Текст книги "Для тебя. Многогранный роман"

«Да уж, задала!» – злорадствовал циник внутри.

И все действительно улеглось. Не сразу, не быстро, но все же.

За долгими беседами по вечерам с тетушкой, Анита каждый раз повторяла, что больше ни с кем не станет встречаться до конца школы. Тамара только улыбалась и гадала, насколько же хватит этих обещаний. Но девушка и не подумала нарушать их, она всю себя отдала танцам, тренировалась больше нормы, придумывала постановки для всех школьных праздников и мечтала о том, чтобы поскорей поступить в университет и перенестись в новый, более адекватный социум. Да, в среде танцоров, даже на уровне детской и подростковой танцевальной школ, тоже было немало конфликтов и самых разных происшествий с уровнем приятности ниже среднего, но там абсолютно никого не интересовали подробности ее личной жизни. Каждая из девочек, которая ходила в ее группу, была полностью сосредоточена, если даже не зациклена, исключительно на себе: не прибавила ли в весе, все ли в порядке с кожей, с прической, с пуантами, с костюмом? И, главнейший вопрос, который оттеснял далеко в тень все остальные: кто будет на переднем плане в новой постановке? А если случались выступления с сольными партиями, то важней всего было строить предположения, кому достанется сольная партия. А потом шушукаться по поводу того, что та, которая получила ее, вовсе не заслуживает подобной чести. Впрочем, хореограф, которая вела группу Аниты, была мудрой женщиной, и чередовала своих подопечных в расстановке. Она считала, что лучшей наукой для каждой из них, будет почувствовать себя примой. На какой-то момент. Пусть даже только на тренировке. Ведь неоднократно в процессе такого эксперимента оказывалось, что ученица сама понимала – для сольной партии она слабовата. Однажды, еще в детские годы, это страшное понимание пришло и к Аните. Тогда она попросила заменить ее. Но после приложила все волевые и физические усилия для того, чтобы никогда больше не чувствовать себя профнепригодной.

Прослушивание в университет, по сути, даже не стало для девушки испытанием. Анита просто показала обычную себя в танце. Члены приемной комиссии перешептывались о том, что давненько не попадались им такие таланты. Но этого девушка не слышала. Когда она танцевала, весь окружающий мир переставал существовать для нее. Около двух последних лет танец был главным из ее миров, ее центром Вселенной.

Но в первые недели студенческой жизни на горизонте показалось новое светило – Рэм.

Узнать, кто чем дышит

Помните эти старые добрые (не всегда, правда, добрые) истории о средневековых ученых, которые искали способ изобрести вечный двигатель и превращать в золото любой предмет? Кто-то называет это сказками, кто-то – околонаучными мифами, а кто-то более прозаичный приписывает алхимикам психическое расстройство. Последнее, может, не так уж далеко от истины, ведь ученые тех давних времен не защищали себя от испарений ртути и других малополезных для человеческого организма веществ, которые без устали исследовали. И пусть безумие не всегда синоним гениальности, но гениальность определенно равна нестандартному мышлению.

Альенна называла Керла алхимиком, потому что ей казалось, он буквально воздух способен обратить в деньги. Для нее самой, выросшей в небогатой семье на Кубани, любой финансовый доход ассоциировался только с тяжелым трудом, преимущественно физическим. У ее родителей была огромная ферма – 10 гектар земли. И это все обрабатывалось без наемных рабочих. Благо, семья у них была немаленькая. У Альенны было двое младших братьев и сестра. Все они с раннего детства работали усердно и много на своей земле. Впрочем, Альенне нравилась такая жизнь, она, как и все ее предки, обожала землю и все, что из нее произрастало, в особенности деревья. Во время уборки урожая в их огромных садах приходилось трудиться от зари и до захода солнца с небольшим перерывом в обеденный разгар жары. Но Альенна без устали с нежным трепетом срывала душистые персики, бережно укладывать их в корзину и благодарила деревья за хороший урожай. Однажды отец услышал это и буркнул, что за хороший урожай нужно благодарить систему орошения и органические удобрения. Когда он ушел, девушка сказала деревьям:

«Не сердитесь на него, он тоже благодарен вам, просто не умеет этого выражать».

