Текст книги "Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2"

Анатолий Павлович Федотов

Мог ли я ему помочь?

С Владимиром Высоцким я познакомился в 1975 году. Помню, что дело шло к осени – конец сентября или начало октября… У Высоцкого поднялась температура, и Вадим Иванович Туманов вызвал Олега Филатова. А Олег по специальности травматолог, поэтому и попросил меня… Филатов заехал за мной – вот тогда в первый раз я попал на Малую Грузинскую.

Высоцкий был с Иваном Бортником, у них резко подскочила температура – под сорок! Температуру мы сбили… Потом я заехал ещё раз, стали видеться почти каждую неделю, а чуть позже – и каждый день… И так до самой смерти.

Володя мог вызвать меня в любое время суток, иногда звонил в три-четыре часа ночи:

– Толян, приезжай!

В последние годы бывали уже приступы удушья, возникало чувство нехватки воздуха. Приходилось делать уколы. Конечно, эти ночные «телефоны» стоили нервов…

– Мне плохо! Не могу, приезжай…

Если уезжал из Москвы дня на четыре и не предупреждал Володю – он сердился:

– Толян, разве так друзья поступают?!

Вообще говоря, физика у Володи была достаточная – физически он был очень одарён от природы… Детский ревмокардит? Может быть, в конце концов это и сказалось… Ведь главной причиной смерти была миокардо-дистрофия, то есть почти полная изношенность, истощённость сердечной мышцы. Изношенность от всяческих перегрузок – ведь Володя был земной человек.

Про 1969 год он мне рассказывал: открылось сильное кровотечение, давление упало до критической отметки. С кровотечением Высоцкий попал в реанимацию, целые сутки Марина сидела рядом с ним. Тогда обошлось без операции, но, конечно, не прошло бесследно… Я сам врач-реаниматор, знаю, что это такое.

Покоя и отдыха Володя не знал. Но восстанавливался быстро. Ночь почти не спит, а утром соскакивает – и вперёд! Ну, тут особенности организма, но есть и ряд препаратов, которые способны восстанавливать работоспособность нервных клеток… И последние пять лет Володя был на этом «допинге». Он рано начал выпивать, а «выход из пике» у него был всегда очень тяжёлым. И кто-то ему подсказал, что есть такие препараты. Володя попробовал – вначале оказалось, что очень здорово. Это даже могло стимулировать творчество… Раз, два, три… А потом привык. Привыкание развивается очень быстро, организм истощается – это очень коварные лекарства. Долго на них надеяться нельзя. За всё в этой жизни приходится платить…

А последние год-полтора Володя потерял контроль, перестал контролировать себя. Уже не мог обходиться без этого… И когда не было лекарства, лежал вялый, мрачный, иногда – злой. Уходил «в пике»… Это были тяжёлые периоды. Было такое ощущение, что у Володи отсутствует инстинкт самосохранения. Конечно, мы пытались говорить:

– Володя, да брось ты это!

– Не лезьте! Это не ваше дело…

Убедить его было невозможно – однажды я попытался… Он меня просто выгнал из дома. Правда, через день позвонил:

– Толян, не обижайся… Чего не бывает между друзьями. Приезжай!

Однажды так распсиховался – всех разогнал…

– Да пошли вы все из моего дома! Чтобы больше никого здесь не видел!

А потом сам начнёт извиняться: очень переживал, если кого-то обидел. В сути своей Володя был очень добрым.

Туманов несколько раз при мне ему говорил:

– Володя, надо кончать. Ты же писать хуже стал… Чем такая жизнь – лучше броситься с балкона!

Очень тогда ругался с ним… Вадим, конечно, мог повлиять, но он же постоянно не жил в Москве – появлялся налётами.

Елена Облеухова, Владимир Гольдман, Всеволод Абдулов, Анатолий Федотов и Владимир Высоцкий.

Зарафшан, 23 июля 1979 г. Фото Александра Липенко

Были и светлые моменты. Конечно, были… 17 ноября 1979 года мне исполнилось сорок лет. Володя приехал. Во дворе его окружили пацаны:

– Владимир Семёнович, подпишите гитару!

Привёз какие-то необыкновенные напитки из «Берёзки». Подарил мне картину «Пиратский бриг». Пел – гитару взяли у соседей, даже была запись… Потом дал кому-то послушать, и там её испортили.

