Текст книги "Кубок Брэдбери-2021"

Кубок Брэдбери – 2021

© Перископ-Волга, 2021

Итоги IV международного конкурса литературной фантастики «Кубок Брэдбери-2021»

ГРАН-ПРИ

«Духи» КАТЕРИНА РОММ, г. Винтертур (Швейцария)

Номинация «НАУЧНАЯ/КОСМИЧЕСКАЯ ФАНТАСТИКА»

1. «Архитекторы пустоты» Аллегра Геллер, г. Нижний Новгород

2. «Сон божий» Елена Артюшкина, г. Рязань

3. «Про феникса и доброе дело» Дарья Раскина, Гонконг

Номинация «ФЭНТЕЗИ»

1. «Дочь палача» Юлия Кожина, г. Мурманск

2. «Танец светлячков» Марина Тихонова, г. Самара

3. «Нейдет весна» Вера Перцева, г. Челябинск

Номинация «СОЦИАЛЬНАЯ ФАНТАСТИКА»

1. «Слова» Юлия Махмудова, г. Ташкент (Узбекистан)

2-3. «Одна десятая» Анна Самарина, Иркутская область

2-3. «Биржа дней» Вячеслав Айканов, г. Красноярск

МИСТИКА/ХОРРОР

1. «Никакой тьмы» Евгения Кинер, г. Новосибирск

2. «Суп с клёцками» Галина Шевченко, г. Москва

3. «Тот, второй» Алена Дрюпина, г. Москва

МОЛОДЁЖНАЯ категория (для авторов, родившихся не ранее 01.01.2000 г.)

«Оригами» Елизавета Авдеенко, г. Санкт-Петербург

«Восемь бит по Шенноу», Вадим Веденин, г. Санкт-Петербург

«Фазаньи сады», Анастасия Грибко, г. Новосибирск

ТОП-20

Катерина Ромм

Аллегра Геллер

Юлия Махмудова

Елена Артюшкина

Евгения Кинер

Юлия Кожина

Марина Тихонова

Галина Шевченко

Вера Перцева

Елизавета Авдеенко

Елизавета Аристова

Раскина Дарья

Алена Дрюпина

Яна Смородина (г. Пермь),

Гузель Пластинина (г. Набережные Челны)

Анна Самарина

Алексей Жуков (г. Силакрогс, Латвия)

Вячеслав Айканов

Марина Васильева (г. Новосибирск)

Римма Кульгильдина (г. Москва)

Катерина Ромм

Духи

Стоит тебе толкнуть тяжёлую дверь Венского университета, как ветер бросает в лицо горсть пожухлых листьев. Такой декабрь: промозглый, дождливый; снег выпадает через пять дней на шестой и тут же опасливо жмётся к обочинам. Темнеет рано, а люди заворачиваются в плащи и пальто всех оттенков серого, словно зимой им запрещают носить яркие вещи.

И всё же в декабре тебе здесь особенно хорошо. Уютно и безопасно, как будто ты игрушка, подвешенная на ёлку, – стеклянная и хрупкая, не боишься соскользнуть в ватный сугроб. Ты знаешь: золотые нити гирлянд, поймавшие город в крепкие сети, не дадут тебе упасть, а запахи рождественских рынков не позволят забыть, что ты далеко от дома и прежней жизни. На венских рынках разливают глювайн, жарят тирольский грёстль из картошки с беконом и продают душистое мыло, домашний мёд и милые безделушки. Идиллия.

Двери университета закрываются за твоей спиной. Рабочий день закончен – наступает рабочий вечер. Ты спускаешься по лестнице; отполированный камень мягко ложится под ноги. Сегодня у тебя два клиента, и первая встреча назначена у ратуши. Это за углом, и ты идёшь неспешно, впитывая в себя рождественские краски.

Рубиновый, золотой, сапфировый – благородные цвета твоего венского Рождества. Оттенками красного подсвечены деревья в парке. Золотом переливается здание ратуши с пятью ажурными башенками, палаточки рождественского рынка и гирлянды. Огромная ель, тоже вся в огоньках, распушилась в центральном проходе. А над ней – небо, глубокая синева с лазурными всполохами. Ты едва не поскальзываешься на заледеневшей дорожке, засмотревшись вверх.

