Текст книги "Как поцеловать героя"

Глава 27

– В самом деле, Энтони, я бы предпочла побыть сегодня наедине с тобой, – сказала Николь, когда они подъезжали на экипаже к Уайтхоллу, куда направлялась длинная череда карет.

– Вздор, душа моя! Здесь будет весь свет и, стало быть, должны быть и мы. Думаю, что нас засыплют поздравлениями. – Наклонившись, Уоллингфорд урвал короткий поцелуй.

– Однако наверняка тут будет настоящее столпотворение, – нервно возразила Николь.

Гнедые били копытами и фыркали, пока Энтони встраивался в вереницу экипажей. У Николь вдруг появилось желание, чтобы лошади снова понесли, да унесли так далеко, чтобы они не успели вовремя попасть в Вестминстер. Однако ее нареченный, похоже, извлек из прошлого урок. Вожжи он намотал на кулак и держал их очень крепко.

– Крушение последних надежд твоих поклонников, – самодовольно проговорил он. – Я получу немалое удовольствие, видя, как они мне завидуют. Ты получила мои цветы?

– Ты уже спрашивал, – тихо ответила Николь. – Они восхитительны.

– Как и ты. Мама предлагала лилии, но я подумал, что розы тебе больше подойдут.

– Я очень люблю розы.

– Разумеется. Все благовоспитанные молодые леди любят розы.

«Но больше всего мне бы понравился, – подумала Николь, – огромный букет вереска». Она полюбила этот запах и послала Донлеви купить еще вересковой добавки для ванны. Однако вереск – это слишком грубо для невесты сына герцога.

– Уоллингфорд! – Молодой человек на соседнем экипаже привстал с сиденья, чтобы поприветствовать их, держа в поднятой руке бутыль. – Ты наконец сделал это, старина!

Уоллингфорд обнял Николь за плечи.

– Конечно, Бодерингли! А разве были какие-то сомнения?

– Поздравляю, мисс Хейнесуорт! – крикнул Бодерингли. – Николь кивнула и помахала рукой. – А когда свадьба?

– Я…

– В октябре! – крикнул Уоллингфорд. – В Вентворте.

– Энтони, – зашептала Николь, – ведь мы еще не определили дату!

Он удивленно поднял на нее глаза:

– Мы определили. Я отчетливо помню, как мы обсуждали это. Свадьба, затем охота, грандиозный завтрак – разве у тебя есть какие возражения против октября?

– Это слишком скоро, – сказала Николь не подумав, но тут же поспешно поправилась: – Надо еще так много сделать! Мама говорит мне, что потребуется по меньшей мере год, чтобы выполнить все планы.

– Я не намерен ждать так долго, – сказал Уоллингфорд. Он улыбнулся ей. – Опять же, для чего деньги, если не для того, чтобы ускорить все дела?

Она ничего не ответила. Октябрь или декабрь, год или два – какая разница? Судьба ее предопределена.

– Николь! – девушка с другого экипажа приветливо подняла руку в белой перчатке. Николь узнала ее: Сесилия Фарнуэдер, красивая брюнетка – кстати, она не поддалась всеобщему ажиотажу и не стала перекрашиваться в блондинку, которая всегда была с ней неизменно любезна. Уоллингфорд посмотрел в ее сторону – и вожжи в его руках дрогнули. Если бы Николь его не подтолкнула, гнедые наверняка понесли бы их на край света. Уоллингфорд снова натянул вожжи. Сесилия ехала вместе со своим братом, одним из приятелей Уоллингфорда, который, подстроившись к веренице экипажей, широко улыбнулся:

– Поздравления обоим!

– Спасибо, Джон. Спасибо, Сесилия, – откликнулся Уоллингфорд и вдруг замолчал, что было для него весьма нехарактерно.

Сесилия поспешила нарушить неловкую паузу:

– Я так рада за тебя, Николь. И конечно, за тебя, Энтони. Вы замечательно смотритесь вместе. Все знали об этом с момента вашего первого танца на Пасху у герцога и герцогини Ярлборо.

