Текст книги "Пригвожденное сердце"

16

– Мы за пушками поедем сейчас?

– Позже. Сейчас не проехать по насыпи – прилив. Пойди пока поиграй.

Дэвид скользнул в фургон, а Крис заканчивал складывать в штабель доски, которые насобирал в морском форте.

Рут принесла ему кофе.

– Я вот о чем думала... Главные ворота надо отремонтировать как можно скорее.

– Что за спешка?

– Тут повсюду лежит масса стройматериалов. Ведь мы не хотим, чтобы кто-нибудь все это прибрал себе?

– И?..

– Что "и"?

Крис улыбнулся.

– Ладно, брось. Я же тебя знаю: дело вовсе не в том, что кто-то упорхнет с досками и несколькими каменными глыбами.

– Конечно, ты собираешься сказать, что я – дурочка, но...

– Но...

– Но тут иногда так тихо, что приходят всякие мысли... Вдруг кто-нибудь сюда явится, когда я одна с Дэвидом?

– Рут, я не думаю, что ты дурочка. Это я тупица – не догадался, что ты станешь испытывать тревогу, оставаясь одна. Я починю ворота к концу недели.

Крис забросил на штабель еще один деревянный брус. Жена сжала его руку.

– Пожалуйста, вызови плотника прямо сегодня. Я буду чувствовать себя спокойнее. Слушай... Может, тут нечего волноваться, но вчера я видела в дюнах каких-то людей. Они просто стояли там и смотрели на морской форт.

– Как они выглядели?

– В этом-то и странность. Все время...

– Ма-ама! Па-апа! – Нетерпеливый крик прокатился эхом по морскому форту.

Крис усмехнулся.

– А вот и мы... И не волнуйся насчет ворот. Я позову кого-нибудь их сделать сегодня же.

– Па-апочка!

– Ладно... Папа спешит на помощь.

Крис вскочил в дверь.

И наступил на золотую рыбку – почти.

Кларк Кент мокро шлепал по полу около его ступни.

– Ну всё, парень, прогулка окончена. – Он нагнулся, чтобы подобрать золотую рыбку. Легче было бы поймать помесь куска мыла с кузнечиком. При каждом ударе хвоста рыба на несколько дюймов подпрыгивала в воздух.

Крис схватил ее.

Ощущение оказалось не из приятных.

Она была сплошным мускулом – твердым, пульсирующим, иногда судорожно дергавшимся.

Рут неизменно отказывалась ловить проклятую тварь, поскольку утверждала, что это похоже на попытку схватить плывущий по течению пенис. Теперь Крис понял почему.

Рыба, похоже, задалась целью ускользнуть. Она оказалась куда сильнее, чем ему помнилось. Когда она выгибала тело, его пальцы разжимались. Наконец Крис швырнул рыбу обратно в ее водяное узилище.

– Вот и сиди там. Чудище хладнокровное.

Хладнокровное.

Крис поглядел на свои руки.

Как странно. Он всегда полагал, что рыбы – существа хладнокровные. А эта на ощупь казалась горячей. Будто он подержал в ладони если не горячую, то очень теплую картошку. Наверно, потому, что она скакала минут десять по полу фургона, прежде чем Дэвид засек ее. Крис нагнулся, чтобы посмотреть на рыбку, увеличенную искривляющим эффектом воды.

– Папа, с Кларком Кентом все в порядке?

– Ага, что с ним сделается, малыш. Посмотри-ка, как он плавает.

Рыба носилась кругами по чаше, неподвижно уставившись большими рыбьими глазами прямо перед собой, словно преследовала нечто, видное только ей одной.

* * *

Есть что-то органичное в священнике, живущем в конюшне, пристроенной к постоялому двору. Даже если эта конюшня переоборудована в комфортабельное жилище всего лишь в десяти шагах от аут-баттервикской «Портовой таверны».

Однако Крис видел, что преподобный Горас Рид (ушедший на покой, но по-прежнему носивший белый воротничок), мужчина лет под шестьдесят, не производил впечатления счастливого человека. О да, он постоянно улыбался. Но Крис видел подобные улыбки. Как правило, на лицах политиков во время кризиса.

– Пушку? – спросил преподобный Рид. – Не вижу реальной... э-э-э... проблемы. Разрешение прихода не обязательно, а епархия ищет покупателя.

