Текст книги "Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2"

Юрий Петрович Любимов

— Юрий Петрович, в одном из концертов Высоцкий сказал: «Человек, который оказал на меня наибольшее влияние – Любимов». Как вы думаете, почему?

– Может быть, потому, что у нас с ним была такая привычка. Если Володя считал, что песня вчерне уже закончена, он всегда приходил и показывал мне. Пел и спрашивал: «Ну, как?» Я любил его слушать, любил его песни, поэтому всегда откровенно говорил о песнях и об исполнении.

А в чисто человеческом плане… Я старался помочь ему в борьбе с недугом, печальным недугом. Может, поэтому он так и сказал.

– Юрий Петрович, когда вы поняли, что Высоцкий – актёр с большой буквы?

– Вы знаете, для меня Володя прежде всего был поэт, замечательный поэт. Вообще, Высоцкий – это явление, конечно, удивительное. И при жизни многими, к сожалению, непонятое, многими его товарищами, коллегами и поэтами. Он рождён был поэтом. Имел дар божий – поэта. Это был замечательный русский поэт. И это было во Владимире самое ценное. Я был к нему расположен с самого начала, как только увидел. Володя был мне глубоко симпатичен как человек… Ведь я и взял его в театр за песни, когда узнал, что текст и музыку пишет он сам. Тогда он мне довольно долго пел свои песни. А показывался он так себе. Можно было и не брать за это. Тем более, что за ним, к сожалению, тянулся «шлейф» – печальный шлейф выпивающего человека. Но я этим пренебрёг тогда и не жалею об этом.

Юрий Любимов и Владимир Высоцкий в театре на Таганке во время празднования 60-летия Любимова. 30 сентября 1977 г. Фото А. Стернина.

Каким он пришёл? Смешным. Таким же хриплым, в кепочке. Кепочку снял вежливо. С гитарой. В пиджачишке-букле. Без всякого фасона, не такой, как говорили, – стильный молодой человек, нет. Пришёл очень просто. Парень очень крепкий, сыграл чего-то. Сыграл, и не поймёшь, собственно, брать или не брать. А потом я говорю: «У вас гитара? Может, вы хотите что-то исполнить?» – «Хочу». – «Ну, пожалуйста». Он спел. Я говорю: «Ещё хотите исполнить?» Он ещё спел. Я спрашиваю: «И что же вы исполняете?» – «Ну, – говорит, – своё!» – «Своё?» Я его сразу взял. Вот и всё. Вот история его прихода.

У Володи была необыкновенная любознательность и необыкновенное умение притягивать к себе людей. Это редкий дар. Он часто сам говорил: «Я сочинял песни для своих друзей и пел их в очень интимной компании…» А потом они стали расходиться кругами бесконечными и охватывать всю нашу огромную и необъятную страну. И эта интонация дружеская, расположение необыкновенное, с которым он пел своим друзьям, она у него осталась до конца. У него был дар удивительный, он умел любить человека. Поэтому к нему так тянулись люди.

А если брать его блатной цикл, его ведь тоже не понимают. Про него ведь такие небылицы плетут… Но это связано с тем, что он уже при жизни был какой-то легендой. К нему, вы знаете, шли тысячи писем… «Вы, как бывший уголовник, так прекрасно написали… Поняли сердцем… Я перековался…» А ведь он писал эти песни пародийно, стилизуя, проходя через все слои людей. У него необъятная палитра песенная. Ведь у него восемьсот с лишним песен. Это же надо успеть написать! А сколько у него осталось стихов! Ну, меньше, конечно, но ведь архив не весь ещё разобран. Хотя я знаю, что и проза у него есть. Такого обилия не ожидал даже я, близко его знавший… Я не думал, что у него столько осталось стихов, на которые он не писал музыки. Владимир говорил очень часто, что последнее время он больше работал с бумагой и карандашом, а не с магнитофоном и гитарой. И одна из целей нашего спектакля была даже полемической – показать и поэтам и людям, которые считают его только песенником, что его стихи – это высокая поэзия. Я-то убеждён, что это – высокая поэзия. И это доказывает любовь к нему миллионов людей. Это же всё-таки удивительное явление, что в любой день со всей страны к нему на Ваганьково приезжают люди, просто постоять. Зачем? Вот хочется задать вопрос: зачем? Значит, они с духовной какой-то жаждой приезжают? Значит, он умеет утолять духовную жажду людей. Они приезжают к нему – к легендарному, к бесстрашному человеку, который спел всё, что хотел. Он открыл необъятные новые темы, которые часто многие поэты боялись и затрагивать. Почему его песни так пошли в народ? Сейчас же говорят его словами. Муж хочет утихомирить жену и говорит ей сурово: «Ты, Зин, на грубость нарываешься!» Если иронически кто-то хочет сказать, то говорит: «Жираф большой, ему видней». То есть он, как Грибоедов, входит в пословицы, его песни становятся истинно народным достоянием. Это же тоже удивительное явление.