Покупаешь ароматный апельсиновый пунш и удаляешься от толпы под дырявый полог голых парковых деревьев; сжимаешь чашку крепко, чтобы не расплескать. Вынимаешь из куртки телефон и перечитываешь историю Галины. Готовишься к встрече.

Свёкор Галины, Григорий, умер этим летом. Жизнь длиной в девяносто три года… Неужели можно что-то не успеть за такой срок? Ты проглядываешь сообщение и строишь догадки, почему дух Григория задержался на этой земле и теперь является родственникам. Если Галина, конечно, не врёт, – хотя сообщение кажется искренним. За годы практики ты научилась видеть ложь между строк.

На улице морозно, но тебя греет мысль, что сегодня, если повезёт, ещё две души смогут донести до близких свои послания. И тогда они двинутся дальше… что бы это ни означало. Ты не веришь в рай, не веришь в реинкарнацию. Однако точно знаешь, что с каждой освободившейся душой мир становится счастливее.

– Мария, это вы? – дрожащий голос за спиной.

Ты оборачиваешься. Галине за пятьдесят, она закутана в ослепительно яркий павлопосадский платок поверх чёрного пуховика до пят. Пока ты рассматриваешь клиентку, она крестится и неслышно шевелит губами, не отрывая от тебя взволнованного взгляда.

– Отпевали? – предполагаешь ты. Галина сначала теряется, но быстро соображает, о чём речь. Глаза лихорадочно блестят в свете гирлянд.

– Всё делали! Службу заказывали. Да и теперь: свечки ставим, молимся, поди, пять раз на дню… А то проснёшься в страхе – и он стоит! Как тут не помолиться, после такого-то? Ой, грех…

– Да какой там грех. Сейчас всё узнаем.

Тебе уже не терпится.

Вы с Галиной пристраиваетесь на скамейке в стороне от рождественской суматохи. В парке сейчас тихо, а главное – пусто, потому что ты по опыту знаешь: неудобных вопросов от прохожих лучше избегать. Скамейка покрыта хрупкой корочкой льда. Ноги в джинсах тут же коченеют, и ты немного завидуешь нелепому пуховику женщины. Вынимаешь из сумки карандаш и блокнот с отрывными листочками. Галина прижимает руки к щекам. Переживает…

Ты фокусируешься на её лице, стараясь заглянуть как можно дальше. Глаза – зеркало души. У Галины глаза мелкие, как мартовские лужицы, и ты быстро нащупываешь дно. Это первое время тебе было трудно, а сейчас кажется, что нет ничего естественней.

Звуки глохнут, картинка смазывается, и ты ничего больше не чувствуешь.

В тебе рождаются слова. До сих пор неизвестно, откуда они берутся: буква за буквой, слова появляются, как будто кто-то выжигает их у тебя на сетчатке. Озябшая рука слепо выводит закорючки. Ты можешь писать на любом языке – это совершенно неважно, ведь это не твои слова. И почерк тоже не твой.

Карандаш строчит по бумаге…

Ты блуждаешь в кривом лабиринте чужого сознания, тыкаешься в закрытые двери. А потом – р-раз! – и лабиринт выплёвывает тебя в небо над Веной. Смотришь с высоты на ажурное хитросплетение ветвей, под которым вы укрылись с Галиной. Твоё тело всё ещё там, но сейчас оно – его руки, его глаза – тебе не принадлежит. Это ничего… Страшно только в первый раз. А потом разве что любопытно – и немного грустно, конечно. Таковы издержки ремесла.

Когда ты приходишь в себя, Галина плачет, уткнувшись в платок. Верующие женщины всегда бурно реагируют; это подростков нынче ничем не удивить. Ты смотришь на исчёрканный лист. Дух Григория негодует, щедро сдабривая послание восклицательными знаками: «…окрестили Димитрием, я Гришей стал уже после… путаница в бумагах!!!..»

– Отпели мы не того, значится… – шепчет Галина. Видно, что ей хочется дотронуться до письма покойника, но страшно.

– Возьмите, – ты вырываешь листок из блокнота. – Вам ничего не будет, правда. Я же не ведьма какая-нибудь.

– Да вы что, милая, вы ангел! И такая молоденькая… Да у вас дар, настоящий дар, вот так разговаривать с умершими! – причитает Галина.

– Я вовсе не разговариваю…

– Всё равно, дай вам бог здоровья, – Галина торопливо прячет послание в сумочку и суёт тебе деньги в бумажном конверте с котиком. Пожимает твои ледяные руки и прощается.