– Первой пушку увидела моя жена; это ее идея, на пару с моим сынишкой.

Несколько дней назад Рут отправилась побродить по деревне. Сначала решила зайти в церковь, однако дверь замело песком. Тут она заметила дом викария. Снаружи в землю было вертикально вкопано с дюжину пушек, служивших столбами забора.

– Согласись, – сказала она Крису, – пушки будут смотреться очень эффектно по бокам входа в морской форт.

Он согласился и вот теперь сидел в гостиной его преподобия.

– Э-э-э... вы должны понимать, что продажа пушки... Такого рода решение я не могу принять самостоятельно.

Чудесно, подумал Крис. Конечно, потребуются письма в трех экземплярах с обоснованиями ad nauseam[8]8
  До отвращения (лат).


[Закрыть] к епископу, который сидит где-нибудь за сотню миль отсюда.

– Там, насколько мне известно, двенадцать пушек, мистер Стейнфорт. Э-э-э... сколько вы желаете приобрести?

– Три. Две длинные пушки для входа в морской форт плюс короткую толстую – думаем установить ее в баре.

– Та-ак... Что ж, я должен... э-э-э... позвонить епископу.

– Позвонить?

– Много времени это не займет. У меня здесь нет телефона, поэтому придется воспользоваться тем, который в трактире. А-э-м... Похоже, у меня нет мелочи для автомата.

– Ничего. Позвольте мне...

Священник холодно улыбнулся.

– О, большое спасибо. Но, боюсь, звонок... э-э... междугородный.

– Этого хватит?

– Хватит. – Впервые в его голосе прозвучал какой-то намек на теплоту.

Преподобный торопливо зашел через заднюю дверь в пивную, а Крис остался ждать его на автостоянке. Рут и Дэвид помахали ему с качелей. Он махнул рукой в ответ.

Через пять минут:

– Э-э-э... мистер Стейнфорт...

– Успешно?

– Да. Да, вполне. Удалось поймать епископа прямо перед его отъездом на собрание. Он уполномочил меня продать пушки от имени епархии. Э-э-э... четыре пушки, ведь так?

– Три.

– Ах да, три. Так вот, епископ уполномочил меня продать их по сто пятьдесят фунтов за каждую.

Обведенные черными кругами глаза недоброжелательно сверлили Криса.

Удобно ли торговаться с Церковью? Крис решил, что нет.

– Договорились, ваше преподобие.

Викарий облизнул губы.

– Славно... Славно. Теперь извлечение и доставка. Если желаете, могу все устроить. Попрошу Ходджсона, фермера, привезти их к вам. У него двое крепких сыновей-подростков.

Крис собрался было поблагодарить преподобного за его великодушие, но тот продолжал:

– Мне кажется, им надо немного заплатить за хлопоты, как вы считаете? Еще пятьдесят? – Мрачновато-злобная ухмылка не замедлила появиться. – Если вас не затруднит, выпишите чек. Пятьсот фунтов... пожалуйста.

Крис взял чековую книжку.

– Сумма поступает на счет...

– Выплачивается наличными... Банковский счет прихода закрыт. Всего хорошего.

Крис проводил взглядом преподобного Рида. Тот быстрым шагом вернулся в конюшню и захлопнул за собой дверь.

Чувствуя удовлетворение, Крис направился к Рут и Дэвиду, которые теперь медленно раскачивались из стороны в сторону на качелях.

– Купил, пап? – крикнул Дэвид.

– Безусловно.

Крис объяснил, что преподобному Риду пришлось звонить своему епископу, чтобы получить разрешение на продажу. Рут выслушала и расхохоталась.

– Что тут смешного, миссис Стейнфорт?

– Кому он звонил?

– Чертову епископу. Я сам дал ему монеты для автомата в баре.

– Крис, мы с Дэвидом наблюдали за преподобным, пока ты ждал у машины. Мы видели, как он подошел к бару и залпом выпил что-то весьма напоминающее три изрядные порции джина. Телефон был прямо рядом с ним. Он даже не прикоснулся к нему.

– Вот... прохвост. Бьюсь об заклад, что пополнятся не церковные фонды, а личные его преподобия Рида. Ну да ладно. Пушки нам привезут. И заполучили мы их по вполне сходной цене. – Он хлопнул в ладоши. – Пора возвращаться в поместье. Работы полно.

