Текст книги "Кубок Брэдбери-2021"

Анна чуть-чуть расслабилась. Власть надежды велика: в переносе кары всем хочется видеть возможность чудесного и окончательного избавления.

– Как думаешь, им, – Джейми сделал неопределенный жест вверх. – Космонавтам, – понравится космический город?

– Хотелось бы верить, – Анна подтянула колени к себе и положила на них подбородок. Ворсинки на ее пушистом свитере колыхались от легкого ветра.

– Для тех, кто жил на МКС, он будет казаться гигантским. Интересно, на что это будет похоже?

Джейми не ждал ответа, но Анна откликнулась.

– А вы были когда-нибудь в арктических городах? В России, например?

– Нет. Расскажи?

Анна повернула голову к Джейми, положив щеку на коленку. Она напоминала игривого щенка, который присел на передние лапы и смотрит с вопросом: «Хозяин, тебе правда интересно?» Джейми кивнул. Ему правда было интересно.

– Дудинка. Игарка. Диксон. Разорванные пространства.

– Разорванные?

– Ну да. Я была там в октябре. Деревьев почти нет, растительности тоже. Домики – как бакены среди холода и темноты. И огни кажутся такими… крошечными.

Джейми молчал, пытаясь представить себе город посреди темноты. Он видел такие города на картинках – но для того, кто вырос в Калифорнии, вообразить себе жизнь без солнца было сложновато. Вспоминалась только гротескная картинка Дантовского ада.

Прохладный осенний ветер принес запах пыли и легкую соль океана – к утру обещали шторм. Джейми усмехнулся:

– Знаешь, я сейчас понял, что Гауди думал только об Испании, когда говорил, что архитектура – это упорядочение света.

Анна наконец-то улыбнулась ему в ответ.

– Вот уж точно, место влияет на наши убеждения. Когда у тебя не слишком много света – архитектура становится упорядочением темноты.

– Или пустоты.

– Я однажды бежала несколько сотен метров, пока не смогла ухватиться за столб: такой сильный ветер, что ничего нельзя сделать. И так страшно, – Анна помолчала. – Любое здание превращается в убежище. Это не только функциональный объект – это пространство, насыщенное смыслом, цветом, окрашенное эмоционально. Не просто дом друзей – приют, защита от ветра и холода, шанс на будущее, возможность передохнуть, переждать зиму, даже надежда – на весну. Да эти убогие домишки могут значить для людей больше, чем для Европы – развалины Колизея!

Джейми посмотрел в небо, где проступали первые звезды и летел, поблескивая красными искрами, одинокий самолет.

– Я понимаю, о чем ты. Годы, десятилетия, когда люди не будут спускаться с орбиты. Модули посреди бесконечной пустоты. Люди, которые будут вместе бороться с холодом и темнотой, оторванные от условностей и традиций, важных на Земле. В новом пространстве будет расти новая идентичность. Новый ландшафт космических городов… как люди будут ощущать себя в нем? Какими смыслами он будет наполнен?

– Интересно, что они решат взять с собой в космос? – эхом отозвалась Анна.

Они молчали. Джейми смотрел на Анну: на ее щеке, свернувшись колечком, засыпала прядь светлых волос.

– Ты не знаешь ответов. И все-таки тебе кажется, что ты права, а Хартабили – нет. Почему?

Анна ответила после паузы.

– Я чувствую. Это как… интуиция?

Джейми улыбнулся. Он знал, что это слово неправильное, и знал, что Анна это тоже знает. На крыше становилось холодно.

Джейми забросил Анну домой на окраину города, где она снимала квартиру. Он выгрузил ее велосипед из багажника – звонок на руле мелодично тренькнул, а Анна сказала «спасибо». Джейми махнул рукой и дождался, пока она исчезнет в узкой двери подъезда, а потом еще какое-то время стоял, привалившись к машине и пытаясь рассмотреть звезды в грязно-розовом небе.

«Архитекторы пустоты, – думал он. – Айвену должно понравиться это название».

3

Анна сидела напротив огромного экрана и наблюдала за темнокожим мужчиной, который готовил сок. Рыжая половинка апельсина истончалась, желтый сок лился вниз, рождая стайки мутных пузырьков на стенках прозрачной чаши. Мужчина выкинул кожуру и облизал залитые соком пальцы.