Как он работал, этого я никогда не видел… Иногда на столе в кабинете лежали исписанные листки. Однажды я прочитал – мне очень понравилось. Сижу и переписываю для себя… Заходит Володя:

– Брось, это ещё не готово…

– А мне нравится.

С ним всегда было интересно… Но один вечер мне особенно запомнился. Я даже день помню – 30 апреля 1979 года. Володя приехал после концерта, устроил роскошный ужин. Он был такой заботливый и внимательный…

– Толян, надо твою машину сделать.

Володя умел заботиться о людях, всегда помнил, кто и что любит… Моя дочка была тогда совсем маленькой, и она просто обожала жевательную резинку. Так Володя из Парижа привёз целый мешок этих «резинок»… Ребятишки во дворе окружили его «Мерседес» – он раздавал всем…

А мне он просто выбил квартиру… Это было тоже в 1979 году – мы жили практически в коммуналке. Володя вдруг предлагает:

– Давай я тебе помогу квартиру сделать. Возьми ходатайство на работе.

Буквально в два-три дня я собрал все документы. Принёс, положил ему на стол. И довольно долго они там лежали. А потом на Володю «нашёл стих»… У него бывали такие дни: вставал свежий, жизнерадостный. В такие дни он знал, что у него всё получится…

При мне набирает приёмную заместителя председателя Моссовета:

– Здравствуйте, девушка. С вами говорит Высоцкий. Вам это имя что-нибудь говорит?

– Ой, что вы, Владимир Семёнович?!

– Ваш шеф у себя?

– Сейчас узнаем… Будет ещё полчаса.

Володя берет свой французский диск, пишет: «Добра! На память от В. Высоцкого». Мы садимся в машину – и в Моссовет… Входим, секретарша проводит нас в кабинет. Володя говорит:

– Вот мой очень близкий друг живёт в очень плохих условиях.

Человек за столом посмотрел бумаги и говорит:

– Хорошо, зайдите через неделю.

И тут Володя немного «сыграл».

– А-а, через неделю… Значит у нас ничего не получится.

– Владимир Семёнович! Где вы находитесь?! Всё будет сделано…

Через неделю Володя звонит мне:

– Толян, если ты стоишь, то возьми стул, а то упадёшь. (Я действительно невольно сел.) Я тебе выбил квартиру – у тебя трёхкомнатная хата!

Когда выделили квартиру, то дом ещё строился. Мы приехали, познакомились с рабочими-строителями… Володя говорит:

– Ребята, это Толя – мой брат…

Они тогда мне здорово помогли. А в доме ещё долго считали, что я брат Высоцкого.

Из поездок привозил самые разные истории… В Ижевске ему подарили сувенир – охотничий топорик, сделанный из хромированной стали. Володя говорил, что эти сувениры закупает одна японская фирма и делает из них бритвенные лезвия…

В каком-то городе спел «Охоту на волков». Рассказывает:

– Смотрю в зал. Вижу, что две трети понимают в чем дело, а одна треть – не понимает ни черта!.. А после концерта подходят люди и говорят: «Спасибо вам, Владимир Семёнович! Спасибо за замечательную песню – «Охота на волков»! Благодарим вас от имени нашего общества охотников и рыболовов!» Я обалдел!

Могу вам сказать, что почти весь 1978 год Володя был в прекрасной форме. В году были срывы, но в общем держался… И 1979 год – январь, февраль, март… Примерно до июля был в тонусе.

А в июле Володя собирался на гастроли в Среднюю Азию. Я знал, что с ним едут Валера Янклович, Сева Абдулов, Володя Гольдман… Высоцкий собирает вещи, я стою рядом.

– Володя, а ты не хочешь взять меня с собой?

– Толян, с большим удовольствием! Почту за счастье.

Я как раз был в отпуске, и меня оформили… артистом «Узбекконцерта». Маршрут был такой: Ташкент, Навои, Учкудук, Зеравшан, Бухара…

В Бухаре Володя проснулся очень рано: часов, наверное, в шесть. И пошёл на рынок, чего-то там съел… Я тоже встаю рано. Вдруг прибегает Гольдман:

– Володе плохо!

