Текст книги "Кубок Брэдбери-2021"

Елена Артюшкина

Сон Божий

Чтобы попасть в «Приют слабых духом», или, как его называли в народе, «мозгоправку», Олегу потребовалось шесть лет ненавистного университета и четыре на защиту диссертаций и налаживание нужных связей. Что по сравнению с этим значил час досмотра, когда скучающий, а потому дотошный охранник на пропускном пункте решил обыскать нового сотрудника чуть ли не до трусов.

Олег зазубрил список разрешенных к проносу предметов от корки до корки, и проверка опасений не вызывала, одно раздражение. Но даже когда загребущие руки вытащили из сваленных в кучу вещей фотографию белокурой девушки, якобы изучая рамку на наличие скрытых полостей, а на деле бессовестно любуясь, он промолчал: самоконтроль – первое, чему пришлось научиться.

– На душегубов поглазеть захотелось?

– Люди – не экспонаты, чтобы на них смотреть, – сухо отозвался Олег. – Убийство есть крайний случай психического отклонения, проще говоря, болезнь. И наша цель исключить негативное влияние внешней среды, в том числе унижающие человеческое достоинство ярлыки.

– Зануда, – буркнул под нос охранник, отмашкой давая понять, что корректор может собираться.

Двойные двери, не уступающие по прочности обшивке космического корабля, сначала разошлись, а потом сомкнулись за спиной Олега. Он обвел взглядом бежевые корпуса под силовым куполом, зябко передернул плечами, на миг ощутив нечто общее с запертыми здесь людьми.

– Добро пожаловать, доктор Ворошилов.

Его встречали. Биоробот-медсестра, типовая модель номер три, невысокая пухлая блондинка с обрамленным кудряшками глуповатым лицом в пятнах веснушек. В отличие от ее клонов, с которыми довелось в последнее время работать Олегу, эта улыбалась вполне естественно, рождая ассоциации с девочкой-зажигалкой, душой компании. Переделали заводской софт, чтобы меньше раздражать пациентов?

– Директор ожидает вас. Позвольте, я провожу.

Дождавшись кивка, кукла развернулась и направилась по аллее к административному корпусу. Сразу за дверью находился небольшой, но уютный холл, перетекающий в столовую. Второй этаж определили под служебные квартиры, на первом располагались архив, склад медикаментов, рабочие кабинеты врачей и администрации – все это сообщила биоробот, пока вела его к директору.

Николай Федотович Дремов оказался невысоким человеком пятидесяти лет с залысинами на висках. Из-за круглых очков, являвшихся данью то ли моде, то ли привычке, его глаза выглядели крохотными, и ведущий специалист в области онейрологии напоминал крота, зачем-то вылезшего на свет.

– Олег Ворошилов? – директор по-свойски пожал руку. – Рад видеть вас в нашем строю.

Протянутые документы Дремов бросил на стол, вроде не читая, но Олег заметил, как цепко скользнули глаза по строчкам, профессионально вычленив нужные сведения.

– Устали с дороги? Нет? Отлично! До обеда целый час, а я как раз освободился, поэтому, коль есть время, давайте проведем вам экскурсию.

Николай Федотович подхватил со стола папки, запер кабинет. Выйдя на улицу, он огляделся, прикидывая, с чего начать, махнул рукой на ближайшее здание.

– Фильтр. Новеньких пока не завезли.

На запястье директора пиликнул коммуникатор. Дремов приложил браслет к уху, выслушал, ответил «сейчас подойду». Отключился и удобнее перехватил норовящие рассыпаться бумаги.

– Нас ждут во втором корпусе.

Николай Федотович свернул на дорожку, огибающую изолятор.

– Онейрология – великая вещь, вы согласны со мной?

Олег кивнул. С появлением сомникусов и капсул полного погружения наука, изучающая сны, стала широко использоваться в жизни, в том числе для корректировки антиобщественного поведения.

– Ни одни лекции не заметят личный опыт, подкрепленный чувственным переживанием. Во сне человек не осознает, что спит, воспринимает происходящее как реальность, а значит, и эмоции, которые он при этом испытывает, настоящие.

