Текст книги "Легко (сборник)"

11

Человек устает не от работы, а от неудач. И первым вестником неудачи  является легкое беспокойство. Чуть слышная хандра. Душевное недомогание. Илья Петрович судьбою и способностями был избавлен от этих ощущений, но именно в этот раз не все было в порядке. Что-то томило его, побаливало под ребрами и сосало под ложечкой. Сильные мира сего наделены столь же несовершенной анатомией, что и простые смертные. Или их анатомия трудится в режимах запредельных перегрузок? Лысеют головы от отчаянного чесания затылков, немеют спины и каменеют задницы от беспощадной сидячей работы, пропитываются океанской водой бесчисленных отчетов и докладов мозги, разъедаются дорогостоящими продуктами и напитками желудки и предстательные железы, пронзаются целлюлозными астмами и канцелярскими аллергиями, пропитываются никотиновым удушьем легкие, в неравной борьбе с зеленым змеем отвердевают печени, с перебоями молотят, как банальные карбюраторные движки в условиях высокогорья, сердца. А этот успешный профессиональный рост, подразумевающий постоянное и неуклонное движение в гору? Но вершин-то раз, два и обчелся, а желающих… Так что по головам, мои милые, по головам. В этих условиях любой, покоривший более или менее значительную вершину – инвалид, а уж взявший эверест власти, практически полутруп. И нервы, нервы, нервы, нервы… Походите полжизни по краю пропасти, и ваши ноги будут подкашиваться на равнине. Тем более что отлучение от власти страшнее, чем отлучение наркомана от шприца. Первое в отличие от второго не проходит никогда и вызывает неподдельную радость публики, особенно партера и галерки. Где же тут место мистике и случайности? Только голый ортодоксальный материализм, только геометрия двух измерений, а лучше одного, как неуклонная прямая линия вперед. И упавший в вашу епархию случайный метеорит при любых обстоятельствах, за исключением  сокрытия данного факта или мгновенного его пресечения, будет поставлен вам в вину при всех вытекающих и выпадающих обстоятельствах.

– Господа!

В громадной сорокаместной палатке было темно и душно. Посередине стояли два сдвинутых вместе теннисных стола, на которых лежала огромная карта города и окрестностей, сотворенная  титаническими усилиями отдела главного архитектора города за два утренних часа. Карту и лица столпившихся вокруг освещал заимствованный из городского бильярдного клуба и подвешенный под потолком палатки светильник, напоминающий крышку гроба, обитую изнутри зеленым бархатом.

– Господа! – мэр оглядел присутствующих. – Сейчас уже восемь часов тридцать минут. Все вы знаете об обстоятельствах происшедшего. В настоящий момент ситуация находится под контролем городской администрации, комитета по чрезвычайному положению. Сразу скажу о главном: до сего времени благодаря нашим усилиям не допущена массовая гибель населения, нет известий о раненых, травмированных и зараженных.

Присутствующие дружно зааплодировали, отчего палатка извергла клубы пыли, и дружные аплодисменты перешли в дружное чиханье.

– Будем здоровы, – сказал мэр в наступившей, наконец, тишине, вытирая лицо синим в клеточку пролетарским  носовым платком. – В тесном контакте с нами работают представители отечественных спецслужб. Только что прибыл представитель МЧС. Ждем представителя президента. Что с прессой?

– Местная под жестким контролем, – подал голос Лафетов. – Столичную пока сдерживаем на втором радиусе.

– Бойцы на втором радиусе в общевойсковых защитных костюмах?

– И в противогазах, – доложил Пешеходов. – Правда, норовят бескозырки надеть и ОЗК расстегнуть, чтобы тельняшки видно было. Что поделать, флот есть флот.

– Пусть потерпят ребята, устроим им потом совместный выпускной вечер с кулинарным техникумом. Как народ? Что в городе? Сергей Сергеевич?

– В городе все в порядке. Криминогенная  обстановка стабильная. Неустойчивые элементы спровоцированы и временно оформлены за совершение мелкого хулиганства. Скоплений граждан пока не наблюдается. На въезде и выезде по трассе и всем  дорогам второстепенного значения устроены контрольно-пропускные пункты. Торговые точки и заведения общепита работают в обычном режиме. Никаких особых происшествий в городе не зарегистрировано.