– И ты это помнишь? – удивленно спросила Николь.

– О, как я могу это забыть? На следующий день состоялся этот пресловутый поединок на рапирах.

– Но ведь тебя там не было! – заметила Николь.

На милых щечках Сесилии появился легкий румянец.

– Разве? Ну, Джон всегда все рассказывает мне так подробно, что мне порой кажется, будто я сама это видела.

– Дату свадьбы определили? – с улыбкой спросил Джон.

Как ни удивительно, Уоллингфорд на сей раз промолчал. Николь догадалась, что он, очевидно, ждет, чтобы она подтвердила то, что он уже сообщил Бодерингли.

– В октябре, – сказала девушка, желая порадовать его и загладить свою ошибку.

– Так скоро? – удивилась Сесилия.

И почему Энтони все молчит!

– Охотничий сезон, – объяснила Николь.

Череда экипажей двинулась вперед, увозя Фарнуэдеров. На прощание Сесилия крикнула:

– Надеюсь, ты будешь счастлива!

Николь вдруг сделалось тошно от этого слова.

Тем не менее пока череда экипажей медленно двигалась к Вестминстерскому аббатству, поздравления сыпались одно за другим. Николь с благодарностью их принимала. Уоллингфорд, похоже, был целиком сосредоточен на том, чтобы править упряжкой, что, по ее мнению, было делом хорошим. Наконец они доехали до ворот, и к ним подбежал мальчик, чтобы взять повод. Ее жених обошел экипаж, чтобы помочь Николь сойти, и возник ставший обычным неловкий момент, когда она должна была принять его помощь и в то же время не раздавить его своим весом. Уоллингфорд слегка крякнул, и Николь поняла, что на сей раз она проделала все не слишком удачно.

Джон Фарнуэдер снял с экипажа, находящегося впереди, свою миниатюрную сестру настолько легко и эффектно, что у нее разлетелись юбки, и она, покраснев, бросила взгляд на экипаж Уоллингфорда и сделала выговор брату.

Уоллингфорд крепко взял Николь за руку.

– Пойдем? – проговорил он, как ей показалось, мрачновато. Очевидно, проявленная лихость Фарнуэдера по отношению к сестре его несколько покоробила. Он весьма строгих правил, подумала Николь. Даже вчера вечером, когда вопрос об их помолвке решился, он не позволил себе ничего, кроме нескольких поцелуев и прикосновений к ее груди. Интересно, как он занимается любовью? У Николь вдруг появилось предчувствие, что это будет чем-то напоминать то, как он помогает ей сойти с экипажа, что ей всегда нужно помнить об их разнице в росте. С Брайаном она никогда об этом не думала.

Николь опустила пальцы в святую воду у портала и осенила себя крестом, отгоняя крамольные мысли.

Они заняли места на скамье. Уоллингфорд настаивал на том, чтобы приехать пораньше, и они оказались впереди, вероятно, не далее двенадцатого ряда. Лорд и леди Хестер, их соседи, тут же поздравили их, то же самое сделали граф и графиня Сомерли, занявшие скамью позади них. Николь сидела, положив руки на колени, разглядывая величественный интерьер аббатства – приделы для хоров, вознесшийся ввысь потолок, изящных ангелов с кадильницами в нише слева от нее. Она встрепенулась, когда звуки труб. и гомон толпы возвестили о появлении принца-регента. Николь встала вместе со всеми и поклонилась, когда он проходил мимо них, глядя на него из-под опущенных ресниц. Вот он – мужчина, который заставит любую женщину почувствовать себя маленькой. Он казался мясистым и рыхлым, хотя нес себя с большим достоинством. Николь несколько раз была представлена ему, и его блуждающие чувственные взгляды заставляли ее быть всегда настороже. Из Брайана получился бы правитель получше, мелькнула у нее мысль.

– Почему у тебя такой сердитый взгляд? – спросил Уоллингфорд.

