Текст книги "Легко (сборник)"

06

В пять часов десять минут утра Илья Петрович Грядищев неторопливо, спокойно и уверенно вошел в свой кабинет и внимательно вгляделся во встревоженные лица приглашенных на срочное и особо важное заседание. Бытует мнение, что для того, чтобы избежать будущих разочарований и необоснованных иллюзий, надо еще до свадьбы постараться увидеть  лицо будущей супруги без следов косметики, иначе говоря, без прикрас. В противном случае вы рискуете однажды утром впасть в депрессию или, решив, что волею случая оказались в постели с незнакомой женщиной, совершить неадекватные действия, причины которых вам придется потом долго и безуспешно объяснять.

Работа во всякого рода администрациях очень сильно напоминает брак по расчету. Те же скрытые скандалы, иногда доходящие до рукоприкладства, те же интриги, измены, обманы, украденные или сокрытые денежные средства, та же неравноправная работа до ломоты в суставах, те же пьянки, то же насилие одних над другими, и так далее, и так далее, и так далее. И как всякий брак по расчету, при условии, если расчет был правильным, превращается в брак по любви, так и работа во всяческих администрациях, благо вам удается  продержаться в них определенное время, становится образом жизни. И таким же образом жизни становится та необъяснимая любовь или ненависть, возникающая то ли по причине количества совместно прожитых лет, то ли количества пережитых скандалов и предъявленных или затаенных взаимных претензий, то ли просто так, но объединяющая всех этих странных людей в неразделимое сообщество с чудным именованием – номенклатура. И теперь, вглядываясь в заспанное и от того откровенное лицо этого сообщества, Илья Петрович отмечал про себя те догадки, которые оказались правильными, и те, которые своевременно не появились, а жаль.

– Господа, – Илья Петрович выдержал паузу. Он  отдавал себе отчет в том, что производит ослепительное впечатление энергичным, свежим и сверхаккуратным видом, той бюрократической самодостаточностью, которая позволяет  всякого обладателя ее поместить в роскошную раму или даже в мавзолей сразу, без малейшей предварительной подготовки, какого-либо бальзамирования и сдувания несуществующих пылинок и исправления мнимых изъянов.

– Господа!

Приподнятые и даже где-то “умытые” и “побритые” этим словом, присутствующие выпрямили спины, разгладили «бульдожьи» морщины и приподняли отекшие веки.

– Да. Вы не ослышались. Господа. Надеюсь, что когда-нибудь именно так будут обращаться граждане нашего города друг к другу в трамваях и на улице. Сегодня сто дней работы нашей администрации. Многое сделано, но еще больше предстоит сделать. И начинать нам как всегда приходится с самих себя. Каждому из нас должно быть дело до всего. Конечно, в пределах  собственной компетенции, но ведь мы не только чиновники, мы еще и люди. А пределов человеческой компетенции не существует. Но оставим пока это. Об этом мы поговорим позже и отдельно с каждым.

На этом месте выступления Ильи Петровича присутствующие как-то незаметно покосились друг на друга, отодвинулись от соседей, а те, кому отодвинуться было некуда, сжались в комочек и утроили внимание в направлении мэра.

– Сейчас не об этом. Не для этого я собрал вас сегодня здесь в столь ранний час. Властью, данной мне избирателями, я объявляю наш город на осадном положении, а всех присутствующих – членами городского комитета по чрезвычайному положению. Судьба нам посылает испытания. На наш город упал метеорит.

Секунду присутствующие переваривали сообщение, затем начальник финансового управления Коновалов Ефим Ефимович – человек очень худой, очень точный и навсегда далекий от мистики и вымысла, осторожно переспросил:

– Кто… упал?

– Метеорит. Небесное тело.

Ефим Ефимович задумался на секунду и в гнетущей тишине, пытаясь на ходу просчитать варианты злого умысла, сокрытия растрат и гнусного непротивления злу, прошелестел:

– И… куда же?

Словно вдогонку невинному вопросу народ задвигался, зашуршал, зашевелился, и, обрывая этот нарастающий гул, Илья Петрович предоставил слово начальнику городского управления внутренних дел полковнику Лафетову Сергею Сергеевичу.