– Юрий Георгиевич?

К столу почти между ног стоявших протиснулся начальник пожарной охраны Снуров. Он был человеком настолько маленького роста и комплекции, что всякий раз при появлении на улицах вызывал восхищенные взгляды и цоканье языками у всех городских “форточников-домушников”.

– Пока ничего нового, Илья Петрович. С пожароопасностью все в порядке, но ребят своих достать из зоны никак не могу.

– Юрий Георгиевич! Вы то хоть туда не лезьте. А ребят достанем. Живых или мертвых.

– Лучше живых, Илья Петрович.

– Будем стараться. Софья Ивановна, как эпидемиологическая обстановка?

– Пока никаких отклонений от нормы. Никаких вредных физических, химических или бактериологических факторов не обнаружено.

– А если обнаружатся?

– Полевой лагерь-карантин развернут, основные вакцины приготовлены, перевязочного материала в достатке, продукты запасены, персонал экипирован.

– Отлично. Федоткин, Вангер?

– Здесь!

– Как ваша служба наблюдения?

К столу протиснулись два старичка. Толстый и маленький оказался Федоткиным, худой и длинный – Вангером. Оба были активными общественниками, членами избирательного комитета, или, как говорили в городе, фан-клуба Грядищева. Федоткин был отставным участковым инспектором, Вангер давно ушедшим на пенсию зубным врачом. Говорили они почти одновременно. Федоткин каждую фразу начинал словами “на самом деле”, Вангер словами – “если быть точнее”. Федоткин вываливал слова на стол неразборчивой грудой, Вангер цедил их через калиброванное отверстие. Старички были вполне довольны всеми обстоятельствами собственной жизни за исключением одного – фамилия их кумира звучала «Грядищев», а не «Грядущев». По их мнению второй вариант был  бы гораздо ближе к истине.

– На самом деле, зона уменьшается.

– Если быть точнее, уменьшилась.

– На самом деле, пока перестала уменьшаться, но уже уменьшилась метров на пятьдесят по всему периметру.

– Если быть точнее, то сейчас граница зоны проходит по улицам Парижской коммуны, по пустырю между улицей Бакинских комиссаров и улицей Миклухо-Маклая, пересекая улицу Водопьянова. Затем граница Зоны захватывает часть улиц Бакунина и Кропоткина и через луговину выходит опять на улицу Парижской коммуны, перекрывая улицы Степана Разина и Емельяна Пугачева полностью.

– На самом деле трамвайная линия полностью освободилась, и в двух брошенных трамваях копаются представители ФСБ вместе со своим начальником Исаевым Иваном Ивановичем.

– Если быть точнее, не копаются, а ходят с открытыми ртами и ругаются матом.

– На самом деле они рассматривают цветущую границу зоны, которая не  однородна, а представляет собой полосу шириной метров пятьдесят.

– Если быть точнее, семьдесят метров со стороны нашего лагеря, сорок метров по остальному периметру, кроме луговины, там где-то метров двадцать пять.

– Движение внутри зоны наблюдается? – спросил Илья Петрович.

– На самом деле, мало. Детишки бегают. А чего там движение, одни старики, пенсионеры. Сектор частный, домов мало.

– Если быть точнее, в настоящее время внутри зоны находятся сто сорок два дома частной застройки, в которых предположительно проживает  двести пятьдесят человек, не считая детей. Замечено около тридцати подростков, играющих на различных улицах. Взрослые почти не появляются. Примерно человек двадцать выходили из домов, наверное, на работу, но вернулись, испугавшись границы.

– А как же поражающие факторы?

– На самом деле, они есть. Пожарная машина брошена, и хотя ничего не видно, пожарные неподвижны. Не найдены водитель машины депо, два водителя трамваев. Экипаж патрульной машины милиции и санитары бесцельно бродят в районе улицы Водопьянова. Пристают к детям.

– Если быть точнее, дети пристают к ним.

– Ну вот, – возмутился  Грядищев, – а вы говорите, нет вредных химических, бактериологических и физических факторов. Нет, Софья Ивановна, факторы есть. Если мы чего-то не видим, не значит, что этого нет. Срочно усилить карантин. Научная экспедиция где? Николай Николаевич! Где наш Яков Францевич?

