Текст книги "Для тебя. Многогранный роман"

Месть по любви

Огненные волосы, обрамлявшие тонко белое лицо, казалось, сияли неким внутренним удивительным светом. Поэтому-то даже в самый пасмурный день Лальен яркой вспышкой выделялась среди разнородной массы студентов. Эндрю заприметил ее с первого учебного дня. Он сразу же догадался, что это наверняка та самая француженка, о которой ему говорил Марк. Высокая и тонкая, быстрая, как пляшущий язычок пламени – такой он ее увидел. Она выходила из корпуса в обеденную перемену, спеша больше всех остальных, а он наблюдал за ней из окна кафе, которое располагалось как раз напротив центрального входа в университет. Эндрю надеялся, что длинные ноги француженки несут ее за чашкой кофе, но, к его сожалению, возле кафе она резко изменила траекторию, и, пролетев перед окном, возле которого он сидел, исчезла в неизвестном направлении.

– Шею свернешь! – прозвучал рядом смутно знакомый голос.

Жак уселся на стул рядом с Эндрю. Словно из-под земли тут же появился Марк и приземлился напротив.

– Эндрю любит рыженьких, – провозгласил он.

– Это Лальен? – спросил Эндрю, хотя особой необходимости уточнять не было.

– Ты только глянь, как заблестели у него глаза! – Марк бесцеремонно взял стакан грейпфрутового сока, который стоял перед Эндрю, и допил его содержимое.

– Да, Лальен…, – тем временем как-то мечтательно протянул Жак. – Может хоть тебе удастся с ней замутить.

– Неужели крепость так неприступна? – спросил Эндрю, про себя радуясь, что узнал кое-что ценное – она свободна.

– Это не крепость, – Марк поставил стакан на стол вверх дном. – Это монастырь, – он выхватил из маленькой круглой вазочки на столе тонкий стебелек красного арктотиса и поместил его под стакан. – Но, поверь мне, в этом монастыре томится самая страстная душа на свете. Нужно только найти способ ее вытащить из этих стен, – он легонько щелкнул пальцами по стеклу стакана.

– Многие пытались, – сказал Жак, пододвигая стакан с цветком к себе, – но за прошедший год это не удалось никому.

То, что Жак был одним из пытавшихся, отчетливо слышалось в его опечаленном голосе.

– Она может казаться невинной и наивной, но, будь осторожен, брат, – Жак вертел стакан в руках, на столе оставались бледно-розовые разводы размазанных капель сока, – в этом монастыре живет дьявол. И, прежде, чем ты доберешься до той страстной души, которую обещает Марк, тебе придется столкнуться с ним.

Эндрю выхватил у него стакан и поставил его в естественное положение. Ему надоело следить за возней Жака. Кроме того, цветок арктотиса, напоминавший алую ромашку, для Эндрю уже начал ассоциироваться с Лальен. И ему не хотелось, чтобы символ девушки оставался в чужих руках.

Почти несознательно его ладонь бережно накрыла цветок. Его взгляд встретился со взглядом Марка и, странным образом, он увидел в нем что-то вроде одобрения.

Вторая половина дня оказалась еще более насыщенной, чем первая: выбор курсов, запись, поиск расписания занятий, поиск университетской театральной труппы… Эндрю почему-то подумалось, что Лальен тоже может в ней состоять. Потом была запись в театральную труппу. По ходу дела выяснилось, что огненной француженки там нет, и никогда не было, но он все равно решил пробудить в себе актера. Удивительно, но к вечеру он не чувствовал и намека на усталость.

Его сосед явился после футбольной тренировки не менее бодрым и воодушевленным. Впрочем, казалось для него это обычное повседневное и повсечасное состояние.

– Не видел ее больше? – было первым вопросом Марка, как только он ввалился в комнату.

– Нет, – как не высматривал в аудиториях, коридорах, театральной студии и в парке, по дороге в общежитие, Эндрю больше нигде ее не видел.

– Ничего, у тебя просто еще нет необходимой информации, – Марк шумно грохнулся на кровать.

