Текст книги "Казус бессмертия"
Автор книги: Сергей Ересько
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
Глава вторая
Когда начал сходить снег и в проплешинах зазеленели первые кустики травы, из села пригнали отару. Петр приступил к новой для себя работе. Отара перемещалась по долине, и чабан следовал за ней. К вечеру он приводил животных в загон и шел спать. Горное эхо теперь очень часто доносило звуки стрельбы и взрывов. Практически каждый день над долиной пролетали боевые самолеты и вертолеты. По вечерам приходил Умар. Он проверял, правильно ли Петр загнал овец и все ли они целы. Умар приносил ту же кукурузную кашу, но теперь в дополнение к ней следовали лепешки и, иногда, сыр. Он, почему-то перестал оскорблять и пинать Петра. Теперь Умар просто молчал, и недружелюбно сверкал глазами.
Дни становились теплыми и Петр, двигаясь за отарой по долине, чувствовал себя хорошо. За последние месяцы голова обросла седым волосом, и он стал сильно походить на настоящего – старого и немытого – пастуха. Каждый раз около полудня стадо подбиралось к ручью. Соседский чабан перестал приставать к нему, и они сидели друг напротив друга на валунах по разные стороны потока, занимаясь каждый своим делом. Старик жадно пил воду и курил, а Петр просто разглядывал горы и небо. Так продолжалось до тех пор, пока сосед не сделал предложение, от которого нельзя было отказаться.
Однажды он пришел к ручью с полной фляжкой, и в ней была далеко не вода. Он пощелкал себя пальцем по горлу и громко крикнул, взмахнув своим сосудом:
– Чача! Не желаешь?
Петр понял, что отказ от такого предложения будет откровенно абсурдной и несовместимой со здравым смыслом вещью, и поэтому согласно кивнул головой. Рот у него, почему-то, тут же наполнился слюной, и он решил плюнуть на национальную принадлежность соседа. Тот добродушно осклабился и крикнул:
– Давно бы так, а то строишь из себя святошу…
Он быстро сбросил с ног сапоги, закатал штанины камуфляжных засаленных брюк, и в два счета перешел ручей босиком. Положив фляжку на камень, торчавший из земли рядом с Петром, он приказным жестом указал на кружку, висевшую у того на поясе. Пока Петр снимал ее с веревки, он достал из кармана небольшую луковицу, снял шелуху складным ножиком, разрезал на мелкие дольки и сложил на камень рядом с фляжкой. Далее, не теряя времени, сосед плеснул из фляги в петрову кружку, а сам себе налил в колпачок.
– За знакомство, − сказал он и, не чокаясь, вылил жидкость в рот.
Петр последовал его примеру. Прищурив повлажневшие глаза, старик засунул в рот луковичную дольку и с чувством захрустел ею. Петр сделал то же самое. Чача оказалась крепкой и душистой. Проникнув в пищевод, она моментально согрела внутренности Петра и доставила ему несказанное удовольствие. Он хрустел луком и благодарно смотрел на щурившегося старика. Тот предложил:
– Давай еще по одной.
Петр молча протянул кружку. Старик налил, и они повторили. Закусив, Петр указал рукой на флягу и спросил:
– Откуда?
– От верблюда, − исчерпывающе ответил старик. – Сначала скажи, как, хоть, тебя зовут.
– Петр, − представился тот.
Старик, указав на себя пальцем, сделал то же самое:
– Агасфер.
Петр поперхнулся и закашлялся. Старик, осклабившись, спросил:
– Что, редкое имя?
Петр от души рассмеялся и заметил:
– Однако, веселые у тебя родители были.
– Обычные у меня родители были, − проворчал Агасфер. – И никто их веселыми не считал…
Он разлил еще по одной порции и соседи вкусно выпили. Старик спросил:
– Холопствуешь?
– Так же, как и ты, − ответил Петр.
– Тут ты не угадал, − Агасфер поднял вверх руку и покачал указательным пальцем. – Я работаю, как самый обычный наемник.