Керл был из полностью противоположного мира. Он родился в большом норвежском городе Бергене и лет до восьми искренне считал, что фрукты и овощи вырастают прямо в супермакетах. Это казалось ему более, чем логичным – там круглосуточное освещение и поддерживается стабильная температура. Страшную правду он узнал в школе, когда однажды его класс повезли на экскурсию к людям, которые занимались тепличным хозяйством. Оказалось, что, к примеру, такой симпатичный овощ, как томат, растет на невысоких странно пахнущих растениях с мелкими желтыми цветами. А поливают его жутким, но, по словам хозяина теплицы, страшно питательным настоем овощной ботвы. После экскурсии вся та какофония малоприятных запахов еще долго преследовала мальчика. Каждый раз, когда перед ним в тарелке появлялся салат, волна воспоминаний портила аппетит. Но мама настаивала, что овощи необходимо есть каждый день, ведь в них много витаминов, минералов и клетчатки. А Керл думал лишь о том, что на самом деле в красивом красном помидоре содержится как минимум стакан бурого органического удобрения. Прошло немало времени, прежде чем он снова смог есть с нормальным аппетитом.

Энергия земли была для него несколько далекой и непонятной. Зато он научился обращаться с другой, не менее интересной силой – с финансами. Отец говорил Керлу, что деньги – это просто эквивалент энергии. И, как всякая энергия, они постоянно должны быть в движении. Поэтому на протяжении многих поколений их семья занималась инвестированием.

Керл пытался обучить этому и Альенну, но быстро понял, что для нее ближе энергия земли. Жена воспринимала его советы и даже успешно следовала им, вот только энтузиазма никакого в ее действиях не было. Однажды она попросила Керла помочь ей сажать розы в их саду (тогда они еще жили в Норвегии, на родине Керла). Женщина показала, как это делается, ему нужно было только повторять ее действия. Ничего сложного. Но именно это заставило Керла понять, что значит для человека заниматься не своим делом.

К огромной радости мужчины, сын вырос только внешне похожим на мать. Задатками экономиста он пошел в род Ромархов. Когда Эндрю исполнилось три года, Альенна стала играть с ним в кубики с алфавитом, а когда мальчик достиг шестилетнего возраста Керл начал посвящать его в игру «Монополия». И сын довольно-таки легко и быстро, тем более для своего юного возраста, научился играть и выигрывать. Керл никогда не поддавался. Он считал эту тактику недопустимой.

– Пусть понимает, что для выигрыша необходимо познать все тонкости игры, а не давить на жалость, – говорил Керл Альенне, которая порой упрекала его в том, что он слишком строг к ребенку.

Потом, на протяжении всей последующей жизни сына, он обучал его не только настольным играм, но и самым настоящим финансовым спекуляциям. В шестнадцать Эндрю уже успешно проворачивал операции на валютной бирже, а в семнадцать начал самостоятельно подбирать объекты для инвестирования. К тому времени у него уже был немалый личный капитал, который он мог бы вкладывать. Каждую планируемую сделку он непременно обсуждал с отцом. И если Керл говорил, что какой-то из подобранных сыном вариантов не годится и никогда не станет активом, Эндрю беспрекословно доверял его чутью и опыту. Даже когда ему казалось, что отец не прав или просто не видит перспектив определенного проекта, он, все же, полагался на него.

«Так не может продолжаться всегда, – корил он сам себя за это. – Мне следует научиться действовать самостоятельно, следует развивать собственное чутье и доверять ему».

Но проходило какое-то время, и парень видел, что отвергнутое отцом действительно было бесплодным.

– Пап, скажи, ты ясновидящий? – как-то спросил он Керла.

– На зрение пока не жалуюсь, вижу довольно ясно, – в своей обычной манере отшучивался тот.