– Я подумал, она может быть в театральной труппе… и, ну, в общем, записался туда, – наверное, впервые в жизни Эндрю чувствовал себя неловко, словно ему было стыдно признаваться в том, в чем он признавался.

– Что-о-о? – Марк тут же сел, чтобы лучше видеть соседа. – Поздравляю. Ты будешь новым Ромео! В кружке миссис Шекспир давно не было такой смазливой мордашки.

Только теперь Эндрю осознал, во что сегодня впутался: бесконечные страницы текста, репетиции, вдохновленные, но мало вдохновляющие наставления режиссерши – маленькой худенькой пятидесятилетней женщины… И никакой Лальен в роли Джульетты. Как сказал ему веснушчатый парень, который показывал ему сцену и знакомил с основным составом (пока только с его портретными версиями), Лальен даже среди зрителей никогда не появлялась. Тем не менее, Эндрю твердо решил, что поддержит местное драмискусство.

– Ты же не… – Марк пронзил его рентгеновским взглядом и тут же все понял: – Ты решил, что она актриса, – он даже перестал улыбаться и произнес это как будто с сожалением. – Да, Эндрю, она актриса, как и все мы, но более высокого класса, чем те, которых ты встретишь в своем кружке. Их величество не снисходят до мелких суетливых сообществ. Впрочем, крупные ее тоже не привлекают. Придется рассказать тебе все, брат, иначе ты еще, чего доброго, подашся в какой-нибудь близлежащий приют заботится о бездомных кошках, в надежде поймать хоть там эту неуловимую звезду, – улыбка Марка вернулась на свое законное место и вместе с прищуром его серых глаз выражала чистый сарказм.

– Так ты знаешь о ней то, чего другие не знают? – с надеждой спросил Эндрю.

– Друг мой, – Марк встал и неспешными раскачивающимися взад-вперед шагами подошел к шкафу, – только не говори мне, что вчера не понял, какое интересное у меня есть хобби, – он достал пояс с широкой пряжкой, в котором был на вечеринке.

Пряжка знакомо щелкнула под легким нажимом его пальцев, и Эндрю увидел, как ее верхний слой сдвигается, обнажая крохотный, созданный тонким умом и техникой японцев, объектив.

– Эта малышка может записать до тридцати шести гектар информации в прекрасном качестве, – с гордостью сообщил Марк, любовно поглаживая мини-чудо техники. – И потом оказывается, что кто-нибудь, кто уже называет тебя братом, готов с радостью делиться со мной деньжатами, лишь бы только его родители не узнали о пристрастии сына к азартным играм, наркоте или еще чему-то интересному. Алекс, на которого вчера нам долго и нудно жаловалась одна красавица у барной стойки, соглашается дать мне на выходные яхту в обмен на запись ее неосторожных признаний о подробностях их постельной жизни. Это так, пара мелких примеров, – Марк захлопнул камеру и повесил пояс в шкаф. – Сейчас я записываю только то, что точно принесет потом плоды. Но когда мне только пришла в голову эта шпионская идея, я снимал все подряд про всех подряд. Честно говоря, даже мне не удалось собрать много информации о Лальен, но, все же, кое-что у меня имеется, – от шкафа Марк стремительно метнулся к столу, схватил свой ноутбук и уселся с ним на кровать. – Пара минут терпения, друг мой, и ты услышишь то, чего об этой девушке никто не знает.

– Никто, кроме тебя, – поправил его Эндрю.

– Некоторые секреты я храню не менее надежно, чем местные банки денежки наших родителей, – став вдруг совершенно серьезным, сказал Марк.

– Она попросила тебя об этом?

– Во-первых, она, конечно же, не знала, что я ее записываю, во-вторых, ей и не понадобилось бы ни о чем просить. Ради нее я сделал бы что угодно. Вот только ей ничего не было угодно.

Эндрю посмотрел на соседа, словно не узнавая, он ли это. Марк тоже был влюблен в Лальен? И она его отшила? И после этого он решил свести с ней его? Неужели Марк мог влюбиться? Он мог ее хотеть, но чтобы любить? Впрочем, не стоило делать поспешных выводов. Тем более, что сосед уже нашел необходимый файл и включил его. Он поставил ноутбук на стол так, чтобы им обоим было видно. На экране трепетал темно-синий квадрат и слышался шорох шагов.