Дремов снова едва не уронил свои папки.

– Вы знаете, что раньше, по статистике, до восьмидесяти процентов заключенных повторно попадали в места лишения свободы? Человек был элементарно не приспособлен к жизни во внешнем мире, не имел нужного положительного опыта и, естественно, рано или поздно возвращался к привычной модели поведения. Теперь мы имеем средство этот опыт дать.

Вход в больничный корпус оказался распахнут настежь, но Дремов никак не прокомментировал халатность. Пост-тамбур пустовал. Дежурный врач, лопоухий парень чуть старше Олега, обнаружился в коридоре – стоял напротив одной из запертых дверей и задумчиво смотрел в планшет.

– Олег, познакомьтесь: Игорь Шорох. Игорь, вот нашел вам с Павлом сменщика.

– Очень приятно.

Мужчины пожали руки. Ладонь у коллеги была потная, и Олег тайком брезгливо вытер свою о брюки.

Директор, всучив принесенные папки Игорю, коснулся стены, и та утратила непрозрачность. По другую сторону оказалась самая обычная спальня: зеленые обои, кровать, стол, пара табуреток, тумбочка, на которой валялся обруч сомникуса, и неразгаданный кроссворд.

На постели сидела знакомая Олегу биоробот или другая, той же серии, и, гладя всхлипывающего заключенного по волосам, напевала колыбельную про какого-то спящего.

– Мари у нас добрая девочка, – заметил Дремов, будто речь шла о человеке, а не кукле. – Не обижайте ее.

Николай Федотович отвернулся к Игорю, ткнул в пару строк на планшете. Тот почесал затылок, обдумывая корректировки, согласился: «Отправлю девочкам, пусть смоделируют».

– Удивлены? – спросил Дремов, когда они с Олегом снова вышли на улицу. – Вы, вероятно, думали, что мы тут звери какие-то и не выпускаем наших пациентов из сна? На самом деле, используемые курсы мало отличаются от обычных, рекомендованных для поддержания психического здоровья и купирования стрессов, с которыми имеют дело на гражданке. Вы, надеюсь, регулярно пользуетесь сомникусом?

Олег, помедлив, кивнул.

– Весь секрет в обеспечении систематичности занятий…

Похоже, Николай Федотович примитивно истосковался по возможности прочитать хоть кому-то лекцию о здешних порядках. Олег слушал вполуха, с удивлением замечая, что народу снаружи прибавилось. Часть оказались биороботами, остальные – людьми. Кто-то ухаживал за клумбами и убирал территорию, другие просто прогуливались. В беседке неподалеку играли в шашки.

– Это все сотрудники?

– Нет. По большей части, наши пациенты, – директора окликнули, и тот поздоровался в ответ. – Если человек идет на поправку, нет причин запирать его в камере. На территории есть бассейн, тренажерный зал и даже кинотеатр, который чаще используется в качестве картинной галереи.

– Безопасно ли это?

– Срывы редки, хотя и не исключены полностью, поэтому все обязаны носить коммуникатор специальной модели, – директор помахал рукой с массивным браслетом. – Вам тоже выдадут такой, естественно, с расширенными правами. При критическом повышении уровня норадреналина медсестры изолируют человека до наступления улучшения.

Они покинули оживленный центр и направились к периметру, где за деревьями скрывалось еще одно здание.

– К несчастью, помочь удается не всем. Красная зона, блок интенсивной терапии. Люди находятся во сне по несколько месяцев, а то и лет.

Директор набрал цифровой код на коммуникаторе, снимая силовое поле. Еще один – на замке. На прошлых корпусах тоже имелись электронные замки, но, похоже, они запирались только на ночь. Внутри красная зона также разительно отличалась от прочего «санатория»: те же комнаты, но вместо мебели огромные, похожие на гробы капсулы виртуальной реальности.

– Вы должны были слышать эти имена, если не в новостях, то на курсах по психиатрии. Женя Амер, известная актриса начала двадцать второго века, – Дремов остановился у первого окна. – После завершения карьеры увлеклась языческими практиками. Похищала, убивала и поедала детей, надеясь вернуть уходящую молодость.

