Текст книги "Чужие игрушки. Часть 2"

Пазл 55. Скандал на ровном месте

Первым уловил беспокойство сына Александр Иванович, когда Витька его спросил, где продают слесарный инструмент. Александр Иванович посмотрел на сына:

– Хочешь на Николая похожим быть?

Витька замялся. В его мыслях сформировался устойчивый диссонанс между скрипкой и грязными промасленными руками. Скрипку он не любил, терпел ее как прихоть родителей. Он был уверен, что отец ему даст отповедь на тему, кем он должен стать. И вопрос отца он воспринял как скрытую угрозу:

– Да нет. Просто думаю, что надо свой инструмент в доме иметь, чтобы не одалживаться. У всех есть, а мы что рыжие.

Но, отец в очередной раз его поразил:

– Ну что ж это правильное решение. Чем больше умеешь, тем проще живешь. Сам себе инструмент выберешь, или с Николаем посоветуешься?

Витька опять насторожился:

– Не знаю. Попробую сам.

Отец положил ему руку на плечо и заглянул в глаза:

– Ты чего насупился, сынок?

Витька пожал плечами. А отец продолжил:

– Я бы, на твоем месте, обязательно с ним посоветовался. Он парень толковый, плохого не посоветует. Значит так, я тоже не знаю, сколько стоит инструмент. Вот тебе деньги.

Александр Иванович стал вытягивать кошелек из кармана брюк:

– И, слушай меня. Когда будете выбирать инструмент, обрати внимание на то, что понравиться Коле, особенно на то, что он хочет, но не может позволить себе купить. И сделай ему подарок. Я думаю, он будет возражать, но ты должен настоять на подарке. Ты понял?

Витька кивнул.

Отец снова спросил:

– Сможешь?

– Смогу.

Отец вынул из кошелька деньги и отсчитал несколько купюр.

У Витьки екнуло сердце. Теперь у него есть железный повод встретиться с Колькой. Он уже собирался идти, когда его остановила сестра:

– Витя, возьми меня с собой.

Это она сказала властно и настойчиво.

– Куда? Я не гулять иду. Мы с Колькой пойдем инструмент покупать.

– Ну и что. Я тоже с вами пойду.

– Куда ты пойдешь? Это не девчачье дело. Мы не за куклами, мы за напильниками и тисками пойдем.

– И, я с вами.

– Нет, не возьму.

– Ну и дурак.

Клара резко повернулась и ушла на кухню. Александр Иванович наблюдал эту сцену из прихожей. Когда Клара прошла мимо него, он сказал:

– Виктор, ты повнимательней и помягче давай с сестрой. Она, все-таки, девочка. Ты ее старший брат. Ей тоже, как любой женщине, хочется опереться о крепкое мужское плечо.

Витька ожесточенно взвизгнул:

– Она пока просто девчонка. Ей рано еще думать о мужских плечах.

Александр Иванович огорчился:

– Экий ты, Виктор толстокожий. Да, кстати я слышал, ты хочешь приобрести тиски. Тогда присмотри в кладовке место, куда ты прикрепишь верстак.

Он видимо хотел еще что-то сказать, но в комнату вошла Витькина мать, из-за ее спины выглядывала Клара:

– Витя, ты почему не хочешь взять с собой сестру?

Витька заерепенился и ехидно заметил:

– Наябедничала уже.

Отец вскрикнул:

– Виктор! Держи себя в руках. Ты как с матерью разговариваешь?

Витька вдруг плаксиво сморщил губы:

– Да, я вообще никуда не пойду.

Он стал вытаскивать деньги из кармана:

– И так обойдусь. Возьми деньги назад.

Отец махнул матери рукой:

– Лиза. Идите на кухню. Мы здесь сами поговорим.

Мать встревоженно возразила:

– Что значит сами поговорим, Саша. Ему совсем наплевать на сестру. Так нельзя Саша.

Александр Иванович с металлом в голосе проговорил:

– Лиза, идите на кухню.

