Текст книги "Для тебя. Многогранный роман"

– Что там? – спрашивала Мели каждый раз, когда телефон подруги пел короткое «Ла-ла-а-а».

– Ничего, – с радостью отвечала Лальен. – Это не от него.

– Значит-таки Марк, – Мели задумчиво прищурила глаза. Почему-то они всегда сжимались у нее в узкие щелочки, когда она задумывалась, словно у человека с короткозоркостью или у того, кто пытается рассмотреть что-то сквозь густой туман либо же сильную пургу. – Но, вот честно, кто бы сомневался!

– Я сомневалась, – тихо сказала Лальен, кладя телефон в сумку. Она собиралась к Эндрю.

– Знаешь, Ла, я поражаюсь тебе, – глаза Мели снова сделались естественного размера, и зеленоватость их придавала ее виду нечто от мудрости ведьм. – Сколько раз ты уже обжигалась, а все равно еще склонна идеализировать людей.

– Я? Идеализировать? – удивилась Лальен.

– Ну, не в том смысле, что творишь себе кумиров, просто… ты… Как бы сформулировать? Бес! Я переводчик, которому не хватает слов! – засмеялась она.

Ее смех, как всегда звонкий и беззаботный, заполнил собой всю комнату, и Лальен задумалась, когда она сама так смеялась в последний раз. И смеялась ли так вообще когда-то? Такое вправду было? Должно было быть. Хоть в раннем детстве. Может быть, хотя бы до первого в ее жизни кризиса, того, который неизменно приходит ко всем деткам в трехлетнем возрасте, словно злой Бабайка из сказки.

– Ты смотришь в людях только на хорошее, изо всех сил пытаясь игнорировать все то дерьмо, которое в них есть, – родила-таки свою мысль Мели.

Лальен слабо улыбнулась:

– Дерьмо ведь все равно есть во всех. Такими уж природа нас слепила. Но уж лучше смотреть на человека, как на человека, а не сканировать все то, из чего он состоит.

Еще одно «Ла-ла-а-а» раздалось из сумки Лальен, и девушка невольно вздрогнула. Мели неотрывно наблюдала за ней, пока та доставала телефон и читала смс. Она пыталась разобрать по лицу подруги, от Анонима оно или нет, но Лальен очень быстро сама ответила на ее незаданный вопрос.

– Это Эндрю, он задерживается. Так что я еще минут пятнадцать посижу.

– Сиди, – Мели облегченно вздохнула. – Или, может, спустимся к Нереко, выпьем кофе? Руэл сегодня до восьми на тренировке, и до того времени мне не остается ничего другого, как переводить этот мега-здоровенный роман. Так что я была бы рада немного подкрепить силы.

– Тогда давай лучше в «Ратцель» сходим поедим? – предложила Лальен. – А то на одном кофе, боюсь, до восьми не протянешь.

– Можно, – Мели-то знала, что подруге в пять часов по полудню не нужно ничего другого, кроме кофе. Но знала также и то, почему она не хочет идти к Нереко в это время – чтобы не напороться на Марка. А тот, скорее всего, как обычно заседает там после пар с Жаком. Теперь может еще и со своей Джули.

– Давно хотела пюре с отбивной, – попыталась оправдать свое предложение Лальен.

Но Мели, опять же таки, знала все о ее «любви» к картошке.

«Не понимаю, зачем люди вообще едят картошку!»

«Столько крахмала, а из-за него – калорий. Но вот питательной ценности – почти что ноль».

«Какой жуткий запах! А это от „Биг-Мага“ картошкой фри несет», – подобных фраз за почти два года их дружбы Мели слышала не меньше ста вариаций. А теперь Лальен вдруг говорит, что хочет, нет, не только сейчас, а давно уже спит и видит ее любимый отварной крахмал на тарелочке с тиснением «Ратцель» под щепоткой укропа и листиком базилика (именно так картофельное пюре подавали в лучшем пищевом заведении на территории кампуса). Вместо кофе. Кофе, который готовит Нереко. Да Мели уже готова была приезжать к нему даже после окончания учебы, чтобы только пить его кофе!