Я был с ним в войсках, в суровой такой обстановке, и очень крупный военачальник говорил, что он просто завидует дару этого человека влиять на людей. «Какая у него сила, какая у него огромная энергия – взять людей и заставить их слушать, затаив дыхание! Это качество хорошо иметь полководцу». С совершенно разных сторон об этом человеке говорят удивительные вещи, просто удивительные.

Володя был азартный человек, очень любил бывать всюду, бывать в разных компаниях, жадно слушал людей. Он не читал наставления и не учительствовал, а именно слушал. Вдруг исчезнет: то пойдёт в подводное плавание, и моряки рисковали, брали его с собой, то лётчики брали его в самолёты, альпинисты брали в горы. А он им давал силу. Все они говорили, что лучше себя чувствуют, когда с ними Высоцкий, как-то спокойней, уверенней.

Юрий Любимов за режиссёрским пультом.

Фото А. Стернина

Повторяю, для меня Володя – прежде всего поэт. Прежде всего. Он был прекрасный актёр, потому что он был личностью. Он всегда со сцены нёс какое-то своё ощущение мира. Я уже не говорю о том, что всегда у него поразительно звучал текст. Потому что Володя понимал, что такое слово и как трудно слово отбирать. У него удивительные стихи, по форме безукоризненные, и кажется, что это давалось ему легко. На самом деле, когда смотришь внимательно его стихи, то поражаешься их законченности, их гармонии. А сколько у него набросков бесконечных! Он очень много работал над словом.

Ещё – Володя был очень добрый человек, всегда старался помогать, всегда. Если он знал, что человеку плохо, он обязательно находил возможность помочь. Грустно об этом говорить, но могилу ему не случайно вырыли не как всем. Очень глубоко могильщики вырыли. Говорят: «Пусть сохранится». И место достали сразу, очень красивое место. Как войдёте, прямо под деревом. И угодил Володя вместе со своим братом рядом, они как два золотника – Есенин и Высоцкий. Это истинные народные таланты, которых недаром народ любит.

– А как складывались ваши личные отношения?

– Вот вам только один пример… Я очень часто болел, и так случилось, что жена с сыном были в Будапеште (моя жена венгерка). Я был один и лежал с очень высокой температурой – за сорок. И был в полубессознательном состоянии, но слышу: кто-то настойчиво звонит. Я по стенке, по стенке долго-долго шёл. Звонит ещё – видно знал, что я дома, и думает: почему не открываю. Я открыл, зашёл Владимир. Увидел меня в таком состоянии и говорит:

– Как же так? Вы – один?

– Ничего, ничего… Я как-нибудь отосплюсь, Володя…

– А что у Вас?

– Не знаю, просто температура очень высокая.

Но Владимир увидел, в каком я состоянии, сказал: «Подождите!» – и уехал. Я даже не помню, сколько времени его не было.

Оказывается, он на своей машине мимо обалдевших милиционеров въехал в американское посольство, достал там какой-то очень сильный антибиотик и привёз его мне. И я глотал это лекарство через каждые четыре часа. Действительно, через два дня температура спала.

– Вы знаете, Юрий Петрович, существует мнение, что песня «Бег иноходца» посвящена вашим отношениям?

– Может быть. Но впрямую Владимир посвятил мне одну песню «Ах, как тебе родиться подфартило». Она написана к моему шестидесятилетию. В трудную минуту для меня и для театра он написал и спел – «Скажи ещё спасибо, что живой!»

Беловой автограф посвящения Ю. Любимову к 60-летию (лицевая сторона). Сентябрь 1977 г.

И ещё одна песня. Когда театру было плохо, актёры являлись ко мне… Спектакли запрещали, меня выгоняли, я им всё время говорил: «Ну чего вы паникуете? Ещё не вечер». И эту фразу Володя взял рефреном в свою песню. («Четыре года рыскал в море наш корсар»). «Ещё не вечер», – я всё время успокаивал их этой фразой.

– А песни для спектаклей – это были прямые ваши заказы или они рождались по ходу дела, в работе?