Петр недоверчиво ухмыльнулся. Они выпили еще. В голове у Петра приятно зашумело и он, хрустя луком, принялся разглядывать горные вершины, укрытые снежными шапками.
Агасфер же вдруг встрепенулся и, приставив ладонь к уху, начал к чему-то прислушиваться. Через несколько секунд и Петр услышал какое-то тихое зудение, но не придал этому никакого значения. На душе было тихо и спокойно. Агасфер же быстрым движением руки проворно схватил фляжку, завинтил колпачок и, засунув ее за пазуху, стал напряженно вглядываться в часть долины, расположенную справа от них. Петр повернул туда голову и увидел группу бородатых людей, бегущих к ручью.
Их было человек десять. Одетые в военную маскировочную форму, они резко контрастировали со спокойствием окружающей их природы. За спинами у них торчали увесистые вещмешки, а на груди болтались автоматы. Бежали они достаточно резво и поэтому быстро приближались к отаре Агасфера. Тот сплюнул под ноги и сказал:
– Ваххабиты…
– Кто, кто? – не понял Петр.
– Представители одной из суннитских сект. Называют себя борцами за веру, а на самом деле – простые наемники. Готов поспорить, что среди этих нет ни одного чеченца.
– И куда они бегут?
– А ты не слышишь?
Жужжание стало сильней. Мало того, звук возрастал очень быстро. Агасфер тревожно оглянулся, и выругался:
– Вот черт, мать твою… не успеем! До ближайшей скалы, где есть выемки – метров триста!
Петр ничего не понимал. Группа ваххабитов тем временем достигла отары Агасфера. Вооруженные люди, пинками расталкивая овец, бежали к ручью. Овцы обиженно блеяли и разбегались в стороны, всем своим видом протестуя против столь хамского с ними обращения. Наконец, экстремисты достигли воды. Один из них − видимо, главный – что-то крикнул, и группа начала переходить ручей вброд. Жужжание вдруг превратилось в громкий, режущий слух стрекот и в долину из-за горы ворвались два военных вертолета. Они, грозно ощетинившись всякими ракетами и пулеметами, летели на малой высоте, и направление их полета явно указывало на группу борцов за веру. Ваххабиты, перешедшие ручей, ворвались в отару Петра и затаились среди овец. Не успевшие перебраться, бросились обратно и затерялись в стаде Агасфера. Один лишь предводитель, оказавшийся посередине водной преграды, не мог решить, куда быстрее смыться, и топтался на месте, дергаясь поочередно − то вперед, то назад. Он напоминал осла, застрявшего между двумя стогами сена. В отличие от басни, где на выбор у осла времени было достаточно, предводитель ваххабитов находился в совершенно другом положении. Это подтвердил застрочивший пулемет первого вертолета. Очередь прошила главного ваххабита насквозь и он, упав телом в воду, отправился туда, где не надо ничего выбирать. Агасфер заорал:
– Ложись! Прячься за камни!
Он упал на землю. Петр свалился с камня и распростерся рядом с ним. Раздался какой-то вой, и земля с грохотом поднялась вверх. Вертолетчики плевать хотели на чеченских баранов, и потому реактивные снаряды стали рвать обе отары на куски. Воздух наполнился звоном железа, свистом сорванных с земли камней и звуками стрельбы. Прямо перед носом Петра упало овечье копыто, срезанное чисто и аккуратно. Он повернул голову вправо, и пространство вдоль линии взгляда наполнилось летящими предметами: автоматом Калашникова, парящим рядом с бараньими рогами; чьей-то оторванной от тела ногой, обутой в высокий военный ботинок; окровавленным телом Агасфера без головы; его же фляжкой, сильно помятой, но закрытой; овечьей шерстью, кружащейся подобно хлопьям снега, и многими другими вещами. Этот вращающийся калейдоскоп неожиданно прекратился резким взрывом боли в левой части тела. Теряя сознание, он заметил чью-то руку, отдельно от тела брякнувшуюся перед глазами. Пальцы ее судорожно сжимали жестяную кружку Петра. Успев напоследок удивиться, он тут же умер.