Но поедание картофеля так и не состоялось. Когда девушки уже выходили из комнаты, Лальен снова пришло смс. И в этот раз, читая его, она сделалась белой, как саван.

– Марк? – осторожно спросила Мели, хотя это и так уже было для нее очевидным.

Подруга ничего не сказала, только повернула к ней экранчик, на котором в двустороннем обрамлении ржущих и подмигивающих смайлов красовалась фраза: «Я тебя…».

– Хвала небесам! Я уже думала, он заболел или случилось с ним что-то! Почти двое суток ничего не присылал, – Мели попыталась снять напряжение шуточным тоном.

Но Лальен не улыбнулась даже уголками губ. Ее глаза словно остекленели и смотрели поверх правого плеча Мели. Вид у подруги был такой, словно там стоял призрак. Или может тираннозавр. Мели повернулась. И поняла, что предположение о динозавре не такое уж бессмысленное – кто-то определенно тиранил Лальен.

«Ла, я тебя…» – было написано на противоположной стене огроменными алыми буквами.

Мели тоже на какой-то момент застыла в немом ступоре. Цвет букв и то, как местами поплыла краска – все это до жути напоминало кровавые надписи в фильмах ужасов. Но уже через полминуты она решительным шагом направилась к этому милому посланию, оставленному на безупречной салатной стене коридора, и провела рукой по букве «Я».

– Масляная краска, – с видом эксперта-криминалиста заявила она. – И уже начала подсыхать. Так просто ее не отмоешь. Салатный цвет уйдет вместе с этими буквами.

– Мы же пробыли в комнате не больше двух часов…, – Лальен выглядела растерянной и как будто напуганной. Что, впрочем, не было удивительно – кто знает, какое продолжение Аноним подразумевал для этой фразы.

– Наше дело – пойти к коменданту, – сказала Мели и потащила подругу за руку к лестнице.

– Но, там мое имя… В первую очередь мне и попадет, – попыталась протестовать Лальен.

– Тогда мы покажем месье Венгару (такую фамилию носил комендант) и все смс-ки, – продолжала тащить ее Мели.

– Я их удаляла, – Лальен плелась за ней, чувствуя себя беспомощной тряпичной куклой.

– Но последняя-то у тебя осталась?

Они спустились этажом ниже, оставался еще один лестничный пролет и метров пять до кабинета месье Венгара. И тут их ждала еще одна надпись, безнадежно испортившая еще одну стену:

«Люблю

Убью

Какой вариант выберешь, Ла?»

– Убью, – прошипела Лальен сквозь зубы, – только я тебя, – и она бегом полетела по лестнице вниз.

Мели поспешила следом. Но на лестнице им тоже пришлось задержаться, чтобы прочитать следующее:

«Первый вариант ты уже не приняла», – красовалось довольно высоко у них над головами.

– Марк не может быть этим больным придурком, – с твердой уверенностью сказала Лальен. – И не говори мне, что я людей идеализирую, – она отвернулась от надписи и посмотрела в глаза подруге. – Просто я его немного-таки знаю, и… Он может быть каким угодно: хитрым, злым, мстительным… Его никогда не станет мучить совесть. Наверняка у него и для совести найдется какой-нибудь компромат, чтобы заткнуть ей рот. Но, Мелисса, тот, кто пишет все это – просто больной. На всю голову. И этот псих – никак не Марк.

Мели и хотела бы поспорить, вот только аргументов у нее никаких не находилось. Она не так хорошо знала Марка. Почти совсем не знала. Но да, то, что было перед ними на стенах, принадлежало руке явно кого-то свихнувшегося, которого совсем нельзя было сопоставить с Марком.

– Тогда я знаю лишь одного, кто кроме меня и Марка называл тебя Ла, и чье «люблю» ты со смехом растоптала прошлой осенью, – после долгой паузы сказала Мели.

– Жак, – тяжело выдохнула Лальен.

– Жак, – кивнула Мели.

Сверху послышались шаги, чьи-то голоса стали обсуждать надписи. Из-за гулкого эха слов было не разобрать. Впрочем, девушкам не очень-то этого и хотелось.

