Текст книги "Кубок Брэдбери-2021"

Елизавета Авдеенко

Оригами

«Бумага властвует над формой».

Лао-цзы

Адмиралтейская. Ирис

– Молодой человек, будьте, пожалуйста, аккуратнее. Ваш рюкзак чуть не сломал девушке очки, – пожилая дама поправила собственные очки в модной широкой оправе, можно сказать, солидарность. Ее голос, строгий и низкий, отчеканивающий все слова четко, будто клавишами старой печатной машинки. Таким муштровали благородных девиц в Смольном степенные и аккуратные до последней ниточки мадам. Ни одного восклицательного знака, и при этом сразу хочется выпрямить спину и подчинить любой команде. – Аля, будь добра, проверь еще раз время на билетах.

Девочка лет десяти в серебристом платье и блестками на лице быстро начала набирать что-то на смартфоне. Да что там Аля, само время должно было замедлиться, чтобы дама ни в коем случае не опоздала. Иначе с его стороны это будет ужасно дурным тоном.

Тот самый молодой человек снял рюкзак и отодвинулся от стоящей рядом с дамой (нет, леди, он решил про себя называть ее так) девушкой с виновато-потерянным видом.

– Простите, не хотел вам мешать. А хотите леденец? Мятный. Я вот обожаю мятные леденцы.

Девушка еще сильнее вжала голову в плечи и покраснела. Прошелестела что-то совершенно неразборчивое, безуспешно пытаясь найти путь к отступлению. Автобус был наполнен людьми до предела, осторожно ползя улиткой по Большой Морской. В узкие щели приоткрытых окон била жара, от которой петербуржцы недовольно хмурились и еще сильнее укутывались в плащи и бадлоны.

– Сейчас-сейчас. Та-ак… – он начал одно за другим открывать многочисленные отделения своего огромного потрепанного рюкзака. На нем россыпью блестели значки всех цветов и размеров. – Не здесь, хм. Может, тут? А-а, значит, точно там. Нашел!

На протянутой совсем бледной ладони конфета в помятом фантике.

Девушка смущается: на нем до безобразия рваные старые джинсы и розовая рубашка с принтом в виде разноцветных котят, на ногах выцветшие черные кеды, но улыбка незнакомца вместе со взглядом теплых серых глаз разрушает сомнения. Она берет конфету и сует в карман. Молодой человек поправляет рукой слипшиеся от жары золотистые волосы, почти достающие до плеч. Улыбается еще шире.

Тем временем пожилая Леди нетерпеливо смотрит в окно. Девочка пытается ее утешить. Остальные пассажиры стоят вплотную друг к другу и терпеливо переносят июньскую пробку – очередной отклеившийся от проводов ус троллейбуса или авария где-то на Невском. Их головы опущены, а в руках сверкают смартфоны: чаты, письма, интернет-магазины, книги и комиксы. Пока снаружи проносятся виды центра, а туристы восхищенно глазеют на каждый квадратный сантиметр.

В покрытых налетом июньской пыли окнах автобуса шумит сварочный аппарат: в летний вечер рождается новая модная кофейня, обрастая вывесками и указателями. Каждый день они появляются пачками: новые магазинчики, бары, кафе, ларьки с шавермой и крупной надписью «аксессуары», будто бы вытесняя историю. Их неоновые или глянцевые вывески маячат то тут, то там, раздражая и размеренных старых горожан, и приезжих туристов. Но молодой человек в розовой рубашке смотрел на летящие от сварки искры восхищенно. Он знал, что история не исчезает – сейчас в этот самый момент пишется новая.

Его улыбка заставляла пассажиров изредка поднимать взгляд от телефона, а пару туристов на задних сиденьях даже перешептываться, удивленно глядя в его сторону.

– Ой, это же Питер, тут и не такое увидишь.

Человек все это слышал и продолжал спокойно улыбаться, глядя в окно и разворачивая фантик от выуженной из очередного кармана конфеты.

* * *

На часах верхней панели красной строкой проносились цифры. Восемнадцать ноль пять.

