Текст книги "Бюро находок"

Альберт-спаситель

Просто даже и представить невозможно, чем бы кончилась эта история, если б на поляне возле ямы не появились новые, как говорится, персонажи… То есть, проще говоря, из лесу вышли… совершенно верно: лис и белка.

Остановились в недоумении:

– Позвольте узнать, – с достоинством, но очень вежливо проговорил лис, – позвольте узнать, что здесь такое происходит? – Заглянул в яму. – Михайло Медведич, дорогой! Как вы там оказались?!

– Да вот, – ответил Потапов, потирая бока, – по вине этого субъекта! – и указал пудовой когтистой лапой на Игнатия.

– Вы зачем же так обращаетесь с уважаемыми гражданами нашего леса?! – очень строго спросил лис.

– А с кем имею честь разговаривать?! – в свою очередь и тоже строго… взвизгнул Игнатий.

– Что ж, позвольте представиться: Лисовой Альберт Хвостатович, известный художник. А это моя невеста, Бела Пушистенко!

Заяц ничего не успел ответить, как из кустов выскочил знаменитый пёс-контрразведчик и радостно закричал:

– Я же говорил: они не виноваты!

– Не виноваты?.. – Лисовой живо повернулся к верному псу. – Кто не виноват? В чём не виноваты?!

– Да, понимаете, тут дело в том, что у одного нашего друга пропала жена… короче говоря, она, понимаете ли… курица…

– Так-так-так… – физиономия у Лисового сразу стала напряжённая. – И на этом основании вы за нами крадётесь?..

– Алик, прошу вас, не надо, – очень мягко сказала Бела Пушистенко.

– Простите, сударыня, но это вопрос чести! – Лисовой был сейчас очень строг. – Прошу объясниться, господа!

Но тут из ямы раздался буквально стон, буквально вопль:

– Альберт! Будьте другом! Вытащите меня отсюда!

– Ах, простите, Медведич! – воскликнул Лисовой.

Затем строго глянул на зайца, Барона и представителей Бюро находок:

– Поступаете в моё распоряжение!

Дальше он стал действовать очень умно. Отправился в свою, уже известную нам избушку, прихватив с собой для компании Тихона, и по дороге очень подробно его обо всём расспрашивал. Когда же, наконец, узнал, в чём суть дела, всплеснул руками и воскликнул:

– Ну, до каких же пор это будет продолжаться?.. Доколе?!

– Это ваша судьба, мой друг, – очень кротко ответила Бела Пушистенко. – Вас всегда будут обвинять в том, что…

– Да ведь я не ем курятины! И, стало быть, мне нет надобности таскать кур! Я вегетарианец! Вы понимаете это?! – последние фразы Лисовой уже кричал, так что эхо испуганно разбегалось по лесу в разные стороны.

– Конечно. Я всё понимаю, – отвечал Тишка.

Хотя абсолютно не знал, что вегетарианцы – это те, кто не ест ни колбасы, ни ветчины, а питается только овощами, корнеплодами, фруктами, орехами и хлебом, который по-вегетариански, называется злаками.

Оставив Белу дома, ибо «вам, сударыня, нечего делать в мужской компании», Альберт Хвостатович и Тишка взяли из лисьего сарая верёвку и хитроумные колёсики, которые называются блоками. Нагруженные этим добром, они вернулись на поляну. Дальше Лисовой соорудил из тех самых блоков и принесённой верёвки очень странную конструкцию, которая, однако, работала, двигалась, а главное – могла поднимать и опускать грузы.

Опускать им ничего не требовалось, а вот поднять… Поверьте, это было воистину потрясающее зрелище, когда над краем ямы показался медведь, весь опутанный верёвками, которые важный Альберт называл стропами.

– Осторожнее! Заводи влево! – по привычке своим приказным голосом завопил Заяц.

Однако Тишка положил ему лапу на плечо:

– Ты бы лучше помалкивал, Игнат Раскосович!

Михайлу Медведича в результате благополучно вынули. Все расстались друзьями и даже обещали ходить друг к другу в гости. Так что всё, можно сказать, закончилось прекрасно.

И только одно было печально до ужаса: надежда найти Куру Клювовну таяла, как то самое мороженое, про которое я здесь уже говорил однажды.