– Нет, я о другом, – Эндрю не хотелось отговорок. Он желал знать секрет его успеха. – Как тебе всегда удается заранее определить, какая сделка будет выгодной, а какая – провальной? Ведь было множество случаев, когда по всем расчетам, да и по логике вещей, проект должен бы быть успешным, но… Но ты говорил, что это пустая трата денег, и, в результате, все так и получалось.

– Хм, – Керл довольно ухмыльнулся. Его радовало, что сын стремится к самостоятельности. – Знаешь, до знакомства с твоей матерью у меня случалось много проколов. И даже не потому, что я был еще молод и недостаточно опытен. Опыт, он конечно важен, но никаких стопроцентных гарантий на успех не дает. Твоя мама научила меня кое-чему, – мужчина сделал интригующую пазу.

– Чему же? – не терпелось сыну.

– Слушать мир, – кратко ответил Керл, как будто эти два слова объясняли абсолютно все.

– Хочешь сказать, во время медитаций ты видишь выгодность или невыгодность сделки?

– Да, с помощью этой практики я научился быстро переключать мысли, выбрасывать постороннее из головы и смотреть дальше своего носа, – Керлу было непросто объяснить то, что для него являлось само собой разумеющимся.

Эндрю тогда расстроился и подумал, что без отца никудышний из него алхимик. Ну не может он с этими медитациями! Они его вообще раздражают.

До окончания школы Эндрю продолжал пользоваться советами отца. Но после отъезда в Швейцарию сказал себе, что дальше в своей жизни все будет решать исключительно сам. И даже если ему придется неисчислимое количество раз наступить на грабли, то это только послужит ему уроком.

«Ты узнаешь, кто чем дышит.»

В тот момент, когда Эндрю услышал эти слова от Марка, его словно что-то толкнуло изнутри. В его голове зажглась красная лампочка:

«Иди!»

И он пошел.

В первую очередь вечеринка была полезна тем, что Эндрю узнал, чем дышит его сосед. А воздух у Марка был довольно своеобразным: вместо кислорода основной его составляющей являлись компроматы. На протяжении всей вечеринки он сохранял трезвость, хотя в его руках побывали и стаканы с виски, и бокалы с коктейлями. Со стороны Марк казался таким же, как все: развязным и веселым. Складывалось впечатление, будто его не интересовало ничто другое, кроме девочек в коротких платьицах и очередной порции выпивки. Эндрю вел себя примерно так же, но кроме этого еще и следил за соседом с особой пристальностью. Марк расспрашивал одну из девушек, длинноногую шатенку, о подробностях их расставания с неким Алексом. Она, выпив не одну порцию мартини, изливала душу охотно, словно перед ней была лучшая подруга. Когда ее рассказ закончился, девушка уже еле держалась на ногах. Марк увел ее из помещения. Эндрю уже было подумал, что тот решил воспользоваться состоянием шатенки. Но сосед вернулся буквально через пару минут. Он сказал, что отправил ее на такси в общежитие.

«Прям Мистер Благородство!», – с иронией подумал Эндрю.

После Марк увлек его за собой в другую комнату. Там не было танцев, только шумные азартные игры. Видимость была ограничена из-за мутной завесы сигарного дыма.

– Это сборище итальянских мафиози? – спросил Эндрю у Марка. Общая картина действительно напоминала кадры из фильмов Тарантино.

– Сейчас все увидишь, – тот ловко лавировал между тесно расставленными столами, увлекая соседа за собой. – И да, итальянцы здесь тоже есть.

Они пробрались к задней стене, к самой последней паре столов. За одним игра велась не на фишки и не на деньги, ставками там служили небольшие пакетики с порошком, размером чуть меньше спичечного коробка. Эндрю знал, что здесь нечему удивляться и все же поймал себя на том, что его челюсть чуть не отвисла.

– Сыграешь? – обратился к Марку парень, тасующий карты.

– Не сегодня, – ответил тот. – Я еще обещал вернуться к Тише и Санни. А к вам заглянул, чтобы показать все краски нашего мира своему новому соседу по комнате, – он легонько хлопнул Эндрю по спине, чтобы тот подошел ближе к игрокам.