Стоит посмотреть в лицо любому чиновнику, практически сразу и легко можно определить, был ли он когда-нибудь интеллигентным человеком или не был никогда. Однако, случаются исключения. По лицу Лафетова этого определить было нельзя. По нему вообще ничего определить было нельзя. Своим видом он более всего напоминал статую командора, вызывая священный трепет даже у тех, кому бояться было нечего по причинам отсутствия вообще каких-либо деяний, либо из-за незначительности содеянного и малоценности украденного. К счастью, лафетовский налет монументальности и мистицизма проходил, стоило ему открыть рот. Лафетов пошелестел бумагами и, слегка согнув за небольшой трибункой лампасы, доложил:

– По поводу известных мне обстоятельств происшествия могу показать следующее: неизвестный предмет, предположительно метеорит, примерно в ноль-ноль часов тридцать пять минут пролетел над нашим городом по направлению с северо-востока на юго-запад. Постепенно снижаясь, он упал во дворе дома номер двадцать три по улице  Емельяна Пугачева, чем вызвал разрушение и пожар хозяйственной постройки, предположительно сарая. По ходу пролета предмета над городом наблюдалось малиновое свечение, звук, напоминающий  скрежет гвоздя при проведении им царапины на крыле автомобиля марки “Мерседес” кузов Е триста двадцать, и запах, напоминающий запах настоя корня валерианы, смешанного с пивом «Речное» в пропорции один к двум. После прибытия на место посадки указанные звук и свечение исчезли, а запах был отнесен ветром к северу, где в течение сорока минут наблюдалось скопление животных семейства кошачьих, рассеянное жителями Приморского бульвара к двум часам ноль-ноль минутам. Незамедлительно после получения в ноль-ноль часов пятьдесят пять минут сообщения от патрульного постового Борискина о пролете и падении небесного тела руководством управления внутренних дел были осуществлены следующие мероприятия: первое – объявлен план “Тунгуска”, второе – создан штаб выработки мероприятий по управлению возникшей ситуацией, третье – весь личный состав переведен на усиленный вариант несения службы, четвертое – к месту предполагаемого падения предмета был отправлен патрульный автомобиль.

– Извините, – Илья Петрович внимательно осмотрел зал, – Сергей Сергеевич, объясните, пожалуйста, членам комитета, что такое план “Тунгуска”.

Лафетов потерялся на мгновение, потом уперся тяжелым взглядом в разложенные листки и сказал:

– План “Тунгуска” – это специальный план оперативных действий, разработанный в нашем управлении на случай нестандартных ситуаций, таких как космические катастрофы, высадка инопланетян, необъяснимые события, война с силами НАТО, возможное свершение религиозных предсказаний и случайное нажатие президентом красной кнопки. Назван в честь Тунгусского метеорита, – Лафетов обозрел присутствующих свинцовыми глазками из-под колючих бровей и, сплачивая их в единый  и неразделимый монолит, внушительно добавил. – Является секретным и разглашению не подлежит.

– Надеюсь, что это понятно всем? – Илья Петрович тщательно “рентгеноскопировал” присутствующих. – Продолжайте, Сергей Сергеевич.

– Продолжаю, – продолжил Лафетов. – Четвертое. К месту предполагаемого падения предмета был отправлен патрульный автомобиль. Однако связь с ним была потеряна. После этого специальной поисковой группой с участием главного врача городской станции эпидемиологического контроля Софьей Ивановной Гогенцоллер и начальником отдела пожарной охраны майором Снуровым Юрием Георгиевичем, а также при помощи личного состава морского училища и лично капитана третьего ранга Пешеходова Николая Борисовича был обследован район падения предмета. Было обнаружено, что вокруг падения предмета образовалась зона поражения, внутри которой оказались ряд строений по улицам Парижской коммуны, Бакинских комиссаров и прочим прилегающим улицам, вплоть до Сельского шоссе. Обнаружив зону поражения, руководство управления в моем лице приняло решение о поднятии личного состава управления по тревоге. В настоящий момент район падения предмета оцеплен. Предположительно – жертв нет. У меня пока все.