Ночь, тревога

В дом Петуха пришла настоящая беда. Дети рыдали по углам. Да и сам Иван Петрович еле держался. Шутка ли – любимейшая подруга жизни, столько лет вместе! И вот теперь… Жители Большой Медведевки старались как-то утешить несчастного отца-одиночку. Да уж какие тут утешения!

– Мы должны её ррразыскать! – Попугай Степаныч ходил по Бюро находок из угла в угол. – Все говорррят, что мы прррекрррасные ррработники… Ну, и где же ррработа?!

Тишка, который уж было прилёг на свою подстилку, чтобы до утра смотреть мультипликационные сны, поднял морду, вздохнул, пожал плечами:

– Не пойму, Степаныч… Разве мы не стараемся?

– Хм… «стараемся». А что от твоей старррательности толку?

Хотя и от его собственной старательности толку тоже не было никакого!

– Тут, Тихон, нужна стррратегия!

Тишке неловко было спросить, что это за мудрёная штука такая – стратегия. Потому что спросишь, он тебя начнёт корить да обсмеивать за неучёность. Но Степаныч в этот момент как раз находился возле плиты, а на ней стоял котелок с кашей, сваренной как раз по рецепту Красавцева: половина гречневой крупы, половина пшённой. Вот пёс-розыскник и сказал, что стратегия у них действительно пока не очень: её следует ещё поварить и сольцы добавить, и ложку сливочного масла…

Попугай остановился посреди комнаты, сказал строго и начальственно:

– Учиться надо, дррружок!

А потом объяснил, что стратегия… ну это вроде как план, только с научным названием.

«Чего ж тогда голову морочить!» – подумал Тишка, но ничего не сказал, потому что был исключительно спокойным и выдержанным псом. Просто повернулся на правый бок, на котором, как известно, всегда показывают мультсны со счастливыми концами, и заснул.

А Попугай Красавцев ещё долго расхаживал по дому. Но потом тоже вынужден был лечь, потому что ничего… ничегошеньки не мог придумать!

Эх, если б он умел видеть в темноте, если бы умел… Он тогда увидел бы, как в окно к ним заглядывает некое существо, с огромным презрением смотрит на встревоженного Попугая, на спящего Тихона и злобно, ехидно усмехается!

Тяжёлый разговор

Наутро они увидели пришпиленную к их дверям записку: «Дураки! Никогда вы меня не найдёте! А если хотите, чтоб ваша дура была пока что жива, немедленно к сегодняшнему вечеру выставьте перед своим домом четыре копны сена и не подсматривайте, кто их возьмёт. Доброжелатель».

Вот это да, вот это наглость!

Попугай велел Тишке сбегать за Овцебыком и Зайцем. Теперь все четверо сидели в Бюро за большим столом. Самовар пыхтел, приглашая испить чайку. Но им было, конечно, совсем не до чаю.

– Двух мнений быть не может, – говорил Заяц. – Рэкетир – корова!

– Почему именно корова? – спросил учёный, покачивая своими красиво закрученными рогами.

– Потому что сено больше никому не нужно. Только корове! Так что двух мнений тут быть не может!

– Как раз тут два мнения очень даже могут быть, – покачал головой Тишка. – Свежее сенцо нам, например, со Степанычем очень пригодилось бы – тюфяки набить…

Сейчас же Заяц очень подозрительно уставился на работников Бюро, а под столом на всякий случай наступил на ногу Барону, что, мол, будь начеку! Но от волнения по нечаянности наступил не господину Овцебыку, а… Тихону.

Тишка тотчас окинул всех своим служебно-розыскным взглядом:

– Вы только не делайте неправильных выводов и не порите горячку!

– В смысле чего?

– В смысле того, что мы уже один раз по твоей милости обвинили невинного…

– Ну и что? – запальчиво крикнул Заяц. – Мы вели расследование. А в расследовании возможны ошибки!

– Правильно, возможны! Но нельзя же без конца ошибаться!

– А почему ты рррешил, что сейчас тоже получится ошибка? – спросил Попугай.

– Потому, Степаныч, что я хорошо знаком с Бурёнкой Быковной. Да и ты её тоже хорошо знаешь! Разве она станет свою подругу воровать?