– Скорее к Венгару, – шепотом скомандовала Мели, – пока он домой не смылся.

Комендант, как оказалось, уже был осведомлен о настенных обновлениях. Когда девушки, постучав, осторожно заглянули к нему в кабинет, мистер Венгар как раз заказывал по телефону бригаду рабочих. Он помахал девушкам рукой, приглашая их войти.

– Да, восьми литров будет достаточно, – договаривал он по телефону, когда они усаживались на твердые дубовые стулья напротив его стола.

Странным образом голос его звучал совершенно спокойно, по-деловому, без малейшего намека на раздражение. Повесив трубку, мистер Венгар посмотрел на Лальен не с упреком, как она ожидала, но с сожалением, что было еще хуже.

– Что ж, милая, надеюсь, ты знаешь, кто это сделал, – сказал комендант своим обычным ровным низким голосом. – Иначе нам придется подключать университет и проводить внутреннее расследование.

«Было бы неплохо», – подумала Лальен, но ответить ничего не успела, потому что это сделала за нее Мели.

– Это Жак, мистер Венгар, – заявила она. – Жак Пенье.

– Из какого корпуса? – комендант откинулся на спинку кресла, в его коричнево-зеленых глазах вспыхнул живой интерес.

– Из третьего, поселен в прошлом году, – мгновенно ответила Мели.

Лальен сидела молча, только губы ее то приоткрывались, то закрывались в нерешительности что-то вставить.

– И почему же Жак Пенье исписал три стены нашего корпуса? – мистер Венгар облокотился о свой широкий раритетный стол из темного дерева, который, скорее всего, стоял в кабинете коменданта еще с первого дня открытия кампуса.

– Вы видели надписи? – почти повторяя его позу, только с опорой на колени, наклонилась вперед Мели. – Там же все написано! Дело в том, что Лали, – она кивнула на подругу, – в прошлом году отшила Жака. Ну и не только его… В общем, Вы же помните, что было в прошлом году?

Мистер Венгар помнил. Помнил, как в своей утренней почте нашел большой конверт без указания отправителя, в котором оказалось пять штук слишком уж откровенных фото, щедро распечатанных на глянце формата А4. Моделью была одна из первокурсниц, проживающая в его корпусе.

«Не удивительно, почему ей досталась одна из лучших комнат», – значилось в коротком сопроводительном послании.

Тогда мистер Венгар возмутился не самими фото и не тем, что, как узнал позже, это был всего лишь монтаж, нет, его разозлила только та единственная фраза, написанная печатными алыми буквами на узорчатом бело-розовом картоне с тисненой эмблемой фирмы «Платцкет». Ведь это был изящно брошенный камень в огород коменданта. Да, вдали от его безупречной семьи (жена, с которой он прожил пятнадцать лет, и трое милых детишек) у него были свои маленькие радости и развлечения. Но для этих целей он всегда подбирал кандидаток исключительно согласовываясь с их желанием. Мистер Венгар еще был в довольно хорошей форме и вовсе не выглядел на свои сорок два. Единственным признаком подкрадывающейся старости была седина, появляющаяся в его льняных волосах. Но замечал ее пока только он один.

А вот девушка с фото, которой он тогда даже не знал по имени, была причислена к его «театральной труппе» (так называл он тех, кто приходил поиграть с ним в ролевые игры) совершенно безосновательно. Да, комната у нее была действительно роскошной, по меркам кампуса – двадцать квадратов на двоих, самая новая мебель, открытый балкон с видом на Старый парк. Но она была поселена там исключительно благодаря хлопотам и финансовым влияниям в благополучие университета ее отца.

Именно из-за активности мистера Венгара в прошлом году скандал вокруг имени Лальен затух, так и не разгоревшись. Комендант знал, что на территории университета картон «Платцкет» можно найти только в одном единственном книжном магазине «RoyalBoocks», владелец которого был другом мистера Венгара еще со студенческих лет. Поэтому он без проблем узнал, кто покупал такой картон в ближайшее время. Как оказалось, приобретателем этого самого дорогого картона являлся некий Жак Пенье, который то ли по глупости, то ли из-за срочности дела неосмотрительно рассчитался своей банковской картой. Кроме картона в чеке значился еще и тонкий красный маркер. Больше доказательств и не требовалось. Таким образом, через Жака обвинили в организации этого безобразия и редактора газеты, опубликовавшего непристойные фотографии. Так сказать, вывели на чистую воду. Впрочем, эта самая вода сошла с них, как с тех гусей, которым вреда от нее никакого, даже перья не мокнут.