– Были и прямые заказы, когда мы с Владимиром оговаривали, о чём песня, какой характер. Например, для «Десяти дней…» для сцены «В логове контрреволюции» – эту песню он очень быстро написал («В куски разлетелася корона»). Иногда брал песни из своего старого запаса. А в «Пугачёве» – частушки, – это мы вместе с ним что-то импровизировали. В общем, в разных спектаклях было по-разному.

– В «Пугачёве» тексты интермедий написал Николай Робертович Эрдман. Они с Высоцким были знакомы?

– Это я их познакомил. А попросил меня об этом сам Николай Робертович: «Юра, не сможете ли вы пригласить Володю в гости? Может быть, он споёт мне; меня поражает, как он пишет свои песни!» Эрдман сам прекрасно сочинял басни, сказки, сценарии, он великолепный, остроумный, уникальный драматург. И он чувствовал необычность того, что делал Высоцкий. Эрдман говорил: «Я понимаю, как сочиняет Булат Окуджава, как пишет Саша Галич, но никак не пойму, как этот человек рождает такие необыкновенные словосочетания, такие необыкновенные обороты отыскивает».

– Спектакль по песням Высоцкого, – на каком этапе была работа?

– Да, мы думали с Давидом Боровским сделать Владимиру такой спектакль и начали репетировать. Но потом он уехал в Париж, и как-то это дело распалось. Многие годы я пытался хоть как-то легализовать Высоцкого. Я хотел, чтобы официальные инстанции наконец признали: вот Высоцкий – актёр театра – исполняет свои песни. Мы хотели его фигуру сделать легальной, чтобы концерты Высоцкого не были какими-то подпольными. Владимиру постоянно во всём мешали…

Было несколько репетиций, но печалиться особенно не стоит – это была бы форма концерта. Концерта, который обрёл бы официальный статус спектакля в нашем театре.

– Отъезды Высоцкого за границу – были ли конфликты?

– Конечно, были. Как это не может быть конфликтов, если театру очень трудно обойтись без такого человека?! Это всегда было тяжело, и репертуар страдал. «Гамлет» не шёл, а в других пьесах приходилось вводить дублёров, а это всегда утомительно и тяжело. Но мне хотелось сохранить Владимира в театре, и я терпел.

– Высоцкий популярен за рубежом?

– Не везде. В Скандинавии, например, популярен. Шведы сделали спектакль о Высоцком – очень удачный. Главным образом, благодаря хорошим переводам. Там оказался один швед, который 15 лет сидел в наших лагерях – кто у нас только не сидел! – он сумел найти адекватные образы. Интересно, что и здесь, в Москве, этот спектакль имел успех!

А так… знают, слышали. Что вы хотите, если Пушкина не все там знают. Во всяком случае, сейчас Высоцкий более популярен за границей, чем в те времена, когда были гастроли театра во Франции.

Владимир Высоцкий, Марина Влади и Юрий Любимов на репетиции спектакля «Гамлет». Париж, театр Palais de Chaillot, 17 ноября 1977 года.

Фото Жана-Поля Андансона из архива Марлены Зимны

Хорошо знают в соцстранах, например в Венгрии… В Венгрии сделали передачу на телевидении, кстати, помогала моя жена. Там прекрасно снята песня «Спасите наши души». Недавно эту плёнку показывали на моем вечере в Доме кино.

– Последняя работа Высоцкого в театре – Свидригайлов в «Преступлении и наказании» – вызвала разные мнения…

– С моей точки зрения Владимир играл замечательно. Зрело, чрезвычайно глубоко! Прекрасно чувствовал текст и глубину Достоевского. Он вообще прекрасно чувствовал слово и удивительные слова находил в своих стихах и песнях.

«Гамлет» – почему я поверил, что он сыграет? Я ценил его отношение к слову, его прекрасное чувство ритма. Я был уверен, что Владимир как поэт проникнет в стихотворную структуру перевода Пастернака. Я думаю, у него был внутренний импульс, но конкретно Владимир не представлял себе. А работа была долгая и тяжёлая.

– В единственном своём выступлении о Высоцком вы сказали, что в Марселе он сыграл Гамлета гениально.