– Сейчас, – сказал Марк, словно извиняясь за эти секунды ожидания.

– Давай присядем здесь, – прозвучало из ноутбука.

Голос был немного искажен записью и все же оставался приятным. Он принадлежал Лальен. В кадре мелькнули ее огненные волосы, на несколько секунд, пока она усаживалась под широким столбом дерева, камера полностью схватила ее лицо. В темноте оно казалось еще бледнее и призрачнее, чем когда Эндрю увидел его из кафе. Полные чувственные губы девушки попытались улыбнуться и тут же отбросили эту затею. Очевидно, Марк сел рядом с ней, тоже, как она, опершись спиной о дерево, потому что в кадре остались только тонкие белые руки с коротким французским маникюром. Их пальцы переплелись, разомкнулись и переплелись снова. На указательном левой руки блеснуло кольцо, но тут же скрылось, потому что правая рука накрыла левую и застыла в таком положении.

– Тебе не холодно? – заботливо осведомился голос Марка.

– Я люблю холод, – руки Лальен разомкнулись и свободно легли на ее колени.

– Любишь холод? – загорелая рука Марка сжала ладонь девушки. – Ты за этим приехала в Швейцарию?

– Я приехала, чтобы сбежать от мира, – ее левая рука легла поверх той загорелой, которая сжимала правую.

Теперь можно было отчетливо рассмотреть кольцо – большое, на пол пальца, но изящное – тонкими золотыми изгибами, напоминающими стебли шиповника, оно обнимало указательный палец девушки.

– Это единственное украшение, которое я когда-либо на ней видел, – сказал Марк, указывая на экран. – Но почему именно оно? Что это за символ? Чей подарок? Множество вопросов так и остались без ответа, – он посмотрел на Эндрю, и в его взгляде тот увидел отблески давно притупленных чувств. – Но я уверен, тебе удастся пробить эти стены. Или найти в них дверь.

На экране тем временем было темно и практически беззвучно.

– Это и вся запись? – спросил Эндрю.

– Нет. Я пытался ее поцеловать, – губы Марка дрогнули в улыбке. Это была грустная улыбка, которой пытаются показать, что человеку не так уж плохо, но она не справлялась с возложенной на нее задачей.

– Марк, – послышался голос Лальен. В кадре оказались ее колени, обтянутые черными джинсами, – я понимала, что не найду в тебе друга… и, все же, у меня была слабая надежда.

– Ты ведь ходишь на философию, – руки Марка сжали ладони Лальен. – Ты знаешь все мысли великих умов по поводу дружбы между мужчиной и женщиной.

– Просто… мне очень нужен был друг, – почти шепотом сказала девушка и рывком высвободила свои руки. – Но, похоже, нужно просто найти какую-нибудь добродушную девчонку, которая способна слушать и сочувственно кивать. Только, знаешь, нет таких в этом месте. Нет!

– Ла, послушай, – экран снова темный, но по шороху можно было судить, что Марк шагнул ей на встречу, а она отступила, – я люблю тебя. Тебе нужна защита, – еще несколько шагов. – Даже от тебя самой. От твоих мыслей. Я не знаю всего, что вертится у тебя в голове, но это убивает тебя, Ла. Просто позволь мне быть рядом, – его рука потянулась к ней в темноте, но девушка отдалилась.

– Марк, прости, мне не стоило… Я знала, что все именно так и закончится. Не стоило вообще говорить с тобой. Я не могу сейчас ни с кем встречаться. Ни с кем. Просто не могу. Поэтому мне лучше…, – ее голос дрогнул, словно не хотел, чтобы фраза прозвучала до конца, – мне лучше быть одной.

– Стой, – на весь экран появилось изображение ее зеленого кружевного топа, очевидно, Марк схватил девушку за плечи, и они стояли впритык друг к другу. – Каким заманчивым кажется убежать от всех и закрыться в ракушке, которая станет надежным панцирем от внешнего мира.