Мать с Кларой покинули поле боя. Витька, с глазами полными слез, смотрел в пол перед собой. Отец спокойно начал:

– Чего на тебя нашло Виктор?

– Ничего. Что она везде за мной как хвостик таскается?

– Не понимаю, она вам что помешает?

Витька всхлипнул, пуская слюну из уголка рта:

– Помешает.

– Я думал у нас в семье двое мужчин. Похоже я ошибался. Чего ты слюни распустил, Витя?

– А, че она увязывается? Она нам будет только мешаться. Будет под ногами крутиться, вопросы дурацкие задавать, с ней никакого инструмента не выберешь.

– Чем она вам будет мешаться? Из нее и так слово клещами не вытянешь. Она что капризная? Нет, спокойная и уравновешенная девочка. Для девочек ее возраста, это нормально искать поддержку у старшего брата.

Витька молчал.

– Если ты хочешь стать настоящим мужчиной, то веди себя подобающе сын.

– Я и так веду себя подобающе. Это она за мной хвостом увязывается. Я ей что подружка, что ли? Пусть с девчонками играет.

– Пока, я вижу перед собой плаксивую девчонку. Даю тебе пятнадцать минут. Или ты приходишь ко мне и говоришь, что ты в порядке, берешь с собой сестру и не третируя ее идешь с ней вместе к Николаю, или к Николаю иду я с Кларой, и мы с ней вместе выберем тебе инструмент.

Виктор истерично хлюпая носом завопил:

– Не нужен мне ваш инструмент. Я его выброшу.

Отец посмотрел на часы:

– Пятнадцать минут. Время пошло.

Александр Иванович вышел из комнаты. Через двадцать минут отец заглянул в комнату Витьки. Витька лежал на диване повернувшись лицом к стенке. Отец двинулся на кухню. В кухне на столе стоял, оплетенный металлической сеткой стеклянный сифон для газированной воды и бутылка вишневого сиропа. За столом со стаканом газировки сидела Клара. На стуле рядом с холодильником, трагически сложив руки на коленях сидела мать. Когда Александр Иванович вошел на кухню, она с тревогой посмотрела ему в глаза. Предчувствую вопросы, на которые у него не было желания отвечать, он сказал:

– Лиза, давай обедать. Клара позови брата.

Клара не сдвинулась с места.

– Клара ты меня слышишь? Позови Виктора.

Не ставая со стула, Клара крикнула:

– Витька. Обедать.

Мать расставила тарелки, налила в них суп. Виктор не появлялся. Отец строго взглянул на дочь:

– Клара, иди и позови брата. Помирись с ним. Что вы как кошка с собакой. Вы же родные брат и сестра. Хочешь с ним к Коле пойти?

Клара насупилась:

– Хочу.

– Тогда будь с ним помягче. Помирись, успокой его.

Клара ковыряла пальцем скатерть:

– Он не будет мириться.

– Почему?

– От куда я знаю? Не захочет.

– А, ты его попробуй его уговорить.

Клара не сдвинулась с места. Ситуацию решила смягчить мать:

– Не надо Саша, они сейчас вообще передерутся. Я сама позову.

Александр Иванович недовольно фыркнул. Мать торопливым шагом вышла из кухни. Клара взяла ложку и кусок черного хлеба.

Александр Иванович строго заметил:

– Есть будем все вместе, когда все за стол сядут.

В голосе отца зазвучал металл.

Клара положила хлеб и ложку рядом с тарелкой. Минут через десять вошла мать, обреченно махнула рукой, подхватила тарелку с места, где обычно сидел Витька и направилась из кухни.

Александр Иванович ее остановил:

– Лиза, поставь тарелку на место. Есть надо за столом, а не по углам.

Мать встревоженно посмотрела на отца:

– Саша?!

Александр Иванович был непреклонен:

– В нормальной семье все едят за столом. Садись. Приятного аппетита.

Ели молча. На второе были котлеты с макаронами, на третье компот.