– Здесь, здесь он, – с готовностью отозвался Пичугин и помог подойти к столу  заведующему городским обществом “Знание” Лемке Якову Францевичу.

– Яков Францевич, – ободряюще обратился Грядищев к Лемке. – Что вы можете сказать по поводу прояснения обстановки?

– Ничего.

– Вы не поняли, – объяснил Грядищев. – Какие новости с научной точки зрения?

– Никаких, – мягко ответил Лемке, чувствуя всем существом крушение так и не начавшейся научной карьеры. – Вы хотите, чтобы я набрал добровольцев и отправил их в зону, где, что очевидно, люди сходят с ума?

– Добровольцев надо назначить! – внушительно доложил Лафетов.

– Чтобы избежать невосполнимых потерь для нашего города, я назначаю вас добровольцем, Сергей Сергеевич, – согласился Лемке. – Вы это перенесете легче других.

– Не думаю, что руководство города вас поддержит, – не согласился Лафетов. – Кадрами не бросаются!

– Яков Францевич, – ласково обратился к Лемке Грядищев, – присутствующие здесь товарищи…

– Я полагал, Илья Петрович, что все мы стали господами, – заметил Лемке.

– Я полагаю, – холодно ответил Грядищев, – что все господа, прежде всего, товарищи друг другу. И те из них, кто присутствует здесь, находятся на передовой современной науки и в гуще событий, имеющих для нашего города чрезвычайное значение. А о чем вы думаете в этот исторический период?

– Я думаю, что следует прекратить заниматься самодеятельностью и дождаться специалистов.

– А если рядом с вами будет тонуть ребенок, вы тоже будете ждать специалистов? – возмутился Грядищев.

– Нет. Я попытаюсь его спасти, но, увы, скорее всего, мы утонем вместе.

– Я лично тонуть с вами не собираюсь! – объявил Лафетов.

– Но вы и не ребенок, да и не думаю, что мне пришлось бы вас спасать, конкуренция будет слишком велика, – ответил Лемке. – Что касается зоны, то это выше нашего понимания. Я думаю, что нам надо постараться ничего не испортить.

– Испортить кому-либо наш город я не дам! – отрубил Грядищев. – Даже вам Яков Францевич и вашему обществу. Наша задача проникнуть в зону, вызволить людей, восстановить нормальный ритм жизни. Более того, нам надлежит изучить это явление и использовать его с пользой для города! Возможно, место падения метеорита будет местом паломничества ученых всего мира. Возможно, на этом месте будет построена гостиница типа Хилтон, где станут проводиться научные симпозиумы. Возможно, наш город станет новым Кембриджем или Оксфордом. А вы говорите, ждать специалистов!

– Не думаю, что Оксфорд стал Оксфордом из-за падения на него метеорита или еще чего, – сказал Лемке, но его ответ потонул в аплодисментах, приветствующих пламенную речь мэра и в последующем чихании. Едва пыль рассеялась, как  членов комитета рассек ледокол Гусева:

– На границе зоны сталкера поймали!

12

– Ой, ой!

Наташка сопела где-то сзади, обжигалась о полузасохшие стебли крапивы, но не жаловалась, а только негромко ойкала и беспрерывно всхлипывала. Антон полз молча, чутко следуя натяжению банта, который он привязал к запястью, чтобы не лишать себя возможности опираться о землю. Павлик пригибал коленями оживающие побеги крапивы, раздвигал огромные лопухи и думал, почесывая волдыри, что зря он потащился через эти ходы: нет, что ли, другой дороги? Но, думая так, он продолжал ползти вперед, повинуясь неумолимому инстинкту растущего ребенка, заставляющему беспрерывно придумывать трудности и создавать опасности для собственного организма.

– Эй! – не выдержала где-то сзади Наташка. – Скоро там? Я уже вся один сплошной волдырь.

– Ты и до этого была вся один сплошной волдырь, – немедленно отозвался Павлик и вдруг замер. – Тихо!

Бурьян внезапно закончился, превратившись в выкошенную обочину разбитой дороги, бывшей в далеком прошлом асфальтовой.

