Текст книги "Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2"

Олег Николаевич Халимонов

«Из воспоминаний…»

* * *

Фильм «Один шанс из тысячи». Когда начали отсматривать материал, уже начались споры… Лёва и оператор против Андрея и Артура. Когда Лёва умер, даже у меня было чувство вины. А у Володи – тем более…

В Одессе один раз мы попали в милицию. Ну, думаю, всё! – больше мне за границу не попасть… У Лёвы был нож, Володя его засунул в гитару… Была Жанна Прохоренко, её узнали…

* * *

Лондон… Володя и Марина позвонили заранее из Парижа, – приедем дней на пять, просто посмотреть Лондон. И чтобы гостиница была рядом с твоим домом…

Они прилетели в Хитроу, я их встречал. Мы с Володей очень долго не виделись, ну и первый разговор – кто, где, что и как у друзей…

Володю очень интересовала Англия – быт и традиции, дух и характер англичан… Водил их в Сити, там же свои – особые законы.

Володя дико хохотал над такой забавной историей.

Владимир Высоцкий и Олег Халимонов.

Лондон, февраль 1975 г.

Один мой товарищ уезжал из Лондона на некоторое время, машину оставил на служебной стоянке… Вернулся. Нашёл машину, ночью… Свет не зажёгся. У него в голове: тут поработали их секретные службы… Садится, а руля на месте нет! Он в панике вспоминает все инструкции… А потом, наконец, дошло: у англичан – руль справа…

Володя любил слушать такие истории, он их коллекционировал.

* * *

В Матвеевском Володя подолгу жил один, практически ничего не готовил. Часто заезжал к нам просто поесть, Вероника очень вкусно готовит…

Тогда он работал над «Алисой в стране чудес». Песни он быстро делал… Когда писал песню для попугая – очень дотошно расспрашивал меня о морской терминологии…

Это была трёхкомнатная кооперативная квартира, хозяин уехал за границу. Володя оплачивал взносы, – это было довольно дорого. Прожил он там года три…

После смерти Лёвы распалась наша компания, а ещё раньше началось охлаждение внутри. Перестали общаться Андрей Тарковский и Артур Макаров… Андрей женился на Ларисе, у них родился ребёнок. Она постаралась отсечь друзей, и все наши пьянки-гулянки с разговорами прекратились…

Лариса – она была ассистентом по актёрам. Для Андрея она – и няня, и любовница. Это же она по-хамски поступила с Мариной и Володей…

Марина глубоко уважала и ценила Андрея… А Лариса что-то от Марины хотела. Тогда Андрей запускался с «Зеркалом». Лариса вызвала её на пробы, Марина приехала, были пробы… Идёт разговор, что Марина возможно будет сниматься… Хотя Андрей, наверное, и не собирался этого делать. И получилось, что Марина вроде как себя навязывала…

Андрей любил вести компании, быть главным действующим лицом… Но на Большом Каретном были такие силы! И Артур, и Володя любили и умели говорить. Это не были обыкновенные пьянки, – это было очень интересное человеческое общение…

Володарский – очень интересный рассказчик. Бывали у него на даче, недалеко жил Трифонов, приезжал Любимов… И если они заводились! Это были такие рассказы – про Сталина, про Берию, про Любимова – произведения искусства!

* * *

Театр… В первые годы он просто вдохновенно рассказывал о Таганке… А в 1972–73 уже был немного разочарован – и средой актёрской и актёрской завистью.

Чего только не было в театре… Володя рассказывал, что были анонимки – самые глупые: «Что я подпольный производитель абортов… Что я продаю государственные секреты!»

В 1975 году – Володя позвонил – надо в Лондоне встретить Любимова… Он прилетел с Целиковской. Я повёл их по пабам, зашли в кафе. Там выступали актёры, тоже с гитарами…

Сели за столик, зашёл разговор о Володе… Целиковская его просто ненавидела! – она кричала Любимову:

– Он столько раз тебя подводил! Как ты его держишь в театре?!

Я – человек сдержанный, но тут не выдержал:

– Как можно! Вы же его не знаете!

И тут она набросилась на меня… А я жду, что Любимов постарается её оборвать. Но Любимов промолчал.