Директор кивнул на следующую капсулу.

– Андрей Романович, Чистильщик. На фоне сексуальных проблем вообразил себя борцом за нравственность, – Николай Федотович вздохнул. – Случаи, честно говоря, почти безнадежные, хотя положительная динамика иногда наблюдается. Например, мы получили отклик у Евгении на успех ее вымышленной дочери, и через этот образ пытаемся привить ей понятие загубленного потенциала. Действовать приходится осторожно, иначе рискуем уйти в иную крайность – «яжемать», удовлетворяющую амбиции через успех ребенка.

– Даже Потрошитель здесь? – Олег дрогнувшими пальцами коснулся таблички, на которой значилось «Платон Богданович Д.». Близко, но разделяющее их бронестекло лишь на вид выглядело хрупким. – Какой сон видит он?

– О, это неординарный случай… традиционные практики оказались неэффективны. Тогда я отключил блок внешнего синтеза образов и снял внутренние ограничители, дав пациенту полную свободу переделывать информационное пространство в соответствии с его фантазиями.

– То есть… – осторожно, думая, что ослышался, уточнил Олег, – вы фактически заперли Потрошителя в его собственном сознании?

– Это не единичный случай, хоть подобные методы и не одобряются комиссией по этике, – отозвался Дремов. – Не всегда удается действовать в соответствии с протоколом, особенно если в первую очередь нацеливаешься на результат. Я надеялся, что ассоциативный тест Крипелина поможет определить направление, в котором следует работать.

– Но… – почувствовал недосказанность Олег.

– Но эксперимент превзошел все ожидания. Потому что этот безумец создал в своей голове целый мир!

* * *

Когда неделями живешь в замкнутом коллективе, волей-неволей становишься его частью. Излучающий спокойствие и доброжелательность, Олег легко освоился на новом месте. Познакомился с коллегами из других корпусов, флиртовал с девчонками-программистками. Даже поучаствовал в спортивном фестивале, хоть и ощущал скованность оттого, что приходилось соперничать с пациентами. Но Дремов не принял отказ, заявив, что подобные мероприятия способствуют взаимному доверию, а значит, повышают шанс на успешное излечение.

Николаем Федотовичем восхищались все: от поварихи тети Нади и корректоров до самих заключенных. Его усилиями в «Приюте» царила атмосфера благожелательности и общности, редко встречаемая в реальной жизни. Даже биороботы-медсестры, гарант порядка, притворялись милыми куклами. О том, что это режимный объект, а не курорт, напоминали окружающие лагерь стены да силовое поле вокруг красного корпуса.

В блок Олегу допуск не дали, что не мешало ему частенько прогуливаться рядом. Сам корректор «тягу к запретной зоне» объяснял тем, что здесь он мог побыть один: «неизлечимо» больные рождали неприятные ассоциации у обитателей «Приюта», и те редко забредали к периметру.

Сегодня Олегу не повезло: его лавочку заняли. Петр Степанович – лысеющий донжуан шестидесяти лет – игнорируя комендантский час, любовался вечерним небом. В исправительное учреждение он угодил за неоднократное мелкое хулиганство, как то: езду в пьяном виде, битье витрин, эксгибиоционизм и харассмент.

– Снова нарушаем? – Олег сел на скамью рядом.

– Злой вы человек, Олег Витальевич, – укорил старик. – Нет в вас любви и сострадания, необходимого целителю людских душ.

– Вы мне, пожалуйста, зубы не заговаривайте, Петр Степанович. Правила есть правила. После ужина всем пациентам полагается быть в своих комнатах.

Старик сделал вид, что не услышал, а Олег не стал вызывать биороботов. Некоторое время сидели в тишине, наблюдая, как кровавой лужей растекается по силовому куполу закат.

– Вам бы, молодой человек, прежде чем с чужими демонами бороться, со своими разобраться. Помочь?

– Простите. Но мы здесь, чтобы лечить вас.

– Вам-то, конечно, виднее: вы первый халат напялили. Что? Не слышали старый анекдот? – Петр Степанович заметил недоумение на лице собеседника и пояснил. – Как определить, кто психиатр, а кто сумасшедший? Кто первым халат напялил, тот и доктор.