Они медленно проехали мимо выкрашенных белой краской деревенских домиков, миновали аут-баттервикский магазинчик. Тони Гейтман и Марк Фауст беседовали около входа и, увидев машину Стейнфортов, дружелюбно помахали руками. Крис, Рут и Дэвид тоже помахали им.

Крис заметил, что мужчины, один крупный, а другой маленький и тощий, все еще глядели им вслед, когда они выезжали из деревни.

17

Марк услышал тяжелый удар о берег. Брызги крови темными пятнами расползлись по бледному песку. Он поднял глаза.

На фоне луны промелькнули молотящие ночной воздух молочно-белые крылья совы, несущей в гнездо мышь. Он поежился. То ли сегодняшняя ночь была свежее, чем обычно, то ли все дело в нем самом.

Поступь событий, казалось, убыстряется.

Это были не просто «ощущения». Их чувствовали все в Аут-Баттервике. Они становились теперь такими сильными, что было трудно сидеть спокойно; непреодолимо хотелось вскочить на ноги и колобродить, как бедняга Бринли Фокс.

Не просто «ощущения». Марк также стал видеть разное.

И слышать разное. Слышал и теперь.

Марк Фауст сидел на дюне, футах в двадцати ниже длинной излучиной выгибался берег. Напротив него лежал морской форт. Прилив начинал свое долгое наступление.

Все выглядело совершенно не так, как он увидел это впервые, той штормовой декабрьской ночью. Когда Марк выкарабкался из волн прибоя, то был едва живым от пронизывающего насквозь холода. Он живо помнил те волны, перекатывавшиеся через его тело, словно локомотивы. В ту ночь он был куда ближе к смерти, чем к жизни. Его нос кровоточил от открывшейся раны после удара кулаком. Тот человек, вместе с остальными членами своей банды, теперь лежал на дне моря в «Мэри-Энн». Их туда отправил шестнадцатилетний Марк Фауст.

Море сверкало, когда на него падал лунный свет. На фоне неразборчивого шепота прибоя Марку снова послышался тот звук, который так ясно звучал давней декабрьской ночью. Металлические удары. Металлом по металлу, глубокий низкий звон, настолько низкий, что казалось, будто чувствуешь его животом, а не ушами...

Бух... бух... бух... бух...

«Бей в барабан, шкипер, – думал он, ковыляя прочь от моря той далекой ночью. – Продолжай бить в барабан».

Бог его знает как, но из трюма «Мэри-Энн», ржавеющей на океанском дне, снова донесся этот звук – мучительно медленный, ритмичный, словно биение сердца спящего великана.

Теперь по ночам Марк не знал покоя. Ему снились темные тела, распухшие от воды руки и ноги, голова без глаз; длинные, длинные, длинные белые волосы, плавающие вокруг лица в воде; утопленник, молотящий по стенам холодильника тем самым ломом. Бух... Бух...

Марк опустил руки между ног, взял пригоршню песка и стал с силой растирать им лицо. Кожа горела; песок казался холодным. Он начал тереть сильнее, и боль загнала кошмарные видения в глубь мозга.

Глухой грохот продолжался. Наверно, никто другой и не обратил бы на него внимания. Но Марк не мог не слышать его. Он отдавался в душе, доходил до самых глубин вечности.

«Я слышу тебя, шкипер... Ради Бога, что я должен сделать?»

18

Тони Гейтману уже в третий раз за вечер показалось, будто к нему в сад залезли воры.

Он сидел в столовой и, подняв глаза к часам на стене, увидел: ровно десять.

«Чертовы детишки», – тихо сказал он сам себе. Однако он знал, что никаких детей во дворе не было.

Пошатываясь, Тони встал, подошел к окну и посмотрел наружу.

Темнота – и только. Если бы ему действительно хотелось проверить, нет ли там кого, он бы вышел в сад за домом.

«Давай же, старый тупой дурак, бояться совершенно нечего».

«Нет есть чего, Тони, сынок, – проговорил голос здравого смысла в глубине его мозга. – Многого, очень многого следует бояться. Ты и сам это знаешь. Не выходи отсюда. Двери заперты, окна закрыты, просто опусти шторы и...»

«Господи... проклятая задняя дверь».

Недавно он выходил на улицу, чтобы опорожнить мусорную корзинку, и был уверен, что не запер дверь.

Сердце бешено застучало, и Тони поспешил из столовой в кухню, находившуюся в задней части бунгало. Дверь в сад была захлопнута, но не заперта.