Александр Иванович встал из-за стола:

– Спасибо. Все было очень вкусно. Клара помоги матери вымыть посуду.

Сидя за столом в своем кабинете, он предался размышлениям:

– Ситуация довольно скверная. А главное, этот скандал произошел, просто на ровном месте. Чего Витька уперся? Раньше всегда брал с собой сестру. Не просто брал, брал с радостью. Переходный возраст? Все дают советы, и никто не знает, как в этом возрасте правильно детей воспитывать. Вроде все было нормально было. Раз он даже отдал ей свое мороженное. Она свое слупила еще на улице. А, он свое нес в руке. Слопала она тогда два мороженных и, ангина. Лиза его тогда распекала, что не уследил за сестрой. Винился, каялся, но сестру не сдал. Сама Клара потом призналась, что выпросила у него второе мороженное. Ну и у кого из них двоих переходный возраст? Пойди пойми. Все-таки не зря воспитывали, на улице ведут себя прилично. Семечки не лузгают, как беспризорники, мороженное не облизывают как другие. Нет, Клару мы все же балуем! Балуем, ох как балуем. С другой стороны, учится на отлично, учителя хвалят. Еще бы они не хвалили. На улице с ее классной встретились, нахваливала-нахваливала. Просто в рот смотрела. Вот и пойми, кому он дифирамбы пела мне или Кларе? Ладно, пустое. Сам же вижу, уроки делает, не ленится. Растут дети, скоро совсем повзрослеют. Ладно, и чего теперь с Витькой делать? Ломать через колено, как привык? Да, на этих-то мне плевать, их и ломать-то особой необходимости нет, гнутся как прут ивовый, хоть в узел завязывай. А, вот стал бы я его уважать, если бы он пришел с повинной головой ко мне через пятнадцать минут, как я сказал? Нет, уважать бы не стал, любить то не перестал, а вот уважать. Хорошо, что не пришел. Улаживать придется все тонко. Все постарались, все подлили масла в огонь, Они-то ладно, у них в этом опыта нет, а я? Это же моя работа. Это я должен уметь конфликты тушить как пожарник за три секунды. Всех должен по струночке строить. Да уж, строить. А, потом на этих построенных смотреть тошно. А уж, если они в начальство выбьются, вообще воду сливай. Что же с Витькой делать? Оставить этот инцидент, как будто ничего не произошло, нельзя. Уверует, что был прав, пропадет. Пропадет как Колькин отец.

Перед глазами Александра Ивановича поплыли картинка из фронтового прошлого.

Пазл 56. Тогда и теперь

Александр Иванович уперся в край стола ладонями и откинулся в кресле:

– А вот чего я хочу чтобы из Вити вышло? Кларой пусть Лиза занимается, ей видней. А за Витю я полностью в ответе. И какой он будет, как человек, как гражданин, в конце концов, будь он неладен, этот дурацкий штамп. А вот, что сейчас из него слеплю, то будет. Сломаю, будет как наш батальонный комиссар.

Никитин поморщился:

– Да, да, помню. Помог он лично мне. Но, ощущение, когда с ним говоришь, что по душе слизень ползет. Вроде все правильно говорит, искренне, а не веришь ему. Это я еще мягко о нем, другие слов не выбирали. Или хочу, чтобы был, как Федор Хромов? Этого все любили.

Никитин усмехнулся:

– Все, за исключением батальонного комиссара. Охотился за ним комиссар, как крыса за котом. Сожрать готова, да зуб неймет.

Перед глазами Александра Ивановича стали всплывать картинки из прошлого.

В блиндаже, за наспех сколоченным столом, на котором коптила лампа из гильзы от снаряда, сидели члены военного трибунала. Майор в фуражке, чистой гимнастерке с двумя шпалами в петлице, и двумя нашивками на рукавах, капитан с въевшейся окопной грязью на лице, измызганной пилотке, с одной шпалой в петлицах и с нарукавной нашивкой, у которой надорван уголок. Батальонный комиссар в гимнастерке с иголочки, с красной звездой на рукаве. Перед столом понуро стояли трое солдат в гимнастерках без ремней.

