Текст книги "Майнеры"

Глава 26

– Инна Федоровна, – Света обратилась к сидящей за столом дородной женщине в белом халате, на лице которой застыло мрачное недовольство: уголки губ были опущены, темные усики под крупным носом топорщились в разные стороны, водянистые глаза навыкате не предвещали ничего хорошего, – можно я спущусь? Малышка еще в реанимации, толком не говорят…

Селиванова Инна Федоровна, заведующая отделением, окинула ее ледяным взглядом.

Сфокусировавшись на просительнице, Селиванова не сказала сразу, по своему обыкновению, слово «нет», вырывавшееся обычно автоматически. По ее большому убеждению, подкрепленному двадцатилетним опытом руководства, только таким образом удавалось сохранить порядок во вверенном ей царстве рожениц: строгость, жесткость, пунктуальность. Если раньше женщины сами худо-бедно соблюдали дисциплину, в новом веке они как с цепи сорвались, палата превратилась в пресс-центр, забегаловку и отделение «Инстаграма» одновременно. Доходило даже до распития пива и напитков покрепче, не говоря уже про курение смесей.

– А, это ты. Пока нет известий, – призналась она, и было видно, что, несмотря на злобный вид и жесткий невыносимый характер, слова даются нелегко. – Ни хороших, ни плохих.

Света опустила плечи. Каждый миг она балансировала на грани, опереться на Диму не могла, да и чем бы он помог, когда сам выбивается из сил, – она это прекрасно понимала.

– Но, – продолжила Селиванова, – я могу сказать тебе по секрету…

Света напряглась, ее глаза широко раскрылись, одной рукой она взялась за стол, чтобы не упасть. Костяшки пальцев на руке побелели, кисть мелко задрожала.

– Там дежурит Доценко, знаешь его?

– Это врач, который принимал у меня роды.

– А, ну да…

Света слышала краем уха, что Доценко – местный бог, и люди в приемном покое шепотом произносят его имя, когда спрашивают друг у друга, к кому попали. Если выясняется, что к Доценко, слышен облегченный вздох, если нет, сочувствующее «ну он наверняка рядом будет, не волнуйтесь уж так».

Света кивнула.

– Ну вот… Он, сама знаешь… Сделает все возможное. Так что ты хотела? – Селиванова взглянула на часы, – выйти дыхнуть?

– Да.

– Ты знаешь, не положено ведь. Но… так и быть. Тебе не повредит немного развеяться, а то сама скоро к Доценко попадешь с таким настроем. Иди. Я к тебе в палату пока заселять никого не буду, подождем результатов…

– Спасибо.

– Что спасибо… сама вот переживаю, хотя обычно… – Она отвернулась к окну. После первого же аборта Селиванова потеряла возможность иметь детей и по детской глупости, наивности, граничащей с тупостью, решила, что это благо. – …Мне все равно, – закончила она фразу еле слышным голосом. По ее щекам текли слезы.

Она махнула рукой, показывая, что путь открыт, и Света побежала к лифту.

Внизу ждала Марго, растерянная, не знавшая последних новостей. Переписка с подругой не давала ответов на вопросы.

– Привет, ты одна? – спросила ее Света. Они обнялись, Света вдохнула аромат свежего цветочного шампуня, а Марго – больничной хлорки, подгоревшей каши, усталого тела. – Дима написал, Олег тоже хотел приехать.

– Ага, – отозвалась она. – Я заехала за ним, но он отпросился на тренировку, сказал, завтра с папой приедет, а пока, мол, у вас найдется о чем поговорить без меня.

– Все понимает, – сказала Света.

– Очень умный, – подтвердила Марго. – В Диму. Правда, сложный, порой смотрю, слушаю и не понимаю, что он говорит. Год назад еще понимала, а теперь нет, он же у нас часто бывает.

– То же самое, – сказала Света. – Ощущение, что сын с другой планеты. Как такое может быть?

– Пойдем на улицу, тебе можно? – спросила Марго.

– Вообще-то нельзя, но удивительно, Селиванова отпустила. Мне же и спускаться нельзя. Странно она вела себя.

Они вышли из приемного покоя роддома, увешанного агитационными и просветительскими плакатами на тему здорового образа жизни, в больничный двор. На лавках, пригревшись в лучах теплого весеннего солнышка, сидели посетители и больные из других палат больницы – рожениц обычно не выпускают на улицу.