Когда мы понимаем, что жизнь конечна, она сразу становится более значимой.

Ты улыбаешься.

Миновав парк, выходишь на кольцо. На другой стороне бульвара приветливо пузырится огнями театр, но ты идёшь дальше – мимо здания парламента, на площадь Героев. Оливер Бернер сказал, что будет ждать тебя у статуи «мужика на коне»: вероятно, он имел в виду скульптуру принца Савойского. За последний год Бернер обращался к тебе уже дважды; духи так и липнут к нему, и не всегда то, что они хотят передать, – это слова благодарности.

– До смерти заледенеешь, пока вас дождёшься, Мария! Оцените каламбур, – Бернер говорит на местном диалекте и то тянет, то проглатывает слова, будто специально усложняет тебе задачу. С ним неприятно иметь дело, но зато он щедро доплачивает за свой противный характер. – Ваш парфюм чую за километр, а вы, я смотрю, не торопитесь.

Снова читаешь между строк: Бернер взвинчен, но ему нравятся твои духи, иначе бы он их не упомянул.

– Кто на этот раз? – спрашиваешь ты.

– Нужно, чтобы вы кое-кого нашли для меня, Мария.

Мужчина прячет глаза, приглаживает седые виски, медлит… Необычно. Наверное, конкурент по бизнесу? Или любовница, как в прошлый раз?

Но он тебя удивляет.

– Мой пёс, – бросает Бернер и искоса следит за твоей реакцией. – Мой… Арчи.

У тебя сжимается сердце.

– Я… нет, я не могу…

Бернер хмурится и трёт лоб, словно надеется согнать с него росчерки морщин.

– Деньги не проблема!

– Дело не в деньгах. Просто… вы же знаете, как я работаю…

Он молчит. Ты глубоко вдыхаешь и готовишься прыгать в пучину. Боишься, что тебя утянет на дно, но не можешь иначе.

– Собаки не умеют говорить, господин Бернер.

И тогда он понимает. Наверняка жалеет, что не подумал об этом раньше и позволил себе надеяться. Его глаза гаснут, и тебе кажется, будто все гирлянды на площади погасли разом.

– Вы не сможете записать, – бормочет мужчина. – Вот проклятие!

– Мы не можем их вернуть, даже на мгновение… Нет такого способа. Мне очень жаль…

– Жаль?! Да что вы понимаете! Это всё не то, это… – Бернер морщится, отворачивается и утирает нос. Не договаривает.

Хотя он об этом не просил, ты провожаешь его до метро и смотришь, как сутулая спина теряется в толпе. Его скорбь заразительна. Опасна, ядовита!

Ты заставляешь себя отвернуться, перестать искать выбеленные временем виски поверх тёмных курток – и упираешься взглядом в церковь Миноритов. Типичная для Вены готическая церковь, её ещё называют «Марии в снегах». Какое счастье, что сегодня снега здесь нет. Это самое ценное в венской зиме.

Тебя трясёт, и нужно присесть или хотя бы облокотиться о столб, чтобы не упасть. В голове всплывает брошенное Бернером в сердцах: «Проклятие». В самом деле, твой дар – не что иное, как проклятие. Иначе почему ты не можешь отдать духам своё зрение, свой голос, всю себя? Почему в твоём распоряжении лишь жалкие буквы и сухие строчки?! Чёртов летописец потустороннего мира!

Сжимаешь зубы так, что ломит челюсть. С трудом попадая дрожащими пальцами по экрану, открываешь в телефоне папку. Папка запаролена, и ты долго ищешь в сумке кошелёк, а в нём – бумажку с тридцатизначным кодом. Запрятала, как кощееву смерть. Терапевт сказал, что так будет лучше.

В папке – фотографии. Впиваешься глазами в смазанные любительские снимки, листаешь судорожно и быстро. Ты помнишь всё, словно это было вчера. Жаль, что память, в отличие от папки, нельзя запаролить или повесить на неё швейцарский замок, выкинув ключ. В груди колет и режет, но ты терпишь и листаешь дальше: первый смех, первый зуб, первое путешествие… А вот и чёрная дыра детской могилы среди бесчувственных, холодных сугробов за тысячи километров отсюда. Казалось, хищный чёрный крест воткнули прямо в твоё сердце. И снова.