– Есть ли вопросы? – Илья Петрович поднялся. Члены комитета зашевелились. Вверх потянул руку заведующий городским управлением народного образования Пичугин Николай Николаевич.

– У меня вопрос к Софье Ивановне.

Софья Ивановна зашелестела многочисленными юбками и приподнялась.

– Софья Ивановна. Сейчас, слава богу, детей в городе немного, но, тем не менее, экзамены. Скоро выпускные вечера. Что такое “зона поражения”, и  о каком поражении идет речь? Насколько это опасно, и какие средства защиты существуют?

– Разрешите, Илья Петрович? – Софья Ивановна  вздохнула и,  направив взгляд в затылок Пичугина, ответила. – Пока никакого изменения радиационного фона, никаких других излучений или химических веществ в районе падения небесного тела не обнаружено. Более того, предварительный анализ  проб воздуха, воды и почвы также не дает никаких оснований предполагать возможность отравления или заражения места или участка местности какими либо бактериологическими культурами. Однако происходящие события дают мне основания полагать, что необходимо принимать самые жесткие меры по недопущению жителей города в район катастрофы.

– Катастрофы? – удивился Пичугин.

– Именно! – разволновалась Софья Ивановна. – В зону поражения попали экипажи пожарной охраны, две санитарных машины, патрульный наряд милиции, два трамвая и дежурная машина трамвайного депо. Кроме этого, туда забрели несколько милиционеров и курсантов морского училища. Никто из них пока не погиб, – Софья Ивановна подняла руку, – не волнуйтесь, никто из них пока не погиб, но,  насколько мы  можем судить, наблюдая за их действиями в оптические приборы с окружающих зону девятиэтажек, они как бы попали под действие не фиксируемого нашими приборами излучения, вызывающего состояние, напоминающее наркотическое опьянение. Беспричинно смеются, некоторые танцуют, плачут и так далее. И все они стремятся к центру зоны, то есть к месту падения небесного тела. Но мы не знаем, каково дальнейшее действие этого излучения!

– Ничего, скоро узнаем, – Илья Петрович прищурился. Мэр выслушивал чужие мнения, чтобы убедиться в единственной верности своего, уже принятого плана действий. – Какие будут соображения? Иннокентий Архипович?

Иннокентий Архипович Глухер, первый зам Ильи Петровича тоже был человеком интересным, хотя и непримечательным внешне. Он пережил уже четыре администрации в силу совершенно непостижимых способностей решать любые проблемы и во всех оставался первым заместителем главы администрации. Любой знак вопроса он мгновенно превращал в восклицательный знак. В свои сорок с небольшим Иннокентий Архипович был альбиносом, принимаемым повсюду за абсолютно седого человека, а голова его, видимо из-за постоянного затыкания ею дыр и прорех в городском хозяйстве, приобрела вид пробки от шампанского с примятым затылком, толстыми обвислыми щеками и тонкой шеей.

– Ну? Иннокентий Архипович?

– Решим, Илья Петрович! Какая задача? Что надо сделать?

– Садитесь, Иннокентий Архипович. Задача будет поставлена, не сомневайтесь. Сейчас нам надо осмыслить ситуацию. Неправильно поставленная задача может привести к неправильному решению. Нерон Иванович. Как таможня смотрит на факт прилета метеорита?

Из-за стола поднялся начальник таможенного терминала Кротов Нерон Иванович. Вот уже три месяца, с того самого момента, как из кресла начальника отдела снабжения главного городского треста он перекочевал в таможню, с его лица не сходила печать нечаянной радости и шального удивления. Наверное, такие лица имеют обладатели выигрышных лотерейных билетов в момент получения выигрыша. Нерон Иванович озабоченно причмокнул мокрыми губами и развел большими руками, но не в стороны, а как бы подгребая под себя.