– Улица Водопьянова, – объявил Павлик и поднялся на затекшие ноги. – Осторожно, двери закрываются, следующая станция улица Бакунина!

– Не подходите близко к краю платформы! – немедленно отозвалась Наташка, расчесывая ободранные коленки. – Вы можете запросто свалиться на контактный рельс.

Антон Брысин не стал подниматься, он присел на траву и, не выпуская бант, начал медленно вертеть головой, пытаясь по теплу определить, где находится солнце.

– Ложись! – крикнул Павлик, и вся компания дружно плюхнулась на траву.

– Воздушная тревога? – саркастически спросил Антон, пытающийся находить приятные стороны в беспомощном состоянии.

– Танки! – свистящим шепотом отозвался Павлик.

– Гранаты есть? – зло усмехнулся Антон.

– Гранат нет, – с сожалением ответила Наташка.

– Шуточки на позиции! – прикрикнул Павлик. – Внимание, вижу два танка по направлению к перекрестку улицы Миклухо-Маклая, улицы Ветеранов и  улицы Водопьянова. Расстояние примерно триста – четыреста метров. Расчет, приготовиться к маневру.

– Прицел двадцать, трубка семь, – зло отозвался Антон, но в следующую секунду, чтобы избежать вывиха в обвязанной бантом руке и, невольно подчиняясь дикому крику Павлика “Вперед”, вскочил и понесся за «путеводной нитью», нелепо вскидывая ноги и непроизвольно отклоняясь корпусом назад.

– Лежать, – скомандовал Павлик, и  его “бойцы” повалились на траву.

– В следующий раз предупреждай, когда побежишь, – прошипел Антон, потирая руку. – Чуть руку мне не вывихнул!

– Медсестра Иванцова! – повысил голос Павлик.

– Тута! – отозвалась Наташка.

– Окажите первую медицинскую помощь.

Наташка с готовностью рванулась к лежащему Антону, замешкалась, но затем стянула с косичек второй бантик и стала перевязывать ему голову.

– Девушка, вы не ошиблись в диагнозе? – спросил Антон.

– А так красивше! – поразила его неумолимой  логикой Наташка.

– Красивее, – угрюмо поправил Антон и поинтересовался у Павлика. – И где же вы намечаете направление главного удара?

Они лежали на противоположной стороне улицы Водопьянова. Павлик, сложив ладони в трубочки, изображая бинокль, внимательно осматривал окрестности.

– Внимание, наблюдаю скопление вероятного противника.

– И много его там? – спросил Антон.

– Кого?

– Противника.

– Вероятного противника, – поправил Павлик. – Двое мужчин в национальных одеждах, бабушка с ведрами, некоторое количество бегающих детей, четверо человек в белых халатах, трое милиционеров. Указанные объекты передвигаются на дистанции сто – двести метров. Предположительно двое мужчин, дети и бабушка – туземцы. Четверо людей в белом, по всей видимости, вражеские лыжники, милиционеры – это переодетые шпионы.

– Павлик! – повторно восхитилась Наташка. – Какой ты умный!

– Приказываю укрепить позиции. Окопы роем в полный рост!

– Стоп! – выдохнул Антон и стал нервно бить кулаками по земле. – Хватит! Прекратите идиотизм. Вы ничего не поняли. Это не игра. Над нами произошла космическая катастрофа. Мы в эпицентре события планетарного масштаба! Возможно, что мы уже облучены, заражены. Возможно, что многие уже погибли! Станьте же, наконец, серьезнее!

Павлик и Наташка с некоторым удивлением выслушали эту гневную тираду, посмотрели друг на друга.

– Он меня уже достал, – сказала Наташка. – Давай, отведем его на трамвайную остановку, пускай едет куда хочет.

– У нас в классе тоже один такой есть, – подтвердил Павлик. – Любую игру может сломать. Это ему не так, это не эдак. Между прочим, если верить нашей историчке, некоторые армии, особенно в древности, своих пленных или раненых пристреливали. Я только не помню, чтобы они не мучились, или чтобы самим с ними не мучиться?

Антон сидел в придорожной канаве, растерянно мотая головой и пытаясь понять, продолжается ли «идиотизм», или это ему только кажется.