Слово держал батальонный комиссар:

– По-моему все ясно. Чтобы прекратить панику и страх перед противником в наших рядах этих трусов надо приговорить к высшей мере пролетарской справедливости. Чтобы другим не повадно было. Чтобы думали, как правильно распорядиться своей жизнью. Победить врага идя в атаку, или быть расстрелянными как предатели и трусы. Предлагаю расстрел провести перед строем их товарищей.

Громким голосом заговорил капитан:

– Что-то ты слишком рано их приговорил, товарищ батальонный комиссар. Я лично еще ничего про них не знаю.

– Попрошу вас не тыкать старшим по званию товарищ капитан. Не забывайтесь. Помните где вы находитесь, и с кем. Батальонный комиссар сделал паузу:

– Что вам тут не ясно? Дезертиры. Бежали с поля боя. Что тут не понятно?

Капитан хмуро пробурчал:

– Ну, и зачем тогда меня сюда вызвали, если все без меня вам все ясно? У меня дел полон рот. Мне еще похоронки подписывать после вчерашнего боя. А вы все и без меня можете решить.

Батальонный комиссар стал его поучительно наставлять:

– Вас сюда пригласили, товарищ капитан только по тому, что старших офицеров вызвали на совещание в штаб дивизии.

Капитан продолжал ершиться:

– Это солдаты не моего батальона. Почему я, а не их комбат решает их судьбу.

Комиссар повышая голос ему внушал:

– А, с их комбатом, будет другой разговор, когда оправиться от своей царапины, мы его спросим, как это могло случиться, что его солдаты бежали с поля боя, как зайцы.

Капитан закипятился:

– Что это за царапина такая, что он не может присутствовать?

Ему спокойно ответил майор:

– Капитан Евсюков, ранен в предплечье на вылет. Строй покидать отказался. Санинструктор настаивает на госпитализации, кость не задета, но большая потеря крови. Передвижение затруднено. Но, он говорит, что командовать сможет. Такие вот дела.

Батальонный комиссар возмутился:

– А вы как хотели? Думали, ура и враг бежит? Кровь за Родину проливать придется. Кровь проливать, а не в бирюльки играть.

Взвился капитан:

– Много ты ее пролил крови-то? Ты немцев-то кроме языков, которых разведка брала видел? Ты хоть раз в атаку ходил? А немецких атак сколько отбил?

Комиссар взвыл фальцетом:

– Молчать! Я батальонный комиссар, а не сержант стрелковой роты.

Потом уже тише добавил:

– Не забывайтесь капитан. Тут вам не чай с солдатами на привале, тут вам трибунал. А, я честно выполняю свой долг, на том месте куда меня партия поставила. Прикажут, пойду в атаку и бойцов за собой поведу.

Капитан уже спокойней поинтересовался:

– Ладно. Виноват. Прошу прощения. Но, я знать хочу, кто они, откуда, сколько им лет, какая военная подготовка, какой боевой опыт.

Снова загорячился комиссар:

– Чего тут знать? Дезертиры они. Дезертиры. Ясно! Знать хотите? Хорошо. Вот политрук их взвода. Товарищ политрук доложите нам, что из себя представляют эти дезертиры.

Батальонный комиссар указал пальцем себе за спину, где сидел Александр Иванович.

Капитан повернул голову к Александру Ивановичу. Александр Иванович встал и произнес:

– Все трое позавчера прибыли с новым пополнением.

Он развернул первую из красноармейских книжек, которые держал в руках:

– Б… ов, рядовой, десять классов образования, русский, 1923 года рождения, призван в Красную Армию 15 октября 1941 года;

Александр Иванович развернул следующую солдатскую книжку:

– К… ий, рядовой, десять классов образования, русский, 1923 года рождения, призван в Красную Армию 16 октября 1941 года;

Наконец он развернул последнюю солдатскую книжку:

– С… ов, рядовой, десять классов образования, русский, 1923 года рождения, призван в Красную Армию 16 октября 1941 года.

