей школой молимся за скорейшее выздоровление вашего ребенка.

«Опасность! Опасность!» Это снова был робот, запустивший внутреннюю систему предупреждения, которая взлетела с желтого уровня (повышенный) на красный (серьезный). Бенни выключил телефон и стал смотреть в стоявшую на столе большую книгу, открытую на глянцевой иллюстрации пластинчатых доспехов пятнадцатого века. Что делать? Глаза его бегали по странным названиям различных частей доспеха – гребень, шлем, горжет, наплечник, плакарт, набрюшник, тассет, налокотник, наруч, рукавица, набедренник, понож, сабатон – а губы шевелились, произнося незнакомые слова.

«Тревога! Тревога! Опасность! Опасность!» Подделать электронное письмо от матери – это одно, а как раздобыть справку от врача? Думай! Он снова включил телефон и набрал в поисковике слова «письмо объяснение пропуск уроков врач».

Вышел длинный список ссылок, и Бенни еще раз сделал глубокий вдох и выдох. Уровень тревоги снова упал до «желтого». Все нормально. Ему понадобятся компьютер и принтер. И, может быть, сканер. В Библиотеке было две общедоступных компьютерных центра. Тот, что побольше, находился на первом этаже у главного входа, но он слишком хорошо просматривался, и там было людно. Второй был на Четвертом этаже.

Деваться некуда. Если не ответить на письмо сегодня, из школы позвонят матери. Нужно было немедленно что-то делать. Бенни оставил книги, сэндвич и бутылку содовой на столе, сказав им: «Я скоро вернусь. Не пускайте сюда никого», – а затем в очередной раз прошел по мостику к лестнице, остановившись на миг на середине, чтобы посмотреть вниз.