– Ну! – неожиданно взвизгнул он.

– Пошли, – сказала Наташка. – Клиент нервничает.

Павлик мрачно засопел, поднялся.

– На танки я все равно не полезу. Огородами пойдем, на Миклухинскую остановку.

13

– Где вы их взяли?

Грядищев, в белом халате, с висящей на подбородке марлевой повязкой рассматривал через полупрозрачный полог из тепличной пленки пленников, вокруг  которых суетились несколько людей в хирургических халатах.

– Они вышли из зоны на огородах между улицей Бакунина и улицей Бакинских комиссаров, – пояснил Грядищеву Василий Николаевич, следующий за ним как несчастная и неупокоенная тень.

– Контакт с зараженными был?

– Контакта не было. Ребята их сразу положили лицом в пыль, пришлось сделать несколько предупредительных выстрелов вверх. С ними была еще девчонка лет девяти-десяти, успела скрыться в зоне. Стрелять согласно инструкции не стали. Держались с наветренной стороны, накрыли пленкой до прихода отряда Софьи Ивановны. Затем построили туннель и пригнали сюда.

– И кто же из них этот ваш…   сталкер? –   угрюмо поинтересовался Грядищев.

– Вон тот, мальчик.

– А это кто?

– По всей видимости, его клиент.

– …?

– Ну, то есть, он его, так сказать, выводил из зоны.

– А почему сталкер? Это что, болезнь? Или профессия такая?

– Скорее, хобби. А может, профессия. Так в фантастических романах называется проводник в зону, конкретно в книге…

– Василий Николаевич! У вас есть время читать фантастические романы? Очнитесь, Василий Николаевич. У нас тут никакой фантастики быть не должно и не будет. А если какая фантастика и случится, так мы ее будем последовательно и упорно лечить вплоть до ампутации. И никаких сталкеров в нашем городе не было и не будет. А если заведутся, вытравим их как тараканов с  помощью санобработки. Вон, Софья Ивановна лично побрызгает. А если кто этого не понимает, то мы будем ему это настойчиво объяснять. Все вам понятно, Василий Николаевич, или мне повторить это еще восемнадцать раз?

Василий молча кивал и, напрягая все клетки нервной системы (нервной в обоих смыслах), готовился принять на себя лавину, а точнее энергетический сель, вызываемый Грядищевым в самом себе в исключительных случаях, а точнее, в случаях  крайней необходимости концентрации энергии для разрешения неразрешимых проблем. Неразрешимыми проблемами интуитивно Грядищев считал те редкие обстоятельства, когда события удивительным образом переставали подчиняться его воле, а дар предвиденья на время угасал так же, как угасает мужская сила у мнительного горожанина. Не от возраста, а от неосторожного слова. И вроде помнится как, и мушка не сбита, и вот она цель, но, верно, слишком влажен порох, и напрасно стучит боек. Что делает горожанин в подобных случаях? Как правило, ничего. Вздыхает. Имитирует усталость после тяжелого трудового дня. Кивает на неблагоприятную климатическую среду и магнитный фон. Ломает шпагу или вешает бутсы на гвоздь. По глупости покупает механические заменители. От отчаянной глупости прибегает к химеотерапии. От ума плюет на временные проблемы и относится к жизни философски. От большого ума воспитывает в себе спортивную злость.

Илья Петрович обладал не только большим умом, он был берсеркером. Но не скандинавским, а нашим, отечественным. Скандинавские викинги – берсеркеры, что известно каждому краеведу, отличались от остальных нормальных древних бандитов тем, что во время боя приходили в состояние неистовства, обладали несокрушимой силой и полной неуязвимостью. Они прыгали в гущу схватки и с бешеным воем и пеной на губах крушили все на своем пути, не обращая внимания на собственные раны, зачастую смертельные. Правда, некоторые историки приписывают эту их способность действию настоя мухомора, который воин, якобы, принимал перед битвой, чтобы отключить собственный рассудок, но это общая ошибка всех ученых, не поверяющих теорию практикой. По необъятным просторам бывшей страны Гардарики и на всем протяжении бывшего пути из варяг в греки миллионы потомков вятичей и кривичей и иже с ними  принимали и принимают настойки и похлеще мухоморных, при этом регулярно отключая рассудки, но только что-то маловато среди них воинов, а берсеркеров и подавно – раз, два, и обчелся.