Капитан ужаснулся:

– Так пятнадцатое, это-же неделю назад было, а, если они с двадцать третьего года, то июне они только школу закончили.

Капитан повернулся от Александра Ивановича к представшим перед трибуналом солдатам:

– Бойцы, у вас военная подготовка в школе была?

Один из них сказал – нет, двое остальных отрицательно покачали головой. Плечи одного вздрагивали от рыданий, двое других, стояли понурившись, видимо еще не осознав до конца своей участи.

Капитан округлив глаза взревел, показывая на них указательным пальцем:

– И ты их собираешься к стенке поставить? Их к стенке? Комиссар у тебя у самого-то дети есть?

Комиссар возмутился и почти закричал:

– Перестаньте мне тыкать, капитан. Перед вами батальонный комиссар, а не отставной козы барабанщик. Мне поручено привести расследование и поднять боевой дух вверенной мне части. И я все приведу в надлежащий вид. Нужно поднять боевой дух до верхней планки. И, я его подниму!

Капитан привстал со стула, оперся костяшками пальцев о стол и вперился в лицо комиссара:

– У меня в роте только половина штатного состава. Думаю, в других ротах положение не лучше. А, вы тут собираетесь за фрицев их работу сделать. Вы что, сума сошли?

Завтра на меня немец попрет. Танками попрет, а предварительно снарядами проутюжит. Я не подпишу им расстрел. Стреляйте меня, режьте меня, не подпишу.

В это время в блиндаж и влетел Федор Хромов, в пилотке из-под которой виднелась грязный бинт повязки:

– Я командир взвода этих солдат. Прошу их не лишать жизни, я за них ручаюсь.

Батальонный комиссар истерично заорал:

– Кто позволил? Кто впустил посторонних, где проходит военный трибунал? Кто пустил, я спрашиваю?

Хромов спокойно ответил:

– Никто не пустил. Я сам пришел.

Комиссар вытаращил глаза:

– Ах он сам, видите ли, пришел. Он, видите ли, ручается. А, где ты лейтенант, командир взвода был, когда они драпали. Сам он пришел. Не спеши, тебя лейтенант, сюда еще вызовут, и ты нам ответишь. Ответишь, почему солдаты именно твоего взвода дали деру. Ты нам ответишь, почему ты не оправдал оказанного тебе высокого доверия. Тебе доверили Родину защищать. Родина тебе поверила, что ты еще можешь стать настоящим советским человеком, а у тебя люди бегут с поля боя как крысы с тонущего корабля. Думаешь, если один раз тебя не успели поставить к стенке, то и сейчас пронесет? Нет, не пронесет.

Комиссар стал махать указательным пальцем, глядя на Хромова. На Хромова это похоже не произвело никакого впечатления:

– Ну, не пронесет, значит, не пронесет. Все под Богом ходим. Столько раз под смертью ходил, проносило, значит Богу это надоело. Значит, сразу говорю, я с ними вместе на расстрел пойду. Если и помру не в бою с немцами, так хоть не паскудой трусливой.

Комиссар заложив руки за спину двинулся в Федору Хромову:

– Это ты кого здесь паскудишь, лейтенант? Это кого ты в трусости обвиняешь? Трибунал? Совсем распоясался. Ты, Хромов, этот лагерный свой жаргон прибереги для подельников. Куда ты собрался? Куда ты пойдешь?

Хромов спокойным голосом ответил:

– С ними пойду, пусть вместе с ними шлепнут.

– Пойдет он, как же. Нет, шалишь. Он видите-ли сам решил, что его тоже расстреляют. Он видишь ли сам себе трибунал. Эй охрана! Охрана!

Перед комиссаром вытянулся автоматчик. Комиссар, покачиваясь с носков на пятки, скомандовал:

– Арестовать лейтенанта.