– Как дела? – спросил Джейми. Анна развернулась к нему. С момента их первой встречи прошло не меньше восьми лет, но она не слишком изменилась: все та же короткая стрижка и грустные глаза, только теперь на бейдже в названии должности появилось умудренное опытом слово – «старший».

– Привет, Джейми. Ему нравится эта кухня.

Джейми понаблюдал за мужчиной, который одним глотком выпил полстакана сока и направился к окну.

– Иногда мне кажется, что ты его любишь.

– Хуже, – сурово сказала Анна. – Я его знаю. В восьмидесяти процентах случаев могу предсказать, как быстро он освоится в новом пространстве и как будет там себя чувствовать.

Последние два года Анна возглавляла собственную команду молодых дарований: они исследовали поведение космонавтов, выискивали паттерны движения, составляли карты самочувствия в привязке к дизайну пространства.

Дизайн первого космогорода был готов, в прошлом году замкнулось первое опорное кольцо вокруг МКС – основа для будущей стройки. С очередным технологическим прорывом эффективность стройки возросла, и Джейми надеялся, что увидит, как остов обрастет жилыми модулями и, возможно, если позволит здоровье, как там поселятся первые люди.

Пока здоровье не подводило, хотя в темных стеклах выключенных экранов было видно, что в густой шевелюре Джейми появилось немало серых волос.

– Решили проблему с кинестетическим голоданием?

– Ага, – Анна искристо улыбнулась, – и не поверишь, насколько все оказалось просто. Если обеспечить нестандартные фактуры дверных ручек, мы получаем улучшение показателей. Людям – да, можешь не коситься на экран, Оливеру тоже, – нравится трогать дверные ручки, если они эргономичные и приятные на ощупь.

– Я пришел пригласить тебя на день рождения Елены, – дочка Джейми считала Анну кем-то вроде ангела и уже неделю каждое утро уточняла у отца, придет ли Анна к ней на вечеринку. – Поскольку сентябрь в этом году теплый, мы хотим устроить вечеринку на крыше.

– Крыша, сентябрь – звучит как позывные, – Анна изобразила попискивание маячка и что-то набрала на клавиатуре. Видео с мужчиной и апельсином исчезло. – Помнишь, как я поссорилась с Хартабили, и ты пришел на крышу, чтобы со мной поговорить?

– Да, конечно, – Джейми кивнул. Хартабили оказался молодцом – смог взять себя в руки, и, более того, через пару месяцев они с Анной сработались настолько, что Джейми всерьез беспокоился, не перерастет ли дружба в роман. Через три года Хартабили пришлось покинуть проект, когда у его жены, Динары, обнаружили болезнь Альцгеймера. Деятельная поддержка Анны много значила для супругов. – В итоге семья Хартабили обрела в твоем лице друга.

– Странно, правда: сейчас бы Динару смогли вылечить, но тогда эта болезнь была приговором. Прошло всего пять лет… – Анна задумалась. Экран ее компьютера погрузился в спящий режим: на черном фоне появилась россыпь звезд и объемная модель космического города, висящая в пустоте рядом с Луной. В отличие от МКС город был похож не на инженерную конструкцию, а на ветку коралла в окружении блестящих колец солнечных панелей.

– Джейми, я соврала тебе тогда, на крыше, – Анна оперлась рукой на стол и положила подбородок на ладонь, а потом повернула голову – знакомое щенячье движение: «тебе правда интересно?»

«Да, мне интересно», – подумал Джейми. Анна продолжила.

– Я боялась ответить честно, потому что ответ казался мне слишком наивным: в конце концов, я была маленькой глупой девочкой.

– Ты сказала, что это чутье. Чувство, – напомнил ее неаккуратную ложь Джейми.

– Верно. Ты не стал спрашивать дальше – ты всегда знаешь грань, за которой люди перестают отвечать.

Джейми молчал, ожидая. Ему все еще мерещился запах апельсинов – сладких, солнечных, с горьковатой пылью на пористой кожуре.