* * *
Сознание вернулось рывком, который сопровождался резкой, разрывающей тело болью. Левая часть туловища не чувствовалась, но боль сидела именно там. Петр застонал и открыл глаза. Он лежал на спине, и голова его покоилась на туше мертвого барана, подложенной чьей-то заботливой рукой. Этот, заботливый, сидел напротив Петра на камне, страдальчески скривив рот в некоем подобии улыбки. Седые патлы Агасфера были покрыты сгустками запекшейся крови. Впрочем, одежда выглядела не лучше. Петр вспомнил, как безголовое тело Агасфера парило в воздухе, и подумал, что это ему привиделось. Он скосил глаза и разглядел, что левая рука находится на месте. Только плечо и грудь были густо заляпаны красным, и под мышкой был порван рукав. Помятая кружка стояла на камне и рядом с ней лежала избитая агасферова фляга.
Агасфер медленно взял ее в руки, осторожно отвинтил колпачок, и от души ливанул в кружку. Он встал на ноги, подошел к Петру, приподнял его голову и поднес кружку к губам. Тот разжал зубы, и живительное пойло потекло в глотку. Боль начала уходить, и через три больших глотка стала относительно терпимой. Увидев, что Петру становится лучше, Агасфер сам присосался к горлышку. Отдышавшись, он, кряхтя, уселся на камень, и с усмешкой задал вопрос:
– Ну, а ты какого бога ударил?
Петр, превозмогая боль, ответил:
– Не понимаю.
– Как же, − Агасфер еще хлебнул чачи, закрутил крышку, и засунул фляжку за пазуху. – Не понимает он… С оторванной рукой и развороченной в области сердца грудью человек жить не может. А вот тот, кого наказали бессмертием, – запросто.
– Почему наказали? Может, наградили.
– Такой гадостью не награждают. Вот я, например, отказал Кое-Кому в отдыхе во время его последнего пути. Да еще и оттолкнул…
Петр понял, что безголовое тело Агасфера ему совсем не привиделось. Он удивленно спросил:
– Вечный Жид? Так это правда? Неужели священники не врут?
– Попы врут всегда, − ответил Агасфер. – На то они и попы. Но, что касается меня, то я действительно скитаюсь по этой чертовой земле две тысячи лет, и даже мое настоящее имя давно забылось… А сколько живешь ты? И вообще, кто ты такой?
Петр подтянул к животу левую ногу и ощутил, что тело начало его слушаться. Он сказал:
– Мне очень трудно говорить, потому что больно. Давай об этом потом.
Агасфер кивнул головой:
– Хорошо. Мы валялись в отключке несколько часов. Уже вечереет. Скоро сюда придут чеченцы. И с моей стороны, и с твоей. Баранов много побито. Мяса нам оставят. Приходи вечером. У меня условия для ужина лучше, чем у тебя.
Агасфер встал, перешел ручей, и обнаружил свои сапоги целыми и невредимыми. Они так и стояли на камне в месте, где он разувался. Он обулся, и пошел собирать уцелевших овец. Петр занялся тем же. Несколько сотен квадратных метров были изрыты воронками. Петр насчитал девятнадцать убитых животных и шесть человеческих трупов разной степени целостности. Подобрав с земли тяжелый пистолет, находившийся в кобуре, он засунул его под один из больших камней. Из специального кармашка выглядывала запасная обойма, и это обстоятельство еще более обрадовало Петра. Попавшуюся на глаза помятую, но не пробитую банку тушеной говядины он припрятал под соседним камнем, а длинный нож в чехле засунул в голенище сапога. Уцелевших овец он привел в загон.