И снова.

В прошлой жизни ты распечатывала эти фотографии и развешивала их на стенах. От тебя отвернулись все: и редкие друзья, и коллеги; так бывает, когда ненавидишь сам себя. Именно тогда, замкнувшись в глухом одиночестве, ты и начала видеть буквы и складывать их в слова. Буквы загорались в тебе внезапно – вспыхивали, будто салют в новогоднюю ночь, и немедленно просились на бумагу. Своё первое послание ты записала на оборотной стороне одной из фотографий сына.

Ты думала, что сходишь с ума, пока пожилая австрийка с таким же «даром» не нашла тебя на форуме и не пригласила в Вену. Верена подтянула твой немецкий вместе с навыками выживания. Рассказала, как работать с духами так, чтобы не хотелось стать одним из них.

Призраки приходят к людям по ночам, отражаются в зеркалах. Возвращаются к любимым, чтобы утешить, простить, извиниться. Заявляются даже к мимолётным знакомым. И ты записываешь за ними – но как быть с теми, кто не может сказать?..

Ты не простилась с собственным ребёнком.

Проклятие!..

Выдыхаешь, и телефон падает из рук. Ударяется о мягкое джинсовое колено, летит в кипу листьев, замолкает. Погасший экран отражает золото гирлянд.

– Зачем вы так с техникой? – знакомый голос тянет гласные, и чёрный рукав пальто ныряет тебе под ноги, прежде чем ты успеваешь вытереть лицо.

Бернер хмурится, протягивая почивший телефон вместе с гладкой купюрой.

– За что?.. – бормочешь ты. Голос хриплый, дрожит на ветру, разбивается о холодную мостовую.

– Забыл, что не заплатил. Да-да, Мария, я заказал услугу, потратил ваше время. Вы не виноваты в том, что сегодня не выгорело. Берите уже! – не особенно церемонясь, он тычет тебе деньгами прямо в бок.

Вы снова идёте к метро, снова вместе. Бернер всё видит, но молчит. Лишь когда ты уже думаешь, что сейчас вы расстанетесь, – он шагнёт на эскалатор, а ты вернёшься на залитые рождественским золотом улицы, – мужчина хлопает тебя по плечу.

– Вы тоже кого-то потеряли, Мария? – бросает Бернер.

Едва устояв на месте, поднимаешь глаза. У Бернера глубокий взгляд – хищный, умный, одинокий. Никаких приведений вокруг него на этот раз. Ни души.

Киваешь и шепчешь:

– Котёнка…

Спотыкаешься, жалея, что под рукой больше нет горячей чашки с пуншем. Слова просятся наружу и царапают горло:

– Котёнка не хотите взять, господин Бернер? У моих соседей родились на прошлой неделе.

– Что за чушь, Мария?

Он ворчит, ещё не готовый признать, что твоя идея – первая капля утешения в бочке забродившей печали. Но ты-то знаешь: всё проходит, даже самая тёмная снежная ночь. Главное – сделать маленький шаг, а за ним ещё один и ещё. Главное – не молчать, не давить в себе, не стоять столбом посреди пустыни одиночества.

Когда духи приходят к тебе и оставляют свои послания, они чаще всего жалеют о несделанном и невысказанном.

– Только если вы тоже возьмёте себе кота, Мария.

Кота… Почему бы и нет? Пришло время сделать следующий шаг – и вот уже Бернер полушутя выдумывает дурацкие клички для ваших питомцев. Не такой уж он и противный всё-таки.

Ты едешь домой, накинув капюшон и прислонившись к холодному стеклу. Пытаешься читать книгу, но то и дело проваливаешься в сон. Двери трамвая хрустят за спиной, и мимо тебя снуют люди. Они приносят с собой запах улицы с привкусом сырости и рождественской выпечки. Женский голос дружелюбно перечисляет остановки: Санкт Маркс, Молиторгассе… Ты не слушаешь.

Просыпаешься, когда объявляют станцию метро, и вздрагиваешь, ощущая рядом с собой чужое присутствие. Пока ты спала, к тебе подсел мужчина. На шее – ярко-красный шарф, совсем не подходящий к синему пальто. Мужчина занимает много места: на коленях у него ребёнок в небесном комбинезоне, и ты поспешно отводишь взгляд. В такие дни, как этот, тебе больно видеть маленьких детей.

