Текст книги "Кубок Брэдбери-2021"

Рядом что-то брякнулось. «Перо феникса».

– Ваше вознаграждение, – сказал красивый ровный голос – в нем было совсем мало от Пацана.

Максим взглянул вверх, на тонкую двухметровую фигуру с серебристыми волосами, развевающимися, словно хвост коралловой рыбки. Настоящая Королева.

– «Появляется, когда это необходимо, когда есть угроза роду», – усмехнулся он, сплевывая песок, налипший на губы. – Удобно, – опираясь на винтовку, с трудом встал. – Планируешь искать северный бункер? Тебе понадобятся информация, транспорт, деньги.

Королева помолчала.

– Что вы потребуете взамен?

– Помощи Земле. Я же снайпер сопротивления.

– Разве вы не бывший?

– Бывших в таком деле не бывает. Мое «Перо» и твоя… – Максим выпучил глаза и пошевелил растопыренными пальцами, – зададут жару варноидским тварям.

– Это будет выгодное дело? – огромные космические глаза посмотрели прямо на Максима. Красивый, чертяка… то есть мадам…

Максим прочистил горло, впервые за много лет чувствуя, как горят щеки.

– Скажем так… каждый из нас сделает доброе дело, – он сделал шаг навстречу. – По рукам?

* * *

У рыб-удильщиков (angler) наблюдается ярко выраженный половой диморфизм: самки в десятки раз больше самцов, и только они имеют «удочку». Найдя самку, самцы впиваются в нее зубами и врастают, через некоторое время превращаясь в небольшие придатки, производящие сперму. Если самцы долгое время не могут найти самку, один из них вырастает в десятки раз, у него увеличиваются зубы и появляется «удочка». Он превращается в самку.

Вера Перцева

Нейдёт весна

– Шёл бы ты отсюда, Колясик!

Дверь захлопнулась, и по деревенской улице зашагал паренёк. Звали его на самом деле, конечно, не Колясиком, но звучное имя, данное ему при рождении, шло пареньку намного меньше неказистого прозвища. По общему убеждению деревенских, Колясик был юношей невзрачным, и сам он вполне разделял это мнение. Щуплый, невысокий, лицом заурядный, начисто лишённый талантов и склонностей, да к тому же и в обращении натуральный дичок.

Колясика не обижали, но и не привечали. Сейчас вот ребята из класса собрались веснянки учить, а Колясик не ко двору пришёлся. Потопал парень домой дожидаться праздника.

А ждать и правда было что. Очень уж нравилось Колясику Масленицу справлять. Затеряться в пёстрой толпе, налопаться ноздристых блинцов, наслаждаться песнями, хороводами да старинными преданиями.

На проводы зимы старожилы любили рассказывать одну и ту же историю: дескать, приходит весна в деревню не сама по себе, весне люди помогают. Селится она в сердце самой прекрасной девицы, и, если она чиста душой, согревает своим добром и лаской окружающих – тогда и весна настаёт, оттаивает скованный стужей мир, пробуждается в земле новая жизнь.

Да только и зима отступать не желает. На стыке времён оборачивается зима белой ведьмой и девицу-весну пленит, морозит, мучает – со свету хочет изжить. Не по нраву зиме ни тепло, ни любовь, ни ростки новой жизни.

Зиму, говорят, одолеть непросто. Надобно сильным быть, ловким, отчаянным – в глаза холодной смерти заглянуть и не убояться.

Никто, конечно, в эти сказки давно не верил, да уж повелось так испокон: песни призывные для Весны петь; девкам наряжаться – выбирай, мол, Весна, к кому нынче прийти; парням в удали состязаться – бойся, зима, вон у нас сколько добрых молодцев.

Ни в жизнь бы не сумел сказать Колясик, как любил, когда деревенские бабы запевали долгие масленичные песни, а девчонки, сменив привычные джинсы на нарядные вышиванки, водили хороводы. Более же всего Колясику нравилось, что он мог без утайки смотреть на одну из этих девчонок, на Любашу.

Любаша была первая красавица на деревне. Все парни на неё заглядывались. Колясика Любаша, понятное дело, не замечала. О существовании его она, конечно, знала, всё ж таки в одном классе учились, но обращала на него внимания не больше, чем на какого-нибудь комара, а с комаром не то что здороваться, на него и глядеть не нужно.