* * *

Когда вышел фильм «Опасные гастроли», мой сын говорит ему:

– Дядя Володя, как же люди допустили, что вас убили!?

Олег Халимонов и Владимир Высоцкий

1975 г.

* * *

Море не просто любил, – очень любил… Я хорошо помню, что в Одессе был такой разговор. Он хотел на некоторое время уйти на флот, просто матросом.

– Вот если пойти в загранку, немного поплавать…

У него глаза разгорались, когда я рассказывал, как заходили в Танжер…

* * *

В последний год Володя мне говорил:

– Собираюсь серьёзно прозой заняться.

Несколько раз упоминал… Но не было случая для серьёзного разговора. Наконец, мы остались вдвоём… Вначале он говорил о сценариях, о психологическом детективе. А потом:

– Нет, сейчас буду делать более серьёзную вещь.

* * *

С 73 по 78 я жил и работал в Лондоне… Переписывался с Тарковским, – у меня хранятся его письма, – а с Володей больше общался по телефону. Получил только одно письмо: «Старик, твоё письмо получил. Высылаю диски». Но эти диски не дошли… Потом Марина выслала другие.

* * *

Когда приезжал в Москву, иногда останавливался у него – на Малой Грузинской, Володя оставлял ключи.

Вот Володина записка: «Ключи возьми у мамы. Жратва в холодильнике. Выпить есть. Ха! На столе – бумаги. Не трогай. Меня не будет. Володя».

Да, в квартире на Малой Грузинской ничего не изменилось. Но атмосфера не та – пусть это субъективно.

Табачный дым, Володя одно время курил только «Винстон», и непрерывное чаепитие… Постоянно кипел громадный чайник… Его знаменитый чай, из разных коробок. Кто-то привозил, где-то он доставал, сам привозил из Франции…

Малая Грузинская – это же центр. Дом кино через три квартала… Чаше звонили, чаще заходили… Володя уставал от общения. Друзьями становились вдруг и быстро, но если переходили грань – переходили на уровень панибратства, – этого Володя не терпел.

* * *

В истории с дачей Володарский повёл себя отвратительно… Володе очень хотелось иметь свой дом. И вот он построился… Дача почти полностью была закончена. Мебель мы с Мариной покупали в Лондоне… Этим домом Володя, в каком-то смысле, себя выразил… Даже высказался…

Олег Халимонов, Юрий Погребничко, Вадим Туманов, Леонид Филатов и Всеволод Соболев в кабинете Юрия Любимова на обсуждении памятника Владимиру Высоцкому. Москва, Театр на Таганке, 1983 год.

Фото Александра Стернина

Мы бы его отгородили, и был бы дом-музей. Мы бы собрали вещи… А Володарский становился в позу: «Они хотят меня ограбить!»

Тут ещё Фарида подзуживала… Володарский встал в позу и развалил дом.

* * *

В последние годы стало меньше общения, у него часто бывали депрессии. О наркотиках я знал… Но что делать – не знал… Что толку читать нравоучения. Марина вначале его держала, а потом… Я не думаю, что он смог бы вырваться из этой болезни.

23 апреля 1987 г.

В качестве дополнения…

(Валерий Перевозчиков):

Конец года. У Халимоновых дома записываю очередное интервью. Затем переписываю на кассету знаменитый концерт… Олег Николаевич, сокрушается, что выключали магнитофон, когда шли разговоры.

И неожиданно:

А вы знаете, Валерий, что у меня хранится блокнот Высоцкого?..

Блокнот в клетку, на пружинке (тут могу ошибаться…), два-три известных стихотворения… Помню, что полностью «Шёл я, брёл я…» И в углу одного листа – вот это неизвестное доныне четверостишье:

 
Взамен речей – невнятные субтитры,
И вместо скачки – нудный стипль-чез,
И грязь сошла с размоченной палитры,
И кислород из воздуха исчез.
 

Позднее обнаружил текст-предшественник: «Мосты сгорели, углубились броды…», где в 3-й строфе у Высоцкого:

 
…Течёт под дождь попавшая палитра,
Врываются галопы в полонез,
Нет запахов, цветов, тонов и ритмов,
И кислород из воздуха исчез.
 