А за ближайшие пять минут автобус доехал только до поворота на Малую Морскую и сейчас медленно разворачивался, будто толстая ленивая гусеница.

Леди, сидевшая около окна, нетерпеливо теребила подол платья. Зеленого вечернего платья с длинными рукавами-фонариками и воротником до самого подбородка. На морщинистом лице ни капли косметики, кроме ярко-красной помады на тонких поджатых губах. Будто бы она едет на собственную премьеру.

– Аля, в следующий раз собирайся, пожалуйста, немного быстрее. Это последний спектакль в этом году, Виктор Семенович еле достал билеты. «Как же стыдно опаздывать!» – последнюю фразу она сказала с таким трагизмом, будто Виктор Семенович умрет, если узнает об этом ужасном факте. Наверное, первое восклицательное предложение в ее жизни.

– Бабушка, да не волнуйся ты. Пробка огромная, целых пять баллов, смотри! Подумаешь, я вчера в школу на полчаса опоздала, и ничего. Они и начнут, наверное, позже.

Аля болтала ногами и в упор смотрела в окно, пытаясь разглядеть колонну автомобилей.

Автобус успел развернуться.

– Остановка – станция метро «Адмиралтейская».

Шипение, толчок, и автобус замер, выпуская людей. Большинство решило покинуть утопающий в пробке корабль. Уютная улица создавала иллюзию тишины. На входе в метро было подозрительно мало народу.

– Может, дойдем пешком? Как твоя нога? – Аля вскочила с сиденья.

– Исключено, моя дорогая. Исключено, – Леди мигом погрустнела, и вся как-то увяла, ссутулившись. – Ничего, опоздаем немного.

Девочка замолчала и опустилась обратно в кресло. Полупустой автобус двинулся дальше, но тут же остановился, измученно пыхтя. Молодой человек в странной одежде продолжал стоять у окна и даже полушептал что-то под нос. Подпевал наушникам, скрытыми за прядями светлых волос?

Он вдруг отвлекся и посмотрел прямо на Алю и ее бабушку, сжавшую губы в ниточку и уже переставшую смотреть на часы. Подошел.

– Вы куда-то спешите? Дайте угадаю, в театр, да? Тут ведь совсем недалеко Александринка.

Леди оглянулась, снова выпрямила спину.

– Молодой человек, мы опаздываем, – по тону было видно, что разговаривать ей совсем не хотелось.

– Осталось всего десять минут! – девочка смотрела с любопытством. – У вас красивая рубашка!

– Аля, не стоит разговаривать с незнакомцами. Мы скоро выходим.

Человек улыбнулся. Заправил прядь за уши.

– Простите, что отвлекаю. Но вы так чудесно выглядите! Я уверен, вы точно успеете! Ой, а я вам сейчас кое-что подарю. Та-ак… – он присел напротив и снял с плеч свой огромный рюкзак, опять начал в нем рыться, попутно вытаскивая всякие вещи. Платок, блокнот, затертая закладка, упаковка жвачки. – Ох, ну все не то, где же оно?

Аля хихикнула, увидев выражение лица бабушки. Та даже покраснела от подобной наглости и просто потеряла дар речи.

Молодой человек в это время достал мятый лист бумаги.

– Ну точно сумасшедший, – прошептала Аля на ухо Леди. Бабушка приподнялась и взяла девочку за руку. Они пересели на соседние места. Парень даже не обратил внимания, слишком поглощенный процессом.

Аккуратные черты лица, бледная, с просвечивающими сосудами кожа. Будто бы совершенно не выходит из дома. Очень красивый, если не смотреть на одежду. Хотя было в его образе что-то такое, будто бы даже стильное. Разумеется, в своей, сумасшедшей, манере.

В тонких пальцах бумага будто порхает. Он разгладил лист, приложив к стенке автобуса. Привычным движение сложил по диагонали, оторвав нижнюю полоску, чтобы получился квадрат.

По диагонали, еще раз.

Гладкие стены, узкие высокие окна. На нижних этажах все увешано вывесками. Доносится запах выпечки и кофе.

Пополам, вертикально. Другая сторона.