– Это Эндрю, – представил его Марк. – Он из Украины.

– Из Украины? – переспросил парень с пшеничными волосами, уложенными за уши.

«Только не говори, что не знаешь, где это!» – Эндрю все еще был немного шокирован всей этой честной компанией. Нечего было бы удивляться, если б этот зеленый клон Брэда Пита не знал об одной из крупнейших европейских стран.

Блондин приподнялся и вышел из-за стола:

– Брат, – он неожиданно обрушился на Эндрю с объятиями. От него разило коньяком и сигарами. – У меня дедушка из Украины.

«А, ну это все объясняет», – подумал немного ошарашенный парень.

– Я Жак, – он пожал Эндрю руку. – Сыграть не хочешь? На выигранном товаре можно классно заработать, – он кивнул на стол, заваленный кучками пакетиков с белым содержимым.

– В другой раз, – Эндрю обратил внимание, что возле места, где сидел Жак пакетиков больше всего.

– Правильно, парень! – крикнул кто-то из-за стола. – С этим не заработаешь, а только в должниках останешься.

– Ладно народ, мы будем топать дальше, – сказал Марк и подтолкнул Эндрю в направлении выхода.

Когда они выбирались назад из задымленной шумной комнаты, Эндрю краем глаза заметил, что Марк прихлопнул пряжку на поясе. Движение было очень быстрым и особых подозрений не вызывало бы, но оно повторялось уже несколько раз на протяжении вечера.

– На сегодня все, – сказал Марк, когда они выбрались на улицу.

Приятно было вдохнуть свежий ночной воздух. Эндрю вскинул голову к небу. Звезды здесь казались как-то особенно низко.

– Или, может, останешься? – спросил сосед.

– Нет, вместе пришли, вместе и уйдем, – Эндрю не представлял, что еще будет делать на этой вечеринке. Тем более без своего бравого товарища.

– Ты меня радуешь! – лицо Марка осветила широченная улыбка.

Утро наступило слишком быстро. Оно ворвалось в сон Эндрю безжалостным свистяще-пилящим звуком. Парень буквально подскочил с кровати. К его удивлению, Марк уже был при полном параде, в брюках и рубашке. Галстук он, похоже, одевать не собирался, как не собирался и застегивать верхние пуговицы.

– Всегда просыпаюсь за пять минут до того, как зазвонит будильник, – бодро сообщил он, с ухмылкой окидывая взглядом своего заспанного соседа. – Это, как рефлекс самозащиты от стресса, который наносит этот жуткий звук, – он стукнул кулаком по пушистому фиолетовому шару, который лежал возле его кровати. Свисто-писк раздался снова со всей своей ужасающей силой.

– Выруби его! – Эндрю чувствовал, что иначе вырубит соседа.

Марк снова стукнул шарик и тот замолчал.

– Классная штука, правда? – он сунул его в руки Эндрю. – Мне его когда-то очень давно подарил дядя Кайл, после того, как мама пожаловалась ему на то, как сложно меня стягивать по утрам в школу.

Шарик оказался не вполне круглым, в нем была небольшая прямоугольная вставка в форме циферблата с парой кнопочек. Вверху, по отношению к ней, среди густого лилового меха, прощупывалась еще одна кнопочка, довольно крупная. Она и выключала будильник, когда по нему ударяли.

– Сейчас ты, наверное, думаешь: прикольно, но ничего особенного, – сказал Марк, возвращая шарик на место. – Все будильники по утрам одинаково противны. Но, согласись, такого ты еще не слышал.

Эндрю удивился – именно так он и думал:

– Да, этот звук бьет все рекорды противности.

– Ты не сиди, собирайся, – Марк распахнул перед ним шкаф, словно приглашая в Нарнию. – Сегодня первый день. Нужно быть официальным, но не слишком.

– Как ты, – так и хотелось сказать Эндрю, и он даже не сразу понял, что действительно сказал это вслух.

– Нет, клонов мне не надо, но да, тебе лучше одеться в таком же духе, – Марк улыбался на все тридцать два.