Я – туда. Володя стоит абсолютно бледный: беспокойство, громадные зрачки… Клиника отравления, но не только пищевого… И на глазах ему становится всё хуже и хуже. А все стоят напуганные… Я закричал:

– Ребята, он же умирает.

Володя успел сказать:

– Толя, спаси меня… Спасёшь, буду считать тебя лучшим врачом в мире!

Сказал и упал…

Я успел ввести ему глюкозу, но дезинтоксикация не наступала… Остановилось дыхание, на сонной артерии нет пульсации. И уже полное отсутствие сердечной деятельности.

У меня был кофеин – ввёл прямо в сердце. И стал делать искусственное дыхание: изо рта в рот. Севе показал, как делать массаж сердца… И видимо, сердечная мышца возбудилась – сердце заработало. И минут через пять смотрю – стали появляться самостоятельные дыхательные движения… Я с таким остервенением дышал за него, что Володя, когда пришёл в себя, сказал:

– Я стал чувствовать, что моя грудная клетка расширяется – чуть не разрывается…

Да, это была самая настоящая клиническая смерть… Понимаете, всё это было на моих глазах, поэтому удалось его спасти. А стоило чуть-чуть опоздать – и я бы ничего не смог сделать.

Володя немного отошёл и говорит: «А концерт?» – Я ему: «Нет, Володя, с таким сердечком и в таком состоянии твои концерты здесь закончены…»

Написал записку, что делать, если приступ повторится, засунул в карман куртки. И в тот же день мы с ним улетели в Ташкент, а оттуда отправили его в Москву…

Повторяю – последние годы он был очень серьёзно болен. Это – болезнь, и Володя боролся… В январе 1980 года мы с ним закрылись на неделю в квартире на Малой Грузинской. Я поставил капельницу, уложил Володю – абстинентный синдром мы в итоге сняли. Но от алкоголя и наркотиков развивается физиологическая и психологическая зависимость. Физиологическую мы смогли снять, а вот психологическую… Это сейчас есть более эффективные препараты… Да, сила воли у Володи была, но её не всегда хватало.

Немного позже Володя сделал гемосорбцию – очистку крови. Кровь несколько раз «прогнали» через активированный уголь. Это же мучительная операция, но Володя пошёл на это. Но гемосорбация не улучшила, а ухудшила его состояние. Мы зашли к нему на следующий день. Володя был весь синий…

– Немедленно увезите меня отсюда!

В общем, снова не получилось…

Повторю, что физически Володя был очень мощным. Но в последние годы «звоночки» были… Периодически появлялись признаки стенокардии. Вы знаете, сейчас такое время, что часто погибают сильные и молодые. Ведь после сорока надо чуть-чуть приостановиться, немного попридержать себя. Сорок лет – это уже возраст, а желания и ощущения у человека остаются, как у двадцатилетнего…

18 июля 1980 года я с сыном был на «Гамлете»… И прямо в театре меня нашёл Валера Янклович:

– Володе очень плохо…

Я – за кулисы. Вызвали скорую, сделали укол – Володя еле доиграл… А на следующий день он ушел в такое «пике»! Таким я его никогда не видел… Трудно объяснить – почему. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости? Хотели положить его в больницу, уговаривали… Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти…

23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из Склифосовского. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу… Наверное, около часа ребята были в квартире – решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один – он уже спал… Потом меня сменил Валера Янклович.

24 июля я работал… Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую… Володе было очень плохо, он ходил – метался! – по комнатам. Стонал, хватался за сердце… Я подошёл, послушал – сильное сердцебиение. Сердце к этому времени поизносилось… Вот тогда при мне Володя сказал Нине Максимовне (это было предчувствие):

– Мама, я сегодня умру…

Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после двенадцати часов звонит Валера:

– Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть…

Я приехал… Володя метался по квартире – ах! ох! – стонал. Ладно, думаю, может быть, обойдётся… Эта ночь была для него очень тяжёлой. Я сделал укол снотворного… Час, два, три… Володя всё маялся. Потом затих; ну, думаю, уснул… Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате.

