Текст книги "Тросовый талреп"

Глава 22

Садовая улица – очаровательный глухой уголок XVIII века, достаточно близкий к центру Бристоля, чтобы быть заполненным адвокатами с зубами, как у рыбы пираньи, и архитекторами. Я позвонил Давине Лейланд из Саутгемптона, и она уже была в пути. Я быстро прошел мимо медной таблички с моим именем, мимо моей секретарши Энид и поднялся по дубовой лестнице XVIII века в свой кабинет.

Сейчас этот кабинет не выглядел моим. Он принадлежал какому-то незнакомому человеку. На письменном столе царил ужасающий порядок. Пахло свежей полировкой и старыми бумагами. Я остановился в дверях в шоке от того, что этот кабинет для меня слишком мал, слишком темен и воздуха в нем совершенно недостаточно.

Но довольно скоро все снова стало знакомым. Сирил обнаружил меня застывшим на краю ковра и пихнул мне прямо под нос стопку бумаг. Мой клерк, невысокий и пухленький, был в черном пиджаке и полосатых брюках, у него была гладкая кожа человека, который никогда не бывал на свежем воздухе, если только не считать его ежегодного путешествия в Уэстон-Супер-Маре. Садовая улица была жизнью Сирила. Здесь он сделался завзятым циником, с этаким высокомерным моральным кодексом, состоявшим в том, что у него никогда не было никаких колебаний по поводу необходимых фирме компромиссов.

– Что-нибудь опасное? – спросил я, указывая на бумаги.

– Шлак, мистер Гарри, – ответил он.

«Шлак» означает всякий хлам, который необходимо подписать, но совсем не обязательно читать. Я нацарапал свои подписи, а тем временем Сирил рассказывал мне, что происходит. Происходящего оказалось очень немного, поскольку на дворе стоял июль, и большинство моих клиентов отправились отдыхать, что к концу года должно было добавить мне кучу новых дел.

– Леди Давина ожидает в приемной. – Сирил поджал маленький красный ротик, чем и выразил свое отрицательное отношение к Давине. Но он прекрасно понимал, что она платит нам немыслимые гонорары.

В коридоре за дверью послышалось щелканье каблуков по линолеуму, и высокий голос женщины из высших слоев общества выкрикнул:

– Сирил! Сирил, да чтоб вас!

– Я полагаю, что их милость уже здесь, – сказал Сирил, невозмутимый, как розово-желтый китайский божок.

Давина вступила в кабинет. Очень высокая яркая блондинка, с полным ртом плотоядных зубов, с высокими скулами, беспощадная, как Чингисхан. Блестящие зеленые глаза, ноги танцовщицы, а в целом – вид росомахи в период течки.

– Дорогой, – сказала она. Она всех называла дорогими. – Я истосковалась, дожидаясь встречи с тобой.

Я отступил, укрывшись за свой письменный стол.

– В самом деле? – сказал я.

Кабинет теперь уменьшился до малой точки.

– Да, – продолжала она, говоря, как всегда, многозначительно. – Что ты проделал с Ви?

Я сообщил ей, что Ви находится в Пултни.

– Я знаю, – сказала Давина. – Она мне звонила вчера. Оказывается, ты оставил с ней какую-то смотрительницу. Судя по ее голосу она в отчаянии.

Давину я знаю достаточно давно. Не было никакого смысла объясняться с ней насчет Фионы.

– В этой ситуации не было выбора, – сказал я. – Либо она проведет некоторое время в отчаянии, либо ей навсегда придется проводить время в могиле.

Последнее слово обрушилось на Давину с тяжестью свинца. Она театрально вздрогнула и воскликнула:

– Ах!

Затем швырнула на стол свою большую сумочку от Гуччи и скрестила ноги. При этом ее бедра обнажились до самого верха.

– Я готова на решительные действия, – объявила она. – Я встречаюсь с Сиреной у Арнольфини.

– Ты помнишь, как мы были на Тортоле, снимались там в кино? – спросил я.