Когда появился Умар, Петр рассказал о вертолетах. Себя он выставил контуженным, а кровь на одежде выдал за овечью. Умар убежал. Через некоторое время долина наполнилась взрослыми, приехавшими на нескольких телегах. С другой стороны ручья уже копошились представители соседнего тейпа. Иса поговорил о чем-то с представительным толстым чеченцем с того берега, гортанно раздал указания и ушел вниз. Горцы собрали все ваххабитские вещи и оружие, погрузили на телеги трупы людей и животных, после чего уехали в свое село. Петр остался один. Мяса ему не перепало, чему он нисколько не удивился. Зато на топчане стояла глиняная миска с кашей и лежала большая лепешка…
Глава третья
По пути он достал из-под камня спрятанную банку консервов, и положил ее в матерчатую сумку, где уже находились миска с кашей и лепешка. Пистолет также оказался на месте, что обрадовало Петра и, почему-то, добавило уверенности. Но оружие он решил с собой не брать и потому оставил его лежать в тайнике.
Петр снял сапоги, перебрался через ручей, обулся, не забыв засунуть за голенище нож, и спустя несколько минут уже был у домика Агасфера. Тот жил в довольно приличных условиях. Домик был небольшим, но достаточно просторным. Он состоял из сколоченных фанерных листов, покрытых рубероидом. Внутри было уютно. У дальней стенки стояла сборная солдатская кровать и в оббитом железом углу находилась печка-буржуйка. В противоположном от нее углу у стены стояли: топор, лопата и ящик с гвоздями. На полке под деревянным столом располагались сковородки и котелки. На столе стояли три стакана, в одном из которых торчали несколько ложек и вилок, и керосиновая лампа с относительно чистым стеклом. Под кроватью был целый склад, состоящий из пластиковых бутылок, банок и каких-то подозрительных канистр. Имелись также два грубых самодельных табурета. Но самая большая странность заключалась в том, что над кроватью, на вбитом в стену гвозде нагло висело одноствольное охотничье ружье тридцать второго калибра.
Сам Агасфер сидел за домиком у горящего костра. Над огнем висел небольшой железный котелок, в котором многообещающе что-то булькало. Рядом с Агасфером, на камне, лежала оструганная ножом баранья нога.
Петр поставил рядом с мослом глиняную миску и, выложив банку консервов с лепешкой, произнес:
– Вот все, что у меня есть.
Агасфер взял бараний мосол и зашвырнул его в ночь, после чего сказал:
– Другого я и не ожидал. Сходи в домик, возьми стаканы, ложки и синюю пятилитровую канистру под кроватью. Неси сюда.
Петр принес сказанное. Канистра оказалась почти полностью наполненной чачей. Агасфер помешал варево, открыл канистру и плеснул в стаканы. Он жестом пригласил Петра и, не чокаясь, выпил. Закусив лепешкой, принялся рассказывать:
– Люди разные. По одному человеку или небольшой группе нельзя судить о народе в целом. Мансуровы – алчные и жестокие. Что Иса с Селимом, что их отец, который в девяносто пятом году подорвался на противопехотной мине и, естественно, умер от такого факта. Хозяин этой половины долины – Шамиль Качукаев. Отец его после возвращения из Казахстана, где все они смирно сидели благодаря мудрому товарищу Сталину, был довольно предприимчивым человеком, хотя и малообразованным. Его даже назначили председателем колхоза. В восьмидесятом году я нанялся к нему чабаном. Уже тогда его личная отара была самой большой в селе. Звали его Асланом, и у него хватило ума выучить младшего сына. Шамиль даже окончил политехнический институт в одном из российских городов. А специальность у него связана с нефтью. Какой-то он там инженер по переработке. Чем сейчас и занимается, имея в собственности нефтезаводик. Мусульманской ортодоксальностью не заражен. Любитель Хайяма в русском, почему-то, переводе, и – как следствие – тот еще трезвенник. По договору с Асланом, мне положена одежда и кормежка. От денег я отказался. Это – взаимовыгодное соглашение. Он получил практически бесплатного работника, а я – убежище, потому что появился здесь не просто так. Занимаясь запрещенной в то время предпринимательской деятельностью, я – как оказалось – жестоко подрывал устои советской плановой экономики, и меня захотели ущучить, чего не захотел я. А в горах тихо и спокойно…
Агасфер достал из кармана стеклянную банку с солью, высыпал на ладонь немного и бросил в кипящее варево. Помешав похлебку ложкой, он попробовал ее на вкус и заметил:
– Еще немного, и будет готово.