Красавцев вспомнил исключительно добрую, спокойную и очень доброжелательную Бурёнку Быковну Коровину – как она его угощала по-соседски чаем со свежими клеверными семенами… Нет, конечно, Тихон прав. Не похожа эта достойная дама на… рэкетиршу.

Заяц сердито передёрнул ушами:

– Но мы же должны кого-то подозревать! Следствие не может стоять на месте!

Тишка собрался ответить, что это глупо, что так они ничего не добьются, подозревая кого попало… Но не стал, что называется, толочь воду в ступе. Да и Заяц понял, что брякнул ерунду.

Наступила так называемая тяжёлая пауза, когда делать что-то надо, а вот чего делать – неизвестно. Ведь у них даже не было ни одного нормального подозрения, одни глупые домыслы.

А бандит в это время преспокойно и безнаказанно гулял на свободе! А бедная Кура Клювовна… но об этом даже думать было страшно!

И тут вдруг в дверь к ним постучали… Все присутствующие невольно вздрогнули.

Напали на след!

Секунда медленно проползла, словно невидимая чёрная кошка. Наконец Тишка набрался мужества и сказал:

– Войдите!

Скрипнув, дверь как-то нерешительно отворилась.

На пороге стояли… Альберт Лисовой и Бела Пушистенко.

– Вы только нас извините, пожалуйста, – скромно, но с достоинством начал художник. – Может быть, наши наблюдения покажутся вам сущей чепухой…

– А может, как раз и нет! – весело перебил его Заяц. Он старался подружиться с Альбертом, потому что чувствовал себя перед ним виноватым. – Вы рассказывайте, рассказывайте, пожалуйста. А мы как опытные контрразведчики вас послушаем. Ведь у художников, известно, очень верный глаз!

– Ой, ну что вы! – Лисовой смутился.

И тогда Бела аккуратно, однако решительно оттеснила своего жениха назад и начала говорить сама. Оказывается, вчера они ездили в соседний город, в Мухоморьевск, купить красок и кистей. Всё, что нужно, они действительно купили. А потом заглянули на рынок. И там увидели, что одна Бобриха… продаёт яйца!

– Вот это номеррр! – воскликнул Попугай Красавцев. – Дело пахнет керрросином!

– Не слыхал, чтобы эти звери несли яйца! – зловеще пробормотал Игнат Заяц.

– А ведь, кажется, бобры и особенно бобрихи… такие, понимаешь, беее-вееежли-вые! – сказал Барон Овцебык с явным возмущением. Теперь всё понятно, зачем они украли нашу беесценную Куру… Ух! Земноводные несчастные! Буквально зла не хватает!

– Не беспокойся, – заверил его Заяц. – Зла у нас хватит!

– А кто знает, где они живут, эти бобры? – спросил Тишка.

– Мы могли бы показать, – сказал художник очень тихо. – Вообще-то, их фамилия Грызуйло…

– Кого?

– Ну… вот… семейства бобров. Только, понимаете, они совершенно не похожи на похитителей. Очень добропорядочные жители лесных угодий… И мы имели в виду просто с ними посоветоваться.

– Посоветоваться?! – вскричал Игнатий Заяц. – Это, знаете ли, просто уже невозможно! Все такие милые, все такие расчудесные… А Кура Клювовна в это время страдает!

После этих слов даже Тихону нечего было сказать!

Они всё же попили чайку на дорожку с прекрасным, между прочим, орехово-земляничным печеньем, которое принесла Бела Пушистенко, и отправились к бобрам.

Степаныч знает!

Путь оказался неблизким. До бобриной хатки добрались, уже когда на небо вылез рогатый месяц… Это было очень красиво: один месяц на небе, другой, почти такой же, только ещё яснее и золотистей, неподвижно лежит в глубине чёрной таинственной заводи, разлившейся возле запруды, которую умело построили бо-бры.

В низенькой, но довольно-таки обширной хатке уютно горело окно. Неужели за окном этим сидят бандиты?

Пришедшие молча переглянулись. Альберт Лисовой растерянно пожал плечами, Заяц отвернулся и сердито хмыкнул. И тогда Попугай Красавцев твёрдым шагом подошёл к двери, решительно и сильно ударил в неё клювом:

– Госпожа Грызуйло здесь проживает?