Хромов потянулся за пистолетом. Комиссар стал пятиться задом:

– Э-э-э, Хромов, не усугубляй, давай! Не усугубляй!

Федор Хромов криво улыбнулся и протянул автоматчику пистолет стволом к себе, заложил руки за спину, и пошел из блиндажа. Охранник, недоуменно потоптавшись, последовал за ним. Батальонный комиссар заголосил:

– Что капитан, посмотрел? Посмотрел с какими отбросами общества приходится Родину защищать. Ну, ничего, я и до него доберусь.

Капитан хмуро побурчал:

– Посмотрел. Мне бы хоть одного такого взводного, я бы горя не знал. А то все мальчишки, после ускоренных курсов командиров, ни боевого опыта, ни мозгов.

– Что? Что вы сказали капитан? Вот этих вот гадов ты собираешься защищать? Этого вчерашнего врага народа, который плюет на оказанное ему доверие. Этого лагерника не добитого. Его хочешь защищать? Этих вот дезертиров? Подписывай, если не хочешь, чтобы и на тебя завели дело по расшатыванию боевого духа Красной Армии.

Капитан потупился. Майор положил свой камень на весы решившую судьбу стаявших перед трибуналом солдат:

– Не ерепенься капитан. Война. Мы должны выстоять и победить. Так надо.

Капитан с горечью, тихим голосом спросил:

– Кому надо? С кем воевать будем, кого завтра в бой поведем?

Комиссар зло прищурился, чувствуя что чаша весов склоняется в его пользу:

– А, вы хотите завтра в бой идти с этими, вот?

– Он ткнул пальцем в сторону представших перед трибуналом.

– Или с этим лейтенантом, вчерашним врагом народа. С ним вместе вы, если и пойдете, то только под трибунал капитан. Вы тут все распоясались. Переходите меру дозволенного.

Майор тихо заговорил:

– Капитан, геройствовать будете, завтра в бою.

Майор поставил свою подпись под приговором. Батальонный комиссар навис над капитаном:

– Решайте капитан, решайте с кем вы, решайте где ваше место! Среди истинных защитников Родины, или среди ее врагов и дезертиров.

Капитан подписал бумагу и резко отодвинул от себя.

Александр Иванович вышел из блиндажа вслед за батальонным комиссаром. Трое обреченных понуро стояли, в трех шагах от них. За ними стояли двое конвойных с винтовками на перевес. Поправляя воротничок, батальонный комиссар крикнул:

– Чего ждем? Рота уже построена. Ведите их, перед строем расстреляем. Чтобы другим не повадно было. Чтобы знали, что бывает с трусами и предателями Родины.

Рота действительно была построена. Приговоренные обреченно стояли спиной к свежевырытой яме, лицом к строю. Между ротой и приговоренными выстроилась расстрельная команда. Неизвестно откуда появился Федор Хромом и направился к расстрельной команде. Его появление прошло незамеченным для батальонного комиссара. Батальонный комиссар, стоя перед строем, уверенно говорил, подкрепляя свою речь жестикуляцией правой руки:

– Как говорит наш вождь и учитель, товарищ Сталин, трусам и предателям не место в Красной Армии. И мы будем выжигать каленым железом эту смертельную язву на теле нашей героической армии. Мы не допустим, чтобы в наших рядах затесались эти горе-вояки. И сегодня, мы покончим раз и навсегда с этими тремя трусами, бежавшими с поля боя и бросивших своих товарищей перед лицом врага. Только беспощадными действиями мы победим эту заразу, проникшую в наши ряды. Да здравствует Красная Армия! Да здравствует товарищ Сталин! Победа будет за нами! Ура товарищи!

Строй угрюмо молчал. Комиссар еще раз крикнул:

– Ура товарищу Сталину!