Он налил чачи, и они с Петром выпили, после чего продолжил:
– За эти двадцать лет, что я здесь живу, ко мне привыкло все семейство. Несмотря на то, что я – еврей, меня все считают своим. Аслана пристрелили случайно при проведении одной из зачисток в девяносто четвертом году. Два старших его сына погибли во время штурма Грозного. А Шамиль еще подростком прибегал ко мне на пастбище и слушал истории, которые я ему рассказывал. Эти истории – моя жизнь. Но выдавал я их за сказки… Он человек добрый и не жадный. Чачу они берут у грузинов. Здесь ослиных троп хватает. Поэтому с пойлом у меня все в порядке. Да и со жратвой тоже. Сегодня оставили мне переднюю часть барана. Его аккуратно очередью пополам перерезало. Я освежевал, засыпал солью и положил в погреб (да, есть, сам вырыл). Там прохладно, и несколько дней мяса будет вдоволь. А Мансуровы собрали все. Даже оторванные копыта. А тебе и рогов не оставили. Неудивительно…
Агасфер снял котелок с огня и, поставив его на камень, сказал Петру:
– Консервы забери. Завтра с утра съешь. А мамалыгу, хочешь – выкини, хочешь – унеси к себе, только убери подальше, видеть ее не могу.
Петр положил банку в карман, а миску с кашей убрал со стола-валуна и поставил на траву в ногах. Агасфер придвинул поближе два небольших камня, они уселись друг напротив друга, взяли ложки и, запуская их в котелок по очереди, принялись есть. Горячая жидкая пища потекла Петру в желудок, наполняя все его существо блаженством. Ему казалось, что ничего вкуснее он не ел никогда в жизни. Ложка выхватила большой кусок мяса и Петр, дуя, стал обкусывать его со всех сторон. Котелок быстро опустел. Петр положил ложку на камень и сказал с благодарностью в голосе:
– Спасибо тебе.
– Не за что, − ответил Агасфер. – Люди должны друг другу помогать, иначе мир будет состоять из одних Мансуровых.
Еврей возился с табаком. Высыпав из кожаного кисета махорку на обрывок бумаги, он свернул из него «козью ногу», вставил в рот, прикурил от головешки и выдохнул дым. Воздух наполнился едкой табачной вонью. Агасфер протянул кисет Петру.
– Будешь? – спросил он.
– Не курю, − отказался тот.
– Здоровье бережешь? – насмешливо хмыкнул Агасфер.
– Раньше берег. А сейчас не вижу смысла начинать. Зачем дышать гадостью, если вокруг столько чистого, приятного воздуха…
– Ладно. И как тебя зовут?
– Петр, − ответил Петр.
– Ну да. Ты – Петр, а я – Навуходоносор. С твоим акцентом только в фильмах про фашистов сниматься. Ладно, Мансуровы не понимают, потому что сами русский язык почти не знают, но меня ты не проведешь.
Агасфер налил чачи в стаканы и продолжил:
– Давай выпьем и познакомимся. Тем более, что я от тебя ничего не скрыл. Да и от меня что-либо скрывать не имеет смысла. Мы с тобой в одной шкуре. И бессмертием обладаем далеко не за миротворческую деятельность. Поэтому запираться просто глупо и ничего больше.
Они выпили, и Петр невозмутимо сообщил:
– Ты прав. Меня зовут – Йозеф Шенгеле.