– Да, здесь, – послышался из-за двери сиплый бас. – А с кем имею честь?

– По делу, из Бюро находок!

– Из Бюро находок?! – и дверь широко отворилась. – Проходите, пожалуйста!

На пороге стоял крепкий бобёр – в клетчатой фланелевой рубашке, в рабочих джинсах. Увидев такую многочисленную компанию, он… не то чтобы испугался, но всё же удивился. Однако в этот момент заметил знакомые лица – Белу и Альберта, и сказал чуть растерянно:

– Прошу заходить… Как раз ужин готов.

– Яичница? – невинно спросил Игнатий.

– Почему яичница? – удивился бобёр. – Пирожки со свежими осиновыми прутьями.

Хотя наши путники порядком проголодались после длинной дороги, однако на бобриное приглашение поужинать ответили вежливым отказом: ведь у всякого свой вкус! И только Игнат Раскосович уплетал пироги почём зря. А наевшись до отвала, спросил у хозяйки, которая скромно стояла возле стола, спрятав руки под фартуком, и следила за тем, чтоб на тарелке у гостя всего было вдосталь… Итак, Игнатий спросил у бобрихи:

– Вы скажите мне, пожалуйста, Дарья Шкурковна, это правда, что позавчера на базаре в Мухоморьевске вы яичками торговали?

Бобриха в ответ растерянно и виновато улыбнулась, посмотрела на Альберта и Белу:

– Д-да… А что, разве нельзя?

– А у вас откуда яйца… куриные?

– Да так… по случаю…

– А нельзя ли узнать, что за случай такой?

– Случай… – Дарья Грызуйло нервно вытерла совершенно сухие и чистые лапы о передник.

«Неужели всё-таки они? – подумал Тишка. – Вот как, оказывается, бывает: лицо честное, а в душе – гниль!»

– Я вообще-то ничего плохого не сделала! – произнесла Дарья с волнением. – Скажи им, Федот!

Бобёр поближе придвинулся к жене…

– Но вы их где всё-таки взяли? – наступал Заяц.

– Да она мне дала, сама…

– Кто? Курица?.. Кура Клювовна?

– Нет, почему курица? Я вам ничего такого не говорила. А с этой Курой Клювовной вообще не знакома… Слыхала только, что есть такая…

– Так кто же мог вам дать ккуррриные яйца?! – воскликнул Попугай.

– А вам это, собственно, зачем? – спросил бобёр очень спокойно, однако таким тоном, что крепко подумаешь, прежде чем говорить что-либо резкое.

И тут всем на выручку пришёл Альберт Лисовой:

– Видите ли, Федот Клыкович, дело в том, что с этими куриными яйцами, возможно, связано одно загадочное и очень опасное преступление!

Далее знаменитый художник коротко и в то же время очень толково рассказал бобрам о происшествии в курином доме… Бобры в ответ так и ахнули!

– А вы не скажете, как выглядел тот продавец? – мягко продолжал Лисовой.

– Трудно сказать, – Федот Клыкович посопел. – Ну, во-первых, это была продавщица, а не продавец… В таком плаще свободном, а на голове платок по самые глаза… Вот и всё, пожалуй.

– Чуяло моё сердце, – Дарья Шкурковна хлопнула себя по бокам, – не надо было нам с нею связываться! А ты мне всё: возьми да возьми… Теперь расхлёбывай!

Федот Грызуйло в ответ лишь руками развёл и ничего не ответил.

– Чего ж ты молчишь! – продолжала наседать жена. – Он всё, понимаете, уговаривал меня да уговаривал, что, дескать, сделка очень уж выгодная…

– Какая же выгода? – строго поинтересовался Красавцев.

– Ну, как же: полное лукошко яиц всего за два кило пшеницы и пять медных колечек…

– Блестящих? – вдруг спросил Попугай.

И Тишка, который всегда верил в ум своего друга, теперь мог только плечами пожать… в душе, конечно, чтобы не опозорить Красавцева перед жителями Большой Медведевки. Блестящие или неблестящие – какое это имеет значение!

– Да, блестящих, – неожиданно подтвердила Дарья. – А вы откуда знаете?