– Девушка, вы русская? – мужчина указывает на книгу на твоих коленях. – Простите, что я вас отвлекаю.

Он говорит очень хорошо, хоть и с акцентом. Из вежливости ты поворачиваешься к нему и ребёнку. Мальчик уставился на тебя во все глаза.

– Ваши духи такие вкусные. У них запах… – мужчина не может подобрать слово.

– Новогодний, – подсказываешь ты. Думаешь, не слишком ли сильно надушилась сегодня утром, раз все спрашивают.

– Максимилиан нюхал и сразу хотел сидеть на этом месте, – смеётся мужчина и поправляет шапочку на малыше.

Ты смотришь на ребёнка секунду, две, три и едва сдерживаешься, чтобы не коснуться разрумянившейся на морозе щёчки. Мужчина приглашает тебя куда-то – кажется, на рождественскую карусель, – ты рассеянно слушаешь, краснеешь и соглашаешься. Улыбаешься его милым русским шуткам. Даёшь номер телефона. Мужчина записывает одной рукой, пока его сын тянется к твоему лицу.

Синие глаза годовалого малыша – в центре твоего внимания. Почему они кажутся такими знакомыми? Проваливаешься всё дальше; у этих глаз вовсе нет дна. Звуки привычно глохнут, и картинка дрожит и смазывается. По привычке ты лезешь в сумку за карандашом и успеваешь подумать: «Как же так, как мне записать твои слова, если ты не можешь…». Но это лишнее.

Впервые ты всё понимаешь без слов:

Я тоже люблю тебя, мама.

Аллегра Геллер

Архитекторы пустоты

1

– Поверить не могу, Айвен! Ты зачем ее взял?!

Врываться к Айвену в кабинет было не слишком вежливо, но, если бы у него была важная встреча, секретарша с повадками Цербера наверняка бы сумела остановить Джейми – к тому же она, кажется, знала кунг-фу.

– И тебе добрый день! – ответил Айвен, многозначительно показывая на стул напротив своего стола. Джейми еще секунду потоптался на месте, а потом выдохнул и сел. Он умел держать себя в руках, но некоторые решения Айвена выводили его из равновесия. Они с Джейми дружили с институтско-разгильдяйских времен, а последние несколько лет Джейми работал в компании Айвена на проектах по освоению космоса. – О ком речь?

Джейми провел рукой по волосам – оказалось, он взмок, пока добирался до кабинета.

– Анна. Анна Лейтман.

Айвен кивнул.

– Я против.

Айвен снова кивнул, предлагая Джейми продолжить.

– Во-первых, я не уверен в ней как в профессионале. Мне нужны рабочие лошади, а не студенты, которых придется воспитывать. Пусть хотя бы закончит учебу, – начал Джейми.

– Слабый довод. Еще, – Айвен откинулся в кресле. Глаза у него были светло-голубые, как тонкий лед – с таким нужно быть осторожным, чтобы не провалиться.

– Во-вторых, она может расстроить динамику команды. Она не умеет общаться, идти на компромиссы. Ты видел, как она защищала курсовую работу?

Айвен кивнул. Джейми хотел продолжить, но его озарило.

– Ты… видел, как она защищала курсовую работу, – утвердительно сказал Джейми. Айвена, как спонсора университетских грантов, регулярно приглашали на защиту курсовых. Видимо, позавчера он участвовал в защите по конференц-связи, потому что в зале Джейми его не заметил. – И что?

На стол запрыгнул солнечный зайчик. Айвен проследил, как он пробежался до потолка и исчез, а потом ответил:

– И я решил, что стоит ее попробовать.

Джейми вздохнул. Айвен был хорошим программистом и отличным руководителем – может, даже отменным, но в архитектуре он точно не разбирался.

– Давай я тебе объясню, – Джейми достал из портфеля планшет и положил перед Айвеном. – Это проект Хартабили – показываю, потому что у них с Анной было одно и то же задание.

На экране появилось изображение высотного здания: нижний этаж был оформлен арками, дальше начинались балконы с пышной зеленой растительностью, а верхняя часть здания была выполнена из мелких стеклянных панелей, которые создавали эффект мозаики.

– А это проект Анны, – высотку сменило здание обтекаемой формы, больше похожее на свернувшееся клубочком чудесное существо. С одной стороны бок здания был гладким и блестящим – там стояли солнечные панели, с другой стороны под углом размещались шпили, похожие на известняковые сталактиты.