Дошёл Колясик до дома, куртку скинул и только хотел ботинки снять, как в дверь постучали.

– Соседка, – подумал парень и привычным движением распахнул дверь. Даже если бы деревенский голова Егор Карпыч вдруг хлопнул Колясика по плечу и назвал сынком… Да что там Егор Карпыч! Даже если бы хромая бабушка Колясика вдруг отбросила костыль и пустилась в дикую плясовую, он и вполовину бы так не удивился! На пороге стояла румяная, невыразимо прекрасная Любаша и смотрела в упор на Колясика своими ясными глазами.

– Ну… Здравствуй, Колясик. Идём со мной, – только и сказала девушка.

Колясик шагал по деревне, и по левую руку от него шла Любаша. Одуревший от нежданного чуда, он всё не мог понять, радоваться ему или нет.

О Любаше Колясик и не мечтал. Даже сны про неё себе глядеть запретил. Девушка была из другой жизни, и Колясику привычно было смотреть её как кино по телевизору, где, как водится, всё ярче, чем в настоящей жизни. Холёная, всеми любимая, сияла она, словно солнышко весной, и поглядывал на неё Колясик лишь украдкой, чтобы ненароком не ослепнуть.

Колясик был человек простой и любил, чтобы всё было как положено, по заведённому порядку. Так, например, он свято верил, что хлеб нужно сеять, когда лопаются у берёзы серёжки. Что блин на масленицу должен быть тонкий. Что плетью обуха не перешибёшь. В этом Колясик был уверен так же, как и в том, что за зимой следует весна. Потому-то от появления Любаши Колясику прямо не по себе стало. Это как в путь отправиться, на дорожку не посидев. Только страшнее.

– Гляди ж ты! И правда привела! – смешливо воскликнул статный парень. Мирон. Видным он был, по нему все девчонки в деревне сохли. С ним ещё Евсей – школьный умник, и Инна – Любашина всегдашняя подружка. Известная компания. При них ещё Машенька, сестрёнка Любаши. Скромная до невозможности, ходила она за сестрицей хвостиком, потому как своих подружек не имела.

– Говорила же, приведу! – с вызовом ответила красавица. Парни загоготали.

– Пошли уже! Мне выступать скоро, – Любаша подхватила Колясика под локоть и потащила к площади.

Ничего-то Колясика не радовало. Холод стоял не по-весеннему жуткий. Бабы на морозе петь отказались, потому решено было взять с клуба колонки. Дурно заорала старая запись, девчонки хоровод всё только для галочки пробежали. Любаша Колясику так глазки строила, что даже с ритма сбилась. Блины и те нынче не вышли.

– Валил бы ты отсюда, мормыш, – буркнул вдруг Мирон. Любашины проделки, видать, даром не прошли.

– Меня Любаша позвала, – сказал Колясик.

– Тупой ты, что ли? На слабо я её взял. На спор она тебя позвала.

На спор, значит…

Колясик насупился. Словам Мирона он почти не удивился, но нутро его ощутимо кольнуло обидой. Гордым Колясик не был, но какое-никакое достоинство имел.

– Меня Любаша позвала, – повторил Колясик. – Никуда я не пойду, пока она сама меня не отправит.

Колясик говорил редко и мало, поэтому слова его прозвучали, как ни странно, весомо.

Инна глуповато захихикала, Евсей на Колясика посмотрел снисходительно, но с интересом.

– Ну всё, мормыш, сам напросился, – злобно просипел Мирон и ухватил Колясика за грудки.

Машенька испуганно пискнула. Колясик зажмурился в ожидании расправы, вырваться из ручищ Мирона он при всём желании бы не смог.

– Мироша, оставь! – к ним подлетела раскрасневшаяся от мороза и танцев Любаша. Говорила она строго, но смотрела на Мирона с плохо скрываемой весёлостью.

Любаше по-женски льстило, какой эффект имела её шутка: один без её ведома отойти не смел, второй бесился от ревности. Мирон тем временем рук не разжимал, только хватку ослабил.