– С этим несчастным старым педиком Хадсоном, – сказала она.

– Там был один человек, – продолжал я. – Такой большой парень, со светлой бородкой. Курт Мансини.

Она нахмурилась, вцепившись красной клешней ногтя в красную подушечку своей нижней губы. Потом сказала:

– О Бог мой! Этот…

– Тебе известно, что он там делал? – спросил я.

– Он выглядел этаким денежным мешком. Но ему нравилось общаться с разной шпаной. Ну, ты знаешь этот тип. Позолоченные кредитные карточки «Американ экспресс», а с другой стороны – все еще тянет к индейской борьбе. Я думаю, что сначала он был педиком.

– Сначала?

– Ну, у каждого ведь постоянные приемы, – сказала она. – А у него нет. Не очень, во всяком случае. Но ему, безусловно, нравилось причинять людям боль.

– Но что же он все-таки делал?

Она пожала плечами.

– Бог его знает. Он просто, так сказать, крутился там повсюду. И всегда разговаривал по углам с этим парнем, Томом Финном, а потом увивался за девицами на побережье. Но, говоря по правде, увивался как-то по-подлому.

Она взяла свою сумочку и поменяла позу.

– И больше ничего? – спросил я. – А у тебя нет никаких соображений, на кого он работал?

– Никаких, – сказала она. – Между прочим, что ты там устроил у Джулио?

– У Джулио? – переспросил я.

– Ну, не дурачься. Ты же знаешь. У моего Джулио.

– Ничего, насколько мне известно.

– Он сказал, что ты ворвался в его салон вчера и устроил скандал.

Я вспомнил того мужчину с черными усами в парикмахерской.

– Так это был Джулио? – Я рассмеялся.

И рассказал ей про Ви и про Эрика.

– Это похоже на Джулио, – сказала Давина. – Он веселый и властный.

В комнату вошел Сирил.

– Сообщение по факсу, мистер Гарри. Прошу извинения, ваша милость.

– Черт их подери! – проворчал я.

Я должен быстрее добраться до Шотландии. А Сирил, как нарочно, старается оплести меня конторской рутиной. Я мельком взглянул на факс.

– Там что-нибудь не в порядке, мистер Гарри? – озабоченно спросил Сирил.

Факс был коротким, отпечатанным на пишущей машинке. На нем стояла вчерашняя дата.

Фиона Кэмпбелл и Виолетт Фрэзер позавтракали в 8.43. После завтрака Виолетт Фрэзер кричала полчаса. Потом они пошли на причальную улицу, где Фиона Кэмпбелл купила зеленую сумочку. Потом они вернулись домой и выпили по чашке кофе. Виолетт Фрэзер положила две ложечки сахара, Фиона Кэмпбелл – ни одной. Есть еще какие-нибудь вопросы?

Подписи под этим не было. А номер факса принадлежал женевскому факс-бюро. Я перечитал все снова. И теперь мои руки дрожали. Мне был знаком такой стиль. Типичный отчет о наблюдении.

А я-то думал, что, убедив Фиону остаться в Пултни, отведу от нее опасность. Я ошибся.

– Господи! – удивилась Давина. – Как ты ужасно выглядишь! – Она встала, обошла вокруг стола и заглянула мне через плечо. За ней достаточно часто следили частные детективы или журналисты из «Сан». И она сразу поняла, на что смотрит. Она сказала: – Шпики. Ну, они опоздали.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Когда я вчера разговаривала с Ви, она мне сказала, что они уезжают.

– Уезжают?!

Давина подняла старательно выщипанную бровь.

– Ну да, – сказала она. – В дом твоей приятельницы в Шотландии. Они должны были уехать сегодня, прямо с утра.

Она вернула мне факс, чмокнула меня в нос и выплыла из комнаты. Телефон в Кинлочбиэге долго отвечал мне длинными гудками. Трубка вспотела в моей руке. Факс лежал на письменном столе и смотрел на меня своим вкрадчивым желтоватым взглядом.