А я был со смены – уставший, измотанный. Прилёг и уснул – наверное, часа в три…

Проснулся от какой-то зловещей тишины – как будто меня кто-то дёрнул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет… Я давай дышать, а губы уже холодные… Поздно…

У ложа Высоцкого (слева направо): Артур Макаров, Игорь Годяев, Вадим Туманов, Александр Подболотов, Станислав Говорухин, Валерий Янклович и Анатолий Федотов. Москва, Малая Грузинская ул., д. 28, 28 июля 1980 г. Фото В. Нисанова

Да, между тремя и половиной пятого и наступила остановка сердца на фоне инфаркта… Судя по клинике, всё-таки был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце – трудно сказать, может быть, час назад, а возможно, и полчаса…

Потом в свидетельстве о смерти мы так и записали: «Смерть наступила в результате острой сердечной недостаточности, которая развивалась на фоне абстинентного синдрома».

Я сразу же позвонил Туманову и Янкловичу… Вызвал реанимацию, хотя было ясно, что ничего сделать нельзя, – вызвал для успокоения совести. Позвонил в милицию, чтобы потом не было слухов о насильственной смерти…

Смог ли я ему помочь? Трудно сказать, но я бы постарался сделать всё… До сих пор не могу себе простить, что заснул тогда! Прозевал, наверное, минут сорок…

Приехал Вадим Иванович, Валера с ещё одной реанимационной бригадой. А уже часов в шесть у дома стали собираться люди…

Июль 1986 г.

Владимир Леонидович Шехтман

Я познакомился с Владимиром Высоцким в 1960 году у моего двоюродного брата Всеволода Абдулова. Мне было тогда восемнадцать лет. А потом так получилось, что последние два-три года Володиной жизни мы общались очень часто, почти каждый день. А после того как он разбил второй маленький «Мерседес», мне приходилось часто возить его на своей машине. Так вот, спустя эти годы, я нашёл Володю совсем другим. Он здорово вырос как личность, но и физически это был совсем другой человек.

Машину Володя водил прекрасно, а кроме того, он был замечательным пассажиром: при мне он не сделал ни одного замечания водителю, а это бывает очень редко. А сам за рулем мог абсолютно отключиться и думать о своём.

Небесно-голубой седан Mercedes S450 (W116) 1974-го года выпуска – первый «мерседес» Высоцкого

Марина рассказывала, как они возвращались на машине в Союз: «Я вижу, что едем не туда.

– Володя, осторожнее… Мне кажется, тут кончается шоссе. Мы едем не туда!

– Нет, туда!

А шоссе – бац! – и нету! В клубах пыли вылетаем прямо в поле. И тут я слышу такой настоящий русский мат, какого я никогда в жизни не слыхала!»

Последнюю машину Володе помогал купить Бабек Серуш. Бабек прекрасно знает русский язык, он очень любил и ценил Володю. Бабек – крупный коммерсант, тогда у него были дела в Союзе. Я помню, что Володя записывался у него и говорил, что у Бабека аппаратуры на два миллиона марок. Аппаратура, действительно, была профессиональной.

Но вернёмся к машинам… Володя машины любил и даже немного гордился своими «мерседесами». Он всегда прислушивался, как работает мотор – стучит или не стучит? И однажды Абдулов решил его разыграть. Едем в машине, а Сева потихонечку начинает: «Ж-ж, ж-ж…» Володя начал волноваться – что такое? Остановил машину, вышел, посмотрел мотор… Вроде бы всё в порядке. Поехали дальше, а Сева начинает опять… Но долго он не выдержал – расхохотался. Володя его чуть не убил!

Я как и все удивлялся: когда Володя спит?! Допустим, привожу его домой часа в два-три ночи, а в девять утра какая-то работа. Приезжаю в восемь, Володя встаёт: «Сейчас, сейчас… Только приму душ!» Пил крепкий чай и – готов работать. Конечно, при его загруженности нужен был и секретарь, и свой импрессарио… Звонили и писали тысячи людей! Все письма он прочитать физически не мог, просил читать других. Я помню одно большое письмо из Калининграда, целая тетрадка. Какая-то женщина писала о том, что разрушается оросительная система, построенная ещё немцами. Володя очень хотел ей ответить, но так и не нашёл времени. Помню ещё одно забавное письмо, в конце которого стояла приписка: «Владимир Семёнович, если Вы мне не ответите, то я напишу до Баниониса!»