Почти повернули на Невский. Люди спешат, болтают, смеются, идут молча или просто стоят и кого-то ждут. Прямоугольные стенды с рекламой – своей, особенно петербуржской рекламой: музеев и выставок, концертов в филармонии и спектаклей. Плакаты о том, как говорить правильно, соседствуют при этом с афишами рок-концертов. Старинные здания образуют каменный коридор, закрывая от жары переулок. Небо почему-то кажется таким низким, будто бы до него сразу можно достать и желательно закрыть тучами солнце.

Несколько совершенно воздушных движений, и из листа с несколькими складками получается тонкий ромб.

В толпе мелькают зебры, Петры первые и шреки, от жары, наверное, уже приросшие к своим неповоротливым костюмам. У всех в руках горы листовок. И они все пытаются от них избавиться, чтобы освободиться от рабства и вернуть прежний облик. Обычная городская сказка. Немного грустная, по-другому в этом городе вечных дождей никак.

Еще несколько взмахов тонких кистей. Свернуть-развернуть, вогнуть внутрь.

Автобус начинает свой неповоротливый поворот. Светофор пищит. Гомон Невского обрушивается водопадом.

Готово! У него в руках Ирис.

Теперь он подходит к Леди и торжественно вручает ей цветок. Подмигивает девочке, уже забывшей про телефон.

Леди удивленно принимает подарок.

– Спасибо, – но он уже бежит к водителю.

– Откройте, пожалуйста, дверь! Забыл, что мне нужно выйти, представляете? Вот я дурак! Совершенный-совершенный дурак! – его звонкий смех прокатывается по салону мягкой волной.

Дверь с шипением открывается под ворчание водителя. Молодой человек легко выпархивает наружу, несмотря на тяжелый рюкзак.

Леди вертит в руках цветок. Аля смотрит в окно во все глаза.

Незнакомец почти скрылся в толпе. И все же краем глаза она замечает, как он складывает ладони вместе. Тонкие пальцы снова изящно взлетают и опускаются.

По диагонали, еще раз.

Адмиралтейство становится ближе к Медному всаднику. Казанский немного сдвигается в сторону Гостиного двора.

Пополам, вертикально.

Пространство хрупкое и тонкое, даже тоньше бумаги. Так и стремится порваться. Но в его привычных жестах столько осторожности, что оно подчиняется. Александринка уже подвинулась к Адмиралтейской.

Свернуть-развернуть, вогнуть внутрь.

Немного стянуть, чтобы автобус прошел быстрее. Получилось! Он выдохнул.

* * *

Аля моргнула и уставилась в окно.

– Бабушка! Смотри, мы приехали! – Леди удивленно поднимает голову. Вздыхает с облегчением.

– Надо же, а я и не заметила. Кажется, успеваем до третьего звонка. Поправь юбку.

Они выходят и медленно двигаются в сторону театра. Аля все еще не может прийти в себя.

«Волшебник! Офигеть».

Девяткино. Бабочка

Сегодня он в желтой рубашке с утятами, снова тащит рюкзак, забитый всякой ерундой. Идет, шаркая кедами. Вчера заштопал правый ботинок и заклеил шов новым значком – пластиковым пиксельным сердечком, купленным в переходе на Петроградке.

Волосы собраны в хвост канцелярской резинкой, но почти все уже выбились из него и лезут в глаза, которые на солнце кажутся янтарными. Пряди блестят золотым. Проходит мимо киоска, покупает пачку мятных леденцов под неодобрительные взгляды продавщицы.

Выходит из метро, вываливаясь наружу вместе с течением – огромным потоком людей, одной из его ветвей. Они идут так быстро, что почти постоянно спотыкаются об него и чертыхаются.

– Куда прешь?!

– Смотреть нужно, куда идешь!

– !#?

Он искренне старается им не мешать, но он не любит спешить. Он любит чувствовать каждый момент, смотреть, наблюдать. Жить вместе с каждым мгновением. Он всего лишь часть этой огромной толпы – винтик в гудящем механизме этого города, его отдельный кусочек пазла.