Эндрю бросил на соседа удивленный взгляд. Уже не в первый раз он замечал за ним такие высказывания, которые ну совсем не вязались с его образом недалекого, вечно веселого парня из футбольной команды.

– Но, милая моя, – продолжал голос Марка, – не думай, что под ее плотно сжатыми створками ты обратишься в жемчужину. Нет, Ла, ты там сгниешь.

Снова темнота и шорох.

– Она убежала, – объяснил Марк. – Просто убежала.

– И вы больше не общались? – спросил Эндрю.

– Очень редко и очень формально, – он присел возле ноутбука и закрыл проигрыватель. – Теперь, пожалуй, можно удалить этот файл.

Эндрю ни за что бы не поверил, что сосед действительно это сделает, но сам увидел, как пальцы Марка быстрым движением нажали «Shift» и «Delete».

– Когда это было? – поинтересовался Эндрю.

– Год назад, – Марк захлопнул ноутбук и растянулся на своей кровати. – Точнее, в середине прошлого сентября. Она так ни с кем и не сошлась. К ее друзьям можно причислить разве только Мели, ее соседку по комнате. Я познакомлю тебя с ней. Точнее, устрою так, чтобы вы познакомились. Рядом со мной ей лучше тебя не видеть, – Марк говорил бодро, но его глаза неотрывно смотрели в потолок, точно видели на нем что-то, чего не дано было увидеть Эндрю. – Если ты всерьез решил подобраться к Лальен, тебе необходима будет помощь ее подруги. Мели нормальная. Она именно та добросердая, умеющая выслушать девушка, которой так не хватало Ла.

– Марк, – Эндрю придвинул стул к его кровати и сел на него, облокотившись о спинку – ему необходимо было смотреть в глаза соседа, – я видел эту девушку всего раз и то мельком, почему ты так уцепился за мысль свести нас?

Марку пришлось оторвать взгляд от потолка и обратить его на собеседника:

– Она понравилась тебе, – сказал он так, словно ему приходилось объяснять очевидное. – Не просто понравилась, за те несколько секунд, которые ты ее видел, она врезалась в твое сознание так, что уже ничем оттуда не выбьешь. Ты можешь с головой уйти в учебу, можешь истязать себя ежедневными восьмичасовыми тренировками, можешь надираться до отключки на всех подряд вечеринках, но от нее ты уже не избавишься.

Эндрю понимал, что Марк говорит о себе, но понимал так же и то, что к нему самому это теперь тоже было применимо. С того самого момента, как он увидел Лальен, все его мысли и действия были устремлены на встречу с ней. Вот только она казалась миражем в пустыне, который исчезает, как только к нему приближаешься.

– Но…, – Эндрю было недостаточно такого объяснения, – могу поспорить, она нравится и Жаку. И еще многим другим. А, главное, ты… Ты ведь сказал, что любишь ее. Почему…

– Почему? Почему? Почему? – театрально возведя руки к небу, передразнил его Марк, подскочив с кровати. – Из тебя получится отличный драматический актер. И быть может, Мели, если подготовить почву, сможет затащить Лальен на твою премьеру. Только, боюсь, ее стошнит от такого трагизма в твоем голосе! – он прислонился спиной к стенному шкафу, и, переведя дух, сказал: – Пойдем, пройдемся. Иногда эта комната становится такой тесной!

Они вышли и отправились бродить по витиеватым дорожкам между корпусами общежитий, которые стройными пятиэтажными башенками были расставлены по какому-то малопонятному замыслу. Уже перевалило за десять вечера, но изобилие фонарей и света из окон не позволяло темноте сгущаться. Впрочем, Марк решил увести Эндрю туда, где ночь все же полностью вошла в свои права – в парк. У студенческого парка было две части: одна из них сияла фонарями, пестрела цветами и ярко раскрашенными лавочками, а другая, старая, скорее напоминала прореженный лес, которого из всех благ цивилизации касалась только газонокосилка. Туда парни и направились.