Свободная лавка нашлась в конце аллеи, под ней пробивалась зеленая травка, на кустах позади торчали первые листочки, в спутанных ветвях копошились неугомонные воробьи.

– Ну… – сказала Марго. Она не хотела касаться болезненной темы и понятия не имела, как к ней подступиться, чтобы не сделать еще больнее.

– Пока нет известий, – сказала Света. Ее глаза с темными мешками так контрастировали с расцветающей весной, что Марго невольно подумала: будь она на месте подруги, наверное, не выдержала.

Она расстегнула приличных размеров бордовую сумку Hermes с золотым замочком на боку и вынула оттуда фляжку в тисненой коже.

– Даже не спрашивай, – сказала она, сунув флягу Свете. – Пей. Желательно до дна.

Света послушно опрокинула горлышко в рот, зажмурилась на солнце. Горло обожгла огненная жидкость, это был первоклассный, скорее всего, самый лучший коньяк в Москве, который только можно купить за деньги. Терпкий, щекочущий внутренности аромат наполнил ее существо.

Марго развернула шоколадку.

– Целиком, – сказала она. – У меня еще три, если что.

– Селиванова унюхает…

– Пошла она в задницу, твоя Селиванова, – сказала она. – О себе подумай. Ты же черного цвета, как так можно?

– Завтра будут делать МРТ, станет ясно, – сказала Света.

Они не произносили, но было понятно, что именно станет ясно – «останется ли она нормальной или же…»

– Все будет хорошо, – сказала Марго. – Она же жива, жива, понимаешь! А это главное, Света! – и они заревели обнявшись. Марго взяла флягу у невестки, сделала длинный глоток.

– Ты же за рулем…

– Вызову такси, не переживай за меня.

Они просидели минут десять, поглаживая друг друга.

– А ты знаешь, Дима помог Вите по работе? Вчера он приехал, я подумала, что выиграл в лотерею, никогда не видела его таким счастливым. В последнее время на него смотреть больно – какие-то глобальные проблемы на работе.

– Мне Дима ничего не писал, хотя, наверное, это нельзя писать по телефону. Мне он сказал, что отказался работать у Виктора, так что я даже не в курсе.

– Дело слишком серьезное. На кону должность, если не сказать больше. До того как Виктор попал в Росфинмониторинг, им руководил Севостьянов, и, конечно, после ухода остались его люди, которые сливали бывшему шефу секретную информацию. Но так как аналитиков в штате больше тысячи, обнаружить, кто это делает, практически невозможно. Недавно они накрыли серую схему обналичивания госконтрактов, арестовали миллиард наличными, Севостьянов на посту депутата проявил большую активность, чтобы прибрать деньги.

– Кажется, я что-то видела по телевизору, – сказала Света, там даже перестрелка была.

– Да, Витя участвовал в операции. Совсем недавно он был в Думе, его вызвал этот Севостьянов, где проводил совещание по поводу угрозы нашей и вообще всей мировой экономике. И, мол, Витя проморгал эту опасность, а он, Севостьянов, такой герой – представил доклад.

– Не понимаю, как там можно работать, – сказала Света. Она немного опьянела, стало легче дышать, словно с плеч и груди упал прошлогодний ком мокрого тяжелого снега.

– Честно говоря, я тоже не понимаю, в чем там суть, – сказала Марго.

За оградой роддома прошел бомж, он заглянул в серую высокую урну, потянул носом, учуяв запах дорогого алкоголя. Что-то пробормотав, ухмыльнулся в огромные топорщащиеся усы и пошел дальше, волоча подбитую ногу. За собой он катил тележку с сумкой, внутри которой позвякивали бутылки.

– Все как-то живут, – сказала Марго, глядя ему вслед. – Например, этот товарищ вполне мог быть преуспевающим бизнесменом в прошлом. Или учителем. – Она посмотрела на невестку. – Помнишь Егорова, у него особняк был по соседству с нашим, мы даже как-то на шашлыки ходили к ним вместе.

– Да, кажется, припоминаю. На Девятое мая года три назад.

– Точно. Он в Кащенко попал. Начал кидаться с топором на своих, успел зарубить няню и малолетнего сына, пока его не скрутил водитель. До этого возникли крупные проблемы по работе. Он же начинал проект по созданию «Москва-Сити», все оттуда и началось. Никто ничего не замечал до самого последнего момента, даже жена. Хотя они с ней и не спали уже пару лет, она мне жаловалась, а потом перестала – нашла мальчика из эскорта.