Володя не был суеверным. Но он как будто ждал день, когда у него получалось всё. Вот тогда какой-то чёртик в него вселялся… Абдулову нужна была замена кузова машины. Дело это сложное, и у Севы ничего не получалось. Володя узнаёт телефон заместителя начальника «Мосавтотранса» и говорит мне: «Узнай, где он сидит…»

Берет свою пластинку, и мы едем. Входим в кабинет, сидит такой суровый дядька-начальник. Володя с ходу спрашивает:

– У вас есть дети?

– Дочь… Взрослая… Вот завтра выходит замуж.

– А как её зовут?

И сразу же надписывает пластинку: «Это мой подарок!» И этот человек меняется на глазах, теплеет лицом.

– А что вам надо, Владимир Семёнович?

– Да вот, надо сделать кузов моему брату.

Всё было сделано очень быстро.

Что вам сказать про срывы? У Володи бывало так – дел невпроворот. Всё это накручивалось, накручивалось… И в конце концов ему надо было в один день быть в семи местах! Володя говорил: «А, пропади оно пропадом!» – и уходил в «пике». Это была болезнь, и в такие моменты с Володей было очень трудно. Но где бы это ни было, Сева Абдулов мчался выручать своего друга. Однажды Сева должен был ехать на репетицию и попросил меня побыть с Володей. А Володя был в тяжёлом состоянии. Звонок с киностудии, женский голос спрашивает:

– Попросите Высоцкого…

– Нет, он болен.

– Болен, болен… Знаю я, чем он болен! Господи, ну почему это Высоцкого не наказывают?! Всех наказывают, а Высоцкого – нет?!

И бросила трубку.

В последний год Володя из театра практически ушёл, играл очень редко… Я тогда спросил у него:

– А ты не жалеешь, что ушёл из театра?

– Нет, не жалею. Здесь – он показал на сердце – ничего не осталось. Осталось голое мастерство…

Знаете, когда в театре началась работа над спектаклем «Владимир Высоцкий», его друзья-актёры разучивали песни, которые вся страна знала наизусть.

Абдулов попал в автомобильную катастрофу в Ефремове, очень тяжёлую катастрофу. Тогда в его судьбу вмешалась Фаина Георгиевна Раневская, она добилась, чтобы Севу на санитарном самолёте перевезли в Тулу, в областную больницу. Когда Володя прилетел из Парижа, он уже всё знал. Более того, там, во Франции, он проконсультировался с нейрохирургом. Ушиб мозга – это же очень серьёзно! Мы с Володей приехали в Тулу, когда Сева уже пришёл в себя. Он даже пытался как-то пошутить, но Володя был потрясён: «Ты видишь… Ты видишь?! Это же бред…» Он страшно переживал.

Владимир Шехтман, Валерий Золотухин и Давид Боровский в кабинете Юрия Любимова. 1 августа 1980 г. Это первый худсовет, на котором было принято решение о постановке спектакля о Высоцком.

Фото А. Стернина

Больниц Володя почему-то боялся. Однажды занёс какую-то инфекцию, и у него сильно распухла нога. Тянул-тянул – ни за что не хотел обращаться к врачам. Вообще, пока его не напугаешь – лечиться не будет! «Володя, тебе же ногу могут оттяпать!» Еле уговорили его показаться моему отцу, он у меня хирург. Отец взял саквояж, надел белую шапочку, и мы поехали на Малую Грузинскую… И там у Володи дома отец и вскрыл этот нарыв.

Владимир Высоцкий и Играф Йошка в квартире на Малой Грузинской ул., д. 28 в ночь с 14 на 15 марта 1976 г.

Фото И. Данилова

Да, вспомнил одну важную вещь… 1975 год. Вся Москва слушает и поёт «Кони привередливые». Володя возвращается из Франции, я встречаю его в Шереметьево. Проезжаем Белорусский вокзал, а у лотка в лотерею разыгрывается синяя гибкая пластинка Высоцкого. Скрипит и хрипит на всю площадь: «Что-то кони мне попались привередливые…» Эти гибкие пластинки – они же очень некачественные. Володю это просто взорвало: «Кто дал им право выпускать эту гадость?! Мы же договорились, что будет большой диск!» Все знают, что большая пластинка тогда так и не вышла.