Все те четыре или пять минут, пока они шли, ни один не проронил и единого слова, если не считать многочисленных приветствий, которыми Марк обменивался со встречными. Но, как только их поглотила темнота Старого парка, прерванный разговор снова возобновился.

– Что ж, Ромео, ты спрашиваешь, почему я сам не играю эту роль? – Марк остановился возле громадного дуба с невероятно широким стволом.

Эндрю догадался, что это именно то дерево, под которым год назад произошел тот разговор между ним и Лальен.

– Потому что я уже проиграл, – пробиваясь сквозь кружево листвы, лунный свет падал как раз на губы Марка, которые, наверное, рефлекторно пытались улыбаться. – Но она все еще мне небезразлична. И я хочу, чтобы кто-то сделал то, что оказалось не под силу мне, чтобы кто-то вернул ее к жизни. Ты говоришь, она нравится многим? Жаку, например. Да, так было поначалу. За ней бегало немало поклонников. Но она распугала всех. Кого-то полным безразличием, взглядом, который смотрит не на собеседника, а сквозь него, тем самым показывая, как тот ей неинтересен. Кому-то просто давала понять, что он не достоен дышать с ней одним воздухом, не то, что прикасаться к ней. Слишком настойчивых просто посылала куда подальше. Поверь, со мной она обошлась в тысячу раз мягче, чем со всеми остальными.

– В тебе она искала друга, – вспомнил Эндрю. – Могу предположить, что какое-то время ты действительно был ей другом. А те, остальные, просто хотели затащить ее в постель.

– Я тоже этого хотел, – Марк оперся рукой о ствол дуба. – Только не на одну ночь. Можешь ли поверить, я видел в ней девушку, с которой хотел бы проводить все без исключения ночи в своей жизни?!

– Так почему же ты оставил ее? – Эндрю действительно не мог этого понять.

– Я разозлился, – Марк провел рукой по шершавой коре дуба. – Я ужасно разозлился! – он замахнулся другой рукой, чтобы ударить дерево, но буквально за миллиметр от ствола его кулак замер и разжался. Несколько секунд он помолчал, успокаиваясь, после чего смягчившимся ровным тоном продолжил: – Мы были знакомы с ней три недели, от самого поселения в конце августа. Встретились еще в аэропорту, оба с кучей чемоданов, но без единого заботливого родителя. Мы поняли, что направляемся в одно место по растерянному и слегка раздраженному виду друг друга. Я подошел к ней, представился, спросил, как ее зовут, выяснил, что прав в своих догадках, и мы взяли такси до кампуса. Поскольку наш приезд оказался преждевременным – за четыре дня до официального поселения – так уж сильно нас обоих желали поскорей сплавить из дому – пришлось немало побегать между всеми этими корпусами, чтобы найти кого-то, кто сможет нас хоть куда-то определить. Потом разбирали вместе вещи, заполняли ими комнаты, сначала мою, потом ее. Ездили в город обедать – местные заведения не собирались открываться до первого сентября, хорошо хоть Нереко каждое утро варил кофе и выпекал круассаны. Та моя попытка поцеловать ее, которую ты видел, точнее, слышал на записи, была далеко не первой. Просто Ла всегда уворачивалась, отшучивалась и не придавала моим совсем не дружеским порывам особого значения. А я уже считал ее своей. И хотел, чтобы она считала так же. Но Лальен всегда принадлежала только самой себе.

Чем больше Эндрю слушал Марка, тем меньше в нем оставалось надежды. Зачем вообще было смотреть на эту странную девушку? Зачем было думать о ней? Зачем сейчас о ней говорить? Может потому, что все странное всегда кажется таким притягательным? Манит, словно магнитом, своей таинственностью, бросает вызов разгадать загадку…

– И я возненавидел ее за это, – Марк оборвал его размышления. – Впервые в жизни меня интересовали в девушке не только сиськи и то, как поскорее ей раздвинуть ножки. Впервые я чувствовал, что теряю голову. Все мои мысли были заняты ею. Мне редко снятся сны, но в то время они мне снились. И в каждом из них была она. В моей голове уже строились грандиозные планы на будущее: после окончания университета мы уехали бы в какую-нибудь страну, не в мою и не в ее, в какую-то другую прекрасную страну, купили бы красивый дом, может даже замок, – у Марка вырвался смешок. – Да, Ромео, я уже выстроил в своих мечтах замок из песка, а она смыла все ледяной волной своего безразличия. Я остался с кучкой серо-желтой грязи в душе. И вся эта грязь очень быстро полезла из меня наружу.