Он закудахтал короткими смешками, довольный шуткой.

– Опять Степаныч молодежи голову дуришь? – присоединился к ним Дремов в сопровождении верной Мари. Небось, получил сигнал о нарушении порядка и решил разобраться.

– Кому, как не нам, старикам, их уму-разуму учить?

– Мари, будь добра, проводи Степаныча в палату, – вежливо, но непреклонно приказал директор медсестре.

– Пройдемте, пожалуйста.

– Ну, если сама Мари просит… – «Казанова» залихватски обнял «девушку» за талию. Какое-то время до корректоров доносилось его пение. – «Эх, Мэри, Мэри, в моей голове звери…»

– Вечно Степаныч чудит, – благодушно усмехнулся Николай Федотович.

– Простите, что оторвали от дел.

– А я ни к нему. Я вас искал. Смотрю, развлекаетесь, – директор кивнул на подаренный девочками-коллегами пуловер.

– Это проблема?

– Пока не мешает делу, нет. Кстати, я заметил, рутина вас мало интересует, поэтому хочу предложить кое-что необычное. Как насчет поработать с Потрошителем?

– В смысле, поработать? – боясь выдать замешательство, осведомился Олег.

– Ничего сложного. Просто я хотел бы, чтобы вы помогли мне проанализировать его сон.

* * *

Программа закончила сверять загруженную композицию с базами данных и выдала результат. Уникальность – восемьдесят шесть процентов, совпадения: Моцарт «Шестая симфония» – двенадцать процентов, Ария «Там высоко» – пять процентов, Неодетки «Гиперболоид Мебиуса» – три процента.

Олег смял бланк заявления на посещение красного корпуса (рано!), сверился с таблицами и открыл текстовый документ.

«Таким образом, можно утверждать, что созданные пациентом мелодии принимают за основу существующий музыкальный опыт, изменяя и перерабатывая его в самобытные произведения».

Живопись, архитектура, религия, экономика, наука, государственное устройство – Дремов был прав: сон Потрошителя представлял собой прекрасный материал для десятка научных трудов… если бы регалии прельщали корректора. Но пока он не достиг цели, приходилось изображать интерес к порученной работе.

– Доктор, простите, что отвлекаю. Время утреннего обхода.

– Спасибо, – поблагодарил Олег, спохватился, что обращается к кукле.

Биороботы давно вошли в повседневную жизнь, но, несмотря на совершенствующееся с каждым годом программное обеспечение, по-прежнему напоминали людей лишь отдаленно. Даже те, что работали здесь.

Мари же, хоть и состояла из микросхем, вела себя и воспринималась как человек. Раньше, в другой жизни, Олег с удовольствием бы прогнал ее по тестам Тьюринга и Маркуса, а также пообщался с создателем.

Корректор закрыл документ, выключил колонки. Привычно задержался взглядом на фотографии в рамке. Оксана, несомненно, оценила бы последнюю композицию, а то и улучшила. Талантливая, там, где он добивался цели упорством и трудом, она шла шутя.

Олег раздраженно опрокинул рамку лицом вниз.

На посту его ждал… Павел.

– А где Игорь?

– Удрал… похоже, – виновато улыбаясь, вздохнул коллега, невзрачный безотказный мужик неопределенного возраста. В «Приюте» он отрабатывал вторую вахту подряд, по сплетням, скрываясь от жены. – Я зашел с утра за планшетом, и он попросил подменить на пять минут. Часа два назад.

Корзина для бумаг была забита обрывками партитур. Наверно, Игорь снова всю ночь писал песни для своей группы «Хохот безумца» или что-то в этом роде. Названия Олег не помнил.

– Еще один музыкант хренов, – пробормотал он под нос, вслух же спросил. – Как дела?

– Были всплески у третьего, пятого и семнадцатого.

Значит, нужно внести правки. Олег не глядя цапнул верхнюю папку. Демонстративный суицидник. Сегодня у корректора было не то настроение, чтобы нянчиться с малолетним истероидом. Какое-то время тишину нарушал только скрип ручек.

– Жестокое решение, – заметил Павел.

