Текст книги "Осторожно: массированные фальсификации! Сборник статей"

Русские также гораздо веротерпимее и гуманнее к побеждённым. Свидетельство потомка поляка-переселенца в Киевскую область XIX в., писателя, выпускника МГИМО Владимира Мединского: «К лету 1813 года русская армия заняла всю Польшу. Хочу специально отметить: не существует НИ ОДНОГО свидетельства жестокости русских войск в Польше. Ни одной попытки отомстить за «польские легионы», за массовое участие поляков в Великой Армии и в походе на Москву летом 1812 года. Это великодушие Российской Империи (особенно, когда она побеждает) – вообще типичная черта и Государства Российского, и её армии, и русского народа в целом. Российская империя не мстила. 27 ноября 1815 года Александр I подписал Польскую конституцию. Конституция провозглашала равенство граждан перед законом, неприкосновенность личности и имущества, свободу печати и вероисповедания. Поляки получили свой парламент – сейм из двух палат. В верхней палате сейма, Сенате, заседала аристократия. В палату депутатов могли быть избраны все граждане Королевства Польского. Более 30 % населения имели право голоса. Во Франции 1820 года – не более 18 %, в Британии – порядка 15 %. Крепостного права в Польше не было и в помине.

Внешняя политика Королевства Польского была в ведении правительства Российской империи, но королевство имело свою армию (а вот это уже был явный перебор – авт.). С 1816 года открылся Варшавский университет с преподаванием на русском, немецком, польском и латинском языках. Работали гимназии с преподаванием на польском языке. В общем, за исключением «наместника Константина», были выполнены все, даже самые отдалённые пожелания польской прогрессивной общественности. Ничего даже отдалённо похожего Наполеон Польше не дал. В самой России с её крепостным правом и отсутствием конституции тоже не было ничего похожего.

Под управлением России польское народное хозяйство сделало громадный рывок, с 1815 по 1830 год шло стремительное развитие промышленности» («О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов С. 274–276).

Книга разоблачает не только вышеразобранные мифы о «русской угрозе». Начинается она с опровержения мифов о «русской грязи»: «Уборных в Версале вообще не было, даже персонального сортира для короля. Как же быть? Очень просто – пользоваться ночными горшками… Почти забытый словесный уродец ««ночная ваза» – именно об этом. А выливать ночные горшки куда? Куда угодно. Ведь ни уборных, ни канализации со стоками, ни ям-отстойников в Версале не было. В этом и второе принципиальное отличие Версаля от его русских подражаний: во всех русских дворцах в Петербурге и его окрестностях предусмотрены были ванные комнаты, бани, уборные. И придворные, и прислуга регулярно ходили в баню, а дворцовые покои не было нужды чистить от груд экскрементов.

Первая генеральная уборка Парижа от подобного сорта отходов человеческой жизнедеятельности была произведена в XVII веке. Это событие явилось в глазах парижан таким торжественным случаем, что по его поводу была выбита медаль.

Русские по-другому относились к чистоте. В каждой усадьбе была баня и уборная: «нужный чулан», попросту «нужник». Ямы под нужниками регулярно чистили люди, которых нанимали общины. Например, известно, что чистка таких ям и вывоз фекалий в Новгороде XIV века предпринималась два раза в год. В XVII веке появилось шутливое наименование у лиц этой профессии – «золотари» («О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов С. 48, 50, 51). От себя добавлю, что профессия была настолько распространённой, что даже закрепилось в фамилиях: Золотин, Золотарёв и похожих.

Во втором разделе развенчиваются мифы о царской России как «тюрьме народов»: «Восстали индусы, которых «однополчане» и «соратники много лет обкрадывали, оскорбляли, унижали, поносили презирали…Вождей пленных сипаев, сдавшихся под честное слово британского вице-короля Индии, расстреляли, привязав спиной к стволам пушек…совершенно сознательно. Ведь по представлениям индусов, «разорванные в клочья» (буквально!) плоть и душа уже не могут возродиться к новой жизни. Завоевали для себя Индию люди, уже прошедшие школу работорговли. Уже несколько поколений угнетавшие и грабившие народы мира и привыкшие все больше жить за их счёт. Наконец, они – убеждённые расисты. Может быть, самое большое отличие России от других стран Европы именно в этом: россиянин, русский человек никогда не считал «инородца» принципиально хуже себя. Он не делал далеко идущих выводов из «крови и почвы», из принадлежности азиатов к другой, неевропейской культуре. Сипаев расстреливали в 1858 году. Расстреливали не просто туземцев, а однополчан, недавних военнослужащих Британской империи, которых сами же вооружали и тренировали, вместе с которыми воевали в Китае, на Бирме, в Афганистане, в Крыму против России» (С. 106–109).