– Послушать тебя, так у нас все отлично, – сказала Света. – Еще бы вот… Ева…

– Ева?

– Я решила, что Ева.

– Когда? С Димой посоветовалась?

– Только что. Дима и предложил Еву. Это я была против. Хотела все Марию, Марию… дохотелась.

– А что не так с Марией?

– Все так, только Мария – это «горечь» с иврита.

– Вот уж не знала. Кажется, мать Иисуса так звали.

– Вот-вот.

– А Ева… лучше?

– Ева – это жизнь. Ну, или змея, кому как больше нравится. Быть змеей при такой жизни – не самый худший вариант.

– Я бы сказала, это самый выигрышный вариант, – сказала Марго. Хотела добавить – «посмотри на меня», но промолчала. Там, где нужно (и не нужно), они понимали друг друга без лишних слов.

– Вот поэтому пусть будет Ева! – сказала Света, опрокидывая фляжку. Коньяк был до того вкусен, легок и действенен, что казался волшебным нектаром.

– Виктор, как и обещал, заплатил Диме, так что вам будет немного полегче, – может быть, он оставит затею работы сторожем, – сказала Марго, заметно повеселев.

– Что? Ты сказала – сторожем?

– Ну да. Он тебе ничего не говорил?

– Нет. Вернее, сказал про какое-то дежурство. Я подумала, снова как склад химии.

– Да нет, какой склад, обычным сторожем в школе.

Света медленно повернулась к подруге.

– Кем ты сказала? Сторожем в школе?.. – Она, кажется, не могла переварить этот факт. Бывают в математике неберущиеся интегралы, которые не выражаются через элементарные функции. Так вот, она элементарно не могла понять – как? Не то чтобы она была против работы сторожем: в конце концов, на складе порошка он сторожем и работал, но – в школе? Как же на него будут смотреть коллеги? Директор? Завуч, дети, в конце концов… Что скажет Олег? Как быть ей? Легко сказать, все профессии нужны, но когда твой муж – гениальный математик – работает сторожем в школе, в которой эту же математику и преподает… Разве это – нормально?

Как же он будет помогать, когда ее выпишут? То-то почти не пишет или отделывается общими фразами…

– Да не бери к сердцу, он у тебя классный, умный, добрый…

– Это все прекрасно, ты права, – вздохнула Света. – Только лучше быть змеей. В том числе и мужского пола. Змеем. Иначе всю жизнь будешь работать сторожем, имея высшее образование и диссертацию на полке.

– Не дрейфь. Я уверена, Виктор его точно уговорит. Но и ты должна постараться. Уговаривай. Воздействуй.

– Он непробиваем, ты же знаешь.

– Вода камень точит. Витя такой же, они ведь братья.

– Иногда я думаю, что никакие они не братья, до того непохожи.

Вдруг телефон Светы зазвонил. Она дернулась, едва не выпустив флягу с коньяком из рук.

– Да, – сказала она в трубку, потом выслушала ответ и побледнела. – Уже иду. Бегу, бегу!

– Что такое? – вскочила Марго. – Что-то с Евой?

– Они везут ее, они везут ее… о господи, я как дура тут… У тебя есть жвачка?!

– Да-да, держи, – Марго начала вкладывать ей «орбит» в дрожащие ладони, подушечки проваливались сквозь пальцы и падали на асфальт. Наконец Света смогла взять одну. Руки так сильно тряслись, что она была похожа на алкоголичку в момент сильнейшего похмелья.

– Я п-п…позвоню, – крикнула она не оборачиваясь. Дверь больницы захлопнулась за ней с лязгающим, бьющим наотмашь звуком.

Глава 27

Ларин мотнул головой. Спускаться в противогазе по узкому темному колодцу, хватаясь руками за ребристые железки, ему еще не приходилось. Он моментально вспотел так, что сквозь и без того темные стекла шлема свет вообще перестал пробиваться. Задыхаясь, Дмитрий почувствовал знакомые замирающие волны паники, спазмы как будто охватывали грудную клетку, стягивая ее обручем. Нашаривая очередную ступеньку и не обнаружив ее, он чуть не сорвался вниз. Сердце забилось так, словно в сантиметре от него промчал груженый товарный состав.