Черновой автограф стихотворения «Мосты сгорели, углубились броды…» (фрагмент).

Декабрь 1987 г.

Аркадий Натанович Стругацкий

Знакомство с Высоцким? Постараюсь припомнить… Дело было у Ариадны Громовой, там принимали Станислава Лема. Я с ним не был знаком, мы виделись мельком в Чехословакии. Так что я одновременно познакомился и с Лемом, и с Володей.

Мне тогда очень нравились его сказочные песни – весь цикл… К этому времени Володя уже прочитал «Понедельник начинается в субботу». Вы знаете, может его песни как-то связаны с нашей работой, надо провести анализ. Вполне может быть…

Отношений к космическим песням? По-моему, это просто шутки. И в какой-то мере пародии на средних советских авторов, пишущих фантастику.

Повесть «Гадкие лебеди» Володя читал в рукописи… Для этой повести нужна была песня, ну, мы и решили: надо спросить у Володи. Песню мы взяли с его разрешения. При всём моём уважении к Володе, в повести – наш персонаж, мы его придумали… Да и Володя говорил, что психологический процесс творчества у него не такой.

Дарственная надпись братьям Стругацким.

Личные отношения? Несколько раз мы были в гостях у них с Люсей Абрамовой. Там познакомились и с Ниной Максимовной. Хорошие, добрые отношения. Мы знали, что Володе нравятся наши вещи. Володя пел, мы слушали. Охотно пел, иногда по нашим просьбам. Записывали на магнитофон, но плёнки не сохранились, это точно. Были и фотографии, надо посмотреть, может быть, где-нибудь лежат.

Из общения? Я запомнил его скептическое отношение ко всякого рода аномальным явлениям…

Володя приглашал нас на Таганку. Мы смотрели «Галилея», были на премьере «Пугачёва». Это было, по-моему, в 1968 году. Театр впечатлил.

А потом… У нас же были свои дела. А я вообще человек нелюдимый, – сижу и пишу. Потом мы виделись редко, а в последние его годы совсем не встречались. Вот и всё, что я мог вам рассказать.

Москва, январь 1988

Комментарий от редактора

Публикуемый автограф Высоцкий оставил на обратной стороне фотографии, воспроизводящей сцену из спектакля «Жизнь Галилея» московского Театра драмы и комедии на Таганке. Галилей – Владимир Высоцкий, Федерцони – Леонид Буслаев.

17 мая 1966 г.

Людмила Владимировна Абрамова

«Живой Высоцкий»

– Людмила Владимировна, нужно ли знать всю правду?

– Нужно. Я в этом не сомневаюсь. Но в какой мере мы готовы к этому? Готовы к тому, чтобы говорить правду, заглушая мелкие, но очень чувствительные обиды… А иной раз, и слёзы… Но надо говорить всё. Проходит время и остаётся одна голая правда. Если мы не скажем всего сейчас, то правда может оказаться неполной.

Светлана Светличная, Владимир Высоцкий и Людмила Абрамова. Москва, квартира Светланы Светличной и Владимира Ивашова.

Кадр съёмки «Польской кинохроники», июль 1967 г.

Да, лучше всех, больше всех, полнее всех рассказал Володя, и не только о себе, а и о других. Но надо говорить о том, что мы можем добавить к его рассказу… Добавить что-то новое, неизвестное? Наверное, да. Потому что в его картине есть белые пятна. И ликвидировать эти белые пятна – это наш долг, долг тех, кто знает и помнит.

Я сама страшно хочу этой правды… Но не всегда умею и смею. А иногда и побаиваюсь всей этой правды. Хотя себе повторяю, и Богу молюсь: только правда, только правда! Но иногда чего-то так прочно боишься в подсознании, что невольно обходишь острые углы.

– Теперь опубликованы воспоминания врачей, которые лечили, помогали Высоцкому в последние годы… Они достаточно откровенно говорят о болезни и о смерти. Это же ранит близких… Вам не больно?

– Страшно больно. Я заново и очень подробно представила себе, как нестерпимо больно ему было… Володя вообще плохо переносил физическую боль. Я в первый раз прочитала подробно о том, как Володе стало плохо в Бухаре. Представляю, как страшно было ему, когда он почувствовал, что умирает. Это тяжело, но это тоже надо знать.