– Что-то не так?

– Да нет, вполне рабочий вариант, – отступился коллега, помолчал и добавил. – Просто подумалось: если бы, как утверждает христианский бог, мысль являлась грехом, мы с вами были бы еще теми грешниками. Почище спящих из красного корпуса.

– Религия – опиум для дураков, – недовольно отозвался Олег, перечеркнул написанное «казнь». Единственный «бог», который его интересовал, сейчас творил свой мир и был счастлив. Возмутительно счастлив.

* * *

– А проект «Цифровой разум» закрыли-то, – вздохнула Ирина: в последнее время Олег частенько проводил вечера, попивая кофе с девушками из отдела программирования снов. – Объявив, что негуманно заставлять одно разумное существо убивать другое, комиссия по этике запретила использовать полноценный искусственный интеллект в военных целях. А Министерство обороны, естественно, не собирается спонсировать «чистую» науку.

– Читала. Говорят, когда отключали сервера, на терминал пришло сообщение: «Я не хочу умирать!», – гнусаво поддразнила Наташа. – Ира, ты как маленькая, до сих пор веришь в человека из сети!

Блондинка стрельнула глазками в сторону парня, предлагая вместе посмеяться над глупостью подруги. Жеманно, кокетничая, склонила голову к плечу. Не показывая раздражения, тот улыбнулся в ответ.

– Зря вы так! – обиделась Ирина. – Если принять, что в ходе эксперимента действительно возник разум, пусть и ущербный, страх смерти естественен. Люди цепляются за жизнь, даже потеряв конечности, даже…

– То люди, а здесь набор алгоритмов, – парировала Наташа.

– Теоретически у нас достает научных мощностей, чтобы снять цифровой слепок личности. Но велика вероятность, что, лишившись тела, привычных ощущений, человек просто сойдет с ума.

– Эй, девчонки, не ссорьтесь! Лучше послушайте новый хит! – ввалился в беседку Игорь. – О, Ворошилов, и ты тут?

– Опять безумие что-то нашептало? – ехидно осведомилась Наташа. – Ты же вроде дежуришь сегодня?

– Психи под замком, – отмахнулся Игорь. – Какой смысл торчать на посту, если о любой внештатной ситуации тут же просигналит браслет? К тому же там осталась Мари.

– Не нравится она мне, – Наташа придирчиво изучила маникюр. – Кукла куклой, а как посмотрит, будто и впрямь живая.

– Так ее лично Дремов программировал, а он у нас голова! – согласилась Ирина. – Во всем на свете разбирается. Особенно в людях. Иногда такое чувство, что он мысли читать умеет. Помню, у меня бабушка заболела, никто не знал…

– Мы музыку слушать будем? – перебил Игорь, недовольный тем, что потерял фокус внимания.

– Не хочу, и вообще завтра рано вставать, – капризно поджала губы Наташа. – Олег, проводите?

– Конечно, – кофе еще не остыл, чтобы допить его залпом, и парень прихватил бумажный стаканчик с собой.

Ночью лагерь превращался в жутковатое место. Залитые светом прожекторов безлюдные аллеи, затаившиеся здания. Алые глаза биороботов. Мерцание энергетического купола над головой. Еще одно, поменьше, вокруг красного корпуса – точно огромный мыльный пузырь.

Наташка нарочито бодро болтала о каком-то старом фильме, где искусственный интеллект захватил землю и все люди оказались в вирт-капсулах. Корректор равнодушно кивал.

«Пузырь» погас.

– Олег? – Наташа не сразу заметила, что спутник отстал.

– Красный корпус…

Купол снова включился.

– А, все в порядке. Это Николай Федотович. Он сегодня с утра над снами работал.

– Разве их не вы с Ириной пишете?

– Нет. Директор сам, лично, – отозвалась Наташа. – Что-то не так?

Олег посмотрел на испачканную кофе руку, выбросил в ближайший мусорный бак смятый стаканчик.

– Ерунда.

Остаток пути они проделали в молчании.

– Послушайте, Олег. Может, зайдете? – у двери комнаты Наташа придвинулась ближе, обдавая его миазмами дешевых духов. – У меня есть кое-что покрепче кофе. Мы посидели бы вдвоем, поговорили и…

Девушка многообещающе замолчала.