И у меня при первом же взгляде на улицы Лондона молнией возникла мысль о 500-летнем грабеже народов мира британскими колонизаторами. Настолько они богаты. Эта мысль ещё более окрепла, когда в Британском музее увидел анфилады залов, уставленных в два-три яруса египетскими мумиями. От самых древних, которым по много тысяч лет, до мумий древнеримских завоевателей, обвыкшихся там и мумифицированных, согласно последнему их желанию, по образу египтян. Лет через десять побывал и в Египетском музее в Каире. Поразила бедность внутреннего убранства – внутренней отделки почти нет, и мумий меньше, чем в Британском, в 10 раз. Вот нахапали, колонизаторы!

По русским Мединский приводит очень характерный эпизод, зафиксированный маркизом де Кюстин: «На придворном балу, когда маркиз рассматривал гостей, к нему подошёл император Николай I.

«– Вы думаете, что все это – русские?

– Конечно, Ваше Величество…

– А вот и нет! Это – татарин. Это – немец. Это – поляк. Это – грузин, а вон там стоят еврей и молдованин.

– Но тогда кто же здесь русские, Ваше Величество?!

– А вот все вместе они русские!» (С. 114).

Российская империя создавалась на совершенно иных принципах, чем европейские колониальные империи. У нас просто нет необходимого термина, чтобы дать другое название этому многонациональному государству…» (С.125). Ну почему же нет? В советские времена назвали «Союз советских социалистических республик», сейчас «Российская Федерация». Вполне адекватные названия. Однако, вернёмся к книге: «Многонациональный характер был у Руси изначален. Завоёванные Россией земли вовсе не становились колониями в западном смысле. Статус новых земель Государства Российского больше всего был похож на статус провинций Римской империи. Ничего общего с империями британцев, французов, голландцев! Их империи создавались для того, чтобы обогащать «своих» за счёт «чужих». Экономическая политика всех этих государств вплоть до XX века строилась исключительно на вывозе из колоний ресурсов и богатств в метрополию, т. е. изъятию материальных ценностей у завоёванных стран. Ярчайший пример – чудовищное разграбление британцами завоёванной Индии, испанцами – Южной и Центральной Америки. Эта экономическая политика подпиралась господствующим расистским учением о превосходстве «белого человека». Классические колониальные империи Запада никогда не стремились к равноправным договорённостям с иноземными элитами, а строили свою политику на лжи, подкупе и терроре» (С. 144–145).

«Крестьяне завоёванных народов также становились равноправны с русскими, причём ни на какую «новую» область никогда не распространялось крепостное право. Наоборот! В нерусских областях все формы личной зависимости искоренялись даже последовательнее, чем в Великороссии. Российская империя никогда не рассматривала себя как государство русских, владычествующих над нерусскими. Империя скорее росла и усиливалась за счёт новых земель и народов, но она считала эти земли и народы равноправными участниками громадного российского оркестра» (С. 146).