– Пррроницательность!

Все посмотрели на Красавцева с большим удивлением. А особенно после того, как он вдруг заявил:

– Теперь мне всё пррредельно ясно!

«Чудит Степаныч…»

На следующее утро Тишка и Попугай Красавцев отправились в Мухоморьевск. На чердаке деревенского Бюро находок они ещё в первый день обнаружили старый велосипед… причём действительно старый – с колёсами от телеги, с рулём, выструганным когда-то из толстой кленовой ветки, с цепью, которая была, вернее всего, взята напрокат у какого-нибудь сторожевого пса.

В тот раз они только посмеялись над этим «драндулетом» и оставили его стоять в тёмном углу под покрывалом пыли и паутины. Но теперь – деваться некуда – выволокли древнюю машину на свет Божий, почистили, смазали… На ходу велосипед всё равно продолжал немного скрипеть. Однако ехал. И очень даже неплохо!

Тишка сел за руль, Красавцев – на багажник, и они отправились в путь-дорогу. По лесным тропинкам, с горки на горку, через овражек, через речку, через маленькое болотце. И вот на холме завиднелся Мухоморьевск.

– Чего мы там всё-таки будем делать? – спросил Тишка.

В ответ Попугай только нахохливался и загадочно крутил головой.

– Значит, скрываешь? От близкого товарища!

– Секрррет, Тихон! Кррругом уши!

– Уж ладно тебе – «уши»! – Тишка с обидой приналёг на педали, сделанные, между прочим, из потемневших от времени дубовых плашечек. – Просто сказать не хочешь, строишь из себя слишком много!

И тут как раз с ближайшей ветки ближайшей берёзы сорвалась какая-то птица, мгновенно пропала за деревьями. Тишка, который, как всякий дисциплинированный водитель, смотрел на дорогу, оглянулся, когда уж той птицы и след простыл.

– Это кто был?

– Уши! – ответил Красавцев со значением.

– Да брось ты наводить тень на плетень… Это же кукушка была.

– Может, и кукушка… если тебе так нррравится!

Тихон даже остановил велосипед:

– Слушай, Степаныч, ты чего, в самом деле? Можешь толком ответить: мы зачем в Мухоморьевск?

– Как зачем, – шпионским, поддельным голосом заговорил Красавцев, – других посмотреть, себя показать. По городу пошататься. На рынок заглянуть! – тут он так зверски стал подмигивать Тихону, что тот даже растерялся. – Ты забыл, видать, – продолжал Попугай, – что у меня овёс кончился?

Ни про какой овёс перед этим они вообще не говорили. Но Тишка кивнул на всякий случай:

– Ах, овёс?.. Ну, да, помню-помню…

И с тем они въехали в Мухоморьевск. Долго колесили по его то ровным, то кривым, как у всякого небольшого городка, улицам. Тишка крутил педали, а Красавцев сидел у него за спиной и командовал:

– Налево, налево! Теперь прямо пошёл, теперь опять беррри левее… Теперь напррраво заворачивай!

– Мы куда всё-таки едем? – не то спросил, не то наконец прорычал верный пёс, потому что всякой верности в конце концов бывает предел, согласитесь. – Упарился я! Давай хоть передохнём минутку, в чайную заглянем или в трактир…

– Заглянешь-заглянешь, но только позже, – отвечал Попугай, – а пока что сверни-ка во-он в ту улочку…

– Куда мы всё-таки направляемся?

– Хм! У тебя, Тихон, память дырррявая! На рррынок мы едем, на базаррр, пшена мне купить!

– А говорил, овса…

– Да, говорил. А теперь говорррю: пшена!

И в это время ущипнул Тишку за хвост: что, дескать, имей же голову на плечах, помалкивай! Тишка оглянулся: ну буквально ничего подозрительного… Чудит Степаныч!

С огромными предосторожностями

И вдруг Красавцев закричал:

– Ой! Смотрри! У тебя колесо спустило! Торррмози свой трррактор!

Тут Тишка вообще ничего не мог понять. Колёса ведь у них были тележные, то есть деревянные, с деревянными толстыми спицами, а сверху на обод был набит железный обруч.

Что тут могло спустить?..