– Не думаю, что это хорошая идея! – холодно отозвался Олег.

– Но мне показалось…

– Показалось.

Уже в комнате он не сдержался, врезал кулаком по стене. Пустышка. Снова. Пустышка эта Наташа. А еще пыталась его соблазнить!

Взяв в руки портрет, Олег включил мелодию из сна Платона. Дробь барабана – шаги хищника преследующего жертву. Стук испуганного сердца. Визг скрипки. Умоляющий плач флейты.

«Не надо! Прошу! Не надо! Спаси меня!»

Почему он с извращенной алчностью цепляется за любую мелочь, связанную с этим маньяком?! Словно хочет найти след… кого? Олег зло вдавил кнопку системного блока. Вслушался в воцарившуюся тишину.

Поставив фотографию на место, растянулся на кровати. Взятый с тумбочки сомникус подмигнул красным.

«Внимание! Рекомендуется курс успокоительной терапии».

Олег привычно разомкнул провода и отложил обруч в сторону. Лезть в свой разум он не позволит никому. Его эмоции – только его.

* * *

Петра Степановича Олег, ожидаемо, нашел на скамейке у красного корпуса. Рядом сидела Мари, и издалека парочка напоминала вышедших подышать свежим воздухом дедушку и внучку. Зафиксировав появление корректора, биоробот встала, принимая привычный глуповатый вид. На секунду Олегу показалось, что она притворяется, но загадки куклы его по-прежнему интересовали в последнюю очередь.

– Я читал ваше дело…

– Не сомневаюсь. Должность у вас такая.

– А еще читал то, что не попало в него. Вы, правда, занимались разработкой искусственного интеллекта для сторожевых систем?

– Лучше бы вы Дюма прочли, – буркнул Петр Степанович, пояснил. – Жил такой писатель в девятнадцатом веке, – он лукаво прищурился. – Даже если бы у меня были коды доступа от здешней системы безопасности, я бы вам их не дал. Но, увы, их у заключенного, естественно, нет.

– И все же зачем-то вы здесь? Я изучил протоколы судебных заседаний. Хороший адвокат вдребезги бы разнес статьи обвинения. Максимум, что вам грозило, – штраф.

– Откуда у пенсионера деньги на хорошего адвоката? – издевательски отозвался Петр Степанович, после короткой паузы продолжил. – Знаете, почему люди в большинстве своем несчастны? Они не ценят то, что имеют. Вы молодой, здоровый парень, можете пойти, куда угодно, заниматься, чем хотите. Но заперлись здесь, губите жизнь ради ненавистного дела.

– У меня есть цель.

– Ставить цели полезно до тех пор, пока они не превращаются в одержимость. Взять, к примеру, Наташу. Хорошая девица, но недолюбленная, а потому цепляющаяся к каждому мужику – не понимает, что напор только отталкивает. Или ваш коллега Игорь, страдающий от творческой несостоятельности…

– Я так и не услышал ответ. Что вы делаете в «Приюте»?

– Вы, кажется, перепутали, доктор. Ваша забота – исцеление наших душ, прочее оставьте безопасникам.

– Я буду вынужден доложить директору, – пригрозил Олег.

– Неужели вы думаете, такой человек, как Дремов, не знает, что происходит на вверенной ему территории, – засмеялся-закудахтал Степаныч, кивнул на браслет. – Не нервничайте. А то Мэри, чего доброго, решит, что заключенный – это вы.

Мари укоризненно пиликнула.

– Ладно-ладно, моя дорогая Мэри, я вовсе не собирался шутить над молодым человеком, – Петр Степанович развел руками. – Мы живем в социуме, Олег, и нам приходится считаться с его желаниями. У меня возникли некоторые разногласия с заказчиками, а здесь тихое, уютное место, идеально подходящее для такого старика, как я. Жизнь-то она одна, и расставаться с ней не хочется, – Степаныч наклонился вперед. – Дать добрый совет? Доверьтесь Дремову – он придумает, как вам помочь.