В 1990-х годах появилось много русских, хапнувших кусок когда-то всенародного достояния и тут же эмигрировавших на Запад. Мединский, наоборот, рассказывает об обратном потоке в течение долгих веков: «Захотел переехать в Россию (при Алексее Михайловиче) и шотландец Бест, предок знаменитого канцлера Елизаветы и Екатерины, Алексея Петровича Бестужева. Причины? Англичане «судили» и резали шотландскую знать по малейшему поводу, а в России шотландец мог сделать блестящую карьеру. К 1700 году в Московии жило до 50 тысяч европейцев. В ходе Северной войны пленено до 20 тысяч шведских солдат и офицеров. После 1721 года они все могли уехать домой, но 5 тысяч из них не захотели возвращаться в Швецию. Финны и немцы, подданные шведов, после Северной войны тоже остались на завоёванных русскими землях, никто не бежал от «русских захватчиков» в Берлин или Стокгольм. После присоединения Курляндии «трофейные немцы» – до 300 тысяч человек вполне могли уехать в Германию. Но не уехали, навсегда остались в России и по большей части полностью ассимилировались. При Екатерине в Россию въехали ещё до 40 тысяч немцев, французов, швейцарцев. Поразительная цифра: 100 тысяч пленных солдат Великой армии Наполеона, имея все возможности вернуться в Европу, остались в России на «постоянное место жительства». Между 1828 и 1915 годами, по статистике, обобщённой Владимиром Кабузаном, в Россию иммигрировало 4,2 миллиона иностранцев. В основном, из Германии (1,5 млн) и Австро-Венгрии (0,8 млн). Отсюда вывод. Опровергающий самой ПРАКТИКОЙ ЖИЗНИ все басни про «жестокое национальное угнетение» в царской России». (С. 170–173). Далее он приводит примеры как в Россию переселялись не отдельные беженцы, а буквально целые народы: буряты из Монголии, калмыки-ойраты, бежавшие сперва от маньчжур, потом от казахов и ногайцев, хакасы (киштымы), не пожелавшие уйти вместе со своми владыками-кыргызами в Джунгарское (западно-монгольское) ханство, уйгуры из Китая, армяне из Турции, корейцы из Кореи и, даже китайцы из Китая в конце 19– начале 20 веков. То есть исторические факты полностью опровергают мрачный миф о «тюрьме народов», созданный и поддерживаемый врагами России.

Заканчивает эту книгу Владимир Мединский разоблачением мифов о русском рабстве, точнее, якобы об исторической не расположенности России к демократическому способу правления: «До VIII–IX веков вообще вся власть у славян была выборной. …Рюрик пришёл в Новгород, который до него управлялся народным вече. Варяг его отменять не стал или не смог. И вообще во всех (!) русских землях были веча: и в деревнях, и в городах. Обычный и нормальный способ управления обществом. Все общины на Руси управлялись тогда демократически. Кстати, города у нас не были обособленными, изолированными поселениями. На Руси они воспринимались как центры той или другой земли» (С. 387, 388).

Жаль, в 1990-е годы мы ушли от этого понимания и разделили город и окружающий его район на богатые городские и дотационные сельские муниципальные образования. Причём, насадили это одномоментным волюнтаристским решением, не проводя никаких опросов населения. Хотя города веками высасывали из окружающих сёл все соки, включая наиболее дееспособных людей, и сильно задолжали сёлам. А теперь они законодательно отгородились от сёл раздельным бюджетом. Через десять лет после разлома, по слёзным просьбам сельских депутатов, разрешили вроде объединяться, но уже обставили таким количеством препонов, что легче город взять штурмом, чем объединиться по закону. Вспомнили и прописали и про референдумы об объединении, раздельно в городах и сёлах окружающего сельскохозяйственного района. И много чего другого. Также быстро радикальные демократы разогнали колхозы. Хотя экономистам и тогда, и сейчас очевидно, что крупное товарное хозяйство, какими являются колхозы, в разы эффективнее мелкотоварного фермерского сегодня. Успехи отдельных фермеров сегодня всячески преподносят, но они по-прежнему, дают мизерный процент сельхозпродукции стране.

Мединский же продолжает: «Наследственная власть князя не нарушала вечевого строя, а дополняла его. Если князь хотел жить спокойно, ему следовало договориться с народным собранием. … новгородское вече не раз прогоняло князей. Но так же поступало вече и в Пскове, и в Пинске, и в Смоленске, и во Львове, и в Галиче. И даже в Киеве вече не раз отказывало князю – великому князю! – в доверии. …На (Любеческом) съезде все князья дружно сокрушались, что воюют между собой, а земля от этого оскудевает, раздорами же пользуются для своих набегов половцы. Было договорено: «Есть всего один способ блюсти землю Русскую. Кождо да держит Отчину свою». Тут надо сразу отметить: эту формулу упоминают далеко не во всех учебных пособиях и популярных книгах по истории. И даже если упоминается, то не полностью. «Кождо да держит Отчину свою». Первая половина фразы удивительным образом исчезает.