Однако дисциплинированный пёс послушно остановил велосипед, потому что… потому что не такой уж он был дурак – видел и понимал: его приятель затевает какую-то странную игру. Понять её Тихон пока не мог. Но и мешать, конечно, не собирался. Потому что отлично знал, какой на самом деле Попугай Степаныч Красавцев!

– Верно, прокололось, – сказал чуткий пёс, останавливая машину, – сейчас мы его заменим.

И стал возиться возле велосипеда, чего-то там подстукивая молоточком да поигрывая долотом. Редкие прохожие не обращали на них никакого внимания. А Попугай в это время как-то странно ходил взад-вперёд вдоль забора, у которого они остановились, всё чего-то разглядывал. Один раз и вовсе остановился, сказал:

– Ой, шнурок развязался!

Хотя никаких шнурков на его когтистых лапах отродясь не было и быть не могло! Тишке страсть как хотелось всё у него разузнать. Однако розыскной пёс отлично понимал: надо соблюдать маскировку и военную тайну.

– Ну вот, всё прррекрасно! – закричал вдруг Красавцев. – Можно ехать! Молодчина, Тихон!

И они поехали. Но вовсе не на базар, как предполагал Тишка, а прочь из города. Миновали первую горку, вторую, третью. И наконец остановились в чистом поле… Кругом ни души, небо над головой пустое, серое. Невольно Тихон огляделся с тревогой.

– Никого? – спросил Красавцев.

– Сам же видишь! – и голос у смелого пса почему-то дрогнул.

– Вот теперь, Тихон, слушай мою тайну!

Исключительно догадливый пёс

Попугай ещё раз внимательно огляделся – никого кругом. И только тогда стал рассказывать.

– Помнишь ты, что сказала бобррриха Дарррья?

– Ну, помню, – неуверенно ответил Тишка.

– Она сказала, что та… особа, – тут Красавцев понизил свой голос до хриплого шёпота, – хочет за яйца… помнишь, что она хочет или нет?! – да так строго уставился на Тишку.

– Зерна какого-то… В чём дело-то, Степаныч?..

– Эх ты, «зерна»! А ещё считаешься моим заместителем!

Никаким заместителем Тишка у Красавцева не был и никогда не считался. Но сейчас решил не обращать внимания на такую чепуху.

– Она сказала, – вновь перешёл на шёпот Красавцев, – что хочет за лукошко яиц два кило пшеницы и… помнишь?

– Чего ты привязался?.. Кольца какие-то…

– Не кольца, а колечки. И не просто, а блестящие – я ещё специально переспросил!

Ну… допустим…

Тишка уже начал кое-что соображать, однако что именно, пока не знал. Посмотрел внимательными глазами в глаза своего старого друга:

– Погоди-погоди, Степаныч… Это что же получается?.. Блестящие предметы…

– Пррравильно! – закричал Попугай. Да таким голосом, словно его пчела ужалила. – Пррравильно, пррриятель!

– Неужели… Сорока? – одними губами проговорил Тихон.

– Точно! – одними губами хотел ответить Красавцев. Но, как известно, у попугаев нет губ. И ему пришлось проговорить это одним клювом. – И ты слушай дальше! Помнишь то место, где мы велосипед чинили… якобы? Ты с колесом возился, а я в это время местность изучал!

Тишка хотел что-то вставить, но Красавцев прямо-таки с орлиной строгостью глянул на него:

– Помалкивай… Помнишь ты, как там было?

– Ну… это… забор какой-то…

– А калитку помнишь?

– Не-ет… Что-то не припоминаю.

– А ворота – хоть какие-нибудь?

– Тоже нет!

– Тогда ответь мне на один очень пррростой вопррросик: как же хозяин… или, верррнее, хозяйка в дом попадает, а?!

И опять Тишке надо было о чём-то догадываться – о чём-то очень важном, о чём-то…

– Степаныч! Родной! Знаю! Она же на крыльях через забор – вот и попадает!

– Пррравильно! Сама на кррыльях, а других никого в дом не пррриглашает… И значит, чей это дом?..

«Сорокин! – хотел закричать Тихон. – Это дом Сороки Натальи!»

Но Попугай Степаныч своевременно закрыл ему рот крылом.