Ларин сорвал противогаз. Мотнув головой, сделал глубокий вдох, медленно выдохнул. Голова кружилась, но не от газа, а от недостатка кислорода и замкнутого пространства колодца. Вздохнув еще раз и обнаружив, что жизни ничего не угрожает, бросил противогаз вниз. «Если газ скопился внизу, я успею его надеть, а пока лучше ползти со свободной головой», – подумал он.

Шлепок резины упавшего противогаза раздался почти сразу – земля была где-то близко.

Он вытащил из кармана куртки фонарик. Ухватившись покрепче правой рукой за ржавую скобу, посветил вниз. Стало понятно, почему нога не нащупала очередную ступеньку – они попросту закончились. Ровный бетонный пол, на котором валялся противогаз, находился метрах в трех от самой нижней скобы. Высоко, но, если на руках спуститься ниже, вполне можно спрыгнуть. Только как потом залезть назад?

Он замер, а мгновение спустя начал карабкаться вверх. В спортивной сумке лежал буксировочный трос от машины. «Привязав его к скобам, можно спуститься на руках как по канату, потом подняться тем же путем», – подумал он, кинув взгляд на часы. В десять вечера должны привезти первую партию компьютеров. Даже в миниатюрных корпусах оборудование займет как минимум четверть комнаты, и, хотя здесь было градусов десять тепла, не больше, он подумал, что со временем придется устанавливать дополнительное охлаждение.

Завязав конец троса петлей на трех скобах, Ларин спустился проверенным путем: теперь он стоял на последней ступеньке. Он попробовал повиснуть – трос держался, скобы не болтались; ухватившись обеими руками за крепкую парашютную стропу, он заскользил вниз.

Едва коснувшись ногами пола, Ларин замер прислушиваясь. Где-то справа или, быть может, позади, он толком не мог понять, монотонно капала вода.

Он постоял минуту, может, две – ни единого шороха. Никто не окликнул его, на него не кинулись собаки, летучие мыши или привидения. Если бы не равномерная капель, тишину можно было назвать идеальной.

Тогда он включил фонарь. Широкий луч света выхватил длинную полукруглую галерею с темными арками-комнатами по бокам – плавно изгибаясь, она уходила от него в обе стороны. Высокий, почти трехметровый потолок кверху также закруглялся. Кромешная тьма, ни отблеска, ни намека на свет. И тишина. Давно, а может быть никогда, он не слышал такой всеобъемлющей, идеальной тишины. Не той, что бывает в звукоизолирующих комнатах студий, где она давящая, плотная, густая. Здесь тишина казалась свободной, разреженной, чистой.

Ларин принюхался. Ему показалось, но нет… ничем не пахло – бетонные стены, черные кабели вдоль них, источников света нет, ни единой лампочки.

Он посветил на пол. Чистый, без окурков, шприцев, презервативов и вообще любых следов человеческого пребывания – ровный гладкий бетон светлого оттенка. Справа у стены он заметил сломанный деревянный ящик. Подошел поближе. Рядом валялась рабочая перчатка неопределенного возраста, обгоревший клочок газеты.

Ларин нагнулся, поднял обрывок. Пожелтевшая, обгоревшая с одной стороны вырезка: «Отряд проходчиков… нов… КПСС… метро, слово предоставл… Бригадир Жуховец… перевыпол…», ниже наполовину истлевшее лицо молодого улыбающегося человека с отбойным молотком в руках.

Он перевел луч на стену, там большими черными цифрами было выведено «1962». Бомбоубежище? Не похоже. И не производственное помещение, которое всегда угадывалось по оставленному оборудованию, электрощитам, пусть даже снятым, скобам, кронштейнам, трубам, вытяжкам – все это отсутствовало.

«Метро? Но рядом нет никаких станций метро», – подумал он. Кажется, хотели построить, но почему-то даже обсуждать такую возможность не стали, хотя топографически, по всем правилам городского проектирования, станция напрашивалась сама собой.

– Эй, – сказал Ларин в темноту. – Есть кто?

Никто не ответил.

Школа очень старая, подумал он. Может быть, это школьное подвальное помещение, до которого не смогли дотянуться.

Любопытство разбирало его. Он взял фонарь в правую руку и пошел вдоль бетонной стены с арками-нишами, внутри которых располагались комнаты, каждая метров по тридцать, похожие на склады, или… казармы… или… тюремные камеры… Тут он увидел толстые решетки. Все до единой были открыты вовнутрь и прислонены к стенам, с ручек некоторых из них свисали ржавые переплетенные цепи.