– Был такой эксперимент. Больных Альцгеймером, которые уже никого не узнают, просят разложить пять пейзажей в порядке от наименее красивого к наиболее красивому – каждый день задачу приходится объяснять с нуля. Это удивительно, но каждый день они раскладывают пейзажи в одном и том же порядке, – Анна смотрела на Джейми, и он видел ее отражение на звездном экране рядом с проектом космического города. – Это чувство красоты, Джейми. Не функциональность, не обеспечение выживания… Мы должны взять с собой в космос чувство красоты. Оно должно оставаться с ними там, во тьме и холоде, как бы далеко мы ни были от Земли.

Джейми улыбнулся. Он вспомнил Айвена и утро в его большом светлом кабинете, маленькие космические станции и отважные города севера. Он думал о том, что ни Айвен, ни Анна, ни сам Джейми не попадут в космогород будущего, но уже знают, как он должен выглядеть. Вернее, еще не знают, но уже чувствуют.

– Я рад, что ты можешь сказать это вслух, – ответил Джейми, сделав вид, что признание Анны не имеет для него особого значения. – Но у меня есть более насущный вопрос: что мне ответить одной семилетней леди по поводу ее дня рождения?

Юлия Кожина

Дочь палача

Его имя страшило людей. Стоило им только услышать его, как все замолкали. От этих звуков веяло смертью. Само его имя означало смерть.

Ухэл.

Его семья хотела облегчить ему жизнь, назвав его Тургэном, что значит «быстрый». Мальчику, как и всем детям в их селении, дали имя, когда ему исполнился год. Он уже бегал быстрее сверстников, был шустрым, активным и жизнерадостным ребенком. Его семья мечтала о том, чтобы он стал охотником или воином, но судьба решила иначе.

В день распределения Тургэн, как и все остальные пятилетние мальчишки, сидел на скамье в первом ряду. Их селение, Оорон, было достаточно крупным, так что детей было больше десятка. Шаман проходил рядом с ними, звеня бубном и размахивая посохом. Он останавливался перед каждым из мальчиков, что-то шептал, пел молитвы и произносил свой вердикт.

– Дайчин – воин. Анчин – охотник. Эмч – лекарь. Куук – пекарь.

Когда же посох шамана замер над Тургэном, возникла пауза. Багш – шаман – пел над ним немного дольше, чем над другими детьми. Мальчик заметно занервничал и, перестав весело размахивать ногами, сжался.

– Ухэл – палач, – наконец сказал Багш.

Царившее в зале советов до этого момента оживление стихло. Произошло то, чего страшились и боялись все жители селения. Боги выбрали нового палача. Теперь Тургэну придется покинуть селение. Палачи жили отдельно от людей. Шаман обучал их жить рядом со смертью. Учил примиряться со своей судьбой и выживать в одиночестве. Он вернется лишь тогда, когда нынешний палач откажется от своей роли или когда Боги заберут его.

Ребенок не плакал. Он все понял в тот момент, когда увидел, как мать снимает платок с головы и, смотря в пустоту, со стеклянным от боли взглядом покидает зал собраний. Он умер для семьи, но заново родился для смерти, его единственной спутницы на всю оставшуюся жизнь.

Шаман забрал его сразу после распределения. Тургэн Ухэл – «быстрая смерть» – навсегда покинул свою семью в пять лет.

Ухэл вернулся в селение в тридцать лет. Для него был выделен дом недавно умершего предшественника.

Старый дом на окраине Оорона встретил Ухэла бедностью и запустением. Трава во дворе, судя по виду, была не кошена с начала лета, ставни на окнах держались не на всех петлях, мостки к входу практически сгнили. Все в этом небольшом домике было старым, но ничего не было сломано специально. Люди не подходили к дому палача без крайней необходимости: боялись навлечь беду. И даже после смерти предшественника Ухэла в дом никто не вламывался.

Тургэн неторопливо зашел в дом. Дорожный мешок со своими скромными пожитками он положил на скамью. Потом огляделся по сторонам и присел рядом. Ухэл устало вздохнул от осознания того, как много вокруг нужно привести в порядок.