Илья Петрович не нуждался в мухоморной настойке так же, как и в отключении рассудка. Он был берсеркером натуральным. Настойки он, конечно, уважал, но пользовался ими, как правило, после боя для расслабления тела и отдохновения души. И хотя бешеным воем, переходящим в административное шипение, он обладал, но пены на губах у него не было. Зато была огромная психическая сила, сметающая на своем пути все, начиная от любой комиссии и заканчивая любым просителем. К сожалению, Василий как лицо должностное, а значит, подневольное, “сместись” никуда не мог, поэтому стоял напротив Ильи Петровича и от каждого его слова или уменьшался ростом, или погружался в землю не менее чем на палец.

– Ну? – наконец спросил Илья Петрович, словно ожидал от скукожившегося Василия ответа сразу на все заданные вопросы. – Молчишь? А ну-ка, давай сюда этого сталкера!

С этими словами Грядищев сорвал пленку и предстал перед копошащейся белой кучей.

– Софья Ивановна! Бросьте же, наконец, заниматься всякой ерундой!

– Как!? – подняла голову оскорбленная этими словами до глубины души одна из “белых птиц”. – Вы куда, Илья Петрович? Не смейте! Я отвечаю…

– Здесь за все отвечаю я! – оборвал ее Грядищев. – Вы все анализы уже взяли?

– Да. Но…

– Какие “но”? Какие “но”? Даже я, человек далекий от медицины, уже понял, что действие зоны на человека психическое! – отчетливо постучал себя по лбу Грядищев. – Что вы их ковыряете? Давайте их сюда. Ну?!

Последнее слово Грядищев произнес столь внушительным тоном, что весь медперсонал, как испуганный курятник, взвился в воздух и разлетелся в стороны. Перед Грядищевым на двух явно гинекологических креслах сидели две истерзанные фигуры. Пунцовый от страха и смущения Павлик и плачущий счастливыми слезами Антон Брысин.

– Ну-ка. Софья Ивановна. Верните мужчинам штаны. Что за женские методы? За что вы им мстите? Ну, никакого уважения к мужскому достоинству. И не надо их одевать. Они и сами в полном порядке. Вот вы. Как вас зовут?

Антон, улыбаясь и всхлипывая, судорожно прыгал на одной ноге, пытаясь засунуть в штанину другую ногу.

– Антон! Антон Брысин, Илья Петрович.

– Что же вы плачете, господин Брысин? Вы уже среди своих. Здесь вам плакать не дадут.

– От счастья, Илья Петрович, от счастья! Вот вы говорите, что зона на психику действует, а я ведь ослеп там. И вы знаете, думал, что уже все. Простился со зрением. А вот же, вышел, и, пожалуйста, зрение почти уже полностью вернулось!

– Да. Это приятно. А что же вы, Антон, делали в зоне? Вы проживаете там или что?

– Да что вы? Я и знать не знал ни о какой зоне. Я на улице Ленина, как и все нормальные люди проживаю. Я астроном-любитель. Это я, знаете ли, открыл этот метеорит, который упал.

– Почему же вы, господин Брысин, не предупредили о вашем открытии городскую администрацию?

– Я, понимаете ли, зафиксировал сам момент падения. Ночь же была. Вот и побежал к месту падения, чтобы оценить ситуацию на месте. Так что был на месте падения, можно сказать, первым.

– И что же вы там видели?

– К сожалению, ничего, Илья Петрович.

– То есть?

– Илья Петрович! Я же объясняю, ослеп я в зоне. Я ничего и не мог видеть. Но я трогал!

– Что вы трогали?

– Этот, как его, метеорит. Только…

– Только?

– Только ничего не почувствовал… Он какой-то никакой.

– Что же вы так, господин Брысин? Открыли, значит, метеорит, допустили при самом грубом собственном попустительстве его падение на родной город, а теперь говорите, что он невидимый и бесплотный? Может быть, его вообще нет? Так мы мистиками станем. Один свидетель, и тот ничего не видел, ничего не трогал, ничего не знает.