Эндрю ловил себя на мысли, что странным является не только тяга Марка к сводничеству, но и его безудержная откровенность. А ведь они были знакомы всего второй день. Хотя да, малознакомым людям порой намного проще рассказать о том, о чем никому другому не расскажешь. Наверное, поэтому люди ходят на исповеди или к психологам.

– Знаешь, Ромео, – похоже, он теперь только так и собирался называть Эндрю, – а ведь после окончания университета я действительно могу позволить себе замок. Не песочный – настоящий. Где-нибудь в Шотландии или в Австрии. Моя семья до безобразия богата. И, несмотря на все мои выходки, я, все-таки, единственный наследник. Сейчас я учусь и живу на деньги из моего трастового фонда. Но кроме этого еще и получаю футбольную стипендию. Последнее, конечно, мелочь, так только, на карманные расходы. Если в ближайшие три года я буду пай-мальчиком и благополучно получу диплом – для меня откроется доступ к еще одному фонду. Ромео, я ведь рассказывал ей обо всем этом… И знаешь что?

– Что? – эхом повторил Эндрю.

– Ла и бровью не повела. Сказала только: «Мой отец тоже думает, что деньги решают все. И для него это единственная неоспоримая правда. По крайней мере, они помогли ему избавиться от меня на ближайшие четыре, может даже пять лет. Правда, я только рада такому раскладу».

Это было ее единственное упоминание о родителях. Больше она никогда не говорила о них и слова.

Повисла затяжная пауза. Правая рука Марка снова сжалась в кулак, но он тут же заставил пальцы расслабиться.

– Пошли, пройдемся дальше, Ромео, – наконец сказал он.

Они отправились в темные глубины Старого парка. Дорожка осталась где-то далеко справа, а они шли просто по траве. То, что она была коротко подстриженной, казалось нелепым ввиду ее соседства с огромными старыми деревьями.

– Я никак не могу рассказать тебе самое отвратительное из все этой истории, – сказал Марк, запрокинув голову к небу, точно собирался завыть на Луну. – Главный ответ на твои «почему?» Мне совсем не хочется говорить об этом.

– Так может и не надо? – неожиданно даже для самого себя вдруг сказал Эндрю. На него и так уже свалилось достаточно информации, чтобы не спать всю ночь и обдумывать услышанное до самого рассвета. Зато хоть не придется просыпаться от жуткого пушистого будильника.

– Ромео, если ты открыл первую страницу, тебе придется дочитать эту книгу до конца, – голос Марка прозвучал насмешливо и, вместе с тем, как-то строго, словно это говорил вовсе и не Марк, а старый, умудренный опытом, профессор. – Обычно от меня откупаются, чтобы я не выдал чьи-то тайны. Иногда, правда, пытались угрожать, но ребята из футбольной команды оказались надежными друзьями, которые всегда придут на помощь. Им же самим, естественно, я компроматом никогда не досаждал. Хотя он у меня и имеется. Так, на всякий случай.

– Мне кажется, или ты вдруг решил сменить тему? – спросил Эндрю. Он совершенно не понимал, какое отношение его последние фразы имели к Лальен.

– Не торопи события, друг мой, – все тем же тоном насмехающегося профессора ответил Марк. – Я и так сжимаю для тебя события нескольких месяцев в рассказ на один вечер. Так вот, я уже подобрался к самому гадкому месту, поэтому, будь добр, имей терпение и не перебивай меня.

Эндрю не оставалось ничего другого, как просто молчать и слушать. О чем же таком Марку стыдно рассказывать? Марку вдруг за что-то стыдно?!