Над строем вразнобой пронеслось угрюмое ура. Вперед вышел майор, участвовавший в заседании трибунала и прокашлявшись стал зачитывать приговор трибунала. В это время Федор Хромов и подошел к расстрельной команде. Команда была разношерстная. Трое рядовых были со знаками различия войск НКВД, двое солдат были из роты, перед которой проводилась экзекуция. Командовал ими старший лейтенант в фуражке с голубой тульей и малиновым околышем. Когда Хромов подошел, старший лейтенант снял фуражку и вытер лоб:

– Что лейтенант желаете поучаствовать? Правильно. Покажите своим бойцам, как надо выкорчевывать внутреннего врага.

Хромов снял полевую сумку, портупею, одернул гимнастерку:

– Желаю присоединится и поучаствовать.

Уверенным шагом он пошел к приговоренным.

Старлей недоуменно проговорил в след удаляющемуся Хромову:

– Лейтенант, ты куда?

Батальонный комиссар в это время повернул голову в пол-оборота тихо что-то выговаривал командиру роты. Поэтому маневр Федора он не увидел. Когда же он повернулся чтобы посмотреть на расстрел, Федор уже стоял вместе с приговоренными. Он выделялся среди них, всего лишь высоко поднятой головой. Возможно, никто из офицеров и не заменил бы маневра Хромова, если бы не странное поведение старлея, командовавшего расстрельной командой. Старлей, не зная, что ему предпринять, пожимал плечами и подавал руками знаки в сторону командира роты и батальонного комиссара. Те не сразу сообразили в чем дело. Окончательно до них дошло, когда Хромов закричал:

– Не тяни, старлей, командуй.

Старший лейтенант посмотрел на него, оглянувшись на комиссара развел в недоумении руки. Рота, до маневра Хромова, стоявшая смирно, закрутила головами. По строю прокатился шум. Ротный, комиссар и Александр Иванович рванули к приговоренным. Первым подбежал ротный:

– Не дури, лейтенант, ведь шлепнут.

Хромов спокойно ответил:

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Меня комиссар обещал все равно расстрелять. Прости Андрей Иванович. Не поминай лихом.

– Ты обалдел Федор? С кем я воевать останусь?

– Не надо высоких слов Андрюша. На мне Россия не кончается. Сдюжите.

Вторым подбежал Александр Иванович. Он испуганными глазами смотрел на этого непонятного ему человека. Наконец запыхавшись прикатился и комиссар:

– Цирк решил устроить из серьезного дела Хромов? Думаешь мы тут все от жалости помрем? Врешь, этот номер у тебя не пройдет. Думаешь не попал в список, значит куражиться можешь. Как бы не так. Да я тебя, вошь лагерная, единолично приговорю, мне только спасибо скажут. Шлепнем тебя с дезертирами вместе, то-то твоим родственничкам подарок будет, когда они извещение получат.

Хромов смотрел мимо комиссара на расстрельную команду:

– Мои родственники меня давно похоронили, мне передавали. После десяти лет без права переписки не возвращаются.

– И ты решил, что мы тебя гада, расстреляем вместе с честными дезертирами. Нет. Тебя, как и положено, шлепнут как врага народа.

Хромов усмехнулся:

– Что сейчас арестуете, чтобы расстрелять побольней? Не смешите. Либо командуйте, чтобы меня вместе с ними, либо отпускайте их, а здесь своей пули дождусь.

Батальонный комиссар возмутился:

– Он еще нам ультиматумы будет выдвигать. Нет, вы видали?

Забурчал ротный:

– Кончай дурить Хромов, у меня офицеров сам знаешь раз-два и обчелся. Кто твой взвод завтра в бой поведет?

– Не дави на жалость, ротный. Вот политрук и поведет. Ему даже сподручней. Он партийный, а я не только не партийный, я из партии исключенный. Кончайте быстрее, ребятишки от стыда и страха сейчас помрут раньше, чем их расстреляют.

