Текст книги "Легко (сборник)"

26

Прошел еще месяц. Мы приехали в Шереметьево встречать Ритку и ее дочек. Мы – это я, Дина и Верка. Точнее Дина, Верка и я. Дина и Верка сидели впереди, а я сзади. Дина управляла машиной, изредка оборачивалась и тревожно поглядывала на меня. Верка все время старалась поддержать прерывающийся разговор и то и дело подмигивала мне сердито левым глазом. Я молчал.

– Чего ты молчишь? – спрашивала меня Верка.

– Не хочу отвлекать водителя во время движения, – отвечал я.

Дина улыбалась и слегка отклонялась назад, подставляя для поцелуя правую щеку. Я нагибался вперед и послушно целовал ее. Она такая замечательная, моя Дина.

К самому входу нас не пустили. Мы оставили машину на стоянке и пошли на первый этаж. Я тащил здоровенный букет цветов и чувствовал себя законченным идиотом. Риткин самолет уже прибыл. Встречающие толпились у прозрачной перегородки, но за ней никого еще не было.

– Сейчас увидим живых американцев, – засмеялась Дина.

Я всучил цветы Верке и пошел прогуляться. Посередине зала раскинулись книжные лотки. Моих книг на них не было. «Пока», – сказал я про себя. Что-то знакомое привлекло мое внимание. Какое-то движение. Походка. Жест.  Я сделал два шага в сторону и увидел в зеленом коридоре таможни  ди-джея. Он уже сунул документы в карман, закинул на плечо яркую сумку, обернулся и встретился со мной глазами. Метров двадцать разделяло нас. Я замер. Он тоже. Прошли несколько томительных секунд. Наконец оцепенение сошло с него, он улыбнулся, щелкнул каблуками, отдал мне честь и, раскинув руки и изображая самолетик, исчез за границей моей родины.

– Минус, – еле слышно прошептал я.

– Вадик! – закричала мне в ухо подбежавшая Верка. – Ты чего здесь застрял? Выпускают уже!

Она потащила меня за собой, и я оказался в толпе, окружившей узкую змейку людей, выходящих из зоны таможенного контроля и отыскивающих глазами встречающих. Дина прижала дрожащими руками цветы к побледневшим губам. Верка смахнула с щеки набежавшую слезу.

«Что я здесь делаю»? – подумал я.

– Вон! Вон они! – закричала вдруг Дина, мгновенно наливаясь слезами.

– Где?! Где?! Я не вижу! – заплакала Верка.

5 марта 2000 года

Легко

01

Тяжело взлетает серый гусь. Вытягивает шею. Отчаянно гребет лапами. Бьет крыльями по воде. Разбегается. С трудом пробивает воздух. Шлепает по зеркальной глади. Надрывно машет над самой поверхностью. И медленно, медленно уходит вверх, словно задыхаясь и уговаривая бьющееся сердце не выскочить из груди. Тяжеловат. Не сможет парить без взмаха. И спускаться еще придется. Куда уж там без подкормки.

Легко. Не отягощен ни детьми, ни семьей, ни больными родственниками, ни имуществом, ни достижениями, ни ошибками. Аппетит отличный, но соответствующий возможностям и достатку. В кармане никому не нужный диплом какого-то забытого богом технического вуза. В голове не ветер, а свежесть. На губах ироническая улыбка и ничего не значащие слова. Способность поддерживать разговор на любую тему перемежается со способностью не думать ни о чем. Десяток песен, сочиненных в студенчестве в состоянии опьянения женским полом, придают облику такой же шарм, как роскошная бахрома синтетическим шторам. Владение секретом стихосложения, состоящим в рифмовании и присоединении пустых первых двух строчек к ложной многозначительности последующих, позволяет излагать мысли красиво и непонятно. Непритязательный, но точный вкус предполагает любовь к самому себе. Что еще может быть гармоничного в этом мире? Деньги? Они витают в воздухе. Они как соленая вода в пустыне. Можно погибнуть, не умея отделить воду от соли. Можно всю жизнь мучительно и безрезультатно учиться пить эту воду. А можно собирать утреннюю росу. Деньги прилипают к рукам. Всего лишь нужно оказаться в нужном месте и в нужное время. Но это уже талант. А талант – это легкость. Космический эфир, попавший в легкие при первом вдохе на границе лона. Всего-то трудов не расплескать его в повседневной суете. Значит, надо исключить всяческую суету. Поменьше лишних телодвижений. Поменьше шевелений крыльями. Чувствуешь восходящий теплый поток? Он совершенно незаметен с земли. Но он плавно поднимает и несет в себе, невидимом, твое замечательное, стройное, легкое и сильное тело. Что еще необходимо, для того чтобы это паренье было бесконечным? Зоркий взгляд. Чтобы редкие приземления не были напрасными. И все будет легко.