Агасфер хмыкнул. Шенгеле холодно смотрел на него. Тот ничем более не выразил своего удивления. Он задумчиво курил и молчал. Наконец, докурив до пальцев, он выбросил окурок в угли костра и неторопливо начал говорить, не глядя на своего нового знакомого:
– Да уж… Угораздило меня в очередной раз повстречаться с… А чего я, спрашивается, ждал? И так понятно, что хороший человек никогда бессмертия не заработает на свою голову. Самое интересное, что добро не имеет какой-нибудь градации или сорта. Хороший человек может быть просто хорошим – и все. Ну, в крайнем случае – очень хорошим. Не очень хороший человек – это уже к добру отношения не имеет… А вот для плохих – сколько угодно категорий. Плохой человек может быть: негодяем, причем даже отъявленным. Может быть подлецом, сволочью, гадом. Может быть мерзавцем, и не просто мерзавцем, а мерзавцем законченным или, как вариант – редкостным. И много кем другим. А степень негодяйства исчисляется количеством и качеством совершенных мерзостей. Например, шведский король Карл Двенадцатый приказал умертвить шестьсот пленных русских солдат штыками, чтобы не тратить порох на всякий «сброд», который он за людей не считал. Значит – он просто злодей. Ведь солдаты сильно не мучились. А один доблестный французский дворянин умертвил всего несколько десятков простолюдинок. Последней своей жертве – молодой крестьянской девушке − он вспорол живот и засунул туда ноги в ботфортах. Замерзли они малость, видите ли. Решил согреться таким вот образом. Его можно отнести к матерым злодеям, так как качество отбрасывает количество в сторону. А вот в случае с Малютой Скуратовым и его непосредственным, так сказать, начальником – царем Иваном Грозным – качество и количество уравновешиваются. Тысячи замученных и убитых ими людей разных возрастов позволяют назвать их самыми злодейскими злодеями…
Агасфер перевел дух. Он налил чачи в оба стакана, взял свой в руку и выпил. Закусив лепешкой, он продолжил:
– Но что можно сказать о том, при прямом участии которого было убито четыре миллиона человек?! И несколько тысяч из них зверски умерщвлены своими руками? Причем, большинство из них – женщины и дети… Каким словом можно его назвать?
Уникальная ты личность, однако…
Шенгеле молчал. От выпитого и съеденного он чувствовал себя хорошо. Глаза его повеселели, и он с насмешкой смотрел на Агасфера. Тот, сворачивая новую самокрутку, продолжал размышлять вслух:
– Интересное наказание! Обеспечить бессмертием и постоянно убивать, заставляя страдать телом. Вот только мне одно не понятно. Тварь божья, отправившая на тот свет четыре миллиона в той или иной степени невинных душ, получила по заслугам. А за что получил я? Такое же наказание. Хотя, убивают меня редко. Если сам дураком оказываюсь или случайно, как сегодня. Вот и все различие. И за что? За то, что не дал отдохнуть Тому, Кому и так предстояло умереть? Так зачем задерживаться в этом мире, если тебя ожидает рай? Тем более, что я не нарушил ни одну из Божьих заповедей. На казнь вели преступника. Преступника против веры! И за это мне − то же самое, что и фашистскому палачу, сжигавшему в топках лагерных печей представителей избранного народа?
Агасфер закурил, затянулся и, выдохнув дым, констатировал:
– Нигде нет справедливости!
Шенгеле рассмеялся и заметил:
– Есть такая русская поговорка – «Каждый за свое отсидит».
Агасфер встрепенулся:
– Срок отсидки должен соответствовать тяжести совершенного преступления. А то что же получается: прогнал от дома преступника-сектанта и убил четыре миллиона женщин и детей – одно и то же?
Шенгеле ответил:
– Ты можешь думать обо мне все, что угодно, но я своих убеждений не менял, и менять не буду. Спасибо тебе за чачу и за еду, но лгать из благодарности, что я раскаялся, я не собираюсь. Я ненавижу евреев. Это – факт. Но я оказался здесь, рядом с тобой, поневоле и никуда от этого соседства теперь не деться. Ни тебе – ни мне. Извини, но придется как-то уживаться…
– А если я против? – спросил Агасфер. – Жил же я тут без тебя двадцать лет и еще проживу…
– Ты не понял, − Шенгеле терпеливо продолжал, – мы с тобой не только соседи по долине. Мы теперь – соседи по миру.