Однажды я спросил у Володи:

– А вот как ты пишешь? Как у тебя это получается?

– Ты понимаешь, иногда одна строка вертится в голове, жужжит, как муха… Иногда неделю, иногда целый месяц… А потом сажусь за стол и пишу – бывает такое ощущение, будто кто-то водит моей рукой…

Помню его фантастически смешные рассказы: про приблатнённых ребят, про «умнейшую собаку Рекса», которая была переводчиком у Хрущёва… Володя коллекционировал истории про пьяных… «У ресторана «София», прислонившись к столбу, сидит пьяный и говорит: «Остановись!» Протягивает деньги: «Сдачи не надо! Ну здравствуй, это я…» Володя говорил, что сам в это время проходил мимо…

Владимир Высоцкий и Леонид Мончинский.

Озеро Байкал, июнь 1976 года. Фото С. Зимина

Один из дней рождения Всеволода Абдулова… Володя приехал после «Гамлета» смертельно усталый: «Ребята, я на пять минут… Поздравляю Севу и убегаю…» Еле-еле уговорили спеть одну песню. Один актёр из «Ромена» стал подыгрывать. Володя так завёлся, что без перерыва пел часов до четырёх…

Гитары… Сколько Володя их поразбивал. Гитару Дикого я хорошо помню – маленькая, изящная. А большая концертная гитара, с двумя грифами, которая теперь висит в кабинете на Малой Грузинской, Володе не очень нравилась. Я однажды прочитал в «Вечёрке» объявление, что продаются старинные гитары… Мы поехали. Старая московская коммунальная квартира, нам открывает пожилой цыган. Проходим к нему в комнату, конечно, Володю он узнал сразу… Показывает гитару – маленькая, звонкая, в идеальном состоянии. Но Володя говорит, что у него такая уже есть. Тогда хозяин достаёт ещё две гитары, одна из них Володе очень понравилась. «Послушайте, у меня есть хорошая концертная гитара, давайте меняться!» Цыган ответил, что надо посмотреть… Мы поворачиваем – и вдруг этот человек говорит: «Володя! Что ж ты уйдёшь от меня и не споёшь?!» Володя берет гитару, хозяин вторую… Спел, кажется, «Камнем грусть висит на мне». И так здорово у них получилось! «Эх, Володя! Нам бы с тобой вместе проехать по России…» Попрощались. Едем в лифте, Высоцкий говорит: «С цыганами только гулять хорошо…»

К деньгам относился по-разному… Запросто мог отдать последние: «Ладно, живы будем – наживём». А иногда, например, когда надо было дать пятёрку сверху на станции техобслуживания, он вдруг взрывался: «А-а! Они вечно меня обдирают!» А бывало так: явно видно, что обманывает в открытую. И сумма довольно приличная. А Володя говорил: «Отдай и не торгуйся». В этом он очень похож на Туманова. И вообще они с Вадимом Ивановичем очень похожи. Леонид Мончинский начал писать повесть о Туманове, а Володя предложил переделать её в киносценарий. Он хотел снять фильм о Туманове, о Колыме, о сталинских лагерях. Мончинский прилетел и три дня жил у Высоцкого. Они работали. А потом Лёня говорит: «Ну, я думал, что человека несговорчивее и тяжелее Туманова быть не может. Но ваш Володя!..»

После поездки в США Высоцкий рассказывал, что американцы больше похожи на нас, чем европейцы. А ещё сказал, что побывал в XXI веке! Однажды он вернулся со съёмок, где жил в гостинице «Ялта»: «Ну, «Хилтон»! Настоящий «Хилтон»! А в буфете лежит коржик, которым человека убить можно…» Да, я помню, что Володя однажды притащил к себе парня, который только что освободился, и четыре часа дотошно обо всём расспрашивал…

Про дачу со мной впервые заговорила Марина: «Ты не мог бы поспрашивать… Володя так много работает, ему нужно спокойное место». Меня тогда поразило, что она говорила только о нем, только о его работе… Мы смотрели одну дачу, но она по каким-то причинам не подошла. А потом возник вариант на Красной Пахре, на участке у Володарского. Мы Володю отговаривали – всё-таки чужая земля. Он столько денег туда угрохал! Но дачу свою откровенно не любил. Ведь каждый раз, когда он хотел приехать туда, надо было звонить Фариде, жене Володарского… Однажды едем по Москве, Володя спрашивает:

– У тебя есть канистра с бензином?