– Да, он просто ощутил эту последнюю грань. Владимир был в очень плохом физическом состоянии, ему было очень тяжело играть. В день перед спектаклем он просто пропал. Волею судеб я его ночью нашёл. Врачи сказали, что ему играть нельзя. Он сказал, что он будет играть. Дежурил врач. Ведь никто не заставлял. Он сказал: «Я своим долгом считаю – играть». А врач боялся, что у него не выдержит сердце. Во время спектакля я актёров предупредил, что если что-нибудь случится и надо будет укол сделать, то выйдет король – Смехов – и спросит: «Где Гамлет?» Прибегут Розенкранц и Гильденстерн и скажут: «Сейчас найдём» – чтобы заполнить паузу. То есть мы придумали какую-то схему на случай, если нужно будет сделать укол за кулисами. К счастью, этого не пришлось делать… Он играл непередаваемо. Совершенно… Играл сдержанно, глубоко и мудро – это было замечательное исполнение.

– Вы были на последнем «Гамлете» 18 июля?

– По-моему, не был… Да, я тогда болел, сильно. А 25 июля часов в пять утра меня разбудил Давид Боровский и сказал, что умер Володя…

Вопрос о похоронах решался на самом высоком уровне. Вначале был возмутительный приказ о ритуале похорон, на что я ответил, что выполнять его не буду. Владимира будут хоронить его друзья! Я ответил очень жёстко – вы же его травили!.. Потом они проконсультировались и решили в этом вопросе уступить…

Юрий Любимов и Владимир Высоцкий в антракте спектакля «Преступление и наказание».

Москва, Театр на Таганке, 1979 год. Фото А. Шпинёва

Я уже говорил, что, действительно, стал уважать москвичей за то, как они проводили своего Поэта. В условиях закрытого города – шла Олимпиада. Стояла дикая жара, и было совершенно необыкновенно, что люди не себя берегли зонтами от жары, а цветы. Я даже стихотворение написал об этом…

— Кто-то сказал, что похороны Высоцкого – это спектакль, который поставил Любимов. Зло сказал.

– Ну, почему зло. Я просто старался, чтобы люди могли прийти и проститься, чтобы был порядок, чтобы не было Ходынки. Я хотел, чтобы гроб стоял на сцене, на подмостках, на которых Володя играл… Это такая театральная традиция. Вот и всё.

– Володарский приносил вам пьесу о Высоцком?

– Да, но она мне очень не понравилась. Мы сами сделали Высоцкому прекрасный, на мой взгляд, спектакль, где, по-моему, есть эффект его присутствия. Я твёрдо верил в идею: идёт «Гамлет», а сам Гамлет мёртв. Эта идея верная. Были предложения сделать это на фоне «Пугачёва», но я этого не хотел. И считаю, что правильно сделал. Было очень трудно сделать этот спектакль, но это другой вопрос. Нам не давали сделать так, как мы хотели…

– А когда спектакль «Владимир Высоцкий» увидят зарубежные зрители?

– Мы должны были везти этот спектакль в Америку, но у них не хватает денег, о чём я сожалею, потому что в США большая русская эмиграция, и, конечно, зрители были бы. Может быть, этот спектакль поедет в Израиль.

– И последний вопрос: любимая песня Любимова?

– Я не могу назвать одну… Целый ряд песен… Я очень люблю «Охоту на волков», Райские яблоки», «Баньку», люблю его последние стихи. Владимир очень обижался, когда видел снисходительное отношение наших поэтов. Я видел, что это его ранит, такое снисходительное похлопывание по плечу.

Считаю, что Владимир – поэт замечательный, чрезвычайно важный для России.

24 марта 1989 г.

Я умру, говорят – мы когда-то всегда умираем

Давид Львович Боровский

Я познакомился с Владимиром осенью 1967 года. В кабинете Любимова показывал макет спектакля «Живой», один из вариантов. Вошёл Владимир – и Юрий Петрович нас познакомил. Мне запомнился его живой интерес к новой работе театра, юмор и открытость.

До этой встречи видел его в спектаклях, слушал песни. Потом мы виделись на репетициях спектакля «Живой». Владимир начинал репетировать одну из главных ролей – Мотякова, крутого такого начальника.

Позже слушал его и в концертах, и из-за кулис. На сцене театра Владимир был только актёр, актёр говорил чужие слова, играл чужой характер. А на концертах это был совершенно другой человек: поэт и певец – автор. Его песни – это особый род сочинений, причём театральных сочинений.

У Владимира были определённые проблемы с авторскими концертами, не всегда удавалось легализовать его выступления. Поэтому в 1975–76 годах в театре началась работа над спектаклем на материале его сочинений. В этом спектакле Владимир выступал бы как автор и исполнитель своих песен.

Декорация Боровского к не состоявшемуся спектаклю по песням Высоцкого.