В конце концов к телефону подошел Гектор. Я сразу спросил его:

– Фиона там?

Он поколебался и ответил:

– Да.

– Я могу с ней поговорить?

– Да.

– И еще… Гектор, смотри в оба.

– Понятно. Она не подходит к телефону. Заставляет меня.

Потом я говорил с Фионой.

– Привет, – сказала она.

Голос был полон тревоги.

– Ты напрасно уехала в Шотландию.

– Я не могла больше выносить тот дом. И Ви здесь куда лучше Гектор рядом. И Морэг с детишками. А что у тебя?

– Я нашел судно. Ну, то, которым протаранили Джимми Салливана, – сказал я. – А теперь занимаюсь людьми, которые этим заправляют. Конечно, возникают… сложности.

Она могла себе представить, насколько все это было хлопотно. Но я не хотел рассказывать Фионе, что кто-то следовал за ней по всему Пултни достаточно близко для того, чтобы знать, какую сумочку она купила.

– А почему они протаранили Джимми? – спросила она.

Я рассказал. Она возмутилась:

– Сбрасывание отходов? Здесь? Бог мой!

– Ты только не вмешивайся в эти дела, – предупредил я. – Пока. И не говори ни слова.

– Но ведь…

– Ни слова.

– Выходит, мы должны сидеть здесь и молчать, а они будут делать свои дела? – сказала она.

– Если ты поднимешь шум, предпримешь какие-то действия, они уйдут оттуда и будут отравлять природу где-нибудь еще. А если мы сможем сохранить молчание, надеюсь, мне удастся до них добраться.

Она согласилась. Я рассказал ей о Джордже и о «Пиранези».

– Только когда мы будем знать все про эти бочки, мы сможем нанести свой удар. У Эвана была записная книжка с телефонами?

– Я тут как раз разбираю его бумаги, – сказала она. – Эта книжка у меня в руках.

Внезапно я ощутил запах кожаных кресел в кабинете Эвана, увидел деревянную облицовку…

– Он переписывался с неким Вебером, – сказал я. – Готфрид Вебер. Поищи его номер.

Она продиктовала мне номер, а потом спросила:

– А кто такой Джордж Хэйтер?

– Мой старый приятель; – ответил я.

– Торговец токсическими отходами? – Ее голос звучал скептически.

– Но должен кто-то заниматься и этим.

– Все зависит от того, как этим заниматься, – резко сказала она.

Мы вдруг оказались на грани ссоры. А я не хотел никакой ссоры. Я хотел держать ее подальше от всего этого.

– Я позвоню Веберу.

– Предпочитаю новых друзей, – сказала она.

Ее голос снова стал мягким.

– Я тоже. – Помолчав, я добавил: – Держи Гектора поблизости. И не делай ничего такого, что может поставить тебя под угрозу какого-нибудь несчастного случая. Я возвращаюсь.

– С нами все будет в порядке, – сказала она. – Ты там за собой присмотри.

Я повесил трубку. Я сидел в своем кабинете в центре большого города и чувствовал себя ужасно одиноким. Потом я набрал номер Готфрида Вебера. Он сам подошел к телефону. Переспросив, действительно ли я имею честь говорить с уважаемым Готфридом Вебером, я сказал:

– Вы переписывались с Эваном Бучэном.

– А… Из Шотландии. – Голос ученого, спокойный и ясный, со слабым немецким акцентом. – Прекрасно помню.

– Мне хотелось бы поговорить с вами об этом, – сказал я.

– О чем?

– Об одной партии токсических отходов.

– А в чем там проблема?

– Эти отходы проследовали при посредничестве одного торговца в Италию к «Пиранези». Мне необходима помощь для проверки того, что произошло с этими отходами после того, как «Пиранези» их получила.

– Это будет трудно, – сказал он. – Вы читаете газеты?

– А что такое?