Мужчина всегда знал, что его ждет долгая и уединенная жизнь, но лишь в этом домишке он ощутил настоящее одиночество. Люди будут сторониться его, каждый день станет борьбой за выживание. Лишь охота и собирательство помогут ему добыть еду. Конечно, ему положено жалование, деньги, на которые он сможет купить все необходимое. Но неизвестно, решится ли староста деревни прийти к нему, чтобы заплатить. Сам Ухэл к старосте не пойдет: не знает, где теперь его дом, а селяне не станут говорить с ним.

Палач внимательнее осмотрел свое новое жилище – прямо под кроватью он нашел большой топор, предназначенный для его прямых обязанностей. Он был замотан в холщевину и остро наточен, все так, как положено. Его радовало, что предшественник следил за орудием. Тургэн любил ответственных людей и сам причислял себя к таким. Убрав топор на прежнее место, мужчина отыскал старые тряпки, ведро, сходил за водой и принялся за уборку. Ему еще нужно было успеть растопить печь до наступления темноты. Лето в этом году выдалось холодным.

Ухэл умел работать руками. До вечера он успел вымыть весь дом, обнаружить неподалеку небольшой сарай, где, по-видимому, когда-то содержалась мелкая скотина и рабочая утварь, наколоть дров и скосить траву вокруг дома. Мужчина сходил в лес, собрал ягод и грибов на ужин, затопил печь. В его вещах было немного овощей и хлеба, и он уже повесил котелок над очагом, чтобы сварить себе похлебку на ужин, когда в дверь постучали.

Палач был искренне удивлен тому, что он в селении всего день, а к нему уже кто-то пришел. Видимо, придется браться за работу. Ухэл глубоко вздохнул и пошел открывать.

– Здравствуй, палач, – за порогом оказался уже поседевший, но крепкий мужчина. В одной руке он держал корзину с продуктами, а в другой – козу на привязи. – Меня зовут Ахлаг. Я староста деревни. Спасибо, что прибыл.

Ухэл чувствовал, что пришедшему тяжело дался этот поступок, и он был очень ему благодарен. Тургэн не ожидал такого приема.

– Здравствуй, староста, – палач кивнул, но отходить от входа не стал: он знал, что гость не зайдет в дом.

– Моя жена собрала тебе еды, – он вручил Ухэлу корзину. – Там хлеб и мука, мясо, молоко, сыр. И деньги. Мы с уважением относимся к тебе, палач. Но старайся реже выходить в деревню. Люди тебя боятся. Я буду приходить раз в месяц.

– Спасибо.

– Я отведу козу в сарай. Не забывай про нее.

– Спасибо.

Староста кивнул и ушел в сторону сарая. Палач любил животных. И теперь у него появилась молчаливая компания. Несмотря на привычку жить обособлено, Ухэл страдал от недостатка общения и порой проговаривал свои мысли вслух, когда понимал, что не открывал рта уже несколько дней. Но сейчас в доме поселилась животина. Уж лучше говорить с козой, чем с самим собой.

Мужчина разобрал корзину и выставил за порог, чтобы староста ее забрал, и вернулся к похлебке. Солнце уже село, и голод давал о себе знать.

Ночью Ухэла разбудило блеяние козы. Сарай был совсем рядом, а стены тонкие, так что он сразу проснулся от шума. Натянув на себя рубаху, мужчина отправился проверять козу.

Ночь была холодная и темная, но свет луны позволял видеть вполне сносно, даже освещая сарай лишь через маленькое окошко. Коза стояла в наскоро сделанном, ненадежном стойле и блеяла. Подойдя поближе, Тургэн увидел, что ее заднее копытце провалилось в щель между сгнившими досками. Испуганная коза не могла сдвинуться с места.

– Бедняга, – палач залез в стойло. – Испугалась? – он одним уверенным рывком разломал доски. Коза тут же отскочила в сторону, а потом вернулась обратно и прижалась к стоящему на корточках мужчине.

– До чего нежная животина! – он улыбнулся и погладил козу по голове. – Снова ведь, дурная, застрянешь. Пошли в дом.

Ухэл снова взял козу на привязь и вернулся вместе с ней в избу. Коза сразу улеглась рядом с теплой печкой. Присутствие живой души грело Тургэну сердце.

– Я назову тебя Коза, коза, – тихо сказал палач. – Хорошо, что ты у меня появилась.