Солнце бьет в глаза. Пахнет дешевым фастфудом и паленым асфальтом. А впереди настоящий муравейник. Высокий каменный муравейник с тысячами окон, проходов, мечущихся туда-сюда жителей. Свет бликует на его декорированным плиткой стенах, кричат дети.

Уже восемь вечера, а до сих пор светло. Белые ночи делают город почти идеальным курортом – жарко целыми днями, вся Петропавловка и Парк Трехсотлетия забиты любителями позагорать. Еще бы море вместо залива, а лучше целый океан. Чтобы мосты продолжались бесконечно и можно было ходить и ходить по ним и смотреть на волны…

Он проходит метров триста – идет вглубь каменных джунглей, хочет в них влиться. Почувствовать их материю, новую форму старого пространства – оно прогибается и натягивается вокруг многоэтажек, и он незаметно, мягкими движениями поправляет складки, чтобы оно не порвалось. Чтобы время не остановилось где-то там между пятнадцатым и шестнадцатым этажами.

В детской беседке, обхватив колени руками, сидит синеволосая девушка. Руки усеяны татуировками, в ушах широкие кольца, в носу одно маленькое. Виски выбриты.

Ее тело вздрагивает. И ему вдруг кажется, что эти вздрагивания повторяют пульс города, каждый его вдох и выдох.

Он снова роется в рюкзаке. Достает недавно купленные леденцы.

* * *

Тин живет в съемной квартире уже полтора года. Она приехала сюда, бросив все – взяв только маленький глянцевый чемоданчик и тубус с любимыми скетчами. В Белгороде оставила еще и тяжелое дурацкое имя – Валентина. Ей всегда сразу представлялась полная продавщица в «Продукты 24» напротив старой хрущевки – ее прошлого дома.

Но здесь все было иначе: новые лица, новые возможности. И это небо, которое совсем рядом. Будто уже отрываешься от Земли и становишься ближе к звездам.

Тин рисовала на новом графическом планшете, купленным на первую зарплату консультанта цифрового супермаркета. Здесь и рисунки выходили другими: свежими, странными, сюрреалистичными. Она гуляла вечерами по Невскому, сидела на бортике набережной на Ваське, кружилась в воздушных юбках на дворцовой. По выходным сидела на лавочках возле мраморных статуй в Летнем саду, на ее планшете эти статуи оживали и грустно смотрели вдаль, когда из их рук вырастали багровые розы.

Тин вставала каждый день в шесть утра, чтобы успеть доехать до Московской. Ее восхищали высокие потолки станций метро, цветные линии веток и стук колес поезда о рельсы, надпись «Не прислоняться!», чудаковатые бабушки в шляпах будто из девятнадцатого века и не менее чудаковатые парни и девушки в косплейных костюмах, тяжелых косухах или выкрашенных в радужный волосами. Она скетчила их на бумаге, в блокноте, а рисунки развешивала по квартире, чтобы было не видно скучных и дешевых обоев.

Квартира-студия была крошечная, но очень уютная. Девятнадцатый этаж. Близко-близко к небу, еще ближе, чем можно быть в Питере обычно.

Она ходила на выставки и мастер-классы, завела много знакомых и сделала почти столько же татуировок. Покрасила волосы в красный, потом желтый, потом синий.

Ей нравилось, что на нее смотрят как на естественную часть города, его продолжение – будто она была здесь всегда.

Все труднее было находить время на прогулки, когда начали появляться первые заказы. Тогда было совсем сложно все успевать, но она этого будто не замечала. Она жила во сне.

Тин была счастлива. Это продолжалось больше года.

Пока она не начала задыхаться.

Стены муравейника начинали давить, замки из бетона – тяжелые и кишащие людьми настолько сильно, что не хватало одиночества. Вечное плавание, будто в горной реке – и всегда сносит течением. Бесконечное продолжение Невы – толпы на входах и выходах из метро, водовороты давки в вагонах в час-пик, ответвления из бушующих потоков Невского на переулки. А на набережной будто в клетке – так и хочется нырнуть вниз или прыгнуть вверх, чтобы вдохнуть, чтобы почувствовать свободу. Но она уже застряла навсегда в этом сумасшедшем течении, и с каждой неделей оно становилось все быстрее. Даже на сон оставалось несколько часов.