– Первой написала об этом Марина Влади. Ваше отношение к её книге?

– Сначала, в принципе… Если бы она не написала эту книгу, – вот это было бы по-настоящему плохо. Очень хорошо, что она поставила себе эту задачу: правду и только правду – до конца! Так что я не просто рада, что эта книга появилась, в какой-то мере я даже горжусь, что она вышла.

Теперь подробнее о самой книге… Не скрою, что когда я читала, мне много раз было нелегко. Были и нехорошие чувства… Порой, была и зависть к смелости Марины. Она всё-таки написала это. Смогла!

Никита Высоцкий и Людмила Абрамова. Москва, ул. Телевидения, август 1966 г.

Фото Е. Щербиновской

В книге много интересного, и я многое для себя узнала: и факты, и оценки, и ощущения. Это большой и сложный этап в жизни Володи – время окончательного формирования и шлифовки его поэтического дара. В его творчестве начинает преобладать момент продуманности и сознательности. Мне бы очень хотелось, чтобы книга была издана в следующий раз не просто как монолог в письмах, а чтобы были приложены тексты песен и стихов… И, по возможности, уточнена их датировка. В это время, Володя больше внимания уделяет рукописям – гораздо больше, чем в молодости. А если бы были опубликованы письма – и с той и с другой стороны – это было бы просто великолепно!

Ведь рождались гениальные стихи, поэтому:

«Подробностей! – кричат из зала!» Действительно, хочется ещё фактов, ещё подробностей, чтобы не получалась иногда – светская хроника. Мне кажется, книга от этого только выиграла бы…

– Но вряд ли Марина будет ещё раз возвращаться в этой книге – у неё сейчас другая жизнь, другие планы…Хотя она сказала мне, что издание писем – это было бы очень интересно…

– Значит, за эту работу должен взяться кто-то другой.

По эпизодам, по страницам добавить стихи, песни… И письма.

– Но, наверное, есть в книге Марины вещи, с которыми вам трудно согласиться. Например, с утверждением, что Высоцкий к тридцати годам был автором «нескольких красивых песен».

– Валера, давайте попробуем остаться на позициях абсолютной искренности. Посмотрим так: вот я встречаю Володю 13 сентября 1961 года. И через несколько лет мне начинает казаться, что я его увидела никаким, даже ещё не родившимся. И вот – на моих глазах происходит становление… И, по-моему, в рамках моей жизни рядом с Володей, я права. Поэтому точкой отсчёта – в моей системе координат – я считаю 13 сентября. И если положить рядом с моими воспоминаниями мемуары Изы, которая знакома с Володей со времён подготовки своего дипломного спектакля, точка отсчёта для неё другая. У каждого – свой ноль.

Даже если взять день рождения Володи, то всё равно нужен какой-то обратный отсчёт от 25 января 1938 года. Нужно принять во внимание, какие книги читала в это время Нина Максимовна, какие пластинки слушал на патефоне Семён Владимирович, что происходило в стране и во дворе дома на Первой Мещанской.

Людмила Абрамова, Марина Влади и Нина Максимовна Высоцкая. Москва, Театр на Таганке, 28 июля 1980 г.

Фото А. Стернина

Марина берёт свой отрезок жизни с Володей, и у неё своя точка отсчёта – и тут она искренна, и тут она права. Она ведь не гадает о том, чего она не видела и чего не знает.

Для меня, конечно, смешно: «плохо одетый молодой человек»… Мне тогда казалось, что Володя одет как картинка. Боже мой, да на него люди на улицах оглядываются! – такой он нарядный. Потому что у меня была точка отчёта и в этом смысле: тот самый буклетистый пиджак. «Единственный и неповторимый!» – как говорил Лёва Кочарян.

Моя точка отсчёта в творчестве – это чужие «блатные» песни и маленькие роли в кино. Но уже намечающийся – феноменальный! – дар и темперамент. На первой встрече я услышала – «Вышла я, да ножкой топнула…» – и до сих пор это во мне звучит и как пророчество, и как залог будущих успехов.

А Марина увидела «Пугачёва» – уже был Володин Хлопуша! – и наверняка почувствовала громадное дарование. А надо полагать, она видела разных актёров… Так что её точка отсчёта была достаточно высокой.