Ухэл прожил в своем новом доме почти месяц. За это время он многое успел сделать: законопатил мхом стены, положил во дворе новые мостки, починил кровать, набил ее сеном. Починил пол в сарае и укрепил загон для козы. Она продолжала блеять по ночам, отчего Тургэн не мог заснуть и ему приходилось каждую ночь вести Козу в дом. Через неделю он сдался и стал сразу брать животное с собой. К тому же убирать за ней ему было не сложно, а весь день скотина проводила на привязи, на лужайке недалеко от дома.

Мужчина сделал себе лук и стрелы из орешника и охотился на мелких животных, коза обеспечивала его молоком и сыром, а лес был полон ягод и грибов, так что голодать не приходилось. Жизнь текла размеренно, даже из деревни его еще ни разу не позвали делать свою работу.

Странности начались за несколько дней до того, как должен был прийти староста. Ухэл возвращался с охоты, неся с собой пару тушек зайцев, когда заметил у входа в дом маленький букетик цветов и горстку земляники на листе лопуха. Мужчина был удивлен такому подарку и понимал, что стоило оставить все нетронутым, но все равно забрал ягоды и цветы в дом.

Вторую странность он заметил, когда пошел на луг за Козой. В некотором отдалении лежали две небольшие вязанки: валежника и свежей травы. Тургэн понимал, что это делает кто-то из деревенских, и он честно признался себе в том, что ему стало любопытно, что будет дальше.

На следующий день, когда палач выводил Козу на пастбище, он нашел у входа в дом аккуратно сложенную горку мыльного корня. Такое подношение очень порадовало, так как найти мыльнянку в этих краях было не так-то просто. Тургэн был рад помыться чем-нибудь, кроме еловой золы, а потому взял корешки и после того как привязал козу на лугу, наспех сварил мыло и поспешил к реке.

Банный день удался на славу. Тургэн до скрипа вымыл длинные темные волосы и снова собрал их в косу, не забыв вплести в них три бусины, как того требовал обычай. Бусины в волосах были выточены из шейных позвонков казненных. По ним считался опыт палача, и потерять их было большим позором.

Ухэл выстирал одежду и, переодевшись в единственные запасные темные рубаху и штаны, поторопился к дому. Погода стремительно портилась, потому и козу он сразу взял с собой.

Одежду пришлось развесить прямо над печью, потому что ливень, начавшийся как только палач зашел внутрь, сопровождался сильным порывистым ветром. Ухэл порадовался, что в его доме было тепло. Он развел огонь в очаге и подвесил над ним котелок с водой, намереваясь приготовить себе еду.

В доме уже пахло вареной зайчатиной, когда в дверь тихо постучали.

Посетительницей оказалась девочка-подросток. Ее зубы стучали от холода, а волосы и одежда были насквозь промокшими. Мужчина не понимал, что заставило ее прийти в его дом. Если кто-то узнает, ее будут ждать большие неприятности. Ухэл хотел было ее прогнать, но умоляющий взгляд больших серых глаз заставил его передумать. Он отошел в сторону, впуская ребенка.

– Зачем ты пришла? – мужчина приступил к допросу, как только девочка остановилась у очага и протянула к нему руки.

Девчонка вздрогнула. Она вся сжалась, будто старалась казаться меньше. Но потом гордо распрямила спину и посмотрела прямо в глаза Ухэлу.

– Я пришла стать женой палача.

Никогда еще Тургэн не был так шокирован. Он слышал, что иногда деревенские выбирают палачу жену, чтобы он не нацелился на местных женщин, но обычно ими становились старые девы. А тут совсем еще ребенок. Глубокая морщинка залегла между его бровей.

– Мне не нужна жена, – грубее, чем стоило, ответил он. – Тебя послали из селения?

– Нет, – голосок у гостьи был тоненький и испуганный. – Меня испортил сын мясника. И меня изгнали.

– И потому ты пришла ко мне?

– Одной мне не выжить.

– Сколько тебе лет?

– Через две луны будет четырнадцать.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь треском поленьев. Ухэл потер ладонью щетинистое лицо. Он не знал, как поступить.