– Это зависит от многих причин, – Нерон Иванович закатил глаза к потолку, послюнявил палец и, как пересчитывают купюры, начал пересчитывать свои бесчисленные подбородки. – Во-первых, из какой страны прибыл этот метеорит, его возраст, техническое состояние, объем двигателя, вообще все, что указано в таможенных документах. Затем его надо проверить по учетам…

– Стоп, стоп, стоп! – Илья Петрович замахал руками. – Владимир Ильич, разбудите его.

Владимир Ильич Барханов, прокурор города, постоянно страдающий от невозможности в полную силу обвинять и карать, немедленно ткнул Кротова локтем в низ живота, отчего по телу Нерона Ивановича прошла легкая рябь, переходящая в плавное волнение.

– Нерон Иванович! – продолжил Илья Петрович. – Вы не поняли.  Речь идет о природном явлении. Может быть, еще кто-то не понял? Василий Николаевич? Вы знаете, что такое метеорит?

За спиной Ильи Петровича появилась согбенная фигура Василия Николаевича. Василий Николаевич был вторым замом Ильи Петровича, и сам свою должность называл городским громоотводом. Он притягивал к себе все городские несчастья и негласно среди горожан считался виновником всех бед, коих им не удавалось избежать. Этому способствовали: буква «Ч» в конце его фамилии, курчавые черные волосы, бесцветные страдальческие глаза человека с больной то ли печенью, то ли совестью, и здоровый румянец на щеках, несмотря ни на что.

– Безусловно, Илья Петрович, – вздохнул Василий Николаевич. – Метеорит есть небесное тело, пожаловавшее в нашу  атмосферу из космоса и достигшее поверхности Земли.

– О! – поднял палец Илья Петрович. – Небесное тело.

– Тело? – встревожено переспросил Лафетов.

– Сергей Сергеевич, – успокоил его Грядищев. – Это не то тело, о котором вы подумали. Но я вижу, что некоторые слишком легкомысленно относятся к происшедшему. Не забывайте про всякие излучения и облучения. Кто его знает, где он там летал? И упал он в мало, но населенной части нашего города. Никому сегодня ночью не привиделись ряды черных гробов вдоль дороги? А? Все проснулись?

Присутствующие непроизвольно представили караваны катафалков, одновременно вздрогнули и заерзали.

– Спокойно! – оборвал возникшее гудение Илья Петрович. – Спокойно. Ситуация под контролем администрации. Сейчас я хочу довести до сведения присутствующих информацию о наших дальнейших действиях. Напоминаю, в городе объявлено осадное положение. Это значит, что на всех въездах и выездах будут установлены пропускные пункты и начнется контроль и проверка документов. В  семь часов ноль-ноль минут по местному радио и телевидению будет передано мое обращение к народу, которое успокоит людей и не допустит паники. Тем не менее, нами установлены два кольца оцепления: первое по периметру  зоны, надеюсь, мы не будем больше добавлять слово “поражения”, второе кольцо в радиусе триста метров от первого. Нашими силами мы предпримем  меры по вызволению попавших в зону и их последующей временной изоляции. Нашими же силами мы предпримем меры по изучению и оценке настоящего явления. На время разрешения кризисной ситуации руководство городской жизнью переходит к назначенному мною комитету в лице всех присутствующих со мною во главе. Штаб комитета будет располагаться в непосредственной близости от зоны на улице Миклухо-Маклая, на территории городского сквера. Представители президента и МЧС извещены, план наших действий одобряют и скоро прибудут на место. Предлагаю на этом первое заседание комитета закончить и собраться в полевом штабе в восемь часов ноль-ноль минут. Да. Движение трамваев будет организовано по маршруту номер два. Маршрут номер один и номер три находятся в пределах зоны. И, надеюсь, что не придется повторять – полная секретность! Конкретные задания члены комитета получат в полевом штабе. Есть еще вопросы? Что? Что еще, Николай Николаевич?

– Извините, Илья Петрович, а как установили границы зоны, если приборы не регистрируют никаких излучений?

– По цветам.

– Не понял, Илья Петрович? – снял очки Пичугин.

– По цветам, Николай Николаевич. В пределах зоны все цветет.