– А-а-а, те самые наросты, – обрадовался Айвен.

– Да, те самые наросты, назначение которых Анна комиссии так и не пояснила. Космос требует инженерной фантазии, конечно, но еще он требует профессионализма и функциональности. Простоты. А не вот этих вот фантастических наростов.

Айвен водил по экрану, рассматривая изображение здания, увеличивая отдельные элементы. У Джейми закралось неприятное подозрение, что он не слушал.

– Но ведь красиво же получается, – пробубнил Айвен, поднял голову и посмотрел на Джейми своими льдистыми глазами. – Интересно рассматривать.

В таком настроении с Айвеном спорить было бесполезно: он уже принял решение, руководствуясь собственным чутьем, которое в свое время помогло ему построить гигантскую и очень прибыльную компанию. Джейми почувствовал, как напряжение спадает.

– Я все понял, – сказал он, растекаясь в кресле. – Но это детский сад, Айвен.

– Ага, – ухмыльнулся Айвен. – Давай теперь я тебе объясню. Кофе хочешь?

Джейми кивнул. Смирившись с тем, что Анна будет работать в его команде, он уже прикидывал, с кем в пару ее поставить на тестовый проект. Может быть, с Ивом, тихоней-робототехником из Алжира…

В кабинет вплыла секретарша с милой улыбкой и двумя чашками кофе. Айвен подхватил чашку, обошел стол и прислонился к стене напротив Джейми, глядя в окно за его спиной. Джейми закинул в кофе два кубика сахара и принялся размешивать. Ложечка царапала дно, и кружка звенела, как тибетская поющая чаша.

– Если бы год назад кто-то сказал, что для создания первой космической колонии не придется тащить тонны металла с Земли, ты бы не поверил.

– Не надо рассказывать мне общеизвестные вещи, Айвен, – Джейми передернул плечами и сделал глоток. – Ай-ф-ф-ф-ш-ш… – кофе оказался обжигающе горячим.

– Серьезно, Джейми, послушай. У нас есть роботы, которые могут создавать сверхпрочный материал из пустоты и растить объекты любой формы в невесомости. В пустоте можно сделать все что угодно, но мы не знаем, какую задачу им поручить. До этого инженеры создавали многофункциональные коробочки, настолько маленькие, насколько это было возможно, чтобы поднять их в воздух и прорваться через атмосферу. Теперь нам придется учиться думать иначе. Строить пространства. Космические города.

– Я знаю, – Джейми осторожно попробовал сделать новый глоток – на этот раз обошлось без телесных повреждений.

Айвен тоже отпил из своей кружки. Между высотками пролетело воздушное такси, и очередной солнечный зайчик пробежался по столу и исчез, утонув в кружке Джейми.

– Тебе нужны профессионалы. Анна совсем молодая – но ты же не собираешься закончить все на одной станции? Фактически вы с птенцами создаете новую школу, потом будете преподавать в университетах, – Айвен, прищурившись, посмотрел на Джейми – этот взгляд делал его похожим на зверька вроде лисицы. – Название специальности, кстати, придумай. Космические архитекторы?..

– Звучит не очень, – не поддался на провокацию Джейми.

Айвен снова перевел взгляд вдаль, туда, где в золотистой дымке сияли стеклянные небоскребы, отражавшие небо:

– Кристаллы растут слишком медленно, друг. Даже если я смогу усовершенствовать эту технологию – не думаю, что мы с тобой доживем до создания чего-то вроде «Балансира»[1]1
  Древнейшая космическая станция из вселенной «Звездных войн».


[Закрыть]. Чтобы с полной отдачей заниматься проектом, результатов которого никогда не увидишь, нужно иметь особый склад характера. Мозгов, если хочешь, – сказал он, постучав по голове. – Поэтому девочка, которая на вопросы преподавателей отвечает «это часть моей концепции», – то, что нужно. Она держит все в голове.

«Все-таки Айвен умеет уговаривать, – в очередной раз подумал Джейми. – Что-то есть в этом парне из холодной России… Стоит – длинный, в белых брюках и синей рубашке, белый свитер накинут на плечи – ни дать ни взять, вырезка из журнала про Америку 1980-х. И так проникновенно говорит, как будто смотрит не на залитый светом современный город-миллионник, а куда-то за его пределы. В пустоту».