Ярослав (Мудрый) дал жалованные грамоты вольности новгородской. Согласно этим документам, князь становился не господином Новгорода, а его служилым человеком. Новгород заключает с ним договор-ряд, в котором прописаны условия службы князя и обязанности города. Если князь нарушает договор, ему можно указать дорогу вон из Новгорода. Более 450 лет грамоты Ярослава служили гарантией новгородской вольницы. Вплоть до создания централизованного государства. Объединяя страну, Иван III не только уничтожил сами грамоты, но и “вымарал» из московских и новгородских летописей всякое упоминание о них. Слава Богу, до летописей и хроник, которые велись в Великом княжестве Литовском, Польше и Скандинавии, ему было не добраться.…Любой позитив, относящийся к эпохе «до 17-го года» в 20-х годах XX века тщательно отфильтровывался. Демократия исчезла из учебников истории» (С. 389, 394–395, 398, 400, 397). То есть, русские историки и их правители сами немало поспособствовали распространению этого мифа, убирая сперва из летописей, а потом и из учебников яркие примеры низовой демократии. А потом и Ивана Грозного объявили жестоким тираном. Хотя первая часть его правления была настолько мудрой, что Московия при нём увеличилась в разы. Начиная с башкир, многие народы присоединились со своими обширными и богатыми территориями добровольно. Мединский подчёркивает ещё одну сторону его грамотного управления государством: «Да, Иван IV подминал под себя бояр в Москве. Но при этом щедро делился властью на местах. Его окружная уставная грамота – это такой общерусский циркуляр. «Чтобы крестьянству убытков и продаж не было, а нам бы челобитья и докуки не было, а посады и волости от того не пустели, – писал царь, – велели есми во сех городах и волостях учините старост излюбленных, кому меж крестьян управа чинити, которых крестьяне меж собой излюбят и выберут всею землёю». То есть прямые выборы в нашем сегодняшнем понимании. Однако Владимир Ростиславович не идеализирует Ивана Грозного, подчёркивая: «В любом случае его жизнь, как бы подтверждение известного высказывания о том, что любая власть развращает, но АБСАЛЮТНАЯ ВЛАСТЬ – развращает АБСАЛЮТНО» (С.434). Надеемся, не забудет эту глубокую мысль и на своём высоком посту в последующем.

Очень убедительны примеры и с Земским собором – «прообразом Съезда народных депутатов Всея Руси»: «Именно на Соборах были приняты важнейшие законодательные документы в истории XVI–XVII веков: Судебник 1550 года, “Приговор» собора первого ополчения 1611 года, Соборное уложение 1649 года, «Соборное деяние» об упразднении местничества 1682 года. Полномочия Земских соборов были не меньше, а БОЛЬШЕ, чем Генеральных штатов во Франции. Они МЕНЬШЕ зависели от монарха, нежели английский парламент. К тому же получалось так, что социальная опора Земских соборов была несравненно шире социальной базы британского парламента – не говоря о Генеральных штатах. В состав Земских соборов входили три элемента:

– «Освящённый собор» из представителей высшего духовенства;

– Боярская дума;

– Представители служилого и посадского классов и черносошных крестьян (обычно около 300–400 чел.).

Некоторые соборы носили УЧРЕДИТЕЛЬНЫЙ характер! В 1584 и в 1598 годах Земские соборы собирались для избрания новых царей: Фёдора Ивановича и Бориса Годунова. В 1606 году собор избрал царём Василия Шуйского (а в 1610-м лишил его престола). В грозном 1612 году Земский собор, находясь при ополчении Пожарского, составлял правительство государства – именно собор, а не Дума….ни во Франции, ни в Англии никогда не было УЧРЕДИТЕЛЬНОГО ПАРЛАМЕНТА. Вывод очевиден: Земской собор – даже более солидный институт народного представительства, с большими правами, чем парламент» (С. 452, 454, 461, 453).

Города в России всегда имели больше вольностей, чем село. И в 1785 году, в продолжение этой политики, вышла Жалованная грамота городам»: «По ней городское хозяйство и управление вели городские думы: общая и шестигласная. Общая состояла под представительством городского головы из гласных всех разрядов. Она имела распорядительное значение, собираясь в известные сроки или по мере надобности. Шестигласная дума называлась так потому, что городское население разделялось на 6 состояний-разрядов по имуществу. Дума состояла из шести членов: по одному от каждого из шести живших в городе состояний. Она собиралась под председательством того же городского головы, была исполнительным учреждением и действовала постоянно, собираясь еженедельно….Устав города определял правила приобретения собственности и правила пользования собственностью в городе, устанавливал местные налоги и формы их уплаты, определял число и полномочия выборных должностных лиц. Если угодно – местную городскую политику» (С.487).