– Держи, – через какое-то время палач протянул девочке кувшин с козьим молоком. – Сядь и поешь, – он выложил на стол хлеб и сыр. – Но сменной одежды у меня для тебя нет, придется ждать, пока обсохнешь.

Девочка промолчала, но за стол села. Тургэн сел рядом.

– Ты не такой страшный, как говорят в деревне, – сказала девочка, удивив палача своей смелостью. – И добрый.

Тургэн действительно обладал не самой отталкивающей внешностью. Он не особо отличался от остальных мужчин: высокий и смуглый, со слегка раскосыми глазами. Ничто, кроме прически, не выдавало в нем палача.

– Это ты приносила мне подарки? – девочка кивнула. – Зачем?

– Хотела понравиться, – от смущения ее голова опустилась почти до самого стола.

– Тебе будет трудно.

– Я знаю.

– Желание жить, значит, сильнее, чем страх быть изгоем.

– Я просто не хочу умирать…

Тургэн поднялся на ноги и достал топор. Гостья задрожала, когда мужчина развязал холщевину, оголяя лезвие.

– Не бойся, – от его звучного голоса девочка сжалась еще сильнее. – Подойди и возьмись за древко, – девочка повиновалась.

Ухэл положил жилистую руку ей на плечо.

– Забудь свое прежнее имя. Я нарекаю тебя Охин Ухэл – дочь палача.

Староста пришел через три дня.

Когда он подошел к забору, Ухэл сидел на скамье у дома и вырезал из липового бревна посуду, потому что новообретенная дочь решила, что двух чашек, ложек и тарелок им недостаточно.

– А вдруг кто-то навестит нас? – возмущалась Охин. – А нам даже за стол гостя будет усадить стыдно!

– Никто не зайдет в дом палача, девочка, – без устали повторял Тургэн.

– Ты не можешь быть в этом уверен!

– Вот упрямица! – спорил мужчина, но все же срубил липу неподалеку и принялся за вырезание посуды.

Староста деревни снова пришел с корзиной, полной овощей. Он поставил ее на землю и сел на скамью рядом с палачом.

– Здравствуй, палач.

– Здравствуй, староста.

– Ты взял девочку-изгоя в жены? – он кивнул в сторону сарая – туда как раз шла Охин с тетеревом и мешком для перьев в руках.

– Ее теперь зовут Охин Ухэл. И отныне она моя дочь.

– Дочь? – брови Ахлага взметнулись вверх. – Почему не жена?

– Она еще ребенок, к тому же брошенный семьей. Пусть поживет спокойно, – Тургэн отложил готовую ложку и взялся за новое бревнышко. – Я попробую выдать ее замуж в другом селении, когда вырастет. Может, и возьмет кто, она больше не изгой.

– Может, и возьмет, – медленно повторил староста.

Какое-то время мужчины молчали. Когда из сарая вышла Охин, Тургэн поманил ее к себе. Девочка подбежала и быстро поклонилась старосте.

– Иди разбери корзину, – стал раздавать указания палач. – Тушку, – он кивнул на ощипанного тетерева, – на стол, мешок с перьями – на печку, пусть просыхают.

– Да, Ухэл, – девочка сунула мешок в корзину, подхватила ее и ушла в дом.

– Толковая, – похвалил девочку Ахлаг.

– Толковая, – подтвердил Тургэн.

– Что будешь делать, если она понесет?

– Не понесет. Я рос у шамана, он многому научил меня. Девочка утром выпила молоко с травами, которые убьют плод.

– Ты жесток, палач, – староста вздохнул.

– Нам не нужен младенец.

Бревнышко в руках мужчины стало принимать очертания кружки, староста невольно засмотрелся на работу палача.

– Ты можешь нанять батраков? – спросил Ухэл. – Нам нужна еще одна комната в доме, я больше не хочу спать на скамье. Да и сарай надо новый поставить, у печной стены. Так коза зимой не замерзнет.

– Я попробую договориться. Но им нужно платить.

– Вычти, сколько нужно, мы обойдемся без денег пару месяцев. И еще нужна одежда девочке – у нее всего одно платье, – палач достал из корзины жалование и вернул старосте.

– Я решу это.

Несколько минут они просидели в тишине.