Первым порывом было просто задвинуть щеколду и повернуть американский замок. Однако более сильное желание повлекло его к двери. Необходимо убедиться, что снаружи никого нет. Неодолимое влечение подчинило его. Если там что-то есть, то ему обязательно надо увидеть. Так, услышав грохот столкнувшихся машин, нельзя не оглянуться и не посмотреть, даже если увиденное заставит еще многие годы страдать от кошмаров.

Тони медленно приоткрывал заднюю дверь, и страх словно червь точил его.

Сразу за дверью ничего не было, лишь слабо блестели плиты внутреннего дворика. Он шагнул в сад и в темноте прошел до жаровни, крутя головой вправо и влево при каждом воображаемом шорохе или движении.

«Гейтман, ступай внутрь, – пронзал его мозг чистый, обнаженный страх. – Возвращайся. Запри двери. Прячься, прячься!»

Нет... Надо посмотреть. Если это они, то он должен увидеть.

Может, они больше не опасны. Может, то, через что они прошли, изменило их.

Тони близоруко всматривался в другой конец поляны. Ночь превратила все предметы в призрачные тени: деревья, кусты, столбы изгороди. Даже мерещилось, будто они подкрадываются ближе.

Возьми себя в руки, идиот. Там ничего нет. Они...

Господи...

Один из них прямо позади!

Сердце Гейтмана мучительно сжалось, и его чуть не стошнило от страха.

Он обернулся, чтобы увидеть того, кто сзади, – тот стоял, завернувшись в просторный саван. Тони попятился, зажав руками рот и пытаясь сдержать крик.

Фигура не двигалась. Подул ночной ветерок, и саван слегка колыхнулся.

Тони Гейтман судорожно вздохнул.

Идиот... Это всего лишь солнечный зонт. Он собственноручно сложил его сегодня днем, чтобы ветер не вырвал эту штуковину из земли.

И все равно нервы его сдали. Он неуверенно, ощупью вернулся в бунгало, захлопнул за собой дверь и задвинул щеколды – одну, вторую, третью, запер английский замок и трясущимися руками накинул дверную цепочку.

Так-то лучше.

Глубоко вдыхая, чтобы успокоить колотящееся сердце, Тони покопался в кухонном шкафчике, вытащил чайное полотенце и стер с лица и ладоней струящийся пот. Поправив очки, подошел к каждому окну, проверил, заперты ли они, и тщательно задернул занавески.

Теперь надо убить тишину. Все еще неуверенно ступая, он вернулся в столовую и включил стереопроигрыватель, наполнив комнату «Временами года» Вивальди.

Обычно музыка поднимала ему настроение, и Тони с удовольствием дирижировал невидимыми оркестрами. Только не сегодня. Музыка звучала как-то мрачно и глухо в доме, который в последние дни казался слишком уж большим и пустынным.

Гейтман вернулся к столу, где были аккуратно разложены его книги и папки. Работа не давала разгуляться воображению, которое могло сгрызть Тони, как крыса.

Сперва он вклеил в папку вырезку из газеты.

ПРОПАЛ РЫБАК ИЗ КЛИТХОРПЕСА

После трехдневных поисков береговая охрана заявила, что не надеется обнаружить рыбака живым. Генри Блэквуд, 49 лет, из Парэйд-Террас, Клитхорпес, в четверг не вернулся домой после ловли. Несмотря на тщательные поиски вдоль 15-мильной прибрежной полосы, не было обнаружено никаких следов мистера Блэквуда или его рыболовного бота «Сьюзан».

«Исчез без следа, – прошептал Тони Гейтман, промакивая вырезку носовым платком. – И кажется, я знаю почему».

Он перевернул несколько страниц в папке. Они были покрыты многочисленными вырезками. Те, что находились в начале папки, теперь уже пожелтели от времени. В сущности, во всех описывалась одна и та же история.

Пропал в море... Бесследно исчез... Рыболов не вернулся в гостиницу... Рыбака смыло за борт... Тело так и не найдено...

Одиннадцатилетний Джон Стоквелл в одиночку отправился кататься на байдарке, сказав матери, что собирается поискать «занятные ракушки». С тех пор его никто больше не видел. Это случилось теплым летом, средь бела дня.