«Интересно, может есть на свете такая отдельная раса людей, которые всегда улыбаются? – подумал Эндрю, перебирая свою одежду. – Или может их вывели в Америке, методом сложных генных модификаций?»

Когда они дошли от общежития до учебных корпусов, Марк похлопал румейтера по плечу, пожелал удачи и удалился к своим друзьям. Среди них Андрей узнал только Жака, по его белым, длинным, почти до ключиц, волосам. Только сегодня они были зачесаны назад более тщательно, с идеально ровным пробором, и, судя по тому, что никуда не разлетались, их держало вместе какое-то средство для укладки. Жак помахал ему рукой и заулыбался, подобно Марку, по-американски. Вообще-то, Эндрю был по своей натуре веселым и приветливым, улыбка не была ему чужда. Но не двадцать четыре же часа в сутки! Он помахал в ответ и постарался сделать радостное лицо, но ощущение того, что все это зубоскаленье его напрягает, не исчезало. В тот же момент мозг Эндрю переключился на другое – на сами зубы. Они тут у всех были ну просто-таки, как из рекламы зубной пасты, белые и ровные, один к одному. Эндрю хорошо помнил своих одноклассников изо всех школ, в которых учился. Такие от природы идеальные зубы встречались крайне редко, и были, пожалуй, только у него самого (спасибо маме с папой за хорошие гены) да еще у Рэма. У Ростика тоже ничего, но в старших классах они жутко начали желтеть, и ему приходилось их отбеливать. Он часто бурчал, что даже у тех, кто с пеленок курит и пьет кофе, зубы выглядят получше. Сам же он курить даже не пробовал – танцы предполагали наличие здоровых легких, кофе тоже не пил, да и чай перестал, когда Эндрю сказал ему, что кофеина в нем не меньше, чем в самом кофе и налет на зубах почти такой же остается.

Да, не хватало Эндрю его школьных друзей. Все они теперь были в других мирах, в иных стихиях. Рос совершенствовался в степе, с намерением перетопать Фреда Астера. За него Андрей всегда был спокоен – редко встретишь столь целеустремленного человека, который, казалось, с рождения знает, чего хочет от жизни, и неизменно идет своим путем. Шаг за шагом. Step by step.

А вот Рэм… С ним совсем другая история. Он продолжал писать свои статейки, но… Даже при самом удачном раскладе перспективы у него вырисовывались не такие уж и радужные. Да, он талантливый и пробивной, поэтому вполне может стать известным журналистом. Вот только известный не значит обеспеченный, и уж точно это совсем не синоним счастья. Поэтому Эндрю решил: пусть друг за тысячи километров от него, его нельзя оставлять на произвол судьбы и собственных решений. Его следует кое-чему научить. Алхимии.

Сны о прошлых жизнях

– Во что ты веришь? – как-то спросила Элин Роса.

Было воскресенье, никто из них никуда не спешил и они продолжали нежиться в постели, не смотря на то, что уже было девять часов. Для кого-то это вообще очень раннее время, если речь идет о воскресном утре, но Рос и Элин были по природе своей жаворонками и подолгу в кровати не залеживались. Но по выходным они встречались только в восемь, когда дедушка Элин уже уходил из дому с мольбертом и красками. Рисовать он отправлялся каждый день, а субботу и воскресенье не мог пропускать ни в коем случае, ведь именно эти дни были самыми урожайными на заказы портретов, да и на продажи уже нарисованных картин тоже. И как только за ним захлопывались двери подъезда, Рос мгновенно появлялся на пороге Элин. Но Владимиру не могло навредить то, чего он не знал. Ему нравилось верить, что отношения его внучки с «Танцующим юношей» (так он назвал одну из своих картин, на которой изобразил Роса в танце) исключительно платонические. А ведь эти двое уже успели вкусить запретный плод (на следующий же день после того, как Элин исполнилось восемнадцать) и теперь наслаждались им при каждом удобном случае.

– Во что я верю? – переспросил Рос. – То есть в религию или там в инопланетян?