Комиссар зашипел на ротного:

– Старший лейтенант, да вы что, не понимаете? Он нас идиотами хочет перед строем выставить. Он думает, он нами вертеть будет, как он хочет. А мы, как гимназистки на его провокацию поддались. Ты, Хромов, дурак безмозглый. Думаешь они тебе спасибо скажут если ты их от расстрела спасешь? Нет, не скажут. Это они сегодня просто драпанули, а завтра тебе-же в спину пулю пустят. Я, вообще удивляюсь, как с твоими закидонами, твои урки тебя еще не подстрелили. Значит так, Хромов. Или ты сейчас идешь с нами, и я попытаюсь что-нибудь для тебя сделать, или тебя сейчас расстреляют, можешь не сомневаться. За мной, товарищи офицеры. Шагом марш.

Батальонный комиссар развернулся и пошел к расстрельной команде. За ним оглядываясь зашагал Александр Иванович. Он все еще надеялся, что этот кошмар рассеется. Ротный тоже пошел и бросил на прощанье:

– Пошли лейтенант, может все образуется.

– Нет, Андрей Иванович иди, а то это гад и тебя под расстрел подведет, с него станется.

– Ты сам эту кашу заварил Федор, прости.

И он шаркающим усталым шагом поплелся за остальными.

Батальонный комиссар подошел к расстрельной команде и сделал знак рукой старлею, чтобы тот подошел. Когда старлей подошел, он громко чтобы слышала и расстрельная команда, и рота сказал:

– Расстрелять всех, кто останется у ямы. Я надеюсь, вы с честью выполните свой долг бойцов Красной Армии.

Комиссар, за ним Александр Иванович и ротный зашли за спины расстрельной команды. Старлей скомандовал:

– К стрельбе готовсь, целься.

И тут один солдат из расстрельной команды, бросил винтовку, снял с себя ремень, бросил его под ноги и побежал к приговоренным.

Батальонный комиссар взвыл в голос:

– Вы, что тут все с ума посходили? Солдат, вернутся, назад.

Но солдат уже стоял рядом с Хромовым. Он одернул гимнастерку и гордо поднял голову.

Комиссар рявкнул:

– Старший лейтенант, чего ждем, командуйте.

И тут раздался первый выстрел. Выстрел прозвучал со стороны роты. Комиссар обернулся, на расстрельную команду и членов трибунала молча, как в атаку с примкнутыми штыками бежала рота. Впереди бежал взвод Хромова, за ними с небольшим отрывом бежали остальные солдаты роты. Ротный с раскинутыми руками бросился навстречу бегущим. Александр Иванович застыл в ступоре. Старлей, командовавший расстрелом, пятился к приговоренным. Расстрельная команда повернулась и ощерилась, взяв винтовки на перевес. Комиссар заметался в поисках укрытия. Как бы все могло развернутся дальше неизвестно, но ротный обернувшись заорал:

– Лейтенант Хромов, ко мне, бегом.

Хромов прибежал вовремя, штыки были уже у груди ротного и пяти шагах от расстрельной команды. Замешкайся ротный хоть на чуть-чуть, неизвестно чем бы все кончилось. Комиссар, почувствовав, что непосредственная опасность уже миновала, шагах в дести от Хромова надрывался:

– Ты, этого добивался Хромов? Это тебе так с рук не сойдет. Ротный рявкнул:

– Политрук сопроводите товарища батальонного комиссара из расположения роты.

Все остальные напряженно молчали.

Вся эта картинка в течении минуты пронеслась в памяти Александра Ивановича. Он подумал:

– Хочу я Витьке такой же судьбы как у Федора Петровича Хромова? Нет, и еще раз нет.

Он встал и пошел к сыну. Витька все также лежал на диване, лицом к стене. Присев на краешек дивана Александр Иванович положил руку на плечо сына:

– Что, сын, давай мириться. Пошли гулять.

Витька повернул голову и голосом, в котором еще слышались слезы, спросил:

– Куда?

– Не знаю, где народу поменьше, а воздуху побольше.

Витька заворочался, пытаясь встать.

Потом они шли мимо пруда по тропинке, над которой свисали ветки акации.