– Дело в том, что предприятие «Пиранези» горит уже четыре дня. Какой-то взрыв. Сгорел административный корпус, все сгорело. Все исчезло. В «Файнаншел таймс» есть фотография. Послушайте, у меня тут сейчас аврал. Но завтра я буду в Женеве. Пообедаем вместе?

– Конечно, – с трудом выговорил я.

– Ресторан «Пальмира», – сказал он. – У озера. В восемь часов.

Я попросил Энид принести «Файнаншел таймс». На девятой странице красовалась фотография дыма, окутавшего какое-то промышленное предприятие. Небольшая заметка сообщала, что этот пожар продолжается уже четыре дня.

Джордж Хэйтер, предлагая мне пройти по следам этого груза, должен был знать, что «Пиранези» горит. Старый приятель Джордж. Но он – торговец токсическими отходами. Как и отметила Фиона.

Глава 23

К полуночи я, страшно усталый, добрался до Женевы и снова остановился в гостинице «Дю Роне». Портье одарил меня улыбкой типа «добро пожаловать домой», но она меня не приободрила.

Я ведь был адвокатом, а адвокаты действуют в рамках закона. В противном случае они перестают быть адвокатами и становятся такими же, как все остальные. Но завтра утром я намеревался тайком проникнуть в кабинет Джорджа (то есть совершить вторжение в чужое владение) и нарушить конфиденциальность его документации (а это уже кража со взломом). Если бы не голос Фионы на другом конце линии, мне было бы труднее поверить, что липовые данные мне выдал Джордж, с которым я шел на яхте всего-то пару дней назад.

Я лежал на прекрасном диване в гостинице «Дю Роне» и воспаленными докрасна глазами пристально смотрел в потолок. В пять утра я сбросил ноги с дивана и вытащил из своего чемоданчика тот номер «Файнаншел таймс». Фабрика уничтожения отходов все еще красовалась на девятой странице, распространяя свой грязный черный дым по Генуе.

А за моим окном в Женеве мало-помалу наступало утро, и улицы принялись гудеть в своей деловой манере. Я чувствовал себя отделенным от здешней жизни, этаким чужестранцем.

Напротив конторы «Очистка от отходов» было какое-то кафе. Я зашел туда в полдень и занялся кипой газет. В них продолжали рассказывать о «Пиранези». Пожар еще не погашен. Административные службы и документация уничтожены. Для Джорджа это как манна, упавшая с неба.

Пот капал с моих рук на газетные страницы. Люди сновали туда-сюда по ступенькам этого узкого здания, словно пчелы перед летком улья. «Сегодня он не пойдет на ленч», – подумал я. В моем животе возникла раздражающая пустота. Он закусывает сандвичами у себя в кабинете, а я понапрасну трачу время. Воздух был влажным и тяжелым, над горами погромыхивало. Я начинал чуть ли не радоваться тому, что он вообще не выйдет оттуда.

Однако без десяти минут час, когда кафе, где я сидел, заполнилось, он быстро сбежал по ступенькам, помахивая чемоданчиком, и его большое, смугло-розовое лицо выражало самодовольство, вполне соответствующее голубому костюму из льняной полосатой ткани. Он шел прямиком через улицу по направлению ко мне. Я укрылся за газетой «Ля Свисс». Не хватало, чтобы он устроился перекусить в этом кафе! Но он обменялся рукопожатиями с каким-то мужчиной, сидевшим за одним из столиков снаружи, и оба двинулись куда-то в сторону озера.

Я сделал глубокий вдох и ощутил, как под рубашкой по спине бежит пот. Затем я заплатил по счету, не спеша перешел улицу и вошел в дверь конторы. Хэлен сидела за своим столом, мрачная и деловая, такая очаровательная, что, чмокнув ее в щеку, я почувствовал себя Иудой.

– Вы его упустили, – сказала она с выражением преувеличенного волнения на лице, которым пользуются швейцарцы, когда рутинная манера не вполне уместна. – К сожалению, он обедает с одним клиентом.