Тони вздохнул и закрыл папку. Взял скоросшиватель. На первой странице жирными черными буквами было выведено:

САФДАР

Он перевернул лист. Следующая страница была исписана его собственным четким почерком:

На протяжении всей истории армии имели особые отборные части или отдельных воинов, чтобы наносить удары и приводить в смятение врага. Римляне нанимали чернокожих нубийских воинов, которые наводили ужас на североевропейских неприятелей. У викингов были свои берсеркские церемонии, превращавших их в самых необузданных воинов, в неистовые сражающиеся машины. Германские машины создали вселявшие страх подразделения СС.

Народность урду на субконтиненте Индостан породила сафдаров. В переводе сафдар означает просто «прорывающий строй».

В те давние времена противоборствующие армии обычно выстраивались одна напротив другой длинным строем, что можно изобразить так:

Армия: хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Противоборствующая армия: оооооооооооооооо

Два строя, сохраняя боевой порядок, сближались друг с другом. Целью каждого военачальника становился прорыв строя врага, чтобы ввести в образовавшуюся брешь собственные силы и атаковать с тыла либо уничтожить командиров противника.

Понятно, что для этого требовались специальные части, которые «взламывали строй». Вот откуда у народности урду появились сафдары.

Сафдары – нарочито злобные и жестокие воины. Как правило, они появлялись в цветастых одеждах, видимо, ярко-оранжевых, чтобы отличаться от обычных пехотинцев. Сафдары были немногочисленные, но...

Тони прервал чтение, чтобы стереть капельки пота, упавшие на линзы очков.

Сафдары были немногочисленные, но нацеленные на определенную точку в линии вражеских воинов, что схематически можно показать следующим образом:

Вражеский строй: хххххххххххххххххххххххххххххххх

S

Строй урду: ооооооооооооооооооооооооооооооооооооо

Элитные воины сафдар обозначены так: S.

Сафдары обычно громко кричали, угрожающе размахивая изогнутыми саблями. И даже раны, нанесенные стрелами и копьями, не могли остановить их кровавое дело: против строя; что позволяло обычным пехотинцам просочиться сквозь брешь и подавить сопротивление.

Вероятно, одного жуткого вида наступающих сафдаров было достаточно, чтобы обратить неприятеля в бегство.

Он написал эту записку двадцать лет назад. Тогда она выглядела академическим упражнением; просто хобби, чтобы скоротать тихие зимние вечера в Аут-Баттервике.

Теперь он все это перечитывал, и его била дрожь.

Шли века, и надобность в сафдарах отпала. Однако в двадцатом веке они возвратились. Или по крайней мере какая-то группа людей возродила это название.

Сейчас Тони пролистывал папку в том месте, где снова запестрели газетные вырезки, главным образом 1940-х и 1950-х годов.

МАССОВОЕ УНИЧТОЖЕНИЕ ГРАЖДАНСКОГО НАСЕЛЕНИЯ В КОРЕЕ

Более сотни мужчин, женщин и детей были убиты в корейской деревне. Оставшиеся в живых рассказывают страшные вещи.

Восемь дней назад отряд наемников смешанного национального и расового состава учинил резню в деревне неподалеку от корейского порта Пусан.

Нескольких жителей пощадили, но не из чувства милосердия. Их ослепили и приказали сообщить властям, что это злодеяние совершено группой, известной под названием «Сафдар».

Тони просматривал папку, тут и там читая отрывки текста: описания зверств, убийств, массовых ослеплений. Иногда группа наемников, называвшая себя сафдарами, убивала всех подчистую, однако свою визитную карточку они оставляли всегда. У жертв отрубали руки и ноги и пользовались ими как кровавыми кистями, малюя на стенах домов и на боках автобусов: «САФДАР».

Мысленно Тони видел эти граффити огромными влажными буквами темно-красного цвета: Сафдар... Сафдар... Сафдар... Слова стекали каплями по десяткам стен.

Сафдары: прорывающие строй.

Начала вырисовываться определенная схема. Сафдары рыскали по «горячим точкам» Юго-Восточной Азии, Индии и Африки на протяжении конца сороковых – пятидесятых годов. Их стиль оставался неизменным – зверства, массовое уничтожение гражданского населения, поголовное ослепление, те же кровавые надписи, мокро лоснящиеся на зданиях и автомобилях.