– Илья Петрович! У меня имеется журнал наблюдений за ночным небом. Там все зафиксировано!

– Софья Ивановна, – повернулся Грядищев. – Где там этот журнал? Ах, вот он? Смотрите-ка, Василий, в обычную школьную тетрадку заносятся открытия века. Журнал ночных наблюдений Антона Брысина.! А? Каково! Ну-ка, что тут у нас? Вот, читаем: “Неудачно. Дом номер семь. Третий этаж. Второе окно слева. Двадцать три пятнадцать,  двадцать три тридцать. Женщина сквозь тюль. Фигура так себе. Ходила без верха, затем задернула шторы. Ноль часов десять минут. Дом номер четыре. Четвертый этаж. Пятое окно справа. Бабуля ходила минут тридцать совершенно голой. И чего бабушке не спится? Испортил себе на неделю вперед все эстетическое впечатление”.

– Что это? – оторопевшим голосом спросил Грядищев у Антона, который имел вид еретика, подвергшегося пыткам, а затем выведенного на эшафот.

– Илья Петрович! Это не здесь. Вы дальше читайте!

– Дальше я читать не буду! – рубанул Илья Петрович, бросив заветную тетрадку на земляной пол. – Пускай дальше прокурор читает. Я так собственно и предполагал. Интеллигенция! Я тебе сейчас испорчу эстетическое впечатление. Софья Ивановна! Заберите этого астронома-извращенца и сделайте ему полный карантин по максимальной программе. Резекцию, вакцинацию, пункцию, ампутацию – все! Вплоть до клинической смерти. Потом к стоматологу его на полную санацию! А потом передайте Лафетову вместе с тетрадью. Так. А вы? Вы что нам покажете?

Грядищев пристально посмотрел на Павлика, который вел себя как кролик, ожидающий очереди быть вброшенным в клетку к удаву.

– Ничего, – хрипло сказал Павлик, нервно сглотнув слюну.

– Послушайте. Вы же этот, как его, сталкер. Или вы тоже  смотрели, но не видели, щупали, но не трогали?

– Нет. Видел.

– Что конкретно?

– Этот… Метеорит.

– И какой же он?

– Такой…  жидкий.

– Не понял?

– Он жидкий.

– Василий!

– Да! – подскочил уменьшившийся Василий.

– Что там пишут в ваших книгах? Жидкие метеориты бывают?

– Нет, Илья Петрович! В основном железные и каменные, но чисто теоретически ведь это мог быть и кусок льда! А если он растаял?

– Да нет. Если уж в воздухе не растаял, за десять часов на земле уж точно бы не растаял. Да и не слышал я еще, чтобы из-за куска льда полгорода сдурело! Как вас зовут?

– Павлик.

– Местный?

– Нет. Приезжий. На лето к бабушке.

– Вот. Все проблемы из-за приезжих. Оккупанты тоже все всегда приезжие. Стоит вспомнить историю – любую смуту затевали приезжие. Местные, они спокойнее. Даже если и негодяи. Мы к ним привыкшие, знаем, чего ждать. Так почему же, Павлик, на тебя зона не действует?

– Какая зона?

– Как же какая? Более двух километров в диаметре. Аккурат вокруг того места, где твой метеорит упал  или капнул, если он действительно жидкий. И не войти туда, не выйти. Сразу “крыша едет”. С ума люди, понимаешь, сходят. А те, которые и так без ума, – Грядищев кивнул в сторону унесенного на аутодафе “стаей белых птиц” Брысина, – те вон слепнут или еще что. А тебе как бы и ничего?  Чем ты это можешь объяснить?

– Не знаю, –   ответил Павлик.

– Не знаешь? – Грядищев еще раз осмотрел мальчишку, словно намереваясь его раздавить. – Что ты там еще видел?

– Все как обычно. У дома Семена Пантелеева машина брошенная стоит. Пожарная. И вокруг воронки, где этот… метеорит лежит, пожарники спят. Еще по улице Водопьянова санитары  и милиционеры ходят. Как-то странно…

– Странно?

– Ну, бесцельно. Как пьяные. Речь вашу слышал. По радио.

– И все? То есть больше ничего о зоне ты сказать не можешь?