– Ах ты черт! – огорчился я. – Ну да ладно. Ничего не попишешь. Могу ли я оставить записку на его столе? Мне придется писать довольно долго.

Она улыбнулась. Такое впечатление, словно кто-то щелкнул магниевой вспышкой в этой маленькой, обшитой панелями приемной.

– Разумеется, – сказала она и посмотрела вниз на свои длинные смуглые пальцы. – Между прочим, мы решили пожениться. – На среднем пальце ее левой руки посверкивал алмаз размером с маслину. Она засмеялась. – Он сделал мне предложение на следующий день после того, как вы выиграли гонку. Он был так счастлив!

Так счастлив.

Я улыбнулся ей и сказал:

– Прекрасно. Я за вас рад.

Эти слова засели в моем мозгу, как горячие угли. «Давай действуй, – сказал я себе. – Иди туда и найди эти документы. Этот парень всего-то и делает, что верит тебе, берет тебя покататься на яхте, кормит тебя… А она настолько счастлива, что не в состоянии мыслить разумно. Воспользуйся этим».

Поэтому я сделал еще один глубокий вдох, словно кислород мог притупить мою совесть, и двинулся в его кабинет. Я уселся за его письменным столом и включил компьютер. Он зажужжал и начал загружать программу. Компьютер сообщил мне, что он типа "О", четвертого поколения, и попросил: Пароль.

Я уже думал об этом пароле. Я внимательно наблюдал за тем, как Джордж вводил пароль, когда пришел сюда в первый раз. Люди, постоянно работающие с документами, приучаются читать вверх ногами, поэтому они всегда видят, что именно находится на столе налогового инспектора. А в электронный век адвокаты извлекают пользу из наблюдений за работой клавиатуры компьютера.

Там должно быть три слова. В среднем слове три буквы[10]10
  Количество букв в русских и английских словах, означающих одно и то же, естественно, далеко не всегда совпадает.


[Закрыть], в первом – четыре или пять. А вот с последним я запутался в счете. Но я помнил нечто такое, что он говорил, когда работал с клавиатурой. «Доброе утро, ребята». И позднее, когда он был пьян: «Я вот только одну, черт подери, вещь и могу припомнить о детишках – это их имена. Привет, мальчишки. Тю-Тю-Тю».

Я видел его детей. Здоровяки с модными стрижками. Джеймс и Даниель. Я набрал на клавиатуре эти имена. Машина ответила: «Извините, я не узнаю пароля».

Мои руки снова вспотели. Бог знает, какие еще сигналы он мог встроить в эту штуку. И вдруг я вспомнил. Их звали не Джеймс и Даниель. Меня осенило как раз вовремя! Младшего он действительно называл Даниелем, полным именем. Но другой его сын в этом пароле был не Джеймсом, Он был Джеми.

Я впечатал в машину имена Джеми и Даниеля и стукнул по клавише «Ответ». Экран сказал мне: «Привет, папа». Я вошел в компьютер. Тип "О" четвертого поколения – это большой и дорогой компьютер-справочник. Адвокаты тоже им пользуются. Я велел компьютеру поискать данные по компании «Бэч АГ». Он погудел какое-то мгновение и потом разом выдал список взаимных сделок за три минувших года. «Очистка от отходов» выполняла массу операций для «Бэч АГ». Я воспользовался указателем-курсором и пробежался по этому списку, высматривая подходящую дату.

И я ее нашел. 16 июня, за десять дней до того, как у Джимми Салливана произошла стычка с Дональдом Стюартом. «Очистка» договорилась с «Бэч» об уничтожении пятисот тонн смешанных отходов, заключенных в красные бочки с тем самым серийным номером, который высветили рентгеновские лучи на диске Джокки Салливана. «Бэч АГ» оплачивала это в среднем из расчета 750 фунтов за тонну.

В коридоре застучали каблуки. Я отвернул экран от двери, вытащил листок бумаги, авторучку и принялся писать. Хэлен просунула голову в дверь.

– Что-то вы здесь долго.