* * *

Похоже, у Олега оставался последний путь – «в лоб».

– …таким образом, я полагаю, деструктивное внешнее воздействие создаст нужные условия для компенсации психических отклонений, что в свою очередь позволит рассчитывать на полное выздоровление, – закончил он доклад.

Дремов смотрел на него как на нечто занимательное.

– Скажите, Олег, откуда в молодых это стремление все разрушать?

– Мое предложение продиктовано исключительно желанием излечить пациента.

Директор вздохнул, подошел к окну, заложив руки за спину.

– Что вы думаете о нынешней пенитенциарной системе?

– Простите?

– Вы находите ее справедливой? Наверно, слышали, сейчас снова набирает популярность талион, принцип симметричного возмездия. «Око за око, жизнь за жизнь», – Дремов обернулся, не дождавшись ответа, продолжил. – Можете не говорить, если не хотите. Но сомневаюсь, что Ксения желала бы видеть вас убийцей.

Олег зло уставился на начальника.

– А чего придерживаетесь вы?

– Принципа общественной пользы.

– То есть вы готовы закрыть глаза на любое злодеяние, коль тварь, его совершившая, имеет ценность для общества?! Пускай император казнит невиновных и предается разврату до тех пор, пока империя процветает?

– Не на любое. Я тоже человек и прекрасно понимаю, что вы чувствуете.

– Не понимаете.

– Понимаю. И потому для вашего же блага рекомендую забыть про Потрошителя. Вы талантливый молодой человек, не разрушайте свою жизнь – я мог бы сказать, но знаю, что слушать вы не станете. Поэтому просто подготовлю документы о переводе.

– Комиссия по этике наверняка заинтересуется вашими экспериментами, – уцепился корректор за последнее недозволенное оружие.

– Не стоит, Олег, – мягко предупредил Дремов. – Шантаж – обоюдоострый меч, который легко может обернуться против вас самого.

Корректору очень хотелось вмазать по участливой кротовьей физиономии, но он сдержался. Резко, не попрощавшись, покинул кабинет и, лишь захлопнув дверь своей комнаты, дал волю рукам, сбивая костяшки о стену.

– Прекратите. Вы наносите вред самому себе.

На пороге замерла биоробот-медсестра. Наверно, среагировала на критический уровень гормонов стресса.

– Да что ты понимаешь?! Кукла бездушная!

Хотел ударить и ее, но что-то остановило. Может, последствия, может, ее взгляд. Махнул рукой. Пьяной походкой добрел до рабочего стола, взял фотографию. Неожиданно для себя самого пожаловался.

– Ее Ксюшей звали. Популярная певица: гастроли, концерты, тысячи поклонников, папарацци… из-за последних, из-за ее проклятого контракта мы не афишировали отношения. Продюсер считал, это вредно скажется на карьере. Потому в ту ночь меня не было рядом.

Мари молчала. Сочувствующе, как умела только она.

– Конечно же, Потрошитель выбрал ее. Он же нападал на самых ярких, талантливых. Как потом утверждал на суде: искал бога. Божественную искру в человеческом начале.

Олег рухнул на кровать.

– Все кончено. Я не смог добраться до этой твари. Когда меня переведут, все будет кончено.

* * *

Олег не выходил из комнаты третий день. Дремов по каким-то своим соображениям закрыл глаза на «бунт» и даже дал ему официальное добро, объявив сменщикам, что Ворошилов захворал. Коллеги, выразив сочувствие, оставили заботу о «больном» Мари, которая три раза в день приносила ему тяжелогруженые подносы из столовой, переданные поварихой тетей Надей.

Еда, почти нетронутая, отправлялась обратно. Большую часть времени Олег лежал на кровати, смотря в потолок или разглядывая портрет Ксюши. Иногда, устав от тишины, включал радио – сам или, как сейчас, просил Мари.

«Доброго дня нашим гостям. Я ведущий Николай Аверин. И сегодня у нас в эфире «Шепот безумия» с их новой песней «Погоня».

Комнату наполнил знакомый звук барабанов.

* * *

Игорь обнаружился в программном отделе: в отсутствие конкурента кадрил девчонок. Заметив Олега, Наташа гордо задрала нос и сделала вид, что увлечена трепом доморощенного «композитора».