– Я знал, что тайн у Ла хоть отбавляй, но докопаться до них не мог, – продолжал парень. – Поэтому решил придумать кое-что, чем смог бы ее шантажировать.

Шантажировать девушку? Вот прежний Марк и выбрался наружу. Не просто девушку, а ту, о любви к которой он рассказывал уже не первый час.

– В ложь люди верят даже охотнее, чем в правду, если только ложь эта звучит поинтереснее. То, что придумал я, с правдой соприкасалось очень тесно. Поэтому поверить мне было бы нетрудно. Я раскопал, что Лальен с тринадцати лет была моделью. Ей пророчили блестящее будущее, но в четырнадцать она вдруг ушла из агентства, выплатив компенсацию за преждевременно расторгнутый контракт. А потом, уже в восемнадцать, неожиданно стала лицом одной японской марки духов. Если напомнишь, когда вернемся, покажу тебе ту рекламу. У меня есть и ролик и вырезка из журнала.

Эндрю подумал, что все это попахивало маниакальностью, но от комментариев воздержался.

– Там она с черными волосами, в парике, наверное, и загримирована вся под японку, так, что и узнать трудно. Кроме той рекламы, Ла появлялась несколько раз на азиатских подиумах. Но вскоре снова исчезла, ни для кого неизвестно куда, то есть в самое неожиданное для модели место – в швейцарский университет.

Эндрю не удивился тому, что Лальен была моделью. Ее рост, стройность и черты лица – все было создано будто бы только для этого.

– Я не спрашивал ее, почему так вышло. На то время мы уже практически не разговаривали. А поскольку никто в этих широтах не знал правды, я смастерил вполне убедительную собственную версию, подкрепленную материальными доказательствами. Я сочинил историю о том, что Ла сбежала в Швейцарию, спасаясь от домогательств японского бизнесмена. Он, вроде бы, увидел ее порно-фото в частной коллекции своего друга и пожелал заполучить ее в любовницы. Ла может и не отказалась бы, у нее уже имелся подобный опыт, но тот японец был слишком уж старым и отвратительным. Поэтому она отправилась искать себе прибежище в старых добрых Альпах. Я нашел ее фотки в купальнике и сделал превосходный фотошоп, после которого она оказалась на них обнаженной и в самых интересных позах.

Эндрю неожиданно сильно захотелось ударить Марка. Но он вдруг вспомнил, что в жизни никогда ни с кем не дрался.

– Подожди еще немного, не убивай сразу, – словно прочитав его мысли, предостерегающе сказал Марк. – Единственный человек, которому я собирался все это показывать и рассказывать, была сама Ла. Собрав всю свою наглость и крупно распечатанные фотографии, я пришел к ней. Она выслушала меня спокойно, даже улыбалась в некоторых местах моего дурацкого рассказа. Под конец я сказал, что никто никогда об этом не узнает, и фотографии я тут же сожгу, если она будет со мной. Сказал, что она может как угодно сильно ненавидеть меня, презирать, но ей придется целовать меня, ей придется спать со мной, иначе о моей версии ее прошлого будет гудеть весь университет, – Марк остановился и внимательно посмотрел на Эндрю, словно пытался понять, что тот теперь думает о нем. Но в глазах парня он не увидел ничего, кроме безудержного интереса скорее узнать, что же произошло дальше, и не стал томить его слишком долгой паузой: – Она рассмеялась, Ромео! Просто рассмеялась, так звонко и громко, как никогда раньше. Ла даже улыбалась редко, а смеялась еще в сотню раз реже. Но тогда, в ее комнате, рассматривая свои опошленные фотографии, она смеялась так, словно в жизни ничего забавнее не слышала и не видела.

«Ты так преувеличил мне грудь! – сказала она, немного успокоившись. – Таких сисястых в Японии не любят. Но у нас прокатит. Просто восхищаюсь! – она вертела фотографии, то так, то эдак, подставляя их свету. – Такая чистая работа. Тебе поверят, – Ла издевательски ободряла меня. – Безусловно, поверят».