– Да. Длинно получается, – сказал я.

– Хотите немного кофе?

– Нет. – Я покачал головой. – Собираюсь дописать и пойти перекусить. Но все равно – спасибо.

– Ладно. – Она лучезарно мне улыбнулась.

Я продолжал писать с самым деловым видом, надеясь, что она не слышит гудения лопастей в тяжелой оболочке диска. Хэлен закрыла дверь. Я вытер ладони о свои брюки и вернулся к экрану.

Фиона была права. Джордж не заключал никакого контракта с «Пиранези» из Генуи, предприятие которого до сих пор распространяло грязный дым по голубому Средиземноморью. Он продал отходы другому дельцу – Энцо Смиту с улицы Сент-Пьер в Женеве, заплатив по 500 фунтов за тонну, что оставило Джорджу разницу в 250 фунтов за тонну, стало быть, в общей сложности – 125 тысяч фунтов.

Вполне достаточно для миленького обручального кольца.

Я записал телефонный номер Энцо Смита и названия химикалий, подлежащих уничтожению, и выключил компьютер. После чего дописал вежливую записку Джорджу, в которой благодарил его за гонку и за обед, а также поздравлял с обручением. Ну, а потом я простился с Хэлен и ушел.

Я вернулся обратно в гостиницу. Прежде всего мне следовало выяснить, существовала ли прямая связь между Энцо Смитом и «Моноко» Лучше всего был бы прямой контакт со Смитом. А если не получится, у меня в запасе Готфрид Вебер. Было жарко-влажно, этакий денек, когда одной рубашкой не обойдешься. Я надел чистую и скопировал информацию, снятую с экрана компьютера Джорджа Хэйтера. А потом я отправился пешком на улицу Сент-Пьер, где располагалась брокерская контора Энцо Смита.

Помещалась эта контора в здании постройки 60-х годов, облицованном серым гранитом. Вывески на первом этаже содержали, должно быть, сотню названий фирм и контор, и вестибюль был переполнен непроницаемыми, сосредоточенными лицами. Я вошел в серый стальной лифт вместе с семью другими людьми, вышел на седьмом этаже и распахнул плотную дверь из красного дерева, на которой было написано: «Энцо Смит. Приемная».

Если контора Джорджа Хэйтера была в своем роде старой Женевой, то у Энцо Смита царил новый Милан. Кондиционеры мигом заморозили пот на моем лице. Стол секретарши в приемной был из белого мрамора, украшенного имитацией черных ветвей дерева, выполненных из ковкой стали. Какой-то маленький, слащавого вида человечек с черными усами читал газету в угловом кресле. По контрасту с ним и с этой мебелью женщина за столом выглядела невзрачной и безвредной.

– Мне нужно видеть мистера Смита, – сказал я.

– Вам назначена встреча? – спросила она.

Легкая тень пробежала по гладкой поверхности ее лба – этакий женевский эквивалент неодобрения.

– Он захочет увидеться со мной, – уверенно заявил я.

Она открыла рот, вероятно собираясь предложить мне, чтобы я убирался. Но в этот момент одна из черных как сажа дверей открылась, и оттуда показался низкорослый мужчина с очень короткими черными волосами, в спортивно-деловом костюме из темно-желтого полотна и с четырьмя золотыми кольцами на пальцах правой руки. Его глаза скользнули мимо меня. И мои тоже скользнули мимо него – в кабинет, из которого он вышел. В этом кабинете возле окна во всю стену, откуда открывался вид на верхушки крыш Женевы и голубое озеро за ним, стоял другой мужчина. Великан с массивной головой, крепко сидящей на плечах без намека на шею.

– Месье Смит, – обратилась секретарша к тому, который вышел из кабинета, – вот этот месье говорит, что…

Я не расслышал остального. Потому что великан в кабинете повернулся в мою сторону. Солнце высветило желтый венчик его волос, остриженных так же коротко, как у Смита. Сквозь них проглядывал розовый череп. Его глаза сошлись с моими на долю секунды, и он ринулся на меня. Это было похоже на мгновенный рефлекс дикого животного. Я пулей вылетел из конторы.