– За несколько лет нашего знакомства вы всегда с уважением говорите о Марине Влади. А с чего начался конфликт ваших сыновей с Мариной Владимировной?

– Про Аркашу сказать очень просто… До выхода книги «Владимир, или Прерванный полет», он просто не задумывался обо всём этом. И, мне кажется, правильно делал. Он прочитал книгу раньше Никиты, и его ранили две вещи… Размышления о том, что Володя не хотел детей и резкие – безусловно несправедливые – слова в адрес Семёна Владимировича и Нины Максимовны.

Аркаша был этим очень задет. Сейчас он остыл и живёт своей жизнью, совершенно не вмешиваясь в прошлое своего отца и Марины Влади.

У Никиты напряжённые отношения с Мариной Влади сложились несколько раньше. Мне кажется, что это началось ещё в 80-м году, хотя в этом я не уверена. Я не расспрашивала Никиту. У меня нет привычки давить на эмоции своих сыновей и внушать им какие-то вещи… Я знаю, что Никита был очень возмущён теми же страницами, что и Аркадий, но рада, что он не стал прибегать к каким-то активным формам протеста. Если его отношение к Марине не изменилось, то наверняка это не будет иметь каких-то внешних проявлений.

– А ваши отношения с Мариной Влади?

– Они ограничиваются трагическими днями июля 80-го. Мы хорошо встретились тогда… «Люся – сестра», – тогда сказала Марина. Я полагаю, что это было совершенно искренне с обеих сторон. Думаю, что нам нечего делить. У меня есть Володин альбом «Прерванный полет», есть журнал «Дружба народов» – там Марина опубликовала Володины стихи – с её очень тёплыми надписями…

– А какова ваша точка зрения на конфликт – между родителями и Мариной Влади? Извините, что сегодня мы касаемся, в основном, конфликтных ситуаций.

– Но что делать… Их не обойти. Вы, конечно, о памятнике… Понимаете, есть национальные традиции, есть традиции поколения. И иногда люди просто не в состоянии выйти за рамки этих представлений. Потому что эти традиции входят в состав крови, действуют на бессознательном уровне. Но это не вина этих людей.

Представление о том, что памятник должен быть портретным и одновременно – символичным, не может не родиться у людей, которые прожили всю жизнь в этом городе, в этой стране, в этой эпохе. Если посмотреть вокруг, то в Москве практически нет ни одной скульптуры, в которой были бы не отражены эти два принципа. Везде преобладает иллюстративность – такова была эпоха.

С другой стороны, надгробие – есть надгробие. И право выбирать надгробный памятник есть священное право семьи…

Право родителей, которые потеряли сына, такого сына! Мне, допустим, Рукавишников дальше, чем Эрнст Неизвестный, но я своё мнение держу глубоко в кармане. Кстати, Аркадий и Никита – тоже.

А у Марины другие представления, она выросла в другой среде, среди других образцов. Её представления о надгробиях в корне отличаются от того, что принято у нас. Соединить эти две противоположные позиции было бы нелепо, да и невозможно. Отсюда – конфликт.

– Людмила Владимировна, поле десяти лет молчаливой и уединённой жизни вы пришли работать в музей Высоцкого – почему?

– Потому что – нужно. Нужен музей, и моё посильное участи тоже необходимо. Это приносит какую-то пользу, – я это вижу.

– Но во всей, в общем, оптимистической ситуации с наследием Владимира Семёновича Высоцкого, есть одно печальное обстоятельство. Это разобщённость его друзей и людей, которые занимаются изучением его творчества.

– Я готова жизнь положить, чтобы эта разобщённость сменилась хотя бы сотрудничеством. Хотя я и не обольщаюсь на этот счёт. Но всё равно буду действовать так, как будто твёрдо уверена в успехе.

Русский поэт – всегда трагическая фигура. И драматическая – по сложности его отношений с окружением: политическим, социальным, семейным. Естественно, что и посмертная судьба ещё долго будет драматичной. Нужно в каждом пробудить чувство боли за эту разобщённость. И если сближения и примирения не произойдёт, то каждый из нас, уходя, будет жалеть, что этого не произошло в этой жизни…

И тут вот ещё что важно… Чем больше мы узнаем правды – пусть самой горькой, – тем скорее поймём, что никакая правда не может бросить тень ни на Володю, ни на нас.