02

Она упала ему прямо в руки. Ничего особенного. Не красивая, но и не страшная. Наполненная неинтересными ему чувствами, переживаниями и проблемами. Из тех, чье возможное очарование приходит только после недолгого периода счастливого и сытого замужества. Из тех, кому это счастливое и сытое замужество почти не грозит. Из тех, кто, может быть, чувствует и понимает больше, чем позволяет их заурядная оболочка. Из тех, кто иногда пытается заставить его  почувствовать себя негодяем. Тем хуже для них.

– Как же я вернусь теперь к нему?

Бред. В этом мире нет не только никакого «нему», но даже и ее. В этом мире есть только он.

– Ты злишься на меня?

Бред. Разве можно злиться на то, чего нет?

– Ты злишься на меня?

– У тебя светлый пушок. Здесь. В ложбинке, где кончается позвоночник.

– Когда я родилась, я была вся пушистая.

Атавизм.

– Правда, это очаровательно?

Отвратительно.

– Ну, перестань меня целовать.

С удовольствием.

– Тебе нравится моя грудь?

Чем-чем, а этим тебя бог не обидел. Не хотел бы я увидеть, во что она превратится лет через десять.

– Говорят, что все, что помещается в руке…

– Ты напрашиваешься на комплимент?

– Я понимаю, что из наших отношений ничего не получится. Вот так, сама прыгнула в твою постель.

Палец о палец бы не ударил, чтобы попросить тебя об этом.

– Ты придешь ко мне в гости? Я живу одна.

Не приду, пусть даже ты живешь во дворце и пообещаешь мне подарить его без всяких условий и предложений.

– У меня большая квартира. Четыре комнаты. Возле метро.

Везет же некоторым. Впрочем, какое уж тут везение. Беда.

– Какой у тебя номер телефона?

Не люблю врать.

– Это не моя квартира. Через неделю съезжаю. Пока не знаю куда.

– Хочешь, я сдам тебе комнату? Дешево!

Слишком дешево.

– Ты позвонишь мне?

– Я провожу тебя.

03

Душ. Легкий, освежающий, теплый. Нащупать матовую рукоятку и добавить холодной воды. Чтобы обожгло кожу. Чтобы хлынула по капиллярам загустевшая кровь. Поймать рукой огромное колючее полотенце. Увидеть себя в зеркале. На что растрачиваем бесценные гормоны? Нам бы улучшать породу, окидывая ленивым взыскательным взором очередь страждущих и ранимых, а мы несемся за случайной сучкой, как изголодавшийся кобель. Звонок.

– Васька!

– Макс? Привет, козлиная рожа.

– Привет, кобелина.

– Каким ветром?

– Не тем, каким ты подумал.

– Макс. Сколько можно тебя учить? Думают не ветром…

– Ладно, ладно. Не заводись. Я не в духе. Мне нужна помощь.

– У тебя опять проблемы с потенцией?

– Сейчас у меня проблемы с задницей.

– Совет дня, не забывай о контрацепции.

– Васька. Контрацептивы против шефа не действуют. Если я не найду хорошего фотографа на сегодня, могу выйти в тираж. Сам очень заинтересован. Там его пассия. А Гришка вчера разбился на своей развалюхе. Нога в гипсе. Проблем полон рот.