Великан, стоявший у окна в кабинете Смита, был Куртом Мансини.

Когда я выскочил из конторы, дверцы лифта как раз закрывались. Я дал им закрыться. Справа на какой-то двери я увидел надпись по-французски: «Лестница» и проворно в нее нырнул. Ступеньки из белого бетона круто спускались вниз, описывая спираль с прямыми углами. Я опять взмок от пота. Где-то в глубине своего сознания я вопил: «Вот в чем дело!» Но куда громче звучал знакомый голос: «Уноси ноги!»

Наверху гулко хлопнула дверь. Я увидел наклонившуюся над пролетом голову. Маленькую темную голову Энцо Смита. Прыжки, грохотавшие следом за мной по лестнице, не были прыжками Энцо Смита. Мне не было нужды оглядываться, чтобы узнать, чьи это прыжки.

На ближайшей двери стояла цифра "З". Прыжки приближались ко мне. Сердце мое грохотало о ребра, когда я одним махом пролетел следующий поворот спирали. На двери цифра "2". Теперь он грохотал всего на один поворот позади меня – это желтоголовое животное. Но передо мной уже была дверь с цифрой "1". Я врезался плечом в эту нарисованную цифру и пальцами нащупал ручку двери. В тот же самый момент что-то сильно ударилось в дверь у моего уха. И тут я вывалился в вестибюль, заполненный людьми.

Я обернулся. Дверь медленно отходила назад. Пока она не закрылась, я успел заметить тот предмет, который врезался в нее у моего уха. Я видел тот предмет совершенно отчетливо, в подробностях, хотя успел отбежать от двери на порядочное расстояние.

Это был нож. Рукоятка обмотана темно-зеленой изоляционной лентой, блестящее лезвие отточено с обеих сторон. Нож вонзился в дверь на добрую пару дюймов. А каких-то шесть дюймов правее – и он врезался бы мне в шею, там, где кончается череп и начинается позвоночник. Он должен был убить наповал.

Прыткие ноги, спасшие мне жизнь, внезапно оказались сделанными из желе. Я кое-как выбрался на улицу, остановил такси и сказал водителю, что хочу прокатиться вдоль побережья озера. В такси я обхватил голову руками и сказал самому себе: «Глупый ты ублюдок. Стоишь перед зеркалом, завязываешь галстук и думаешь, что ты должен войти в логово льва и проверить там кое-какие факты, и все это будет мило и прилично. И что просто не может ничего случиться с Гарри Фрэзером, этим первоклассным адвокатом в модной рубашке. Что люди вроде мистера Смита, люди, которые ответственны за гибель Джимми Салливана и Эвана Бучэна, не посмеют применить свои приемчики улаживания дел вне рамок суда, используя при этом ножи».

Озеро все шире раздвигалось за окнами такси. Голубизну затуманило. А горы приобретали коричневый, предгрозовой цвет.

Гарри Фрэзер больше не занимался этим делом как адвокат. Он сам был в этом деле. В моем сознании не оставалось и тени сомнения, что десять минут назад Курт Мансини пытался не припугнуть меня, а убить, как они убили Джимми и Эвана. Это подтверждало две гипотезы. Первая заключалась в том, что «Очистка от отходов» продавала свои контракты с «Бэч АГ» Энцо Смиту, который морем переправлял отходы на судах «Моноко» под надзором Курта Мансини с целью незаконного уничтожения в Западной Шотландии. И согласно второй гипотезе, денег тут было более чем достаточно для оплаты услуг Мансини по затыканию рта любому, кто встанет на пути.

Я снял пиджак и положил рядом на сиденье такси. Но пот продолжал стекать по спине под рубашкой. Я получил предупреждение еще в складском бараке в Шотландии. Сегодня Мансини попытался закончить эту работу. И не было никаких оснований полагать, что он не повторит этой попытки снова.