– Весна-то нонче нейдёт! – досадовал незнамо откуда выросший перед молодёжью мужичок. – Нейдёт, говорю, весна-то!

– Тебе чего, дед? – бросил Мирон. Дедом того назвать можно было с большой натяжкой, да и то только за седую копну.

– Обозлилась теперь зима-то, говорю! Не пускает девицу-весну к людям, держит в заточении, куражится! Не видать людям весны, не видать тепла, всё теперь уж кончится… Всё… Кончится… – дед страшно таращил глаза и, растопырив пальцы, шёл на Любашу.

– Сумасшедший! – понял Колясик.

Любаша в страхе отшатнулась.

– Ты ж пьянь поганая! – Мирон отпихнул Колясика и мощным толчком опрокинул жуткого мужика. Перепуганная Любаша ухватилась за руку Мирона и удалилась со всей своей свитой.

Колясик уходить не спешил.

– Весну-то, говорю, надо вызволять. Кабы нашёлся такой молодец, что Зиму одолеет… – осёкся седовласый мужик. Колясик взглянул ему в глаза и замер. На него пристально смотрел совершенно вменяемый человек.

В сказки Колясик не верил. В то, что сивый – больной, тоже. Опять обман? Явятся сейчас Мирон с Евсеем да начнут ржать. Станешь тут мнительным после всего, что за день случилось.

Ни Мирона, ни Евсея не было. Да и Любаша мужика взаправду испугалась. Это тебе не глазки делать.

– Дядь, встать-то сможешь? – Колясик помог мужику подняться и пошёл прочь. Только раз он оглянулся. Сивый стоял на прежнем месте и смотрел на Колясика. Паренёк отвернулся и прибавил ходу.

Домой! Пока ещё что-нибудь не приключилось.

– Э, мормыш! – из-за дома деревенского головы вынырнул Мирон.

Колясик предпочёл не услышать его.

– Ладно, как там тебя… Ковалёв! Притормози малёк. Дело есть, – Мирон как будто перешёл на дружелюбный тон. Колясик остановился, но головы не повернул.

– Мы тут это… Кататься, в общем, идём. У Карпыча сани есть. Ты с нами, так Любаша захотела. Через час на этом месте.

Колясик хмурился.

– Да не боись ты, не тронем, – хмыкнул Мирон. Колясик кивнул, и каждый пошёл своей дорогой.

Колясик хоть и не умник был, но и не дурак. С чего бы это вдруг Мирон c ним якшаться стал? Порешить его, поди, решил, да и всё.

Храбрецом Колясик себя не считал. Боялся он много чего. Что хлеб не уродится. Что бабушка заболеет. Перед Любашей до дурости робел. А вот Мирона с его затеями Колясик не боялся совсем. И ничего, что у Мирона кулак размером с его голову.

– Глупо! – Колясик вдруг рассердился на самого себя. – Кому что доказываю? Мирон-то ему башку пробьёт, с него станется. А кому от этого хуже?

Колясик уже почти принял верное решение, как вдруг представил себе Мирона. Этот вымышленный Мирон бессовестно смеялся над ним. Он обзывал Колясика трусом в самых гадких выражениях, и невидимые его дружки гоготали мерзкими голосами. А Любаша… Бесовски прекрасная Любаша, Любаша, которая заметила его впервые в жизни, глядела на него с невыносимой брезгливостью.

Через час Колясик пришёл в условленное место. Вскоре появился Мирон, за ним Евсей, Любаша, Инна и даже Машенька.

– Кажись, бить не будут, – заметил себе Колясик.

Колясик огляделся. Сани стояли тут же, перед воротами. Таких саней он ещё не видел: длинные, человек на десять, все в линялом красном бархате с позолотой. Сверху косматая шкура. Для согрева, видимо.

Колясик даже усмехнулся про себя:

«Карпыч-то… Достал же раритет!»

– Ковалёв! Чего уставился? Коней пора запрягать, девки мёрзнут! – Мирон был в странном возбуждении. – Давай, Ковалёв, давай! Мухой!

Колясик понял: Мирон пьян.

– Колясик, не ходи! – вдруг подала голосок Машенька.

– Где коней взять? – спокойно спросил Колясик.