«Тебя могут исключить», – я понимал, что мой план рассыпается, и пытался напугать ее хоть чем-то.

«Мой отец заплатит тройную сумму за каждый год обучения, но не допустит этого, – она аккуратно сложила все фото назад в папку, в которой я их принес. – А если даже исключат, с таким портфолио я с ходу стану звездой „Плейбоя“. Только знаешь, – ее голос наконец стал серьезным, – здесь у каждого за спиной интереснейшие истории. Эта вызовет фурор на пару дней. В лучшем случае – на целую неделю. Но потом какая-то более скандальная персона затмит меня с даже настолько дорисованным бюстом. И все все забудут. Кроме нас с тобой. Что ты там говорил, я могу как угодно сильно тебя ненавидеть? Что ж, я, пожалуй, начну. А ты иди, развесь эти картинки на каждом фонарном столбе», – она сунула мне в руки папку и указала на дверь.

– И ты сделал это? – Эндрю не удержался поторопить рассказ.

– В тот же вечер, – услышал он в ответ.

Как бы ему хотелось, чтобы Марк сказал что-то вроде:

«Нет, я не смог. Я ведь любил ее. Я сжег их и удалил у себя в ноуте».

Но Марк продолжал говорить совершенно противоположное:

– Мой знакомый из редакции университетской газеты пустил ее фото на первую полосу. К нему прилагалась мною сочиненная история. Другие фотографии мы с Жаком, который тоже был расстроен тем, что Ла ему не дала, расклеили в раздевалке футбольной команды. Газета вышла в печать на следующий же день. Все происходило очень быстро. Но ректор не вызвал к себе Лальен, с угрозами об отчислении. Он вызвал редактора газеты, того самого, которого я попросил об услуге. Точнее, у меня кое-что было и на него, поэтому отказать он просто не мог. Бедняга Крис… В одно мгновение он потерял свой почетный пост и право вообще приближаться к редакции. К счастью, прошлый учебный год был для него выпускным, поэтому его хотя бы из университета не выгнали, в память о былых заслугах. Ему пришлось принести публичные извинения Лальен и заявить, что он сделал это из мести. То есть, он взял на себя мою вину, – Марк ухмыльнулся. В его голосе не было и нотки сочувствия или сожаления. – Весь тираж газеты был изъят и утилизирован. Как и фотки, разбросанные у футболистов. Все закончилось в один день, так толком и не начавшись. Да, многие парни потом еще какое-то время присвистывали и отпускали пошлые шуточки, когда видели Лальен. Но она просто смотрела на них, как на низшую расу и шла дальше своим путем. Парень Мели, которая уже успела стать ее верной подругой, организовал что-то вроде «армии защитников Ла». Он вместе с друзьями-баскетболистами втолковал «низшей расе», что им лучше помалкивать и держать свои фантазии при себе, – было похоже на конец истории, но Марк, с полминуты помолчав, решил добавить официальное заключение: – Это был первый и, пока еще, единственный провал меня, как шантажиста-компроматора.

Некоторое время они шли молча, повернув уже назад, к корпусам общежитий. Эндрю переваривал услышанное. Марк отдыхал от длинного рассказа.

– Так теперь, помогая мне, ты решил загладить свои прошлогодние грехи? – спросил Эндрю, когда они уже вернулись в комнату.

– Вроде того, – невесело улыбнулся Марк.

Они долго лежали в темноте на своих кроватях. Ни один из них не спал, и каждый знал, что другой тоже не спит.

– Те из нас, кто не обременен досадным грузом надуманных комплексов, как правило, думают о себе лучше, чем о них думают другие, – было около полуночи, когда Марк снова выдал одну из тех фраз, которую трудно было приписать такому подонку. – Вот скажи, только полностью честно, что ты думаешь обо мне? Я не разозлюсь. Правда. Мне просто необходимо это услышать.

Эндрю хотел притвориться спящим, он не имел ни малейшего желания говорить с соседом. Ему казалось, он больше никогда не сможет с ним говорить. Наверное, проще размазать его по стенке и обругать последними словами, но говорить с ним…