– В самом деле? – шепотом ответила она. – Я… я не выспалась.

– Я тоже, – подмигнул он. – Размышлял о будущем.

Принц сел на свое место возле алтаря, рядом с архиепископом кентерберийским, целое воинство следовавших за ним прелатов также заняли свои места. Где-то ударил колокол, и на хорах зазвучал хорал. Звонкие мальчишеские голоса вели мелодию несказанной красоты столь вдохновенно, что по коже подирал мороз. Николь опустила голову, внимая древним умиротворяющим словам с надеждой на то, что они исцелят и утешат ее ноющее сердце. По проходу торжественно прошли три кандидата на орден Подвязки. С одним из них, лордом Уиннерли, Николь была знакома. Он был другом Уоллингфорда, и, насколько ей удалось понять из застольных разговоров, он удостаивался этой чести за то, что произнес речь в палате лордов, убедив пэров увеличить годовое жалованье регенту. Что касается двух других – лорда Столлингса и лорда Калпа, ходили разговоры, что первый из них купил звание кавалера ордена Подвязки, внеся значительную сумму в казну, второй заслужил сию честь тем, что держал язык за зубами после того, как принц сделал его жене ребенка. Что и говорить, весьма странная компания для Бору. Вполне возможно, кисло подумала она, его включили в эту компанию для того, чтобы придать всей процедуре хотя бы немного весомости.

Три новообращенных кавалера получили ордена Подвязки, цепь, ленты и звезды из рук принца, затем повернулись и отдали честь присутствующим. Вновь зазвучали голоса мальчиков. Кавалеры отошли в сторону, при этом Уиннерли и Столлингс улыбались широкой улыбкой. Когда замерли последние звуки гимна, до Николь долетели с задней части нефа другие звуки. Она не удержалась от искушения оглянуться. По проходу на костылях медленно шел лорд Бору.

Господи, он был великолепен. Одетый весь в черное – разительный контраст по сравнению с безвкусно одетыми кавалерами ордена Подвязки, он шел с обнаженной головой; рыжевато-золотистые волосы его поблескивали, когда на них падал свет светильников. Николь с трудом подавила в себе дрожь, когда вспомнила, как эта красивая голова касалась ее грудей. Его подбородок был приподнят, глаза устремлены на алтарь. Чего стоило ему сейчас показать себя в таком виде, подумала Николь. Почему он согласился прий-ти? Что заставило его согласиться участвовать в этом фарсе?

Бору миновал ее скамью. Она разглядела его широкое лицо, немигающие голубые глаза и почувствовала, что он преисполнен такой гордости, что она вынуждена была закусить губу, дабы не разрыдаться. Затем поверх голов притихших наблюдателей на скамьях перед ней она увидела еще одно рыжевато-золотистое пятно – леди Бору, которая также была в благородном черном наряде. На ее лице светилась улыбка. Он пришел ради нее, вдруг поняла Николь, и у нее перехватило в горле. Он пришел, потому что этого хотела его мать. Потому что она попросила его об этом. И от осознания того, что этот великий, грубый вояка Брайан Бору способен согласиться на участие в этом спектакле ради своей матери, у нее брызнули из глаз слезы. Стоявший рядом Уоллингфорд нахмурился и подал ей платочек.

Николь машинально взяла его и приложила к глазам. Брайан Бору стоял перед принцем и архиепископом, балансируя на костылях.

– Давайте помолимся, – произнес нараспев архиепископ, и лорд Бору, приложив нечеловеческие усилия, сумел опуститься на колени. Николь прижала кулак к горлу. О Господи! Как ему удастся подняться?

Архиепископ возложил руку на голову Бору и стал монотонно говорить. Николь с ужасом наблюдала за процедурой, ожидая и боясь того момента, когда лорду Бору будет велено подняться. Архиепископ нарисовал впечатляющую картину героического поведения кандидата в бою, рассказал о том, сколько жизней он спас своим подвигом, и у Николь появилась надежда, что позеры, удостоенные ордена Подвязки, по меньшей мере испытали чувство стыда.