Как говорила, кажется, Алла Демидовна, учитель истории, до революции в здании школы было отделение тайной полиции, царской охранки, и вроде бы должны быть подвалы, которые стоило изучить. Трудовик Александр Иванович устроил ей экскурсию, но она, по ее словам, «наглоталась пауков до конца жизни» и «больше ноги моей там не будет, сами изучайте, если хотите».

За такую зарплату лазить по подвалам желающих не нашлось.

«Откуда тут советская газета, вернее ее обрывок», – подумал он и пошел дальше. Никаких признаков заключенных или того, что они тут когда-то были, Ларин не заметил. Пройдя метров сто по галерее, он наткнулся на перила и лестницу, спускавшуюся еще ниже, ее конец утыкался в дверь. Ларин осторожно спустился, прислушался. Тишина. Медленно нажал на ручку, дверь оказалась заперта. Как ни старался он надавить плечом, дверь не поддавалась, а выламывать ее он не решился. Не в этот раз.

С другого конца галерея имела похожее расположение, оканчивающееся лестницей вниз и закрытой дверью. Что бы там ни находилось за дверьми, абсолютно точно уже лет тридцать, а то и сорок здесь не ступала нога человека, а это значит… Догадка шевельнулась в голове.

Толстые кабели на стенах. Слишком толстые – как силовые электрические провода, такими питают что-то очень мощное; в метро, когда состав сбавляет скорость перед выездом на станцию, по стенам тянутся очень похожие.

Как измерить напряжение внутри них? Таджиков не пригласишь, исключено. Взять и перерезать кабель – исключено.

Ларин ухмыльнулся темноте, потом расхохотался, сотрясаясь всем телом. Его смех разнесся по пустой галерее. Ему вдруг показалось, что он смеется не один, как будто кто-то стоит в другом конце темного зала и смеется ему в ответ – раскатисто и зловеще.

Глава 28

Они вышли из магазина. Денис не сводил с нее глаз, она же, чувствуя его повышенное внимание, наслаждалась каждым мгновением пока нового и неизведанного для нее ощущения власти и, сама того не желая, пользовалась им, не из корысти, как можно было подумать, а по женскому наитию, которое ведет самое себя, стоит ему осознать свою сущность.

Черт, она могла поклясться, что любит его. И никакой Успенский ей не указ, разве на короткое время, пока она не расскажет все Денису, но для этого нужен подходящий случай. Саша не спешила.

Они прошли будку Джа, тот высунулся из окошка, с любопытством глядя на пару. Денис держал Сашу за руку, в другой руке позвякивал пакет, там было шампанское, конфеты и бутылка коньяка.

Джа улыбался, его хитрое лицо говорило без слов: «Если что-нибудь понадобится, можешь найти меня тут. Только скажи!»

– Ты здесь живешь? – спросила Саша, оглядывая сталинку с высокими пролетами, огромными окнами, украшенными барельефами, лепниной и прочими изысками, названия которых она не знала.

– Да, третий этаж, – он показал вверх, – те два окошка со снежинками, не успел содрать с Нового года.

– Красивый дом. А у нас обычная… хрущевка.

– Это не имеет значения, – сказал Денис. – Главное, крыша над головой… И чтобы мозги никто не пудрил.

– Очень даже имеет, – вздохнула она. – Всегда хочется лучшего. Но разве это возможно? Я не представляю, сколько такая квартира стоит.

Денис хохотнул.

– Ты, наверное, не представляешь, сколько стоит твоя хрущевка. Любая дыра в Москве автоматически делает тебя миллионером.

– Все равно твоя дыра дороже, – она тоже засмеялась.

Он набрал код домофона, входная дверь открылась, пропуская их внутрь.

– А кто это был в будке? Он так посмотрел, словно мы с тобой…

– Это Джа, наш дворник, – оглянулся Денис. – Безобидный таджик, приторговывает травкой в свободное от метлы время. Я бы сказал, он как сын полка, то есть двора. Старушки любят посылать его в магазин, часто просят выгулять противных мелких собак, которые лают громче, чем весят. Не знаю, как он их выносит изо дня в день, но подозреваю причину постоянного хорошего настроения.