– Завтра Совет. Будем решать, как наказать сына мясника, – наконец заговорил гость. – Ты можешь прийти по праву отцовства. И имеешь право голоса.

– Я приду.

– Я встречу тебя у края деревни, – он взял принесенную Охин корзину, и девочка тут же убежала обратно в дом.

– Спасибо, староста.

– До завтра, палач.

Совет проходил в самом большом доме деревни. Там селяне всегда собирались на праздники, религиозные сборы и на суд. Ухэл был здесь лишь однажды, в далеком детстве. В тот самый день, когда его забрал шаман. Сейчас зал был наполнен мужчинами, они сидели на скамьях по периметру комнаты, и лишь члены совета сидели за столом. Тургэн же встал у стены, недалеко от входа. Его приход остался незамеченным.

Члены Совета тихо переговаривались. Остальные мужчины громко спорили. И далеко не все споры касались участи насильника Охин. Когда староста поднялся со своего места в центре стола, голоса вокруг стали заметно тише.

– Совет приговорил сына мясника к отсечению одного пальца левой руки, – громко сказал он. По его тону было ясно, что с Советом он не согласен. Мужчина взглянул на палача, коротко ему кивнул и снова сел. Голоса мужчин в зале снова стали громче.

Ухэл тоже был не согласен с наказанием. Слишком мягко для того, кто сломал девчонке жизнь. Он оттолкнулся от стены, выпрямил спину и вышел из-за скамеек ближе к столу Совета. Голоса вокруг затихли. На палача взирали глаза, полные ужаса и благоговения.

– Я отец Охин Ухэл, девочки, которую обесчестил сын мясника, – несколько судорожных вздохов послышалось со стороны. – Я прошу у Совета лишить насильника обеих рук.

Зал взорвался криками. Жестокость просьбы разъярила толпу. Люди были поражены тем, что палач взял девочку под опеку, даже страх перед Ухэлом отошел на второй план. Староста поднял руку, призывая к тишине. Потом попросил палача продолжать.

– Даже одной руки ему хватит, чтобы в следующий раз зажать одну из ваших дочерей на сеновале. Так и будете резать ему по одному пальцу, пока в деревне девок не останется? – Тургэн говорил спокойно, но его голос был жесток и зол, никто вокруг не произнес ни звука. И лишь когда мужчина вернулся к стене, голоса вновь набрали громкость.

Мужчины спорили, Тургэн ждал. Наконец староста снова встал со своего места.

– Совет приговорил сына мясника к отсечению правой кисти. Решение окончательное. Приговор будет осуществлен на закате перед домом советов.

Со стороны одной из скамей послышался вой. Тургэн взглянул в ту сторону и увидел, как тучный мужчина, по-видимому, мясник обнимает худую стонущую женщину. Но сострадания к ним мужчина не ощущал. Они сами виноваты в том, что вырастили человека, способного на столь низкий поступок. Палач кивнул старосте и покинул здание. Нужно было готовиться к вечерней работе.

Ухэл точил топор во дворе, когда к нему подошла Охин. Девочка села прямо на землю и стала медленно плести венок из полевых цветов, которые росли у них прямо перед домом.

– Зачем ты точишь топор? – тихо спросила дочь. Она все еще боялась палача, даже несмотря на то, что позволяла себе с ним спорить.

– Сегодня на закате я отрублю руку сыну мясника, – мужчина не видел смысла скрывать правду от девочки.

– Жаль, что не обе, – злобно пробурчала она. Тургэн усмехнулся.

– Постарайся несколько дней не отходить от дома и тем более не подходи к деревне, – посоветовал он. – Люди имеют ужасную привычку срывать на других злость за свою вину.

– Да, Ухэл, – послушно кивнула девочка.

Диск закатного солнца коснулся горизонта. Ухэл Тургэн с топором в руках стоял у дома советов и смотрел, как молодого парня, от силы лет семнадцати, привязывают к огромному пню. Парень кричал и вырывался, звал мать и отца, но люди, окружившие небольшую площадь, были непреклонны.

– Нет, Ухэл, прошу, не надо! – он постарался прикрыть привязанную посередине пня руку второй рукой, когда увидел, что другие мужчины отошли, а палач поднял топор.