Фото А. Стернина

Мы начали репетировать, репетировали в выходные дни, работали на энтузиазме постановочных цехов. Репетировали втроём: Владимир, Любимов и я, иногда репетировали Высоцкий и Любимов. Идея конструктивного решении спектакля была такой: казённый дом и дальняя дорога.

Ведь у Владимира огромное количество персонажей – как бы случайных попутчиков, колесящих по дорогам России. А в дороге люди часто бывают откровенными. Мы хотели использовать способность Владимира перевоплощаться в бесконечных своих персонажей. А ещё этот мотив – дороги и постоянное движение – давал возможность создавать ритм и внутренний, и визуальный.

Макет представлял собой двухэтажные качающиеся нары или полки вагона. Были сделаны декорации, они передали ритм движения, ритм дороги. Владимир считал, что, если удастся сделать этот спектакль, то всё его творчество получит «право гражданства».

Всё это мы делали в 1975–76 годах. Почему спектакль остался только замыслом? Точно я не могу сказать – или Владимир перегорел, или Любимов остыл… Я пробовал вернуться к этому замыслу в первом варианте макета спектакля «Владимир Высоцкий».

Работа над «Гамлетом». Это была идея Владимира, он долго её вынашивал, вовлекал главного режиссёра. На Таганке ничего быстро не делалось: один спектакль легче, другой труднее, но все в работе. «Гамлет» рождался естественно и трудно…

Сложность положения Владимира в театре заключалась в том, что он вырастал в огромную величину, а оставался членом труппы. В театре – репертуар, дисциплина, и у многих актёров жизнь – это только театр. А у Владимира жизнь вне театра тоже была, и жизнь значительная и интересная. Ему нужна была свобода как человеку и как вольному художнику. А дисциплина мешала, но и спасала его. Роль Гамлета не только стала для него театральной судьбой, она продлила ему жизнь…

Не все в театре понимали величину Владимира: близость всегда мешает осознанию истинных пропорций. А ещё этому пониманию мешало то, что актёров объединяют подмостки, а там свои амбиции и самолюбие. Мне было проще, я был не артист. Отношение в театре к Владимиру было и с любовью, и с ревностью, и со всем тем, что таит в себе театр.

А ещё конфликтность была в том, что Высоцкого любил Любимов. Юрий Петрович прощал Владимиру те слабости, которые другим он никогда не прощал.

Тень кризиса появилась над нами после счастливых десяти лет. Наверное, это свойственно любому театру, трудно выдержать испытание славой. Этому испытанию подвергался и театр, и Высоцкий. К тому времени многие уже состоялись как артисты, как личности и как художники. Театр испытывал ряд критических моментов, но успешно их преодолевал.

А я пришёл на Таганку на третьем году жизни театра и стал узнавать эту жизнь изнутри. Была атмосфера взаимной влюблённости – актёров в режиссёра и режиссёра в актёров. Была искренность и честность позиции: непозволительно играть на технике, всегда – на полной отдаче! Нерв, совесть и доброта были в интонациях Таганки. Театр старался «глаголом жечь сердца людей». Театр был – сейчас об этом уже можно говорить – явлением страстным!

Спектакль «Владимир Высоцкий» – это было право театра и долг товарищей. Это была дань признательности Владимиру. И тогда каждый переоценил своё прошлое и свою жизнь в театре. Это было возвращение студийности, атмосфера первых лет сама собой вернулась в театр. Все забыли о себе, ушло многое, что накопилось за эти годы. Это была попытка, но попытка необходимая, и для того времени спектакль во многом удался.

Театр сформировал Высоцкого? Нет, это процесс взаимный, разорвать нельзя. И трудно сказать, кто кому больше дал. Тут ещё повлияло время…

Давид Боровский в декорациях к спектаклю Владимир Высоцкий. 1994 г. Фото А. Стернина

Владимир жил на максимуме, всегда на максимуме! У него была особая чувствительность и особая тонкокожесть. Было уникальное сострадание к людям трудной, трагической судьбы. Не любопытство, а абсолютное сострадание! Владимир мог буквально влюбиться в таких людей, а общение с ними предпочитал общению с любыми другими.

У Владимира было свойственное этому поколению чувство вины перед теми, кто не вернулся. Он сумел понять и оценить судьбу целого поколения. И свою часть долга погибшим и не вернувшимся он отдал полностью.

Главная черта характера? Владимира, как человека, не испортила его просто фантастическая популярность. Человек, который был на виду у поколения, сумел совладать со своей славой, а это бывает очень редко. Внутри, в сути своей Владимир не изменился за эти годы.

Январь 1986 г.