Теперь же мистер Венгар, услышав предположения Мелиссы, почувствовал несказанную внутреннюю радость – этот прохвост Жак наконец-таки получит свое. От девушек не укрылась легкая ухмылка коменданта, когда Мели называла имя Жака. И особенно понравились его последние слова перед тем, как он отправил девушек из кабинета с пожеланием хорошего вечера. Сказал мистер Венгар следующее:

– Надеюсь, Лальен, твой поклонник красит стены не хуже, чем пишет на них. Иначе ему придется оплачивать не только восемь литров краски, но и работу бригады маляров.

Девушки знали – оплатить что бы то ни было для Жака не составит проблему, но знали также и то, что мистер Венгар притянет его именно к трудовой ответственности. Улыбка коменданта говорила об этом достаточно откровенно.

– Лали, о чем мы с тобой договаривались? Ты обещала рассказывать мне все, особенно все то, что тебя беспокоит, – Эндрю крепко держал девушку за плечи и пытался найти в ее взгляде ответ, почему же она продолжает ему не доверять. Исходя из последних событий, он не мог сделать иного вывода.

– Да не о чем было рассказывать, – ее голос и глаза говорили лишь о полной невиновности, больше ни о чем. – Все же само собой разрешилось.

Они стояли в темном углу возле кабинета мистера Фалтера – единственном месте, где можно было уединиться в переполненной общаге. Сам же комендант, который вместе со своим коллегой из женского корпуса, только что окончили сорокаминутную беседу с Лальен и Эндрю, снова отправился наверх, поддерживать хоть какое-то подобие порядка в комнате, которая уже часа два как превратилась в музей. И после длительного допроса двух мистеров комендантов (им хотелось выведать как можно больше подробностей об их взаимоотношениях с Жаком), Лальен необходимо было пережить еще и недовольство Эндрю. Хотя ему стоило бы быть благодарным, ведь она просто оберегала его нервные клетки.

– Но ты улыбалась мне, говорила, как хорошо прошел твой день, приходила на театральные репетиции, ела, пила кофе, оставалась на ночь, когда Марка не было… И все это время тебе писал Жак эти идиотические послания. Почти месяц! О чем я узнаю только теперь, когда эта история подошла к финалу. И, опять же, не от тебя, а от Марка, который без малейшей тени сожаления сообщил, что в комнате Жака нашли нечто, за что он непременно вылетит из универа.

– Я тоже скажу без тени сожаления – ужасно, просто запредельно рада этому! – освободившись от рук Эндрю, Лальен закружилась по коридору.

– Мне одному хоть немного его жалко? – Эндрю прислонился к прохладной стене. – У него еще курс психотерапии впереди.

– Что, конечно же, бесполезно, – Лальен остановилась напротив. – Кажется, он-таки серьезно сдвинулся, – ее радость пропала без следа. – Эн, если бы я не видела его комнату… И как так получилось, что он жил один? Может чье-нибудь соседство помешало бы ему тихо, в одиночку сходить с ума. Все эти фотографии… В альбомах, в папках, просто разбросанные на столе, наклеенные в шкафу…

Эндрю тоже видел это. Чуть ли не все студенты видели. Было бы логичнее и традиционнее, если бы сразу же после странного/страшного открытия комнаты Жака, из нее просто все вынесли и утилизировали. Без крика, шума и гласности. Но мистер Венгар, который и стал в этом деле Колумбом, постарался, чтобы столь интересная история не канула в Лету. Он уже с порога понял, что ему не придется заставлять Жака красить стены, потому что не будет на территории университета больше такого студента, как Жак Пенье.