Что касается ее, то она это чувство испытала. Она слушала речь архиепископа, чувствуя, как все мучительнее ноет ее сердце. Она внезапно осознала, что у Брайана были неблаговидные поступки, однако он никогда не запятнал себя бесчестьем. Даже наоборот, все его проступки, которые с таким смаком перечислял ей Томми, были деяниями человека, который чрезвычайно дорожил своей репутацией, жаждал признания, мучился тем, что на величие Англии бросил тень никчемный правитель и его приятели. Он был как Ланселот, призванный напомнить усыновившей его родине, что это такое – честь. Он продемонстрировал это сейчас, когда стоял на коленях, своими гордо расправленными плечами, своей гордой величавостью, которая так контрастировала с поведением принца, вышедшего для того, чтобы прикоснуться шпагой к его плечам и откупиться звездой, цепью и орденским знаком.

И тем не менее она это совершила. Она согласилась с матерью, которая приписала ему низменные мотивы и намерение соблазнить ее, прилюдно усомнилась в его добропорядочности во дворе монастыря – и он ни слова не сказал в свою защиту. Тогда, пребывая в смятении, она решила, что его молчание подтверждает его вину. Но это доказывало только одно – и она теперь это знала со всей определенностью: он не стал унижаться, отвечая на подобные обвинения, и не только из чувства собственного достоинства, но и ради мадам.

Ах, Брайан, как несправедливо я с тобой обошлась! Будь он таким, каким его считают ее брат и мать, разве стал бы он молчать о том, что произошло между ними? Почему же он не поведал миру, что лишил девственности нареченную лорда Уоллингфорда, что красавица сезона не столь уж невинна, как изображают?

Томми и баронесса находились на несколько рядов впереди. Николь увидела, как ее брат посмотрел через плечо – и в его глазах она прочитала какое-то беспокойство.

Подошел момент, когда новый кавалер шотландского рыцарского ордена должен был встать. Николь увидела Хейдена, который маячил в нише и сейчас рванулся к Брайану. Однако Брайан жестом остановил слугу и потянулся за костылями. Казалось, целую вечность все присутствующие, затаив дыхание, наблюдали за его действиями. Архиепископ протянул к нему руку, и даже принц сделал шаг по направлению к нему. Однако лорд Бору поднялся на ноги самостоятельно. Затем повернулся. Он посмотрел на собравшихся представителей высшего света, и Николь заметила, как еле заметно дернулась его губа. Затем он перевел взгляд на мать – и напряженность губ куда-то исчезла, он улыбнулся. Хор запел ликующую мелодию. Принц-регент неуверенно двинулся по проходу к выходу. За ним последовали три новых кавалера ордена Подвязки, у которых был недовольный вид, а заключал это шествие Брайан Бору, медленно передвигавшийся на костылях.

По мере того как процессия уходила дальше, шум в нефе все нарастал.

– Ужасная идея, – услышала Николь шепот лорда Астертона, адресованный жене, – выдвинуть Бору – и рядом с ним этих лизоблюдов.

В этот момент Уоллингфорд потянул ее за рукав.

– Пошли, – коротко сказал он и повлек ее к выходу. Николь подчинилась ему с непривычной покорностью. У нее было такое ощущение, что она потеряла всякие права на протест.

Уоллингфорд был хмур и молчалив, пока они ожидали свой экипаж. Николь увидела, что сквозь толпу к ней пробирается Томми, но едва он приблизился, к::к подали экипаж, и Уоллингфорд поспешил отъехать. Уже в пути Николь твердо решила, что нужно поговорить.

– Энтони… – начала она.

– Погоди, – оборвал он ее. – Я пытаюсь удержать лошадей.

Николь знала, что во дворце будет прием для новоиспеченных кавалеров. Она почти ожидала, что Уоллингфорд извинится и уклонится от него, однако, к ее удивлению, он с мрачным видом ехал в длинной веренице экипажей, направляющихся в ту сторону.