Новым летом привычная туманность и дожди сменились жарой, и дышать стало еще труднее. Любимые ей белые ночи уже осточертели, как книги Достоевского и засмотренный до дыр «Питер FM».

Тин потерялась. И теперь сидела в детской беседке посреди каменных джунглей и плакала. Потому что в этом большом городе людей настолько много, что слез все равно никто не заметит.

* * *

– Не плачьте! Вот, возьмите лучше леденец. У вас такие чудесные волосы и очень крутые татуировки, правда! – он сел на лавочку напротив и протянул ладонь с конфетой. – Смотрите, луна полная! Ну не плачьте, пожалуйста, – он посмотрел на нее умоляюще.

Такой детский взгляд. На вид около двадцати – двадцати трех. Джинсы настолько драные, что все состоят будто из ниток. Было бы эпатажно, если бы давно не вышло из моды.

Она взяла конфету и сунула в рот. Прохладная мята обожгла горло.

– Спасибо. Вкусно…

Она неловко замолчала. Жутко неудобно, вроде бы нужно уйти, кто знает, что на уме у этого психа. Но уходить не хотелось, жутко хотелось выговориться.

– Что-то случилось? У меня вот сегодня тоже день не задался, никуда не успеваю. Ну и ладна-а… – растягивает слова, а голос такой, сразу хочется рассказать все и еще слушать, чтобы он говорил дальше. Тихий и звенящий, слова будто вылетают изо рта бабочками.

Она молчала. Потом вытерла слезы, достала сигарету и закурила. Незнакомец закашлялся, но ничуть не смутился. Продолжал смотреть и улыбался.

– Сама не верю, что все это говорю. Дурацкая ситуация. Знаете, бывает вот такое, вроде бы так сильно что-то любил, верил, что ли, во что-то… А оказалось… Оказалось, что все это ерунда, – она выдохнула облачко пара от дешевых сигарет с приторно-сладким запахом. – Надоело. И зачем я вообще сюда приехала? Зачем? Все это дурацкие сопливые мечты! – еще раз всхлипнула. – Ненавижу… так хочется воздуха, – она посмотрела вверх, встала на скамейку, покачиваясь, и подняла средний палец. – Ненавижу!

Потом бессильно рухнула обратно.

– Прости, теперь точно как дура. Можно еще леденец? Вроде успокаивает.

– Держи, – выудил еще один из другого кармана. – У всех когда-то бывают похожие мысли, но ведь ты сама все решила. Потому что ты можешь делать не то, что нужно, а то, что хочешь. Ну вроде … ты можешь встать на скамейку в детской беседке и показать средний палец небу. Тоже здорово, в своем, конечно, роде, но здорово, правда?

Ну и улыбка. Князь Мышкин просто.

Снова затянулась. И расхохоталась. Какой же бред.

Он снова потянулся к своему громадному рюкзаку. Достал еще один мятый лист.

Фиолетовый, немного облезший на сгибах.

Похож на бомжа, а пальцы такие тонкие и аккуратные, ногти подстрижены с микроскопической точностью – ровные-ровные овалы.

Снова резко оторвать полоску снизу.

Пряди хоть и слипшиеся от грязи, так красиво падают на лицо. Руки так и чешутся взять карандаш.

По диагонали. Еще раз. Вогнуть внутрь края. Треугольник.

А взгляд, какой взгляд! Каждое движение настолько отточено и делается на автомате, но он смотрит внимательно и с какой-то особой любовью. А еще печально, но совсем чуть-чуть. Как смотрят на удаляющийся берег моря, когда снова садятся в плацкартный вагон.

Уголок вправо. Свернуть вниз, отвернуть влево. Расправить. Бабочка.

– Вот, возьмите!

– Это какая-то метафора?

– Вроде того. Летать ведь можно и не в реальности, вам ли не знать? – он подмигнул и кивнул на лежащий в стороне скетчбук.

– Э-э-э. Спасибо?

Она взяла легкий кусочек бумаги. Почему-то стало немного легче.