– Возьми Юрку.

– Он не наглый. Чисто студийный вариант. Да и шеф его не любит. И вообще он тормоз.

– Хороший способ говорить комплименты. Я значит не тормоз? Или не студийный?

– Тот, кто мне нужен. Ты понял меня?

– Понял. Мне будет нужна полоса.

– Ты обнаглел.

– Или разворот? Как лучше?

– Я бросаю трубку.

– Бросай.

– Приезжай, поговорим на месте. Не забудь свой паршивый «canon».

– Мой «canon» сделает из твоего паршивого журнала полный «best».

– Иди нахрен.

– Уже еду. Именно там надо спасать твою задницу?

04

– Алло? Мама? Привет, это я. Сегодня опять не смогу. Подвернулась работа. Что несерьезно? Нет. Я не нищий и даже не неудачник. Я берегу себя для будущих свершений. Возможно, получу за эти фотки больше, чем за три месяца твоей «прекрасной работы». Ты должна гордиться своим сыном. Загибай пальцы. Красив. Талантлив. Не курит. Наркотики не употребляет. Пьет мало и не просто так. Не сидит на шее у родителей. Пользуется заслуженным успехом среди друзей и знакомых. И женщин тоже. Кстати, это лучшая половина человечества. Внуки будут. Но ведь тебе не все равно, какими будут внуки? Мне тоже. Не хочу портить породу. Негодяй? Наоборот. Я настолько хороший человек, что не могу никого обманывать и брать на себя обязательства, которые не в состоянии выполнить. Ну, ладно, ладно.  Приеду. Папка на даче? Привет ему. Пока.

05

– Алло? Наташа? Ты не ошиблась. Я сегодня опять не приеду. Да. Максим срочно подкинул работу. Я не МЧС. Я ФБР. Фотограф быстрого реагирования. Как всегда. К сожалению, нет. Допоздна. Или еще позднее. Безусловно. Да. Уже четыре дня. Что я должен сказать? Даже Ромео не сказал ничего подобного. Да. Но они плохо кончили. Этого бы я не хотел. Не хочу целовать тебя по проводам. Ну да, мобильный. Но ты все равно достойна большего. Через тернии к звездам, Наташенька. Как только закончатся тернии. Пока.

06

Мужчина должен быть безукоризненен, но не занудлив. Элегантен, но слегка небрежен. Ровно настолько, чтобы оставаться безупречно аккуратным. Мужчина не должен быть беден. Состоятельность желательна. Мужчина должен издавать запах свежести и соответствовать этому запаху. Мужчина не должен быть глуп. Очень хорошо, если он еще и умен. Но это уже вопрос взаимодействия двух равноприобретенных величин: наследственности и воспитания. Таким образом, это вопрос обстоятельств. Что ж, если талант – это всего лишь умение или дар пользоваться обстоятельствами, причем обстоятельствами уже состоявшимися, тогда единственный способ жить достойно, это быть талантливым. Ну и быть мужчиной, разумеется.

Швейцар – свой парень. Главное, уметь разговаривать на понятном языке. Конечно, можно было показать выданную Максом аккредитацию, но зачем же вызывать отрицательные эмоции у власть предержащих? Даже у мелких?

Зал был разрежен, как воздух на высокогорье. Рано. В углу у двери на боевом посту притулился Гога, обвешанный полудюжиной фотоприспособлений. Репортер бульварного листка, специализирующийся на зевках, глупых лицах, расстегнутых ширинках и задранных юбках. Богемой не любим. Не за что. Редактором своего чтива тоже. Стрельба из стольких стволов вовсе не гарантирует попаданий.

– Привет хорошо оплачиваемым любителям.

– Привет плохо оплачиваемым профессионалам.

– Плохо оплачиваемые, потому что дешевку снимаем.

– Именно это повергает в уныние?

– Нет. Боюсь, что Григорий будет. Никак не получается долг отдать.