– Я готов довериться твоему чутью, Айвен. Но у меня серьезные сомнения. Мне нужна настоящая команда, а не десяток гениев, не способных работать вместе.

– Джейми, я тебя как облупленного знаю, – Айвен отлепился от стены и вернулся за стол напротив Джейми. – Ты уже придумал, чем Анну занять. Более того, даю тебе карт-бланш: если через девять месяцев ты захочешь ее уволить – уволишь.

– Почему девять месяцев? – удивился Джейми.

– Это февраль. У тебя в феврале день рождения. Должен же я сделать тебе какой-нибудь подарок?

2

Катастрофа разразилась в сентябре.

Джейми сидел за рабочим столом, когда в его кабинет влетел Хартабили и заявил:

– Шеф, я сдаюсь. Либо я, либо Анна. Выбирайте.

Вспомнив, как он сам ворвался в кабинет Айвена с разговором про Анну, Джейми внутренне усмехнулся и жестом предложил Хартабили присесть. Видимо, жест у него вышел не таким понятным, как у Айвена, потому что юноша заметался по кабинету, как подопытный хомяк по клетке.

– Она критикует каждый мой шаг и ничего не может нормально объяснить. Если бы ее критика была хоть немного аргументирована!

– О чем речь сегодня? – спросил Джейми, стараясь, чтобы его голос звучал максимально спокойно. Члены команды, созданной Айвеном, доверяли ему безраздельно. Сам Джейми не был ни гениальным архитектором, ни биомехаником, ни инженером – хотя без технического образования ему, конечно, пришлось бы туго, – зато он умел объединять людей. В этот раз работа давалась ему нелегко, и Джейми знал, что должен прыгнуть выше головы: ему предстояло создать команду, которая сумеет не только спроектировать космическую колонию, но разработать логику создания таких объектов.

– Конструктив складских пространств, – фыркнул Хартабили. В его гарвардском произношении вдруг прорезался восточный акцент. – Сначала все было нормально: проработали остов, посмотрели разные варианты материалов, поговорили с прочнистами. Получилось неплохо. И вдруг Анна рисует поверх линию. Потом еще одну – и заявляет, что нужно изменить конфигурацию стены. Полностью. Когда я ей объясняю, что придется переносить систему вентиляции – она опускает голову вниз и говорит: «Ну и пусть». Я говорю, что это лишние 20 сантиметров, которые могут вылиться в месяцы работы. Она отвечает: «Так будет лучше». И на этом разговор заканчивается.

Джейми постучал карандашом по столу и спросил:

– А тебе не понятно, почему она так делает?

Хартабили остановился и с удивлением посмотрел на него:

– А вам понятно, шеф?

– Ты с ней работаешь плотнее, поэтому мне хотелось услышать твое мнение, Хусам, – Джейми потер рукой затекшую шею и еще раз показал на стул. – Садись уже.

Хартабили опустился на краешек стула с осторожностью акробата, выходящего на канат, и продолжил озадаченно наблюдать за Джейми.

– Серьезно, Хусам, ты же не считаешь, что Анна делает это тебе назло?

– Нет, – Хартабили интенсивно покачал головой, потом нервно поддернул выше закатанные рукава рубашки. Похоже, его несдержанность отчасти объяснялась усталостью – они работали во всех направлениях сразу, пытаясь нащупать ключевые ограничения будущей конструкции.

– Мне кажется, у Анны есть некий паттерн. Логика, которой она руководствуется. Я просто никак не могу понять, что это за логика, – продолжил Джейми.

– Возможно. Если бы она могла объяснить…

Джейми снял очки, откинулся в кресле и закинул руки за голову. В его кабинете не было окон, и неизменный электрический свет порядком раздражал, к тому же одна из потолочных ламп начинала жужжать к концу дня.

– Тебя никогда не удивляло, что в большинстве фантастических книжек пришельцы ведут себя как люди? Говорят, любят, убивают – все их действия понятны. Вон, в «Звездных войнах» – всеобщее взаимопонимание, хотя каких только зверушек Лукас не напридумывал… А ведь мы не должны их понимать.

Хартабили усмехнулся:

– Думаете, Анна – шпион-пришелец? – он немножко расслабился, зажим в плечах исчез, дыхание стало более ровным. Голос Джейми и его спокойная манера общения на равных делала свое дело.