– Убери, – строго сказал Тургэн, – иначе отрублю обе.

– Нет, нет! – сын мясника ревел и умолял.

– Достойно прими кару за свои поступки, – приказал мужчина. – Лучше помолись, парень.

Сын мясника отвернулся и закрыл лицо свободной рукой. Когда топор со свистом опустился на пень, всю округу заполнил нечеловеческий крик.

Одного удара хватило. У Ухэла были крепкие и сильные руки, он хорошо знал свое дело. Плох тот палач, который не может с одного замаха снести голову. А здесь всего лишь кисть руки.

Когда к парню кинулись мужчины, чтобы отвязать его и отвести к лекарю, Тургэн поднял отрубленную конечность и сунул в мешочек, сшитый из заячьей шкуры. И пошел прочь из деревни.

Сегодня его коса пополнится новой бусиной.

Ухэл уже подошел к краю селения, когда его нагнал староста.

– Ты хорошо сделал свою работу, – сказал Ахлаг, преграждая ему путь.

В ответ палач лишь кивнул. Что тут скажешь? Он сделал то, что требовалось. По натуре он был добрым человеком, и его работа не доставляла ему никакого удовольствия, да и не должна была.

– Я нанял батраков, – продолжал разговор староста. – Они придут завтра утром.

– Спасибо, – Ухэл задумался. Староста был нетипично приветлив с ним, и это отношение было для него загадкой. – Почему ты не боишься меня, как другие люди?

– Я помню тебя ребенком, Тургэн, и я вижу в тебе все того же шустрого мальчишку. К тому же я честный человек и чту закон. Мне нет нужды бояться палача.

Ухэл снова кивнул. Дружеское отношение грело его душу. Однако, что ответить старосте, мужчина не находил. Но у него был вопрос, который время от времени бередил его сердце.

– Ахлаг, – позвал Тургэн. – Моя семья. Я не видел их на площади.

– Они уехали, – староста ответил быстро. – Почти сразу, как тебя забрали.

Ухэл кивнул. В глубине души он понимал, почему они так поступили. Скорее всего, боялись снова встретиться с сыном, когда ему придет время вернуться.

– Что ж. Так даже лучше.

Глава деревни нахмурился, коротко махнул рукой, обошел собеседника и усталой походкой направился обратно в деревню.

Когда палач подошел к дому, ему навстречу выбежала Охин. Девочка со страхом смотрела на окровавленный топор в руках палача. Она не присутствовала на наказании сына мясника: Ухэл ее не пустил.

– Я сейчас уйду, – сказал ей Тургэн, – пойду к реке, а вернусь к утру. Запри дверь на засов, а если кто-то будет меня искать, сразу скажи, где я. Но дверь не открывай, поняла?

– Да, Ухэл, – послушно отозвалась девочка и убежала в дом.

Мужчина подошел к сараю, взял лежащий у порога заранее подготовленный дорожный мешок и отправился в путь.

Мыть топор в реке было одним из ритуалов, которому его обучил шаман. Это действо было обязательным. Кровь преступника должна утечь по воде, топор должен быть отмыт глиной и заново наточен.

– Так велят Боги, – отвечал шаман на все расспросы мальчика. Вообще, это был его самый частый ответ. Он не славился общительностью, никаких теплых отношений между ним и воспитанниками не было.

– Ты должен чтить наших Богов, Ухэл, но никогда не обращайся к ним с молитвой. Они отметили тебя тем, что велели стать палачом, наградили даром безнаказанности за убийство, большего тебе желать нельзя.

– Да, Багш, – отвечал мальчик, не смея перечить.

Ухэл спустился к воде, снял с себя всю одежду, взял в одну руку топор и, зачерпнув другой рукой глины с берега, вошел в реку. Когда вода стала ему по пояс, Тургэн опустил в нее лезвие и омыл топор. Затем натер его глиной, а в конце и сам нырнул в реку с головой. Он любил этот момент ритуала. Его мысли очищались, вся тяжесть дня утекала вместе с запекшейся кровью, смываемой с лезвия топора быстрым течением. Когда в легких не осталось воздуха, палач вынырнул на поверхность и вернулся на берег.