– Энтони, – снова окликнула его Николь, когда они подъехали к воротам и к ним подбежал мальчик, чтобы принять повод. Уоллингфорд обошел экипаж и протянул ей руку. Его красивое лицо было напряжено.

– Давай подождем, – предложил он, – до тех пор, когда все будет покойно и тихо. Вот тогда и поговорим.

Николь испытала облегчение от того, что разговор откладывается. Ей будет очень нелегко высказать то, что она должна сказать. Она не питала надежд на то, что выйдет замуж за Брайана Бору, размышляла Николь, когда они вошли через освещенный факелами портик. Просто дело в том, что она никогда не сможет выйти замуж за Энтони Уоллингфорда. Правда, она и сама не знала, как она все это ему объяснит.

Николь и Уоллингфорд пристроились к длинной очереди и медленно двинулись вперед. Она пыталась представить, что может сказать в объяснение, и несмотря на мучительные раздумья так ничего и не придумала. К тому времени, когда они дошли до регента, у нее в голове был настоящий сумбур, смесь желаний и сожалений.

– Уоллингфорд! – радостно воскликнул принц, когда ее жених отвесил поклон. – Замечательная новость о вашей помолвке! Мои самые горячие поздравления! Хотя сожалею о том, что мисс Хейнесуорт будет исключена из списка невест!

Он подмигнул ей и не преминул ущипнуть в тот момент, когда Николь кланялась. Уоллингфорд поблагодарил его и прошествовал туда, где находились три новых кавалера ордена Подвязки.

Лорд Бору был последним. Уоллингфорд, улыбаясь, поклонился ему.

– Нет другого человека, который заслуживал бы этой чести в большей степени, чем вы, – заявил он и подтолкнул Николь вперед. – Вы слышали радостную для нас новость?

Николь заставила себя встретить взгляд голубых глаз Брайана.

– Лорд Бору.

– Мисс Хейнесуорт. – Он торопливо поцеловал ей руку. – Мои поздравления и наилучшие пожелания по случаю вашей помолвки.

– И мои вам тоже, по случаю вашей новой награды.

О Боже, эта удушающая вежливость! Она хотела, она страшно хотела сказать… но толпа уже готова была унести ее от него. Она посмотрела на него через плечо.

– Ваша мама… – начала она.

Эти удивительные голубые глаза снова устремились на нее.

– Да? – почти беззвучно спросил он.

Уоллингфорд крепко сжимал ей локоть. Она видела мать и отца, они находились чуть позади нее, лицо баронессы было напряжено. «Твоя мама говорит, что ты любишь меня, но какое значение имеет то, что сказала мама?»

– …очаровательная женщина, – закончила фразу Николь.

Он улыбнулся ей в последний раз своей широкой, ослепительной улыбкой, которую она так любила.

– Спасибо, Николь.

Тот факт, что он назвал ее по имени, подтолкнул Уоллингфорда к тому, что он резко дернул ее, уводя прочь от Брайана.

Николь была крайне удивлена, когда после того, как они вошли в главный бальный зал, Уоллингфорд тут же исчез.

– Пойду принесу вина, – пробормотал он, запечатлев поцелуй на ее лбу. – Подожди меня здесь.

Ничего другого ей делать не оставалось, и Николь, стоя у мраморной колонны, стала наблюдать за толпой. Пока что спектакль все еще разыгрывался по заранее написанному сценарию, хотя лорд и леди Эштон прилагали все усилия к тому, чтобы организовать танцы. Новоиспеченные кавалеры прошли сквозь толпу, очередь приветствующих рассосалась. Принц восседал на возвышении, рядом с ним находилась его невестка, герцогиня Йоркская. Поднявшись на цыпочки, Николь могла многое разглядеть над головами массы людей. Новоиспеченные кавалеры откровенно игнорировали лорда Бору. Он сидел одинокий и безмолвный в своем позолоченном кресле.