– Где, где? В конюшне, ясен пень! Не морозить же скотину! – взбеленился Мирон.

– Ты, дорогой, не шуми, лучше покажи куда, – примирительно проговорил Евсей.

Мирон исчез за калиткой, Карпыч её отродясь не запирал. Колясик с Евсеем проследовали за ним.

Мирон знаком подозвал парней к окну конюшни.

– Смотри, короче. Вон тех надо, вороного и рыжего. Остальные не сдюжат, – давал Колясику инструкции Мирон.

– А это не…? – начал было Евсей, но Мирон взглядом заставил его умолкнуть.

– Сам-то чего не идёшь? Карпыча боишься? – Колясика озарила догадка: его решили подставить. Поймают как конокрада, и всего делов.

– Мне Карпыч сам ключ дал! А если тебе, мормыш, слабо, так вали, – прохрипел Мирон и достал из кармана увесистый ключ.

Колясик взглянул Мирону прямо в глаза, взял ключ и пошёл к двери.

Мирон вдруг затрясся от беззвучного смеха.

– А это не твоего отца кони? – с тревогой спросил Евсей. – Которые Борьку-алкаша отходили?

– Они! Они самые! Отец Карпычу предложил деревенских катать. Отца только слушают да меня, – загибался от смеха Мирон. – Они ж любого, кто подойдёт… Черти, не кони! Хана мормышу! И руки пачкать не надо…

Не в силах остановить хохот, Мирон истекал слезами, хлопал себя по бокам и сгибался пополам.

Евсей устремился было вслед за Колясиком, но Мирон удержал его.

Парень оглянулся. Он словно впервые увидел того, кого считал другом.

Колясик одолел замок и вошёл в конюшню. Вороной вскинул голову и шумно выпустил воздух из горячих ноздрей.

– Тш-ш. Я, брат, с миром пришёл.

– В морду тебе дать, чтоб угомонился? – Мирон насилу оттаскивал бьющегося в его руках Евсея.

Двери конюшни отворились. Колясик твёрдой рукой вёл за собой вороного с рыжим. Кони шагали безропотно, запряжены чин по чину.

– Ай да Колясик! – восхитился Евсей. – Как же ты с ними сладил?

– В живтовариществе летом работал. И не с такими управлялись, – с улыбкой ответил Колясик. Евсей задорно сверкнул глазами и побежал открывать ворота. На Мирона он не смотрел.

За воротами разыгрался спор.

– Маша, домой иди! – командовала Любаша.

– Я с вами хочу! – хныкала в ответ Машенька. На помощь Любаше пришёл Мирон:

– Не поняла, мелкая? – Мирон навис над девочкой. Машенька горько всхлипнула и была такова.

Cани мчали по просёлочной дороге. На козлах восседал Мирон. Колясик страшно себя за это ругал, но переспорить Мирона они с Евсеем были не в силах. Решили до драки не доводить.

«Может, и зря?» – подумалось Колясику.

Девчонки весело повизгивали и заливались громким смехом.

«Может, ещё и обойдётся», – успокаивал себя Колясик.

Вдруг среди деревьев мелькнул знакомый силуэт. Сивый!

«Всё… Кончится…» – вспомнилось Колясику. Или послышалось?!

Сани поехали неровно. Мирон гнал коней всё быстрее. Кони отдувались, хрипели от натуги, выгибая жилистые шеи дугой.

– Мироша, потише! – взмолилась испуганная Любаша. Сани набрали опасную скорость, девичий смех перешёл в крики ужаса. Мирон, словно бешеный, исступлённо хлестал коней, поливал их последними словами, грозил расправой. Мстил.

Кони несли по дороге, огибающей лесное озеро. Справа – крутой обрыв, слева – сосновый частокол.

– Разобьёмся! – заорал Евсей.

Колясик предпринял отчаянную попытку влезть на козлы и выхватить вожжи, но Мирон, словно опомнившись, резко и грубо потянул их на себя.

Обезумев от боли, вороной встал на дыбы, а рыжий дёрнул вперёд, вырвался и унёсся прочь. Дальний конец саней свесился с обрыва и, замерев на секунду, потянул за собой всё остальное. С чудовищным треском сани обрушились на покрытую льдом поверхность озера.