Да, многие парни держат у себя плакаты грудастых актрис или моделей-ню. И журнальчик-другой с названием «Плейбой» либо ему подобный. Их мистер Венгар мог понять и ни за что бы такое не осудил. Но устраивать в комнате просто-таки фото-склад с изображением одной единственной девушки, у которой, по мнению коменданта, и смотреть особо было не на что… Такое попахивало манией – явным психическим расстройством. Все фотографии, кроме тех, которые висели на стенах шкафа, были рассортированы по альбомам и папкам, на обложке которых значилось название месяца и год, когда их сделали. Кроме того, на каждой фотографии также указывалась полная дата, иногда еще и время. К примеру, кадр, где Лальен заходит в кафе – «22.09.2009. 07:03». Выходит из кафе – «22.09. 2009. 07:15». В этих подборках был чуть ли не каждый шаг, каждое передвижение девушки. Хотя нет, не каждое. В основном на фото значилось раннее утреннее или позднее вечернее время. То есть, тогда, когда ее можно было застать одну. Больше всего мистера Венгара поразили снимки, сделанные очевидно на балконе комнаты Лальен. В кадр попадал кусок оконной рамы, но, не смотря на стекло, изображение было довольно четким.

«А ведь у нее комната на пятом этаже! – вспомнил комендант. – Этот парень явно больной! Ну было бы еще за чем охотится, а то… Вот она раздевается. И что? Тощие, как палки, ноги, почти никакой задницы, а сверху… Эй, мощный поролоновый бюстгальтер, в тебе там есть хоть что-то, кроме пуш-апа?»

Вместе с мистером Венгаром при первом осмотре комнаты Жака присутствовал также его коллега, комендант мужской половины кампуса – мистер Фалтер. Он был значительно старше Венгара и проработал на своей должности уже более тридцати лет. За эти годы ему доводилось видеть разное и еще более разное слышать о своих поселенцах. Собственными руками он изымал из комнат горшки с коноплей, неоднократно разгонял пьяные тусовки, выписывал многочисленные штрафы за беспорядок и антисанитарию… Но такого на своем веку еще не видел. Мистер Фалтер знал, что Жак живет один. Так получилось, потому что его бывший сосед по комнате уже в начале учебного года вдруг решил перевестись в берлинский университет. Все первокурсники на то время были давно расселены, и Жаку выпала уникальная возможность – жить одному в комнате. Мистер Фалтер всегда считал Жака одним из примернейших своих поселенцев. Во время плановых проверок у него все было почти идеально чисто. Для внеплановых повода не было – никаких жалоб от соседей не поступало. Единственным грешком, который водился за этим парнем, (о чем мистер Фалтер знал только по обрывкам долетающих до него слухов) было пристрастие к азартным играм, конечно же, запрещенным на территории университета. Но в город за студентами никто ведь не станет ездить по вечерам и отслеживать, чем они там занимаются. По все тем же слухам мистер Фалтер также знал и то, что Жак ас в покере, и выигрыши его порой превышают сумму комендантского жалования за год. Но это, снова-таки, по слухам.

И вот теперь он сидел в его комнате и перебирал альбомы и папки, посвященные одной единственной девушке, которая может и была хороша, но далеко не настолько, чтобы истратить на ее изображения такое количество отличной фотобумаги. И только мистер Фалтер попытался глубоко задуматься над причинами, которые привели к таким последствиям, как перед глазами его показалось нечто новое – прямоугольный пластиковый контейнер, подобный тем, в которых берут еду на пикник, но немного длиннее стандартной формы – туда без проблем влезла бы большая лазанья. На контейнере был зеленый стикер с надписью «Для Марка»

– Посмотри-ка, это что-то новенькое, – он позвал к себе коллегу, который все еще рассматривал обклеенные стенки шкафа.

– Так-так, – деловито произнес мистер Венгар, забирая контейнер из рук мистера Фалтера. – Что же у нас здесь? – он открыл салатную крышку с наклейкой.

Внутри оказались 2 DVD-диска и стопка фотографий, скрепленных зажимом для бумаг. В конверте с одним диском оказалось еще и письмо.