– Как тебя хотя бы зовут? – голос прозвучал даже слишком громко.

Он рассмеялся.

– Артур.

По диагонали. Еще раз. Вогнуть внутрь края. Треугольник.

Девяткино сдвигается к Политехнической. Оттуда осторожно подвигается к Лесной.

Уголок вправо. Свернуть вниз, отвернуть влево. Расправить.

Ух, это оказалось немного сложнее. Теперь от Лесного проспекта изгибом к Чернышевской. И там крошечная складка, сразу к набережной – не такой заполненной, как на Ваське, отлично подходит. Лучше места подумать вечером в одиночестве и не придумаешь.

Из пальца капнула кровь. Порезался. Он облизнул ранку и накинул рюкзак. Потом, подумав, снова сел на траву. Развернул фантик и засунул в рот леденец.

Погрузился в воспоминания.

* * *

Ноги будто сами принесли Тин на набережную.

Тихо. Совсем тихо. И небо будто продолжение воды. Почему-то вдруг стало так легко дышать.

Артур

Он родился здесь, в этом городе. С самого детства мальчишка с золотыми кудрями улыбался и пытался изучить и попробовать все вокруг. Воспитывал его в основном дедушка – университетский преподаватель физики. Отец – инженер постоянно пропадал на работе. Друзей у него было мало, сверстники относились к нему с осторожностью, важный отец с хмурым лицом всегда их пугал, а сам Артур с чудными задачками от дедушки ужасал еще больше.

Город тогда тоже был совсем другой. Не было неоновых вывесок и модных кофеен, электросамокатов и толп туристов. Было спокойнее, медленнее. Пышечная на Конюшенной, походы в ТЮЗ, катание на теплоходе. Тогда еще современный и прямо-таки инновационный физфак. Сидение на задней парте на лекциях, восторженный взгляд на эксперименты.

А еще было много-много книг. Они были не такие яркие, как сейчас. У всех почти одинаковые обложки, да и достать их было куда труднее. Но на мансарде, в квартире их семьи был огромный, забитый книгами до отвала шкаф. Там были зеленые томики Ландау-Лифшица, собрание сочинений Тургенева, целая полка фантастики, любимые дедушкины Стругацкие. И головоломки – много-много всяких книг, вроде «Занимательных задач по математике» или «Шахматных головоломок».

Как-то раз, дожидаясь заваривавшего чай дедушку с кухни, Артур увидел совсем новую книгу, с непонятными символами на обложке. Открыл. Там было множество схем, пунктирных полосок, сплошных линий. Артур тут же сел, взял какой-то лист из ящика дедушкиного стола и стал пробовать. Поначалу бумага плохо ему подчинялась, но он быстро вошел во вкус и свернул своего первого журавлика.

Тогда совершенно внезапно все и началось.

Сев на краешек стула за дедушкином столом и достав очередной ненужный приказ, он привычным движением свернул лист пополам. И почувствовал пространство. Его плавные линии, натянутость вокруг зданий и вмятины вокруг озер. А еще, что его тоже можно сгибать.

* * *

Пространство. Пространство-время. Он знал, что оно может искривляться, дедушка рассказывал ему о парадоксе близнецов, показывал на одеяле и апельсинах тяготение звезд.

Но мог ли он предположить, что можно складывать его, как оригами? Ни за что.

Он пробовал и пробовал. Попадал в школу за минуту. Перемещался с Дворцовой на Петроградку. Как-то раз даже оказался в Выборге и потом долго добирался домой, так как свернуть пространство так же еще раз у него не вышло.

Но он быстро учился. И никому ничего не говорил. Как-то раз лишь пытался показать дедушке, но тот только посмеялся, даже попав в магазин из дома с одного шага. Он настолько часто витал в собственных мыслях, что для него и обычные путешествия проходили вне времени.

К концу школы он один раз даже бывал в Москве. Это была долгая комбинация осторожных складок и последовательных перемещений. Земля – шар, ее пространство – сфера, и сворачивать его просто пополам и диагонали на больших расстояниях было невозможно, иначе в итоге произойдет что-то явно не слишком хорошее. Но он чувствовал, что при должной практике можно оказаться и у пояса Астероидов.