«Советы – как раз очень русская система власти. И уходит она корнями в Земские соборы….В феврале 1917 года начали расти как грибы Советы рабочих и солдатских депутатов, а в провинции – Советы крестьянских депутатов: волостные, уездные и губернские. При этом и всеобщие Соборы всея Земли – всероссийские съезды Советов появляются очень быстро. («13 января 1918 г. прошло слияние двух съездов: Третьего Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов и Третьего Всероссийского съезда рабочих и солдатских депутатов. К марту 1918 г процесс слияния Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов окончательно завершился. Тогда же (10–11 марта) Советское правительство переехало из Петербурга в Москву»– Примеч. научн. ред.). 4-10 июля 1918 года Пятый Всероссийский съезд Советов принял конституцию Советской России. Он официально закрепил создание нового политического строя: советской власти. Советский человек в 1960-1970-е годы был даже сравнительно со средними странами Запада хорошо и без особых усилий обеспечен на уровне основных потребностей, причём пищей лучше, чем жильём, а жильём лучше, чем одеждой. Добавьте к тому доступность транспорта и отдыха. Путёвки давал профсоюз – даром или за полцены. Проезд был дешёвым.

Доступность лучшего в мире (на 1960–1970 гг., оговорюсь) высшего и средне-специального образования открывала перед всеми рядовыми гражданами Союза ДЕЙСТВИТЕЛЬНО равные возможности в развитии. …Кажется, что всё-таки в Хрущёвско– Брежневский период именно СССР имел куда больше прав называть себя НАСТОЯЩИМ ОБЩЕСТВОМ РАВНЫХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ. Никак не Америка. В СССР не то, что представители элиты, а непосредственно руководители государства начинали именно с разнорабочих, с сельских батраков и грузчиков. Хрущёв из шахтёров. Брежнев был землеустроителем – техником-геодезистом. Путь в министры, партийные начальники был принципиально открыт.

Уже давно, ещё в 1960-е годы, на Западе стали писать, что именно опыт СССР подталкивал Запад к социализму. Ведь, если где-то существует царство такой социальной защищённости, приходится, волей-неволей, на это царство равняться. Иначе жди неприятностей…С послевоенных времён Запад захлёстывает вал социальных реформ, всё новых и новых гарантий. Исходно их капитализм не знал. И современная европейская благодать, такая привлекательная для некоторых российских граждан, – прямая заслуга Советского Союза» (С.514, 516, 520–521, 522). Как говорится: «Ни прибавить, ни убавить к этому нельзя!». Всё сказано чётко. И вообще, книга написана очень ясным и простым языком, хотя зачастую повествует об очень сложных вещах. Такое возможно только при наличии таланта и большой разносторонней образованности автора.

Попутно Мединский на примере берестяных грамот убедительно разоблачает миф о всеобщей дремучей безграмотности русских в древности.

По всем законам жанра, на этом литературный портрет писателя можно и даже нужно заканчивать. Но в книге настолько много и боковых интересных наблюдений, что невозможно не процитировать. Например, о дворянах-помещиках: «От века велось так: чем больше у дворянина земли, тем больше он и вооружённых ратников должен на войну отправить. Больше доходов – больше расходов. Справедливость. И сам помещик непременно должен воевать, а в мирное время – служить. И сыновья также. Особо строго при Петре стало: коли донесут, что уклоняется дворянин от государевой службы, али сына скрывает, не хочет отрока на учёбу в столицу отправлять, – всё, конец ему. «Уклониста» – в кандалы, имущество – пополам: в казну и доносчику. Получается, что жизнь у дворян сытая, да опасная. А свободы – не сильно больше, чем у крестьян на земле. Потому, когда 18 февраля 1762 года был объявлен Манифест о вольности дворянства, крестьяне этого не поняли. Точнее, сочли странным то, что теперь дворяне превращаются в узаконенных бездельников, не обязанных служить. Им, значицца, воля вышла, а нам что? Впрочем обида пришла позже, а поначалу были ожидания – вполне логичные. Многие крестьяне посчитали, что с этого момента крепостное право стало незаконным, и стали ждать следующего указа – о вольности крестьянства, отмечает исследователь Александр Горянин. – Ждать им пришлось 99 лет и один день. Хотя, конечно, не у всех хватило передаваемого из поколения в поколение терпения. Через десять с небольшим лет огромные территории – Оренбуржье, Урал, Западную Сибирь, Среднее и Нижнее Поволжье – охватило восстание Пугачёва. Крестьяне не простили нарушения неписанного общественного договора» (С.443). Очень интересное и редкое объяснение, ведь советские историки причиной восстания выставляли только угнетение крестьян помещиками.