Григорий. Глаз и обложка журнала. В меру нагл, без меры интеллигентен и талантлив. К тому же еще и физически крепок. По-видимому, Гога не только присоединил его к легиону собственных кредиторов, но и уже успел пожалеть об этом. Ни к чему ему говорить, что Григорий в гипсе. Пусть страдает.

– Долги надо отдавать.

– Не у всех есть подобные способности.

– Зато способности брать в долг есть у многих.

– Соблазн велик. Слишком легко еще некоторые дают в долг. Да! Василий. Почему ты никогда не даешь в долг?

– Во-первых, у нас разное толкование слова «долг». Во-вторых, не хочу увеличивать количество врагов. Вот сижу рядом с тобой и не вызываю у тебя никаких отрицательных эмоций.

– Положительных тоже.

– Равнодушен к мужским эмоциям. На что здесь можно потратить один доллар?

– Здесь халява. Что касается поиметь, на эти деньги только самого себя.

– Не выйдет. Я гетеросексуал.

07

– Да. Да, это я. Привет. Кто это? Кто это, Лена? Бог мой! Лена! (Оказывается ее зовут Лена). Ты уже соскучилась? Откуда узнала номер телефона? Да. Ты очень наблюдательная. И ты многое успела. Ах, это я успел? Не умею ничего делать плохо. Спасибо. Какие новости? Даже так? Хочешь добрый совет?  Тогда злой. Не связывайся со мной. Ты была очаровательна. Некрасивых женщин вообще не бывает. Я не пользуюсь галлюциногенами. Нет. Я не лгун. Я скромный и обаятельный негодяй. Кстати, нас, негодяев, большинство. Нормальное состояние здорового мужчины, слегка негодяй. Не-го-дяй. С позиции женской половины человечества, конечно. Это ты можешь сделать с собой? Но это же больно! И кто это оценит? Я не способен. Я сделаю вид, что я тут не причем. Ах, в моей смерти прошу винить… Тем не менее, зря. Приносить в жертву саму себя для разрешения своих собственных проблем или комплексов и не иметь возможности насладиться результатом – глупо. Я не говорил, что ты дура. И не думал. Я о тебе вообще не думал. Время. Самый лучший доктор. Страдать.  Совет? Ну, например, представь меня голым и испражняющимся. Умиляет? Больше ничем помочь тебе не могу. А вот ты помочь мне можешь. Да. Не заставляй меня менять номер телефона. Пока.

Спрятал телефон в карман. Гога смотрел на суетящихся официантов и не улыбался.

– Тебя, Гога, преследуют кредиторы, меня – женщины. И знаешь, порой мне начинает казаться, что я тоже живу в долг. Запоминай, Гога. Пригодится, когда я буду знаменитым. Напишешь обо мне книгу или издашь фотоальбом. Хотя, фотоальбом лучше не надо.

– Нет. Ты не будешь знаменитым. Так же, как и я.

– Истина не может быть безапелляционной. А вдруг?

– Ничего не бывает вдруг. Хотя. Ну, если только спрыгнешь с Останкинской башни. Но это короткая знаменитость. Секунд на десять.

– Ты пессимист, Гога.

– Так легче.

– Легче?

08

Зал понемногу наполнился. Протокол обязательных опозданий был соблюден. Засверкали блицы фотовспышек. Зафонили микрофоны. Гога упрыгал к сцене. Мелькнули знакомые лица. Кто-то похлопал его по плечу. Кто-то поздоровался. Он сидел на том же самом месте, находясь в параллельном мире легкой ленивой отстраненности, и никуда не спешил. Народ подхлынул еще. На VIP-местах обозначилась богема. Он встал и нашел в толпе Максима.

– Привет.

– Слава богу. Работаешь?

– Кого работать? Цель давай. Макс. Цель.

– Да вон же. Давай, Вася. Не подведи.