И все же города ему хватало. Для Артура после приобретения нового дара он стал абсолютно живым. Он чувствовал каждый его уголок, каждый проспект, каждый переулок. Он мог с закрытыми глазами дойти от Спортивной до Политехнической, несмотря на дороги и светофоры. Он ощущал каждое движение в нем, потому что Петербург (Ленинград) для него был не просто скоплением зданий и памятников, для него он был организмом, реки и залив были его кровью, мосты – костями, а люди – клетками, составляющими живую материю его плоти. Артур же стал его сердцем, его чувствами.

* * *

Поступил он, разумеется, на физфак. Экзамены сдал блестяще. Теперь Артур хотел понять, как устроена его способность, но уравнения не давали ответов, они только описывали то, что уже существовало.

Перед ним стоял сложный выбор – он совсем не знал, чего хочет, а фигурки из бумаги не могли стать делом его жизни, и нужно было выбирать. И что-то делать с даром.

Кудри, кстати говоря, выпрямились. Ну и пусть.

* * *

В группе его любили за открытость, бумажные фигурки и деда-профессора. Учеба давалась легко, он знал почти весь университетский курс еще со школы, проводя все время с дедушкой. Ему пророчили славу великого физика. Даже прозвали Король Артур.

Но было одно «но». И это «но» звали Алексей.

* * *

Алексей был полной противоположностью Артура. У него были черные как смоль волосы и такие же черные глаза. Тонкий прямой нос и вечная складка на лбу, привычка грызть ручки и засовывать их за уши. Он был нелюдим и срывался из-за каждой неудачи.

Чтобы стать лучшим, он торчал в библиотеке все свободное время, но и это было не все – еще он безумно любил физику. До умопомрачения. Артуру казалось, что даже Эйнштейн прикладывал меньше усилий.

Алексей приехал из маленького поселка в Хабаровской области. Но для него будто не было разницы между поселком и Петербургом. Все окружающее для него было только антуражем, главное было в учебниках.

Как соперничество переросло в дружбу, он даже и не заметил. Но поспособствовал этому дедушка Артура, поставив их работать в пару на лабораторных. Тогда Алексей перестал видеть в вечно улыбающемся парне соперника и начал больше доверять людям, а Артур заразился целеустремленностью друга и его любовью к физике. А главное, начал видеть смысл, которого ему так не хватало.

* * *

Неудивительно, что первым человеком (и пока что единственным), которому Артур доверил свой секрет, стал его лучший друг. Он был достаточно сумасшедшим, чтобы поверить в подобные вещи.

Показывать пришлось несколько раз, и каждый раз Алексей внимательно следил за движениями друга и даже что-то записывал, потом сомневался, и Артур показывал снова.

Потом он наконец выдохнул:

– Чертов волшебник! – и несколько дней совершенно молчал.

* * *

После пар они сидели в лаборатории, изучали иностранные книжки и статьи. По выходным ранним утром проводили эксперименты. Алексей писал алгоритмы и делал расчеты, Артур помогал ему и подчинялся. Его талант должен помочь человечеству. Но с каждым новым экспериментом и новым заявлением друга о глобальном научном прорыве ему становилось все грустнее. Он хотел дальше дарить прохожим фигурки и гулять по городу, изучая каждую новую точку на его карте: от киоска до новостройки. А по вечерам, как раньше, сидеть в библиотеке с Алексеем и дедушкой и делать выкладки, обсуждая последние достижения ядерной физики и космологии.

А что, если ему хочется другого? Если бумажные фигурки и быстрая дорога до дома поможет человечеству не меньше полетов в космос?

* * *

Разговор состоялся. Он должен был состояться.

Алексей был в бешенстве. К тому времени они были уже аспирантами, дедушка умер, лаборатория была полностью в их владениях. На подоконнике были свалены в кучу научные журналы и одиноко вжался в горшок маленький кактус. Артур сидел рядом с ним.