Или вот ещё о причине неудачи Столыпинской реформы: «А реформам Столыпина, как считают многие исследователи, крестьяне сопротивлялись в основном по двум причинам: они считали, что земля – Божья. Покупать и продавать землю казалось им не только дикостью, но и кощунством. А кроме того, Столыпин давал крестьянам собственность, но отнимал самоуправление. С разрушением общины крестьяне уже не сами распоряжались на своей территории, за них всё решали чиновники» (С. 474). Про отнятие самоуправления общинными землями крестьян, историки как-то, тоже умалчивают. Безмерно жаль, что в 1990-е мы утеряли понимание Божьего сотворения Земли и, пойдя на поводу у хапуг, начали продавать земли направо и налево. Достаточно было ограничиться личным подворьем на селе и дачными участками горожан, а все остальные земли отдавать в долгосрочную, пусть даже наследуемую аренду. Боюсь, при строительстве намеченных высокоскоростных общенациональных путей до Казани и затем до Владивостока, мы ещё наплачемся от частных владельцев земель по пути.

В конце книги автор делает выводы: «Россию так долго попрекали за априорную историческую неспособность к демократии, что многие из нас всерьёз в это поверили. Но стоит присмотреться, и фантастические конструкции рассеиваются, как утренний туман. Россия оказывается в историческом разрезе страной ничуть не менее демократической, чем любая из держав Европы. И с демократическими вековыми традициями у нас всё нормально. Демократические институты у нас были не такие, как в Европе, да и само государство принимало совсем иные формы. Всякий раз, когда Россия некритически заимствовала западный опыт – просто потому, что он западный, тем самым более «прогрессивный» и подлежит немедленному заимствованию, всякий раз это кончалось плохо. В том числе и для развития демократии. К сожалению, традиция совершенно не критически заимствовать западный опыт сохраняется. Наверное, развитие демократии в России нуждается не в слепых заимствованиях, а в развитии нашего исторического опыта. Прежде всего уникального опыта рационального сплава достаточно твёрдой верховной «центральной власти» и абсолютно свободного развития местного самоуправления на всех уровнях: от ТСЖ в доме и муниципального собрания района до города и губернии» (С.524–525).

Вместо заключения автор пишет: «Мы не имеем права думать о себе плохо. Мы не имеем права думать плохо о нашем народе. Это – основа основ. …Прошлое формирует наше сознание. И этот процесс требует бережного отношения» (С.529–530). Полностью согласен с выводами и заключениями коллеги, писателя Мединского. По ходу же книги нашёл 5–6 мелких, но царапающих исторических ошибок. Но расписывать их здесь не буду. Надеюсь, Владимир Ростиславович и его научный редактор устранят эти ошибки в рабочем порядке.

Да, МГИМО, оказывается, даёт и солидное историческое образование. И не только историческое. Такой молодой, а уже доктор политических наук и профессор. Профессоров-то мы привыкли видеть седыми или уже лысыми. Книга написана на стыке истории, идеологии, политологии и публицистики, а приводит к нравственным, и в чём-то даже, философским выводам. Дай-то Бог, чтобы таких начало выходить много. Авгиевы конюшни всеобщего очернения истории собственного Отечества в течение последней четверти века (!) требуют этого. «Литгазета» писала: «Мединский…взялся доказать, что серьёзный недостаток у русских всего один, – готовность верить всему плохому о себе и своей стране». Всё-таки, наверное, недостаток не один, но этот совершенно очевиден.

Загорелся я, во чтобы то ни стало, найти и прочитать остальные книги серии «Мифов о России» Владимира Мединского. И вам советую.

Август 2013 г.