– Есть.

– Давай поедем, сожжем мою дачу…

Но ради справедливости скажу, что последние полгода Володарский несколько раз звонил Высоцкому: «Володя, давай узаконим твою дачу…»

1980-й год. Едем до телецентра… «Давай заскочим минут на пятнадцать. Скажу пару слов…» Сижу час… полтора… Выбегает радостный – обнимает, целует… «Извини ради Бога! Знаешь, записал концерт! Он, наверное, никуда не пойдёт – ну ладно, пусть полежит…» Потом я узнал, что режиссёр «Кинопанорамы» Ксения Маринина еле уговорила его сделать эту запись.

Последние годы хорошее настроение у Володи бывало очень редко. Но если это случалось – как будто солнышко всходило. Чаще было по-другому. Я даже помню, что в Володин день рождения 25 января 1980 года никакого веселья не было… Мы сидели втроём – Володя, Валерий Янклович и я, – было как-то очень грустно…

Посторонние в его доме бывали редко, особенно в последние годы. Володя, как мне кажется, защищал своё право на одиночество. Однажды – звонок в дверь. Один югославский корреспондент пришёл просто так, без предварительного телефонного звонка. Я даже не думал, что Володя так разозлится: «Как вы смеете приходить без предупреждения!» Просто взял и выгнал его. Я говорю: «Володя, да ты что?!» Он отвечает: «Да они же сами нас потом уважать не будут!» А вахтерша сказала мне потом, что этот парень плакал внизу.

Понимаете, в этом смысле на Володю очень подействовали зарубежные поездки. Там же совершенно другое отношение к этим вещам. Володя рассказывал: «Звонит репортёр, говорит, что запись будет шестьдесят минут и что они заплатят мне три тысячи долларов». В общем, он сам стал по-другому к себе относиться.

1 января 1980 года. Звонок Высоцкого: «Немедленно приезжай! Мы разбились». Приезжаю к Первой Градской больнице, напротив стоит милицейская машина дежурного по городу. Обычно дежурный по городу выезжает на аварии со смертельным исходом. Я, конечно, испугался. Выскакивает Володя в страшно возбуждённом состоянии. Оказывается, поздно вечером на почти пустом Ленинском проспекте они врезались в троллейбус, который стоял на обочине. А дело было так. Ехали с дачи на маленьком «Мерседесе». Справа от Высоцкого сидел Сева Абдулов, сзади – Валера Янклович. Был гололёд, да ещё со снегом… Машину понесло. Володя – по тормозам! И когда он понял, что вывернуть не удастся, бросил руль и двумя руками обхватил Севину голову. Я его потом спросил:

– Володя, ты почему бросил руль?

– Понимаешь, у меня в голове мелькнуло: Сева же голову разбивал, ему больше нельзя.

Всеволод Абдулов и Владимир Высоцкий.

Ставрополь, городской цирк, сентябрь 1978 г.

Тогда Абдулов сломал руку, Янклович поранился осколками стекла, а Володя – ничего. Сева и Валера попали в эту Первую Градскую больницу, и Володя потом устроил там концерт для медперсонала. Он так пел! Я сидел в коридоре – у меня мурашки по коже…

В последний год всё как-то сложилось… Из театра практически ушёл… Разбил машину – жутко переживал… Потом разбил вторую… С Мариной тоже… Последний раз, уже в восьмидесятом году, мне кажется, ему не хотелось лететь в Париж… Он же опоздал в Шереметьево! Но таможенники его знали… «Подожди, Володя!» Куда-то позвонили: «Задержите рейс на Париж…» Задержали, и Володя улетел.

С болезнью этой боролся – он очень хотел покончить со всем этим… Но у Володи же был такой характер – вот, чтобы встал утром – и всё кончено! А так не получалось… Летом восьмидесятого года он сказал мне: «Или “выскочу”, или умру…»

Тогда же я сказал ему: «Володя, ты за последние полгода ни одной песни не написал!» Он ответил: «У меня в голове их штук двадцать». Но они так и остались ненаписанными…

Апрель 1987 г.