– Николь! – услышала она голос Томми и обрадовалась. Он пробивался к ней, но затем был оттеснен в сторону, когда начались танцы. Николь недоумевала, куда запропастился Уоллингфорд. Это так не похоже на него – оставлять ее одну надолго на публике.

Он внезапно возник возле ее плеча с двумя бокалами в руках.

– Нам нужно поговорить, Николь, – заявил он.

– Я полагаю, что нужно, Энтони.

Он посмотрел на толпу.

– Здесь не место. Выйдем в сад?

Николь благодарно кивнула. Он передал ей один бокал, выпил содержимое своего и поставил его на поднос проходящего официанта. Затем крепко ухватил ее за руку и потащил через толпу к открытым дверям.

Как показалось Николь, он двигался с непривычной для него порывистостью. Когда они оказались на балконе, Николь увидела мельком леди Бору, которая, казалось, выглядела потерянной среди незнакомой ей толпы. Николь задержалась бы, чтобы обменяться с ней несколькими фразами, если бы ее не увел Энтони. Лорды Терлингтон и Бодерингли прогуливались у начала лестницы, ведущей в сад. Николь ожидала, что Энтони задержится для разговора со своими друзьями, однако он едва кивнул им и ступил на ведущую в сад дорожку.

Наконец-то у Николь появилась возможность глотнуть воздуха и шампанского. Уоллингфорд замедлил шаги, раза два или три оглянулся через плечо, словно опасаясь, что их кто-то мог преследовать. Николь представила, сколько времени понадобилось бы Брайану, чтобы одолеть эти каменные ступени.

Уоллингфорд остановился в ивовой рощице. Под кроной деревьев оказалась каменная скамья, и Николь обрадо-ванно села, чтобы не возвышаться над ним, когда ей придется говорить, и тем самым дополнительно не ущемлять его самолюбие. Он стал вышагивать перед скамейкой. На нем были великолепно сшитые панталоны цвета беж и оливкового цвета сюртук, ботфорты были начищены до такого блеска, что отражали лунный свет.

– Итак, Николь, – начал он, – ты хотела мне что-то сказать?

– Энтони, мой дорогой Энтони. – Она судорожно вцепилась в юбку. – Вчера, когда в ответ на твое предложение я дала согласие, я кое-что от тебя утаила. Возможно, тогда ты бы решил все иначе.

– Это кое-что заключается в том, что ты была любовницей Бору?

Николь вскинула голову, подобной реакции она никак не ожидала.

– Ты… знал об этом? – недоверчиво спросила она.

Он сунул руку в карман сюртука.

– Я подозревал. Он столько времени проводил с тобой, обучая фехтованию… Он не из тех, кто готов что-то предложить задаром, разве не так?

– Все обстояло совсем не так! – запротестовала Николь.

– В самом деле? А как же?

А было просто так, что он вдруг возник из тумана обнаженный, освещенный солнечным светом. Что он оказался в трудном положении. Что… Ах, лучше не надо об этом…

– В таком случае, Энтони, – с трудом проговорила она, – я не могу понять, почему ты продолжаешь добиваться меня.

– Как я уже сказал, я лишь подозревал. Сегодня, в Вестминстере, я это понял. Ты смотрела на него, – проговорил он напряженным, дрожащим голосом, – словно он какой-то титан…

– Я не знала, что все настолько ясно читалось на моем лице.

– Да, читалось! – брюзгливым тоном подтвердил Уоллингфорд. – И меня совершенно не устраивает, чтобы моя невеста, о помолвке с которой только что объявлено, так откровенно пялилась на другого мужчину!

– Прости меня. Я должна была сказать тебе об этом раньше.

– Это к делу не относится, – заявил он так энергично, что Николь невольно вздрогнула. – А значение имеет тот факт, что я женюсь на тебе в самое ближайшее время и упрячу тебя от него.

– Но, Энтони… Как раз об этом я хотела с тобой поговорить. Я…

Однако Уоллингфорд сжал ее руки, не дав договорить.