– Думаю, к ней можно так относиться. А если удастся понять причинно-следственную связь, то ее навыки можно использовать для своих целей. Помнишь, как здорово у нее получилось со сцепкой медблоков в пространстве?

– Да. Хотя Иву тоже было непросто с ней работать, – кивнул Хартабили.

– Я знаю, – ответил Джейми. Он подался вперед, облокотился на стол и, оказавшись в полуметре от Хартабили, посмотрел ему в глаза. – Но он не вваливался ко мне в кабинет со словами «я сдался».

Хартабили как будто ударили под дых: дыхание сбилось, и он инстинктивно прижал руку к животу.

– Я ценю тебя как профессионала, Хусам, – продолжил Джейми, не давая Хартабили отвести взгляд и очухаться. – И, возможно, Анна для моей команды не подходит. Но если ты действительно думаешь, что я буду играть в ультиматумы – ты ошибся дверью. Выход правее. Понял?

Хартабили смотрел на Джейми, как завороженный, его глаза были широко распахнуты. Он медленно кивнул.

– А теперь марш домой. Отсыпаться. И завтра ты расскажешь мне свою теорию, почему Анна предлагала переделать стену. Давай дуй отсюда, – Джейми добродушно помахал рукой. – С Анной я переговорю.

Хартабили встал и попятился к двери, как будто боялся поворачиваться к шефу спиной, невнятно попрощался и вышел, аккуратно прикрыв дверь.

– Детский сад, – пробурчал Джейми, надевая пиджак. – Двадцать пять лет – чертовы малолетки…

Анна, как он и ожидал, была на крыше. В этом не было ничего необычного: Джейми сам предложил членам своей команды завести привычку «проветривать мозги», когда поиски решения заходили в тупик или когда после напряженной работы необходимо было переключиться. Сначала увлеченных ребят приходилось выгонять на крышу насильно. Джейми вообще чувствовал себя больше родителем, чем начальником, потому что учил смотреть иначе, не сдаваться, переживать неудачи, общаться и работать в связке, а еще напоминал, что стоит сходить пообедать. Большую часть времени эта работа ему нравилась, но душеспасительные беседы он не любил.

Анна сидела на клетчатом пледе, которые хранились на крыше для целей спонтанных визитов. В нескольких метрах справа блестели темные стекла солнечных панелей, которые обеспечивали электроснабжение здания. Несмотря на прохладный для этой части света сентябрь, на крыше было еще тепло.

Джейми прокашлялся – Анна повернулась к нему. У нее были короткие светлые волосы и большие глаза с опущенными вниз внешними уголками, как будто ей всегда было немного грустно.

– Привет, – сказал Джейми. – Я хочу с тобой поговорить о конфликте с Хартабили.

– Привет, – откликнулась Анна, не глядя на Джейми. – Я не хотела его обидеть. Я должна извиниться, но я боялась, что он не поймет.

– Хм, – Джейми не хотелось нависать над ней, но садиться на плед тоже не стоило – слишком близко, и Анна может воспринять это как вторжение в личное пространство. По итогам раздумий Джейми приземлился на ящик, в котором хранились пледы, а потом, устраиваясь, подтянул одну ногу под себя. – Трудно понять, если ты не объясняешь.

Анна передернула плечами и снова вздохнула.

– Хартабили сказал, что его решение лучше, потому что экономит двадцать сантиметров вентиляционной трубы. Можешь объяснить мне, почему ты считаешь, что твое предложение лучше?

Анна продолжала смотреть вперед, но Джейми заметил, как она сделала короткое движение челюсти – как будто изнутри прикусила губу.

«О-па, – подумал Джейми. – Оказывается, она знает ответ, но не хочет говорить… это уже интересно».

– Не могу подобрать слова, – соврала Анна.

На западе в желто-розовом сиянии неба разгоралась Венера. Где-то рядом, невидимый за высотками, пролетел вертолет. Звук его лопастей, отражавшийся от поверхности зданий, казался Джейми раздраженным бурчанием.

– Ну и ладно, – сказал Джейми, отклоняясь к стене, и посмотрел наверх, туда, где небо неотвратимо темнело, становилось по-настоящему безграничным. – Если честно, я слишком устал сегодня, чтобы разбираться с этим. Давайте поговорим позже. Может быть, у тебя найдутся слова. И у Хартабили тоже.