Так. Шеф отхватил себе. Что ж. Поможем богатому пожилому умнику произвести впечатление на смазливую молодую дуру. Ой, недобр ты, Вася. Ой, недобр. Косметики многовато. И рот лучше бы она закрыла. Зубы испачкались в помаде. А то словно на вечеринке вампиров. Несколько кадров сверху, снизу, сбоку. С куском сцены. Со счастливым шефом. Выглядит, как старый пес на куске мяса, который не может съесть из-за отсутствия зубов. С соседними столиками. С кинозвездой. С композитором. С бездарной певичкой, под которую старается этот композитор. С косматым кумиром тинэйджеров. От слова «тина». С постаревшим, но очаровательным Михал Михалычем. Бедный Михал Михалыч. Почему собственно бедный? Несколько общих панорамок. Перезарядиться. Зачем?

– Максим, держи пленку. Отпечатаешь сам.

– Васька. Соблюдай протокол. Это не комильфо.

– Максим. Держи пленку. Я чувствую приближение нирваны.

09

Белый свет преломился в хрусталике глаза и замер цветным зонтиком. Аплодисменты, шум, звон бокалов, звуки мелодии материализовались и тяжелыми каплями разбились о паркет. Натужный конферансье захлебнулся  пошлым конферансом и провалился в туман. Все пропало.

– Максим, держи пленку. Отпечатаешь сам.

– Васька. Соблюдай протокол. Это не комильфо.

– Максим. Держи пленку. Я чувствую приближение нирваны. Кто это?

– Это? Я не узнаю тебя. Думаю, что даже ты не вынимаешь из «сидюшника» ее диск. Да, да. Она самая. Хочешь узнать, что думает старый писака? Это номер один сейчас. Плевал я, конечно, на все эти хит-парады. Кстати, она и там. Эй! Не пытайся залезть на Эверест без кислородной маски. Задохнешься. Сделай мне несколько кадров.

10

Дикая. Но уже не озирается по сторонам. Серая на первый взгляд, но цену себе знает. Уже есть в глазах скучающаяся небрежность. И все: и этот взгляд, глаза, волосы, губы, поворот головы, ладошка под подбородком, нервные пальцы, ямочка в воротничке – все это вместе излучает животное, ошеломляющее ощущение живой безумной плоти. Как и ее музыка. Откуда тебя выгнали, ангел? Из рая или из ада?

– Молодой человек. Поберегите пленку. Или у вас нет других объектов?

– В этом похоронном венке вы единственный живой цветок.

Спошлил. Давненько этого не случалось.

– Если вы снимаете, как говорите, тогда у вас должны получаться только голубки и кошечки.

– Именно они у меня всегда и получаются.

– Тогда сфотографируйте меня с подругой.

Подруга смотрела на него неприязненно.

– Куда прислать фотокарточки?

– Можете оставить их себе.

– Хорошо. Но возможность передумать – это ваше право.

Положил на стол свою витиеватую визитку, изящно поклонился и отошел. Недалеко.

11

– Васька. Что ты со мной делаешь, сукин сын?

Максим плюхнулся на соседний стул, опрокинул в рот бокал.

– Ты успел проявить пленку? И был потрясен результатом моей работы?

– Не делай из меня идиота.

– Разве я могу конкурировать с природой?

– Иногда можешь. Я – нет. Васька. Я устал. Надоело. Если бы ты знал, как мне все это надоело. Эта, якобы, светская жизнь. Презентации нелепых проектов и лажовых дисков, которые будут забыты  через месяц. Буря в стакане воды.

Он слушал Максима, но смотрел на нее. У ее стола притулился развязный телеведущий с оператором за спиной. Она рассеянно слушала интервьюера и вертела в руках ЕГО визитку.

– И чем же я тебе насолил? Уверяю тебя, я сделал все, что мог!

– Я поражаюсь тебе, Васька. Почему тебе все так легко дается?

– Например?

– Все. Каждый миг. Слишком легко тебе живется. Не читал книгу судеб, но думаю, что твои строчки выведены в ней изумительным почерком.

– Только строчки? Обижаешь. Я предпочел бы тома. Или хотя бы томик. Как ты думаешь, что там написано на последних страницах?