– Послушай меня, – пристально глядя ей в глаза, проговорил он. – Прошлое позади, давай забудем о нем. Мы оба должны смотреть в будущее.

– Но, Энтони…

– Ты не настолько глупа, чтобы вообразить, будто он женится на тебе, разве не так? У него были сотни женщин!

– Нет, – твердо сказала она, – я не строю иллюзий о том, что он на мне женится. Зато я совершенно уверена, что наша женитьба будет большой ошибкой. Не потому, – поспешила добавить она, – что ты плохой, Энтони. Я и раньше говорила, как благодарна тебе за то, что ты для меня сделал, – заметил в Ярлборо, взял под свое покровительство…

– Благодарность – хорошее основание для женитьбы.

– Нет! Я имею в виду – некоторые в самом деле могут так считать. Но ведь брак – это навсегда, Энтони. Для этого требуется любовь!

– Вздор! – возразил Уоллингфорд. – Брак требует, чтобы совпадали интересы обеих сторон. Я отвечаю твоим интересам.

– Это так, – задумчиво проговорила она. – Мама и Томми все время твердят мне об этом. И все же ты не сможешь убедить меня, что хочешь жениться на мне сейчас. Ведь я… – она сглотнула, – подпорченный товар.

– Я тоже не девственник, – заметил он, как ей показалось, с некоторой гордостью. – Ведь тебя это не удерживает от того, чтобы принять мое предложение.

Николь делала отчаянные попытки собрать вместе свои разбегающиеся мысли.

– От мужчин этого всегда ожидают.

– Вот потому я и совершил это.

Николь уставилась на Уоллингфорда:

– Потому что ожидают?

Он кивнул.

– В день моего восемнадцатилетия отец сводил меня в бордель.

Николь передернула плечами:

– Как трогательно по-отцовски.

– Я хочу сказать, – нетерпеливо заметил Уоллингфорд, – что положение нас обоих вполне сопоставимо.

Николь вспыхнула:

– Я так не думаю! Ты имел сношение с проституткой, а я занималась любовью с Брай… с лордом Бору.

– Занималась любовью, – повторил он ехидно. – Я не слышал, чтобы он просил тебя выйти за него замуж!

Николь ничего не ответила. Однако поднялась со скамейки.

– Энтони! Я уже говорила, что чрезвычайно благодарна за все то, что ты для меня сделал.

– Я могу и переделать.

– Что ты имеешь в виду?

– Могу разорвать нашу помолвку. Заявить всему миру, что ты и Бору были любовниками. Тебя отлучат от светского общества. Все твои надежды на достойный брак превратятся в прах. Ты станешь такой же, как эта презренная графиня Д'Оливери.

– Что ты знаешь о мадам? – спросила ошеломленная Николь.

Он улыбнулся самодовольной улыбкой.

– Я знал очень мало – до того момента, как слуга лорда Бору подошел ко мне сегодня и кое-что нашептал. Твердых принципов парень, этот Хардин.

– Хейден, – машинально поправила она.

– Не важно. Того, что он рассказал мне, достаточно, чтобы определить твою судьбу.

– И в чем она заключается?

– В том, что ты выйдешь за меня замуж, Николь Хейнесуорт.

– Нет!

Он улыбнулся широкой самодовольной улыбкой:

– Ax, дорогая Николь, выйдешь! После сегодняшнего вечера ты сама поймешь, что у тебя нет выбора.

– Мне наплевать на то, что ты расскажешь свету обо мне! Наплевать, если ты сделаешь достоянием гласности, что Брайан и я были любовниками!

– Я не намерен им говорить об этом, – без обиняков заявил Уоллингфорд. – Я намерен им сказать, что любовниками были мы.

Николь вытаращила глаза:

– А я это опровергну!

– Никто тебе не поверит. Потому что это будет правдой, – резким движением он сделал попытку обнять ее. Однако попытка оказалась неудачной.