– Не обязательно только в это, – ответила девушка. – Если верить в одну религию, чего ни ты, ни я не делаем, то получается, что миры всех других религий для тебя закрыты. А ведь в каждом из них хранится львиная доля человеческой мудрости. Именно человеческой, не какой-то там спущенной свыше. Так я считаю. А во что веришь ты?

– В судьбу, наверное, – парень перевел взгляд с Элин на изображение Белой королевы и в сотый раз отметил про себя, как же они похожи.

Он не знал, что Владимир, каждый год освежая краски на стенах комнаты, добавлял к образу Белой королевы новые черты подрастающей Элин. Правда, сама девушка, для которой главным персонажем всегда оставался Чеширский кот, этого даже не замечала.

– Я думала, ты из тех, кто свою судьбу творит сам, – сказала Элин, переворачиваясь на живот.

Ее волосы золотом рассыпались по спине, а затем сдвинулись все на правую сторону, обнажая молочно-белую кожу. Она обвернула простынь вокруг бедер, подобно юбке, и потянулась к прикроватной тумбочке за книгой. Рос почувствовал нечто странное, чему пока не мог дать ни названия, ни объяснения. Девушка, обнаженная спина, полупрозрачная простынь… Вот она открывает книгу и читает ему:

«Положи меня, как печать на сердце своем, как перстень на руке твоей, ибо сильна, как смерть, любовь, и страшна, как ад, ревность…»

Он не совсем понимал суть этих слов. Но ему это было совсем неважно, как неважно и то, из какой они книги. Ему нужен ее голос, нужна ее обнаженная спина, по которой он легонько проводил пальцами вверх-вниз, нужна она, эта девушка, в душе которой он каким-то образом увидел свою собственную душу. Так, словно он всегда жил в двух телах.

«Дежавю», – к нему пришло словесное выражение того, что он переживал.

Да, он уже видел все это, он уже был здесь, с ней. Во сне. В том единственном сне, который ему однажды удалось запомнить.

– Это история о любви царя Соломона к пастушке Суламиф, – объяснила Элин, догадываясь, что Рос, конечно же, не читал Старый завет. – Не знаю, верил ли Соломон в судьбу, но в своего бога верил со всей иудейской преданностью. Однако его любимую убили по заказу ревнивой царицы, влюбленной в Соломона. Наверное, это и есть судьба – то, что происходит вне зависимости от нашей веры.

– Наверное…, – сказал Рос и прижался губами к родинке на спине Элин.

– А еще я думаю, чтобы творить свою судьбу, в нее непременно нужно верить, – девушка отложила книгу и обняла подушку.

– Ты слишком много думаешь, – Рос лег на живот рядом с ней, чтобы видеть ее наполовину утонувшее в подушке лицо.

– Не могу иначе, – приподняв голову улыбнулась она.

– Значит, ты тоже веришь в судьбу?

– Да, и в то, что мы можем добавлять в нее кое-что по своему желанию.

– Что же ты добавила в свою? – спросил Рос.

– Тебя, – она повернула его лицо к себе и поцеловала.

– А можно ли что-то убрать из своей судьбы? Что-то, что тебе мешает или не нравится?

– Не знаю…, – Элин перевернулась на спину, ее васильковые глаза обратились за подсказкой к потолку. Но тот, очевидно, тоже еще не придумал ответа, поэтому девушка снова устремила свой взгляд на Роса. – Скорее всего, можно. Просто я такого не пробовала делать. Мне нечего убирать, – ее нежно-персиковые губы снова растянулись в улыбке.

Рос не переставал удивляться тому, как прекрасно ее лицо и когда она улыбается, и когда смеется, и когда грустит, и когда просто слушает, не нарушая спокойствия ни одной мимической мышцы. Он как-то слышал, что в аристократической среде, веке эдак в ХVIII – XIX смеяться считалось безобразным, потому как смех слишком искажает черты лица. Вспомнив эту, неизвестно откуда затесавшуюся в его мозг информацию, Рос подумал, что среди тех аристократов, очевидно, не было по-настоящему красивых людей.