Когда друг перестал злиться и лишь устало потер виски, он вдруг произнес:

– Ну допустим, давай забудем о науке и звездах, о новых возможностях для каждого, о новых фундаментальных теориях. Я не уйду из физики, я буду узнавать все сам, без чит-кода, как ты говоришь. Может быть, это и правильно. Но ты – что будешь делать ты? Как ты будешь жить с осознанием того, что такую огромную силу ты просто потратил впустую? Что больше шанса у человечества, возможно, не будет, а ты просто болтаешься в кедах по городу и даришь всем дурацкие фигурки? Потратишь всю свою жизнь на ерунду?

– Мне это нравится. Ну и должен же кто-то радовать окружающих. Возьми леденец.

Алексей взял конфету из его ладони и вышел из лаборатории.

Больше они не разговаривали.

Иногда Артур приходил к серому зданию физфака и подолгу смотрел в крайнее слева окно на третьем этаже, так и не решаясь зайти.

Василеостровская. Стриж

Артур с грустью смотрел на пустую упаковку из-под леденцов, когда его окликнула девочка в летнем сарафане, несущаяся вдоль набережной.

– Волшебник! Подождите! Волшебник!

Артур остановился и улыбнулся. Он узнал ее – внучка пожилой Леди, которой он помог около пары недель назад.

– Фух… Я… Вы… Сейчас, подождите, нужно отдышаться, – Артур снял рюкзак с плеч и на удивление быстро вытащил неоткупоренную бутылку с минералкой. Протянул девочке.

Она быстро ее открыла, вода брызнула во все стороны. Артур рассмеялся своим завораживающим звенящим смехом.

Девочка выпила несколько глотков, отдышалась еще несколько секунд и выпалила:

– Вы волшебник, ну знаете, как в том аниме «Ходячий замок». Я сразу это поняла, это ведь вы переместили нас с бабушкой поближе к театру, а потом еще исчезли. Здорово!

– Спасибо, но это не волшебство… – Артур достал новый лист бумаги.

Девочка, недослушав, продолжила.

– Я долго вас искала, знаете, может быть, вам нужны ученики? Ну, или там, прислуга? Я готова даже убираться. Только можно мне с вами.

– Для этого сначала придется вырасти. Возрастное ограничение для приключений, понимаешь? Как в кино, – Артура забавляла эта ситуация.

Девочка не расстроилась.

– А что вы умеете?

– Ну, я могу сворачивать пространство, как бумагу. Так можно попасть из одной точки в другую намного быстрее, – ему вдруг захотелось рассказать все этой девочке.

Вряд ли, когда вырастит, она вообще это вспомнит. А может, и вспомнит, и это будет ее личным волшебством – чем-то покруче старых аниме и новых сериалов.

– То есть можно попасть даже на Луну? Ну, захватив скафандр?

– Ну, теоретически да.

– Вы что, никогда не пробовали?

– Не-а.

– А в Африку или на Северный полюс вы путешествовали?

– Не-ет.

– Какой-то вы неправильный волшебник. У вас ведь такая классная магия.

Он рассмеялся.

По диагонали. Еще раз.

– Вы же такое можете!

Вывернуть наизнанку. Вогнуть.

– А я вот всегда верила во всякое такое. Не может же быть столько мультиков и фильмов на пустом месте, ну и сказок еще.

Сложить углы к центру. Перевернуть. Отогнуть вправо. Готово! Стриж.

– Расскажите, можно такому научиться? Я буду стараться, правда-правда.

Артур протянул девочке стрижа. Она взяла его и сосредоточенно рассматривала.

По диагонали. Еще раз.

Остров немного сузился так, чтобы линии стали ближе друг к другу. Он в очередной раз почувствовал этот город и даже вспомнил, как видел старый зеленый дом и выходящую оттуда Леди с зонтиком под мышкой.

Вывернуть наизнанку. Вогнуть.

– Давай руку! – она протянула ему руку, распахнув глаза и придерживая другой рукой подол платья. Сделала шаг.

* * *

Перед носом Али оказался подъезд и недовольное лицо бабушки.

* * *

Артур еще раз улыбнулся и пошел дальше. Рюкзак продолжал позвякивать.