Колясик дико оглядывался как в дурном сне. Любаша что-то кричала, Инна была без сознания, по её лбу стекала тоненькая струйка крови. Во рту было солоно, что-то горячее капало с подбородка. В голове стоял назойливый шум, это мешало собраться.

– Лёд! Лёд трескается! – голос Евсея вывел Колясика из забытья.

– Идти можешь? – Колясик обратился к Любаше, и та слабо кивнула в ответ.

Колясик подставил девушке плечо и бережно помог выбраться из саней. Евсей вытащил Инну. Краем глаза Колясик увидел спину сбегающего Мирона.

– Уводи девчонок. Я за вороным и обратно! – воскликнул Колясик, когда они оказались на надёжном берегу. Евсей хотел было что-то сказать, но не сумел. Он коротко кивнул, поудобнее перехватил Инну и вместе с Любашей поспешил к пологому подъёму.

Вороной рвался на свободу. Конь визжал и неистово молотил копытами по льду. Умирать не хотелось. Колясик только с третьей попытки изловчился высвободить его. Лёд пошёл опасными трещинами, но конь уже был далеко.

Спасены! Колясик с облегчением повернулся к берегу.

Тишину прервал надрывный девичий плач. Колясик содрогнулся. Под косматой шкурой на заднем сиденье саней рыдала Машенька.

– Помогите! Нога… Нога застряла! – девочка силилась выбраться, корчась от боли.

Колясик побежал. Побежал во весь дух. Успеть!

Что-то холодное отбросило парня назад. Он не поверил своим глазам. Перед ним взвился столб урагана, в самом центре которого, словно в снежно-ледяной башне, оказалась Машенька.

Колясик побежал вновь. Из-под снега тут и там вырывались ледяные шипы, норовя пронзить ему ноги. Мимо уха пронеслась ледяная стрела. Колясик завихлял, усложняя задачу невидимому врагу.

В жилах застыла кровь: совсем рядом прозвучал жуткий потусторонний смех. Смеялась женщина.

– Не видать весны! Не видать тепла! Всё теперь уж кончится…

Колясика окружали. Неизвестно откуда выбирались уродливые грязно-ледяные звери, они скалились и щерили шипастые шкуры. Звери жаждали крови.

Миг, и первый из своры бросился на парня. Солнечный луч на мгновение выхватил длинный обломок льда, Колясик схватил его, словно меч, и быстрым движением снёс голову ледяной твари.

Свора напустилась гурьбой. Звери кусали, терзали, рвали. Ледяной меч горел в руках Колясика, пронзая страшные пасти и рубя безобразные тулова. Твари всё прибывали. Колясик рухнул на колени, спасения не было.

Внезапно бойня закончилась. Свора услужливо расступилась.

– Не успеешь! Всё теперь кончится… – прямо на Колясика шла страшная белая женщина. Рот перекошен отвратительной усмешкой, вместо глаз – льдины. В них он узрел свою смерть.

Она протянула длинную руку к Колясику, и его тело от колен начало покрываться ледяной коркой.

Колясик заорал. Заорал как никогда в жизни. Не от смелости, от отчаяния.

– ВРЁШЬ! – с диким криком Колясик метнул верный клинок. Меч угодил точно в цель. Ледяные глаза удивлённо воззрились на клинок в груди. Ведьма дёрнула меч и продолжила шаг.

Колясик пал ниц и зажмурился. Послышался нарастающий треск. Зияющая дыра в груди белой женщины дала трещину.

Ведьма истошно завопила, сделала шаг, другой и… взорвалась мириадами колючих осколков. Чудища сгинули без следа, на небосклоне воссияло закатное солнце.

Машенька!

Колясик заставил себя встать. К саням! Его повело в сторону, но шага он не сбавил.

Машенька уже не плакала. Она быстро и мелко дышала и смотрела на Колясика раскрытыми от ужаса глазами. Сани тонули в стылой воде. Девочка беспомощно вскрикнула, и через долю секунды ледяные воды сомкнулись над её головой.

Колясик был человек простой и любил, чтобы всё было правильно. Он понимал: прыгни он сейчас в воду, обратно может и не вернуться.