Сафдары исполняли незамысловатую роль. Их нанимали революционные организации или даже правительства нестабильных государств, чтобы подорвать дух населения. Устраиваемые наемниками непредсказуемые бойни создавали атмосферу страха и неуверенности. Деятельность сафдаров порождала потоки беженцев, наводнявших другие районы.

В конце пятидесятых годов сафдары активизировались в бельгийском Конго. Тысячи гражданских лиц погибли от геноцида в горах Руверзори на северо-востоке страны.

И тогда наемники исчезли столь же быстро и таинственно, как и возникли. Последнее появление сафдаров было зафиксировано в Норвегии, к северу от Бергена, где в сельской местности обнаружили их укрытие. После перестрелки с местной полицией они испарились.

Некоторое время высказывались предположения, что самобытная организация сафдаров была нанята антикоммунистическими силами для вторжения в Россию и дестабилизации правительства как прелюдии к перевороту. Бытовали и другие, самые невероятные теории, однако правда заключалась в том, что сафдары попросту исчезли с лица земли.

Затем разразился Карибский кризис, и началась война во Вьетнаме, переключив на себя внимание средств массовой информации и разведывательных служб. Мир забыл о сафдарах.

Тони взял авторучку и вывел на чистом листе:

САФДАРЫ. ГДЕ ОНИ ТЕПЕРЬ?

Риторический вопрос. Он уже знал ответ.

Они...

Он вскинул голову. На сей раз он отчетливо слышал шум.

Калитка перед домом захлопнулась с громким стуком. В сад кто-то только что вошел – или вышел.

Чувствуя холодок под ложечкой, Тони подбежал к задней двери, все еще сжимая в руках папку «Сафдар».

– Эй... Эй? Кто там?

Гейтман прислушался; его била дрожь. Никто не отозвался.

Зажав папку одной рукой, он другой открыл задвижку и отворил дверь.

«Тони, это безумие. Ты спятил».

Однако он знал, что должен посмотреть. Нечто неконтролируемое побуждало его открыть дверь и, быть может, столкнуться лицом к лицу с...

БАХ.

Он распахнул дверь, хлопнув ею о холодильник.

Потом, хрипло дыша открытым ртом, выглянул наружу.

Никого.

Может, они прячутся за углом – или за кустами, поджидая, пока... Соберись, сынок, соберись. Там никого нет.

Застыв в дверном проеме, он всматривался в темноту.

Так ничего и не увидев, Тони уже готов был закрыть дверь, когда случайно поглядел вниз. Электрические удары страха пронзили его позвоночник, шею, затылок.

Темнея на фоне окружающих камней, на плитке вырисовывался ряд следов.

Тони ступил за порог, прижимая папку к груди, и всмотрелся в отпечатки. Это были следы взрослого человека, который подходил – босиком – к задней двери его дома. Ясно различались даже отдельные пальцы ног.

Гейтман понял: следы остались потому, что ступни приходившего были мокрыми. Пока он на них смотрел, отпечатки подсыхали и исчезали.

Тони, не колеблясь, пошел к входной калитке; далее следы пересекали главную улицу Аут-Баттервика.

Улица была безлюдна.

– Ты идиот, Гейтман, ты сущий идиот... – шептал он снова и снова, идя по высыхающему следу. А вдруг за углом его поджидают? Однако Тони знал, что должен проследить, куда ведут следы.

Он дошел до магазина Марка Фауста. Там след сворачивал влево на дорожку, которая вела к берегу.

Громко сопя и прижимая папку к груди, Тони пошел по тропинке, потом пересек набережную и оказался на берегу. Отпечатки ног уже исчезли, но он знал, куда они вели.

Тони вприпрыжку побежал в темноте по мягкому песку; в сотне ярдов перед ним молочным блеском светилась линия прибоя.

Уходящий отлив оставил за собой совершенно ровный песок.

Совершенно ровный, если не считать отпечатков босых ступней, ведущих в сторону ночного океана. Следы подходили к самой воде и исчезали за линией прибоя. Тот, кто босиком вошел в море, обратно уже не выходил.

Хватая ртом воздух, Тони упал коленями на мокрый песок. Начиналось. Это были первые признаки или точнее было бы сказать – симптомы?

Что дальше?

Тони потряс головой, боясь даже попытаться представить.

Он знал лишь, что произойдет в ближайшем будущем с ним самим. Он вернется в свое бунгало, запрет дверь, возьмет в спальню графин с виски и всю ночь будет переливать его в себя.