– А еще во что ты веришь? – спросил парень.

– В прошлые жизни, – ответила она без пауз и размышлений, словно только и ждала этого вопроса.

– Правда? – Рос не хотел, чтобы его улыбка выглядела скептической, но она была именно такой.

– Я объясню, – Элин не удивилась его реакции. – Просто иногда, очень редко на самом деле, мне сняться сны… То есть, мне всегда что-нибудь снится, но эти сны особенные. Они о других временах и совершенно других людях, но я знаю, что они и обо мне, – девушка продолжала смотреть в потолок, избегая встречи с глазами Роса. Просто в них она видела, насколько далеко от него то, о чем она говорит. А ей очень хотелось поделиться с ним своими прошлыми жизнями. Ведь в них был и он. Ему стоило услышать эти истории. Они все были короткими, потому как сны транслируют только короткометражки. Впрочем, иногда с Элин случалось и так, что проснувшись, она словно вспоминала продолжение того, что недосмотрела во сне. Не додумывала, а именно вспоминала, потому что в ее сознании вдруг всплывали такие вещи, о которых она не могла знать и которые не смогла бы выдумать.

– И кем же ты была в прошлых жизнях? – не смотря на то, что Рос считал это просто странными снами, ему все же было интересно послушать. Тем более, как он мог не заставить себя проявить уважения к снам, после того невероятного дежавю, которое пережил всего несколько минут назад.

– Разными людьми, – ответила Элин. – Но это всегда были женщины. Хотя потом, когда я начала искать информацию о перерождениях, узнала, что в разных воплощениях твоя душа может быть не только другого пола, но и другого биологического вида.

– То есть животным? – уточнил Рос.

– Да, или даже камнем. Ты знал, что у камней есть душа?

– И как это определяют? – нет, такого Рос не знал. И даже теперь, узнав, не мог поверить в подобное.

– Этого я не уточняла, но иногда, когда я прикасалась к камням, не обработанным, а тем, которые можно встретить возле реки или на лугу, хоть и не понятно, откуда они там берутся… Мне тоже казалось, что в них есть жизнь. Не биологическая, но какая-то есть.

– А что насчет камней, скажем, на брусчатке или в фундаментах домов? – спросил Рос.

– Вот в них я жизни не чувствую, – призналась Элин. – Зато, как мне кажется, они хранят память. Они впитывают в себя все-все, что когда-либо видели.

– Но мы отклонились от темы, – напомнил Рос. – Ты ведь была в прошлых жизнях не камнем?

– Может быть, когда-то я была и им, просто этого уже не помню. Как думаешь, каким камнем я бы могла быть?

– Думаю, сапфиром, – Рос сел, подогнув ноги под себя, и посмотрел в глаза девушки. – Нежно-голубым сапфиром.

– Значит, я была драгоценностью? – улыбнулась Элин.

– Только так. Ты ведь и сейчас драгоценность, – он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она, смеясь, откатилась в сторону.

– Тебе совсем не интересно, что же мне снится? – в ее голосе слышался шутливый, но все-таки упрек.

– Интересно, очень интересно, – заверил Рос, укладываясь рядом.