Колясика смерть страшила. Но было что-то страшнее, чем смерть. Что-то, чему он не мог дать названия. Он это чувствовал нутром. Чувствовал так же остро, как и то, что за зимою придёт весна.

Вдох. Кожу нестерпимо обожгло. Грудь сдавило, сковало морозом. Страшная судорога свела всё тело. Где-то рядом билась в конвульсиях Машенька. Обмякла.

Ты только дождись, маленькая!

Чудовищным, нечеловеческим усилием он заставил себя плыть.

Колясик не смог бы потом объяснить, как всё закончилось. Как он сумел с помощью ключа от конюшни разогнуть доски, словно капканом державшие ножку Маши. Как вытащил девочку на поверхность. Как обмороженный, обессиленный, израненный дотащил её до безопасного берега. Как услышал голоса людей совсем рядом. Как из последних сил дождался, когда леденящее душу безмолвие девочки сменилось мучительным кашлем и жалобным плачем, и только потом потерял сознание.

Колясик проснулся в красивой незнакомой комнате, залитой солнцем. За окном отбивала дробь капель. Что-то переменилось в окружающем мире…

Весна!

Перед ним сидела Машенька. Солнечный луч подсвечивал её спину, и силуэт девочки окаймлял золотой ореол. Внимательные глаза цвета талой озёрной воды глядели тепло и чутко.

– Весна как есть, – залюбовался Колясик.

Машенька улыбнулась, и Колясик улыбнулся в ответ.

Влетела Любаша. Волосы растрёпаны, глаза красные. Смотрела она по-иному. Как если бы Колясик вдруг вымахал за ночь сантиметров на тридцать да в плечах раздался раза в два.

– Колясик, ты… – девушка осеклась.

Внезапно в комнату ввалилась толпа. Сперва участковый Михей, за ним голова Егор Карпыч на пару с Максимом Дмитричем, отцом Мирона. Следом и сам Мирон.

– Мир вашему дому, – суетливо начал участковый Михей. Ответа не последовало, и Михей продолжал:

– Что же это ты, Коляси… То есть, Ковалёв, утварил? – качал головой участковый. – Кража, ущерб имуществу… Нанесение вреда здоровью! Инна с сотрясом, между прочим, лежит!

Михей распалился и сердито пушил усы. Карпыч согласно кивал. Дмитрич сверлил Колясика недобрым взглядом.

– Коней выкрал, – зло пропыхтел Дмитрич.

– Так уж и выкрал, – огрызнулся Колясик.

– Сани! Новые! С иголочки! Утопил! – смешно причитал Карпыч.

– Так уж и новые, – хмыкнул парень.

– Ты мне это брось! – гаркнул Михей. – Вот отлежишься малёк… Ладно Мирон хоть был!

Достало. Колясик уже поднимался, как вдруг…

– Врёт он всё, Мирон ваш! – голос Машеньки звенел от гнева. И откуда только смелость взялась!

– Цыц, мелкая. Что б ты понимала, – в голосе Мирона была угроза.

– Любаша, ну скажи ты им! – отчаянно закричала Машенька.

Любаша побледнела и опустила глаза.

Она рассказала. И про коней. И про сани. И про то, как увидела спину сбегающего Мирона на озере. Про Колясика с бездыханной Машенькой.

Дмитрич отвесил Мирону звонкую оплеуху и выгнал сына взашей. Следом засеменил Карпыч.

Участковый Михей растерянно захлопал глазами.

– Ух я вам тут! – для порядка пригрозил он пальцем и вышел вон.

Максим Дмитрич дело с участковым, конечно, утряс. Не последним всё-таки человеком в деревне был. Колясик на Мирона обиду держать не стал: уж больно у того отец был суровый. Тут и правда с катушек слететь немудрено. Вскоре Миронова семья переехала в город, с глаз долой.

Много тогда судачили. Про Колясика столько народ напридумывал, что хоть падай. Он и сам порой не знал, что правда, а что вымысел.

Колясик в деревне стал уважаемым человеком. Иные даже пророчили, что быть ему деревенским головой годков эдак через двадцать. И Колясиком его больше никто уж не называл. Звался он теперь не иначе как Николаем, а жену свою, Марию, он всегда величал своею весной.