– Давай поделим мир пополам. Я останусь здесь, а ты – чеши в другую половину.
– Я и сам этого хочу. Но пока не могу. Мне надо пробраться в Грузию и оттуда попытаться уехать в Южную Америку. Если это получится сделать, то ты меня никогда больше не увидишь.
Агасфер отправил остатки самокрутки в угли, подбросил в костер дров и спросил:
– А как ты вообще попал в Россию? Ты бы еще в Израиль приперся. Вот где тебя по-настоящему ждут − не дождутся.
– Я пробирался в Грузию. Почти добрался. Был в Карачаево-Черкесии. До границы оставалось двадцать километров. Шел по обочине дороги. Остановился большой джип. Из него вылезли две бородатые обезьяны, ударили чем-то по голове и больше я ничего не помню. Очнулся в подвале. Как оказалось, город называется Урус-Мартан. Он является основным невольничьим рынком Чечни. Там меня Иса и купил.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся Агасфер. – Можешь утешать себя мыслью, что находишься в рабстве у настоящих арийцев! Во-первых, – чеченцы выходцы из Ирана, во-вторых, – еще твой любимый фюрер называл их истинными арийцами и оплотом Третьего Рейха на Кавказе, за что товарищ Сталин и обиделся на них.
Шенгеле брезгливо поморщился и, не обратив внимания на последнюю реплику старого еврея, продолжил:
– Я несколько месяцев сидел у Мансурова в яме, пока он устанавливал, кто я такой. Когда выяснилось, что у меня нет никаких родственников, и я из себя в материальном плане ничего не представляю, так как отсидел пятнадцать лет в колонии строгого режима, Иса приспособил меня для работы…
– Постой, постой… – Агасфер удивленно задрал брови. – За твои художества ты получил всего пятнадцать лет?
Шенгеле раздраженно взмахнул рукой:
– Да нет, конечно! Гэбэшники сфабриковали дело и засадили меня по статье сто семнадцатой Уголовного Кодекса РСФСР. Вышло, что я – маньяк-извращенец…
Бороду Агасфера расколола ехидная усмешка, и он вкрадчиво поинтересовался:
– Пятнадцать лет, говоришь, сидел? А на чем?
Рот его раскрылся и он, свалившись с камня на траву, принялся безудержно смеяться. В отблесках разгоревшегося костра его тело причудливо изгибалось, и ноги молотили в воздухе подобно пропеллерам винтового самолета.
Шенгеле сидел, сжав челюсти. Глаза его в свете костра казались раскаленными от стрельбы пулеметными дулами. Агасфер вдруг приподнялся на локтях и противным гнусавым голосом проквакал:
– Петя, Петя, Петушок – золотой гребешок… – И опять завалился на траву.
Память Шенгеле вдруг выбросила яркое воспоминание. Он держит левой рукой за волосы голову еврейской девушки лет двадцати. Вина ее ужасна! По пути от железнодорожной станции до лагеря она пыталась несколько раз выпрыгнуть из грузовика! Правая рука в белой перчатке сжимается в кулак и начинает яростно бить это лицо с ненавистными чертами. Через несколько секунд нос превращается в лепешку. Огромные карие глаза скрываются под кровавой пеленой. Знакомый голос кричит: «Хотела уйти от справедливого возмездия, сука?! В печь ее! Живьем!». Люди в черных плащах подхватывают изуродованную девушку и уносят ее. Пропитанная кровью перчатка летит на землю…
Лицо женщины резко сменилось лицом хохочущего Агасфера. Мозг Шенгеле полыхнул яростью. Он сунул руку в сапог, вытащил нож и, сбросив чехол, прыгнул на старого еврея. В прыжке рука его взметнулась вверх, и лоб с громким стуком уперся во что-то твердое и болезненное…
Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на траве. Агасфер сидел на камне и с интересом рассматривал нож. Заметив, что Йозеф пришел в себя, он сказал:
– Хороший нож. Арабский. На клинке даже надпись имеется. Она гласит… Хотя, какая тебе к черту разница, что она гласит… Как самочувствие?