«Марк, ты мой лучший друг, – так оно начиналось. – Знаю, ты меня таким не считаешь. Но для меня – ты лучший, был с самого нашего знакомства, и оставался даже после того, когда я понял, что ты хочешь ту же девчонку, которую хочу я. Из всех первокурсниц, из всех девушек университета, ты хотел себе именно ее! Но это ничего. Я, как никто, тебя понимаю. Да и теперь это меня особо не задевает, ведь она продинамила нас обоих. Я не говорил тебе, как это было со мной. Лучше напишу, тем более, что писать тут всего две строчки. Я сказал ей: «Знаешь, Ла, люблю я тебя». Или как-то так. А она: «Ну ты и сволочь, Жак! Иди ты к лешему со своей любовью». Да, по началу я был попросту разбит. Мне было невыносимо плохо. И больно. И с этой болью мне не к кому было пойти. Я не мог никому рассказать об этом. Оставалось только надеяться, что со временем станет легче, уляжется, забудется.

Но время не вылечило меня. Хуже того, я стал восхищаться Лали еще больше. Я подумал, ведь было бы ужасно с ее стороны встречаться с твоим другом. Какая же она рассудительная, что не пошла на это. Но получилось так, что Ла все равно встречается с твоим другом. Или Эндрю для тебя просто сосед по комнате? Ты только так и говоришь. Но, как для просто соседа, ты говоришь о нем слишком часто.

Ненавижу ее! Ненавижу из-за того, что она сказала тебе и мне. Ее стоило бы убить. Но зачем пачкать свои руки. Это могут сделать ее собственные.

Отдам тебе должное, Марк, ты величайший Шерлок Холмс в плане собирания информации. Правда, используешь ее далеко не в благих целях. И я кое-что стащил у тебя. Взял, но не отобрал, просто для себя скопировал. Мне плевать, что у тебя есть на других. Меня интересовали только файлы про Ла. Хочешь знать, зачем? Для того, чтобы понять, как лучше ей отомстить. Вот только одна фигня, Марк, я люблю ее. Или она стала моей навязчивой идеей. Фак, это просто одержимость! И это сводит меня с ума. Она снится мне каждую ночь, я представляю ее каждый раз на месте девчонки подо мной, иначе у меня не встает. Да, вот так. Может она ведьма? Может она меня прокляла? Ты тоже ее любил, но тебе похоже и близко не так хреново без нее, как мне. И это единственное, за что я тебя тоже немного ненавижу. Поэтому храню здесь этот диск (в двух экземплярах, на случай, если один испортится) и эти фотки. Просто хочу, чтобы ты хоть на короткие четыре с половиной минуты (аж столько у нее с твоим соседом было в первый раз, ха-ха!) почувствовал тоже, что я чувствую постоянно. Почувствовал себя подскользнувшимся на собственном дерьме, на том, что поэтические идиоты называют любовью».

– Он хотел довести эту девушку до самоубийства! – торжествующе провозгласил мистер Венгар, быстро перебежав глазами отпечатанное красными буквами послание. – Ох уж эта его любовь к красному тексту! Просто глаза выедает! – пожаловался он. – Но это же превосходная улика, Фалтер! Теперь этот засранец загремит у нас либо в тюрьму, либо в дурдом. Мне все равно, куда именно, если честно, лишь бы от нас подальше.

– Но мы даже находимся здесь незаконно, без предупреждения и без его присутствия, – начал было мистер Фалтер.

– А законна, по-твоему, вся эта его деятельность? Преследование, угрозы, три испорченных стены в моем корпусе…

Больше коллега-комендант не спорил. На правах первых посетителей в комнате Жака, словно на только-что открытой уникальной выставке, побывали представители разных деканатов, проректора и сам ректор. Потом, ближе к ночи, когда все они условились на том, что родители просто тихо-мирно заберут Жака из университета, мистер Венгар уболтал мистера Фалтера пустить на осмотр и простых смертных. Единственное, что не было оставлено на всеобщее обозрение – это контейнер «Для Марка». Из некоего проявления мужской солидарности, коменданты передали его непосредственно парню, даже не посмотрев диск и взглянув всего на пару фотографий. Или же просто им неудобно было рассматривать столь откровенные картинки в присутствии друг друга.