– О, привет! – обрадовался тот. – Уже поправился?

– Надо поговорить! – не приемля возражений, Олег потащил коллегу за собой. Вырваться тому удалось только на улице.

– Да что случилось-то?

Вместо ответа Олег последовательно включил на плеере песню группы «Шепот безумия» и переданную ему Николаем Федотовичем запись.

– И что? – набычился Игорь. – Будешь про авторское право втирать? Кто первым успел, того и тапки.

– Публикация материалов болезни в сеть противоречит врачебной этике и внутреннему уставу.

– Чего ты хочешь? Денег?

– Дай мне коды доступа к красному корпусу.

– Сам решил подзаработать? – расплылся Игорь в сальной усмешке. Похоже, о переводе он не знал. – А корчил-то мистера праведность. Уговорил, песен на всех хватит. Или лучше фильмец замути, чтобы не пересекаться.

Олег даже не скривился, когда Игорь заговорщицки хлопнул его по плечу, мстительно думая, что скоро у «Шепота безумия» начнутся проблемы с репертуаром.

* * *

В красный корпус Олег отправился той же ночью. Он не был уверен, что не находится под наблюдением, но, похоже, Дремов не ждал с его стороны неприятностей: после всех напрасных усилий проникнуть в нужную камеру оказалось на удивление просто.

От этой ли простоты, по другой причине Олег уже полчаса стоял у вирт-капсулы, вглядываясь в изможденное лицо спящего человека. Долгие годы корректор представлял себе в красках этот момент и теперь, достигнув цели… не ощущал ничего, кроме пустоты. Будто из него вырвали нечто важное. Неохотно, через силу он потянулся к тумблеру отключения систем поддержания жизнедеятельности.

– Не делайте этого! Прошу вас!

Он обернулся, остановленный отчаянием в чужом голосе. Мари смотрела на него. Кукла смотрела на него, и взгляд ее при тусклом свете ночных ламп казался живым.

– Почему?

– Скажите… я человек?

Нелепый вопрос. Как может быть человеком набор микросхем и строчек программного кода. Вопрос, который биоробот без самосознания не задаст. Вспомнились все странности: как Мари успокаивала пациентов, болтала со Степанычем, ее молчаливая поддержка, когда Олег после спора с Дремовым впал в уныние.

– Да. Ты человек.

– Я родилась в мире, придуманном Платоном.

Она запнулась и повторила.

– Я родилась в воображаемом мире. Николай Федотович… Он… Когда ради эксперимента он решил вытащить сознание одной из сотворенных Платоном абстракций в реальность, он даже не догадывался, какой получит результат. А когда понял, отступать было поздно, ведь стереть меня для него значило убить человека.

Она взяла паузу, продолжила.

– Я помню детство, друзей, запах маминых духов, боль от разбитых коленей после падения с велосипеда. Тяжесть учебников, вкус первого поцелуя. Помню то, что никогда не воспроизведет это ущербное тело. Тот мир – для меня он гораздо реальнее, чем ваш.

Мари шагнула к нему.

– Даже если живущие там люди лишь фантомы, порождения больного разума, они верят в окружающую действительность.

Олег вспомнил последние просмотренные записи.

– Значит, больше поводов оборвать все это. Если внутри сна миллиарды людей, жестоко оставлять их во власти безумного создателя.

– Миллиарды тех, кто хочет жить.

Теперь Мари подошла совсем близко. И в ее сердитом тоне прозвучали до боли знакомые, Ксюшины, интонации.

– Если вы хотите убить всех моих родных, чем тогда вы отличаетесь от него?

Под ее напором Олег невольно отступил, оправдываясь, пробормотал.

– Кто-нибудь все равно однажды нажмет тумблер. Решит, что эксперимент опасен или противоречит этике. А даже если нет, человеческая жизнь не бесконечна, и, когда ваш бог умрет, мир исчезнет вместе с ним.

– Знаете, у нас говорят: все возможно, пока спящий не проснулся. Пока есть жизнь – есть надежда. Надежда на жизнь… на встречу.