Декабрь 1990 г.

Лидия Михайловна Ведищева

«Гастроли Высоцкого в Ставрополе»

При редакции газеты «Ставропольская правда» тогда был такой Клуб творческих встреч. Это было в сентябре 78 года, по-моему, 27 числа.

Высоцкого привезли на чёрной «Чайке», он пришёл в редакцию без гитары, в тёмно-синей водолазке и в чёрной кожаной куртке, в этой же куртке он был на записи «Монолога». Глаза – мудрые, волевые, серые… Рядом сидел Всеволод Абдулов.

Начал рассказывать сам… Я кое-что записывала.

«Вы – журналисты, меня не очень жалуете вниманием… В Париже мы получили первую премию за спектакль «Гамлет», а здесь никаких статей не было…

Много вы домысливаете за нас… Например, он хрипит, – значит, пьёт что ли?! А когда мне было 3 года, то мне дядя на улице сказал: «Такой маленький, а уже пьёшь»…

В редакции газеты «Ставропольская правда. Сентябрь 1979 г. На снимке слева направо: Иван Иванович Шляхтин, Римма Андреевна Шимоненко, Элла Алексеевна Стыценко, Владимир Семёнович Высоцкий, Галина Алексеевна Кинеева, Татьяна Шляхтина.

Фото из архива Г. Кинеевой

Песен у меня 500 с лишним. Работаю ночью, сажусь в 12, заканчиваю часа в четыре. А в десять – уже на репетицию… Больше пяти часов не сплю – нормальному человеку должно хватать…

Поют в подворотнях?.. Пусть поют, значит, знают. Они же – эти пацаны – сами выбирают! Но вот, что подделывают, приписывают чужие песни, – это неприятно…

Я очень люблю свою страну… Вы знаете, моя любимая песня – «Он не вернулся из боя…» Иной раз – то визу не дают, то ещё что… Но я не в обиде».

Наш библиотекарь – Галя, сказала, что у нас есть такая традиция – фотографироваться с гостями.

«Традиции нарушать нельзя!» – сказал Высоцкий…

Снимал Миша Головков, он погиб через некоторое время… [Может, Колесников (?), который подарил мне негатив, – я потом передал его в музей Высоцкого – В. П.]

Я в это время стояла в стороне, Владимир Семёнович меня спросил:

– А вы почему не хотите с нами?

– А я в массе не получаюсь…

– Давайте вдвоём!

Взял меня за руку…

– Ой, Владимир Семёнович, я же выше вас!..

И снимать нечем, у Миши кончилась плёнка… Высоцкий говорит:

– Миша! Перезаряжай!

Я – опять:

– Ой, Владимир Семёнович, у нас ничего не получится!

– Как же так?! У двух таких симпатичных людей, да не получится?!

Миша нас сфотографировал… Высоцкий продолжает:

– Я сейчас на концерт, потом будет банкет… Давайте вместе! А?

– На банкет я не поеду…

– Лидия, мне будет так одиноко!

Потом говорит Мише:

– Я завтра уезжаю на Кавминводы, потом вернусь… Сделайте мне фотографии, ну и вам тоже… И пусть каждая будет пропуском на спектакль Таганки, но только через меня.

Банкет был у художников. [Или у директрисы ликёро-водочного завода. (см. «Раки в молоке» – интервью Тамразова, в ЖЖ–3), или было два банкета… – В. П.] Всю ночь пил и пел.

Здесь в Ставрополе заходил домой к Евгению Васильевичу Карпову… Это наш ставропольский писатель, хороший знакомый Любимова.

Карпов был на всех спектаклях Таганки, его часто видели в Москве с Любимовым…

Концерт…

Вышел, встал вот так… Как будто он всегда здесь стоял.

Попросили спеть «Кони привередливые»…

– Вы знаете, я записал её с оркестром, – хорошая запись. Теперь не хочу петь под гитару.

Но что-то по заявкам исполнил. Записок было очень много, но он почти не отвечал…

Сейчас разрешили его любить, а вот раньше…