– Тогда слушай. Все эти истории очень коротенькие, – она перевела дыхание и продолжила: – Еще когда-то очень давно, в детстве, мне приснилось, будто я фрейлина при дворе Алексея Романова (это при том, что я тогда еще ничего не слышала и не читала о Романовых). Но во сне я совершенно четко сознавала, кто я и где. Мне-фрейлине было лет семнадцать, не больше. Я видела себя в зеркале – искусно уложенные завитки волос темно-русого цвета, пышное кремовое платье с желтыми вставками на корсете. Тот момент, когда я смотрелась в зеркало, был самым беззаботным во всем сне. А дальше началось что-то кошмарное. Ко мне в комнату влетел молодой парень в форме военного (не могу определить его звания, потому что костюм запомнила не очень хорошо). Я собиралась было отругать его за то, что он влетел без стука и за то, что потревожил меня в столь раннее время, когда я могла еще быть неодета или вообще еще в постели. Но вид у него был такой встревоженный, даже напуганный… Он схватил меня за плечи и быстро-быстро начал говорить, что на наш Зимний дворец напали и мне необходимо срочно бежать. Я не могла понять, что к чему. Где-то внизу уже слышались крики и топот бегущих по лестнице. А через несколько секунд кто-то ломился в мою дверь, которую ввалившийся ко мне военный, благоразумно запер на замок. В этот момент мне стало по-настоящему страшно. Я вдруг с ужасом осознала, что могу умереть. И что парень, который все еще держал меня за плечи, тоже. Мы были влюблены друг в друга. Это я тоже поняла только в тот момент, за секунду до…, – Элин прикрыла глаза. Ей было трудно продолжать.

Рос слушал и не мог поверить, что людям может снится такое. Да еще и в детстве. Было похоже на краткий пересказ романа, а не на просто себе сон. Но чаще всего романы появляются именно на основе снов, а не наоборот.

– Пуля пробила деревянную дверь и полетела прямо на меня, – Элин стала рассказывать дальше. – Я видела, словно в замедленной съемке, как вылетают щепки из двери, как крошечный кусочек свинца летит прямо туда, где я стояла… И я уже готова была умереть, но меня заслонил собой юноша в форме. Пуля угодила ему прямо по центру груди. Алое пятно начало расползаться по его мундиру. «Беги», – прохрипел он. Но я никуда не могла бежать. Мои ноги стали словно деревянными. Я больше не могла поддерживать тяжелеющее тело парня, и оно свалилось на пол. А я стояла и смотрела, как дверь пробивает еще одна пуля, которая снова несется прямо на меня. И наша с ней встреча была неизбежностью, – Элин остановилась и повернулась к Росу.

– Это слишком страшный сон для маленькой девочки, – он прикоснулся ладонью к ее щеке.

– Но самой своей смерти я не видела, – прошептала Элин. И чуть громче добавила: – А когда проснулась, поняла вдруг, так четко, как никогда в жизни, какое же это счастье – быть живой. Ты не представляешь, с какой радостью я рассматривала свои руки и ноги! Вскочила с постели и три часа вертелась перед зеркалом, чтобы увериться, что во мне нет никакой дырки от пули и что моя спальная футболка нигде не красная, и кишки не вываливаются наружу, – она засмеялась, но лишь на короткий миг, после чего с былой серьезностью сказала: – Я не видела смерти себя-фрейлины, но точно знаю – я/она погибла от той второй пули. Вот только когда стала искать информацию о штурме Зимнего дворца, во всех источниках натыкалась на одно и то же – будто все обошлось без жертв.

– Как думаешь, я мог быть тем человеком в форме, который заслонил тебя собой? – спросил Рос.

– Почти уверена в этом, – ответила Элин. – Ты даже внешне на него очень похож. Хотя, если честно, лицо я помню довольно размыто.

– Значит, мы уже были вместе и были счастливы, – Рос чувствовал, что почти поверил в эту историю. Ему трудно было представить себя кем-то вроде офицера начала ХХ века, но тем не менее…

– И умерли в один день, – продолжила Элин. – Да, идиллия, – улыбнулась она.

– А сны с хэппи-эндами у тебя были? – поинтересовался Рос.

– Были те, где я просто не видела «эндов». Поэтому да, их можно назвать счастливыми. В одном из таких, точнее, совсем даже не в одном, я была любимой женой персидского Шаха. Не знаю, откуда во мне уверенность, что та моя жизнь протекала именно в Персии, я просто совершенно точно знаю это. Шах был еще молод, не старше тридцати лет, когда я впервые появилась у него в гареме. Его третья жена умерла, и мне было уготовлено стать ее заменой. Мой отец был визирем при дворе Шаха, а матушка заведовала казной его гарема. Так что, я бы не стала простой наложницей, которых Шах вряд ли хоть помнил по именам. Моей судьбой было стать его женой.