Павлик отчаянно замотал головой.

– Ну, что же, расскажи еще о своем жидком метеорите. Какой он?

– Он больше меня размером. Малиновый такой, светится немного. И теплый, как кисель. Только не пачкается.

– Пачкается! – оборвал его Грядищев. – Уверяю тебя, что пачкается. И многие уже не отмоются никогда…

– И еще я подумал, – Павлик нерешительно замолчал на мгновение. – Может быть, он живой?

– Живой? – Грядищев засмеялся. – Ты только этого при Софье Ивановне не говори. Уж живого метеорита мы точно в нашем городе не допустим. Только нам космических паразитов не хватало. Послушай, Павлик. А не мог бы ты оказать услугу нашему городу?

Павлик тяжело вздохнул. Не нравилось ему это все. Не нравилась палатка. Не нравился длинный прозрачный тоннель, через который его гнали молодые курсанты с испуганными лицами. Все коленки сбиты. И этот страшный человек, у которого не было глаз, только два мутных колодца без дна.

– Ты слышишь меня?

– Не знаю. Наверное, смог бы. А что я должен буду сделать?

– Скажи мне, Павлик, что ты делаешь, когда тебе больно?

– Терплю.

– А если еще больнее?

– Плачу.

– А если еще больнее!?

– Не знаю.

– Да. Тебе этого лучше бы не знать. Так вот, Павлик. Мне сейчас очень больно. Нам всем сейчас очень больно. Городу нашему очень больно. Больнее, чем когда можно поплакать. Этот метеорит, живой он или мертвый, твердый или жидкий, попал нам всем в самое сердце. А что, если то, что ты видел, это не малиновый кисель, а кровь нашего города? Мы ранены, Павлик, и нам нужно лечиться. Хочешь быть санитаром?

– Я… я не знаю.

– Тебе не придется ничего делать. Почти ничего. Возможно, только провести в зону тележку, канат, какой-нибудь груз, не знаю. Нам нужно вытащить оттуда наших людей. Их надо спасти!

– Зачем? Ведь они там живут.

– Это им только кажется, что они живут. Зона действует неощутимо, но безошибочно. Может быть, нам даже придется уничтожить метеорит. Тебе не приходилось играть в бомбочки? Ну, что ты?  Все маленькие дети мечтают играть в бомбочки. Любой мальчишка взрывал в детстве бутылки с карбидом. Ты хочешь устроить самый настоящий взрыв? Городская газета напечатает твой портрет…

– Илья Петрович! – полог палатки откинулся, и в снопе дневного света показалась пирамидальная фигура Лафетова. – Илья Петрович! ЧП!

– Еще один метеорит?

– Илья Петрович! Этот майор. Калушенко. Из МЧС. Он самовольно попытался пересечь границу зоны.

– Туда ему и дорога.  Но у него получилось?

– Получилось. На вертолете. Только он выбросился над зоной.

– Откуда?

– Из вертолета. Над зоной выбросился. Вниз сиганул!

– Да черт их всех возьми! Что, у нас своих идиотов мало, что их нам из центра присылают? Где вертолет?

– Вертолет приземлился на кольце. Сейчас опрашиваем пилота.

– Ладно. Хоть имущество не пострадало. Софья Ивановна! Возьмите мальчика. Софья Ивановна. Где мальчик?!

Мальчика уже не было. Воспользовавшись громогласным явлением Лафетова, движимый безошибочным мальчишеским инстинктом, Павлик уже летел, едва касаясь ободранными коленками земли, через этот тепличный коридор назад, к дому, к бабушке! Прочь от этого сумасшедшего мира, от этих безжалостных  “белых птиц”, туда, где зона расцветает дикими цветами, но где никто  не заставляет его тащить тележки, канаты или что-нибудь взрывать. Он промчался эти двести, триста, четыреста метров быстрее, чем истошный крик Лафетова докатился до оцепления, вылетел отчаянным зверьком из тоннеля, пробежал последние десять метров, юркнул под приклад оторопевшего курсанта и нырнул в зону. Огромные пахучие цветы хлестнули его по щекам. Он пробежал между раскидистыми кустами и увидел заплаканную Наташку.