Лоб болел. Шенгеле потрогал его рукой и обнаружил прямо в центре большую шишку.
– Чем это меня так? – спросил он.
– Булыжником, − охотно пояснил Агасфер.
Он нагнулся, поднял с земли круглый увесистый голыш и показал его собутыльнику.
Шенгеле, потирая лоб, уселся на камень. Агасфер надел на нож чехол и сунул его себе за голенище сапога. Он сказал:
– Нож, понятное дело, это подарок мертвых ваххабитов. А пистолета какого-нибудь ты там, случайно, не припрятал?
– Нет, − соврал Шенгеле.
Еврей налил чачи и они выпили. Боль во лбу у Йозефа стала стихать. Агасфер миролюбиво сказал:
– Подумаешь, какие мы нежные… В зиндане ты ни разу не сидел… Не помню, когда точно, но очень давно, занесло меня за каким-то чертом в Бухару, век бы ее не видать… Расплатился я на базаре иранской монетой. Она оказалась некачественной. Я ж не виноват, что шах, поправляя финансы, распорядился в очередной раз напихать в золото лигатуры… Эти мои доводы совсем не удовлетворили кадия и меня засадили в тюрьму (зиндан). Знаешь, что это такое? Подвальное помещение, а зачастую – просто яма, типа той, в которой ты сидел у Мансурова. Только народу там – как селедок в бочке. Самые опасные преступники зажаты в колодки. Это такой деревянный щит, разделяющийся на две части. Верхняя половина поднимается, преступник кладет в специальные выемки две ноги, две руки и шею. Крышка опускается, застегиваются замки и получается, что ноги, руки и голова оказываются с одной стороны щита, а задница гордо парит с другой. Я, понятное дело, оказался опасным преступником, и поэтому меня засунули в это интересное приспособление на время, пока устанавливали, виновен ли я в подрыве эмирской экономики. И несколько недель моей задницей пользовались все, кому не лень. Почему бы ни попользоваться, если она бесхозная? Хорошо, что напротив меня сидел еще один колодник. Он и принял на себя половину желающих… Да уж… Всякое бывает в жизни. Видел бы ты, что творили римские легионеры при взятии Иерусалима! Любой зиндан отдыхает… После взятия города солдаты переловили в окрестностях всех иудеев, пытавшихся сбежать. И каждому разрезали живот, в надежде найти проглоченные заранее драгоценности и монеты. Когда об этом доложили Титу (он во время отсутствия Веспасиана командовал римской армией), тот возмутился и приказал наказать виновных в этом бесчинстве легионеров. Ведь пленного еврея можно продать в рабство, а с распоротым животом еврей кто? Просто труп. Никакой выгоды. Но оказалось, что этим делом занимался каждый воин, причем – неоднократно. Вышло, что надо наказывать всех поголовно. Представляешь, какой масштаб? Поэтому пришлось Титу помиловать всех этих хирургов, а то бы он остался без войска. Меня же ловили раз семь… Только воскресну, сделаю пару шагов, на тебе! Стоять! Бояться! Живот не напрягать! Типа – расслабься, больно не будет… Вот как бывает, а ты тут, понимаешь, на всякие мелкие шутки обижаешься. Поживешь пару тысяч лет, и твоя пятнадцатилетняя отсидка будет казаться тебе смешным анекдотом с бородой. То ли еще будет…
Агасфер пожевал губами и закончил:
– Все, хватит. Посидели. Нож получишь завтра. Когда протрезвеешь. Иди спать в шалаш и забирай свою вонючую кашу…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.