07

Что-то было не так. Привычно и буднично кричал петух во дворе. Щебетали более мелкие и, наверное, еще более глупые птицы. Ярким кружевным узором  отпечатывалось на желтом крашеном полу солнечное окно. Покачивался самодовольный фикус от шального ветерка. Почему  мы понимаем, что были счастливы только тогда, когда счастье уже смотрит нам вслед? Куда мы спешим?  Может быть, действительно что-то есть неведомое за гранью, за горизонтом, за ужасающим “ничто”, если гонит нас туда бесчисленным косяком время, как гонит серых гусей на холодный север безусловный и неумолимый инстинкт? Или не все в воле нашей? И мы просто несемся по ухабам за уходящим поездом, как собачка, пристегнутая к последнему вагону тяжеленной цепью, более тяжелой, чем она сама?

Что-то было не так в это утро в окружающем пространстве. Павлик привстал на кровати, сбросил одеяло и опустил босые ноги на холодный пол. В комнате стояла на коленях бабушка и молилась. Она шептала что-то невнятное, напевала, причитала, даже стонала, как иногда стонут старые колдуны-индейцы в американских фильмах, и тыкала, тыкала, кланяясь, щепотью пальцев в лицо, живот, плечи, в лицо, в живот, в плечи, в лицо, в живот, в плечи… Павлик посмотрел в передний угол, где за малиновой лампадой, в черной, проолифленной глубине жили миндалевидные глаза, и почувствовал, что ему надо уйти. Он взял джинсы, превратившиеся от старости в шорты, майку, сунул ноги в истоптанные кроссовки и вышел из горницы. Сени существовали таинственной жизнью странных старинных предметов, пыльных сундуков, цветных узлов и полосок света, пробивающихся через узкие щели в неожиданно высокой крыше, и встретили его настороженной прохладой. Павлик поплевался зубной пастой и погремел умывальником, пытаясь смочить кончиками пальцев только глаза.

– Ну, вот еще, – бабушка, веселая и помолодевшая, была уже рядом. – Так не пойдет. Кто ж так умывается? Кто у меня внук: мужик или неизвестно кто? Ну-ка! Водичка, водичка, умой Павлику личико.

Она набрала в сухую, скошенную ревматизмом ладошку воды и, слегка придерживая внука другой рукой за затылок, растерла по лицу, шее и ушам утреннюю свежесть, норовя пустить холодную струйку  между загорелых лопаток, и, не прислушиваясь к жалобному поскуливанию, вытерла потомка жестким полотенцем. На столе уже стоял стакан молока, лежали куски черного хлеба, напитавшиеся на солнечном подоконнике особым хрустящим ароматом, сквозь зелень укропа парила свежесваренная картошка. Что может быть вкуснее?

– Павлик! – голос бабушки раздавался уже со двора. – Ешь за столом!

Где там! Запихивая хлеб в карман, вытирая с губ молоко, Павлик уже летел с крыльца, через палисадник с анютиными глазками, в калитку и на улицу.

Что-то было не так. Заросшая зеленой травой улица Емельяна Пугачева одним концом ныряла в переполненный бурьяном овраг, вторым, минуя  два десятка домов, упиралась в улицу Парижской коммуны как раз между  улицами Муромская и Розы Люксембург. Ничего особенного в самой улице Емельяна Пугачева не было. Может быть, только особенная воинственность отличала живущих на ней  мальчишек. Поэтому их соперники с улицы Водопьянова, приходившие иногда драться, собирая по дороге сторонников, проживающих либо на улице Бакинских комиссаров, либо на улице Степана Разина, параллельных улице Пугачева, убегали, как правило, обратно на свою улицу Водопьянова напрямик через овраг, вытаптывая полутораметровую крапиву и размазывая по лицам кулаками кровь пополам со слезами. Именно поэтому учащиеся ближайшей школы вопреки историческим реалиям твердо считали, что Емельян Пугачев был гораздо круче Степана Разина и неоднократно бивал его при личных встречах.