– На последних у всех написано одинаково, а на сегодняшней о том, что на тебя запала эта новая пассия моего шефа.

– Она тебе это сказала?

– Она сказала шефу, что им завтра следует сделать несколько семейных снимков  у них на даче.

– Я не занимаюсь групповым сексом. Слишком большой эгоист для этого. Кроме того, я ее не хочу.

– Кто тебя спрашивает, хочешь ты или нет? Не вздумай заболеть или лечь на дно.

– Очень придирчиво отношусь к слову «лечь». Как ее зовут?

– Клара.

– Нет. Мое либидо окончательно аннигилировано этим именем. Ближайшие несколько секунд я безопасен.

– Тебе придется приехать. Иначе мне будет плохо. Ты понимаешь? Куда ты уставился? Ты слышишь меня?

Она встретилась с ним глазами. Улыбнулась. Медленно разорвала его визитку на мелкие кусочки и бросила их в бокал. Он тут же демонстративно раскрыл веером еще несколько.

– Детский сад, – схватился за голову Максим, – Куда ты, дитятко? Она тебя съест.

– Съест? Очень интересно. Этого я еще не пробовал.

– Не лги своему другу. Жаль, что ты не готов поведать миру о своих приключениях. Мы бы вдвое подняли тираж.

– Я не дрянной мальчишка. К тому же тайну женской исповеди еще никто не отменял. Я честный и душевный ходок.

– Так делай свой ход. Она уходит!

– Эх, Макс. Это же совсем другая геометрия. Догоняя женщину, ты бежишь в противоположную сторону.

12

Он послал Максима подальше и пошел пешком. Город огромным светящимся теплоходом медленно тонул в черном асфальте. Прощально вращался над зданием покрытый струпьями Альфа-банка бывший шар Аэрофлота. Спасательными шлюпками шелестели вылизанные авто. Мелькали тени неблагополучных прохожих, пытающихся  спрыгнуть с этого корабля. Пустота, и в пустоте звонок.

– Привет.

– Привет.

– Что делаешь?

– Иду по ночной Москве.

– Один?

– С тобой.

– Где сейчас?

– Садовое. Напротив Калинки-Стокманн.

– Остановись. Я сейчас.

13

Она вылетела из редкого ночного потока, открыла дверь и, не дожидаясь, пока он закроет ее за собой, рванула с места. Закурила.

– Ну, их всех к черту. Сбежала.

Он молчал, разглядывая ее упрямый профиль.

– Почему «флажолет»?

В визитке между именем и телефоном у него было написано: «Флажолет. Все вопросы». Флажолет. Двойной звук. Глупость, которая была отличной фишкой в его прошлой жизни. Глупость, о которой он мгновенно пожалел.

– Лучше обмануть ожидания, написав глупость, чем наоборот.

– Да?

Она взглянула на него. Черт возьми! Что с ним? Сидит возле этой талантливой «зелени» и чувствует себя сопливым мальчишкой. Или все-таки дрянным?

– Ты фаталист?

Он фаталист? Может быть. Но до последней минуты он был очень ловким фаталистом. Вертким и удачливым.

– Вот уже пару минут, как я не знаю, кто я.

Она улыбнулась.

– Будь самим собой.

Машина вынырнула из тоннеля, пересекла пустынный перекресток, ушла под мост, повернула, миновала мертвую коллективную скворечню театра кукол и вернулась на Садовое кольцо. Сонный майор взмахнул палочкой у здания управления ГИБДД. Она остановила машину, взяла кассету, торчащую из магнитолы, бросила короткое: «Сиди». Вышла. Через секунду слепила на лице майора улыбку, вернулась за руль.

– Слушаешь себя?

– Акустическим нарциссизмом не страдаю.

– Но все сама?

Она приподняла брови.

– Не все.

Повернула на узкую пустынную улицу.

– Поиграем? Закрой глаза.

– Зачем? – спросил он в темноте.

– Игра такая.