– Ради Бога, Энтони! Что ты делаешь?

– Похищаю тебя, – пробормотал он и повторил попытку.

Николь оттолкнула его – не изо всей силы, однако этого оказалось достаточно, чтобы он отлетел.

– Не будь смешным!

– Я в самом деле намерен это сделать, Николь. И ты должна подчиниться.

С напряженным лицом Уоллингфорд снова подступил к ней. На сей раз ему удалось обхватить ее за талию. Она ударила локтем ему под ребра.

– Проклятие! – крикнул он. – Я не намерен причинять тебе боль…

Это прозвучало настолько абсурдно, что Николь едва не рассмеялась. Судя по выражению его лица, он был преисполнен решимости осуществить задуманное и ничего смешного в этом не видел. Тихим голосом Николь сказала:

– Энтони, право же! Разве не можем мы все обсудить как два цивилизованных человека?

– Время дискуссий давно прошло. Я намерен заполучить тебя, Николь. – Уоллингфорд ринулся к ней. Она с силой наступила ему на ногу. Уоллингфорд взвыл от боли, но тут же зажал себе рот рукой. Николь отпрянула назад, выставив вперед руки и сжав кулаки.

– Я закричу, если ты снова подойдешь ко мне, – пригрозила она.

– Давай. Кричи, если ты настолько глупа. В зале никто тебя не услышит. И потом, эти сады слышали много разъяренных криков женщин.

Он бросился на нее. Она ловко уклонилась, и Уоллингфорд нырнул в сплетение ветвей ивы. Николь пустилась бежать, однако он сумел ее поймать и крепко схватить за руку.

– Энтони, ты ведешь себя как настоящий осел! – сказала Николь, продолжая двигаться к дворцу, хотя он и прижимался к ней.

Она оттолкнула его руки, не без основания веря в то, что способна обогнать его даже в своих пышных юбках. Однако он ухватился за юбки, и у Николь возникло опасение, что если она дернется посильнее, юбки порвутся. Дурацкая ситуация!

– Предупреждаю в последний раз – отпусти меня!

– Ни за что! – ответил Уоллингфорд.

– В таком случае…

Она отпрянула назад и кулаком нанесла ему удар в лицо.

Он рухнул на землю как подкошенный. Николь закусила губу, мгновенно испытав чувство раскаяния. Она не думала, что удар окажется таким сильным.

– Ах, Энтони, ты настоящий болван! – прошептала она.

Из его носа текла кровь. Николь отыскала в своем ридикюле его же носовой платок и опустилась перед ним на колени; по крайней мере она удостоверилась, что он не сможет вернуться в Карлтон, поскольку выглядел так, словно его избила шайка бродяг.

Когда Николь пыталась остановить кровотечение, позади нее в темноте хрустнула ветка. Николь в испуге вскочила на ноги, но не успела обернуться, как на ее голову опустилась черная шелковая сеть. Николь резко повернулась, в панике пустила в ход ногти, однако некто весьма сильный схватил ее за руки и завел их за спину с такой яростью, что она вскрикнула от боли и опустилась на колени.

– Может, он и не хотел причинять тебе боль, – прошипел ей в ухо мужской голос, – однако у меня нет угрызений совести.

Николь что было сил закричала. Веревка обмоталась недалеко от ее горла и затянулась с такой силой, что Николь задохнулась и замолчала.

– А теперь иди тихо и спокойно, – промурлыкал мужской голос, – и тогда я ослаблю веревку, чтобы ты могла дышать. Иначе…

Она лягнула своего похитителя пяткой и с удовольствием почувствовала, что попала ему в пах. Мужчина застонал от боли и разжал руки. Николь бросилась бежать, пытаясь сбросить с головы сеть. Однако раньше, чем ей удалось это сделать, она оказалась в объятиях другого мужчины, который тут же крепко стянул вокруг нее веревку. Затем что-то твердое и холодное с глухим стуком опустилось на лоб Николь, и она потеряла сознание.