Что-то было не так. Через два дома в сторону оврага, у дома Семена Пантелеева, стояла большая красная пожарная машина. Двери ее, как и калитка в заборе Пантелеева, были открыты, но никакого движения, шума, пожара или пепелища видно и слышно не было. На крыле машины лежал безобразно толстый черный кот и жмурился на утреннее низкое солнце. Павлик оглянулся. На полпути к улице Парижской коммуны у дома номер девять прыгала через скакалку вредная девятилетняя девчонка Наташка, “десантированная”, как и Павлик, к бабушке на лето. Павлик засунул руки в карманы и, всем видом показывая полную независимость и пренебрежение подобной мелюзгой, двинулся вдоль по улице. Наташка перестала прыгать, поковыряла замечательным грязным пальцем в не менее замечательном носу и “брякнула”:

– А у меня бабушка умерла.

– Да ну?  – перехватило дух у Павлика.

– Дурак! – поняла Наташка. – Не эта! Не баба Дуся! Ну, дурак! Фу!

Она поплевала во все стороны и, оглянувшись, постучала себе по голове.

– Сама ты дура, нашла, чем хвастаться, – “приговорил” ее Павлик.

– А кто хвастает? Кто хвастает? – заволновалась Наташка. – Ты в духов веришь?

– В каких таких духов?

– Известно каких, в мертвых!

Павлик мгновенно прикинул, не вызовет ли его ответ непоправимой утраты авторитета или града насмешек, и неясно буркнул:

– Ну?

– Ну! – оскорбилась Наташка. – А я видела!

– И чего ты видела?

– Сам знаешь, чего, духов!

– Где?

– Где надо! Когда бабушка умерла, мама достала ее венчальную икону. Там было две свечки, которые бабушка и дедушка держали в руках, когда их венчали. Дедушкина свечка была короче в два раза, потому что ее зажигали, когда дедушка умер. Это давно было. Меня тогда еще не было. Мама тогда была еще маленькая, как я сейчас. Мама поставила свечки у головы бабушки и, когда ее старушки отпевали, зажгла обе свечки. Сначала они обе горели, потом дедушкина свечка стала гореть медленно, а бабушкина быстро, а когда они сравнялись, то они стали гореть одинаково и погасли одновременно секунда в секунду. Понял?

– И что?

– Что и что?

– А духи?

– Дурак, это же дедушкин дух к бабушке приходил, показывал ей дорогу на тот свет!

Павлик оглянулся, поймал спиной пробежавший холодок.

– Ну и дура же ты, Наташка. Да еще и неумытая какая-то. Может, хрюкнешь?

– Сам ты дурак! – крикнула Наташка, отбежав к калитке. – А у тебя штаны драные, трусы сквозь дырки видно. И ты сам три дня не умывался! Тебя бабушка твоя по утрам умывает!

Павлик прикинул, сможет ли он одним прыжком достать вредную девчонку, чтобы щелкнуть по ее косичкам звонким щелбаном, но потом решил, что не сможет, да и что с нее взять, пусть живет пока. Он повернулся уже было в сторону оврага, где им замысливались еще позавчера скрытые подкрапивные ходы через бурьян, как вдруг увидел странного молодого человека. Тот медленно шел вдоль забора, перехватывая руками штакетник, и что-то говорил.

– Дядя! Что с вами?

Человек затравленно оглянулся, остановился на мгновение, затем негромко выругался и снова попытался идти вдоль забора, вращая ничего не видящими глазами. В доме Наташкиной бабушки послышался звон кастрюль, скрип половиц, из небытия возник свист приемника, превратившийся в голос Грядищева Ильи Петровича:

– Поэтому я прошу всех граждан нашего города соблюдать полное спокойствие и порядок. Никакой эвакуации не предвидится, упавший на наш город метеорит опасности не представляет и  сейчас изучается учеными. Район падения оцеплен, доступа к месту падения пока нет, так что прошу вас отправляться как обычно на работу. Все будет в порядке!

Человек у забора прислушался и вдруг неудержимо заплакал, всхлипывая и повторяя:

– Я это. Я. Это я. Я. Я. Это я. Я это. Понимаете!? Я! Я это!

Это был Антон Брысин.