– Наркотики – зло, – сказала она, крепче сжав его руку. – Только начни, потом не остановишься. У нас во дворе парень из ПТУ на прошлой неделе повесился, депрессия, постоянно на игле сидел. Мать жалко.

– Мать, может быть, и жалко, – сказал Денис, – но и жить с таким тоже не кайф. Он за дозу готов продать и душу, и все, что шевелится вокруг него. Может, и к лучшему, что так вышло…

Она поспешила сменить тему, увидев, как Денис раздвигает решетку перед дверьми лифта.

– О боже, я на этом не поеду, – она отошла на полшага. – Это лифт такой? Мне страшно, давай лучше пешком пойдем, – она посмотрела в сторону высокой, вымытой до блеска лестницы.

– Страшно? Да ну, я всего пару раз застревал за все время, Джа через пять минут притащит лифтера, если что случится. Но это маловероятно. Не сегодня.

В почтовом ящике, ряды которых висели на стене сбоку от лифта, в отделении под номером шесть он увидел белое пятнышко корреспонденции.

– Почта, кажется, – сказал Денис. – Погоди, заберу и пойдем пешком. – Он открыл ящик маленьким ключом, вынул несколько квитанций, пару конвертов, рекламные буклеты, на одном из которых население призывали брать в долг под проценты, не выходя из дома: «От зарплаты до зарплаты пусть помогут вам деньжата. Любую сумму прямо на дом».

Денис покачал головой.

– Раньше, чтобы получить кредит, нужно было чуть ли не бабкины бриллианты закладывать в ломбарде. А теперь ничего не требуется, давай паспорт и распишись.

Саша косо посмотрела на рекламный листок.

– Мой отчим взял похожий кредит, вот уже полтора года не может отдать, проценты на проценты, а те еще на проценты, и… он уже полгода из запоя не выходит, потому что не может вылезти из замкнутого круга. Ненавижу его. Быстрее бы школа закончилась, да свалить куда угодно.

– Это он тебя? – Денис показал на длинную засохшую ссадину у правого виска.

– Да. То есть. – Она не смогла сказать правду и на этот раз. В висок ей ударил Успенский, когда накурился с отцом и начал к ней приставать, она вырывалась, грозила, умоляла, и все бы закончилось не в ее пользу, но кто-то из соседей, услышав сильный шум, принялся звонить в дверь. Отчим также распускал руки все чаще, правда, никогда не оставлял отметки на лице, бил ремнем по ногам, ягодицам, по спине, но не по лицу. Она как-то пожаловалась матери, но получила ответ в том духе, что он нас кормит, значит, молчи. И вообще – посмотри по сторонам, не в сказке родилась. Отчим работал в уголовном розыске, и жаловаться на него себе дороже.

Они поднялись в квартиру по идеально чистым пролетам, на подоконниках стояли цветущие растения в кадках, коврики у каждой квартиры лежали словно нарисованные.

– Какая квартира. – Саша открыла рот от изумления, когда он открыл дверь. Чистая, опрятная, светлая, на стенах висели фотографии в рамках из различных путешествий тетки, тут и там на причудливых жардиньерках стояли живые цветы в горшках, а рядом с ними многочисленные сувениры, по которым можно было проводить этнографические экскурсии по доброй половине стран мира.

– Красота, – вымолвила она, дотрагиваясь до маленькой статуэтки с грубыми чертами.

– Это моаи, с острова Пасхи, уменьшенная версия. Настоящие весят до восьмидесяти тонн, а в высоту пять метров.

– Ты сам все это привез? – спросила она, рассматривая сувениры.

Денис замотал головой, она могла подумать, что он баловень судьбы, не вылезающий из заграничных поездок.

– Да ну, когда? Это тетка собирала, она фанат сувениров и безделушек, говорит, в них дух того места, которое посещаешь. Но мне не сильно эти штуковины нравятся: собирают много пыли, попробуй протри их каждую и не разбей. Она терпеть не может, если где-то пылинка или что-то стоит не на своем месте.

– Ты сказал – собирала? – Саша посмотрела на него. Денис стоял на входе в зал, наблюдая за ее фигурой, он поверить не мог, что девушка, к которой он неравнодушен, стоит в метре – у него дома. И, самое главное, кроме них, дома никого нет.

Денис смутился.

– Собирала? Да… В смысле, и собирала, и будет собирать, когда опять поедет.

– Вы с теткой живете? – покосилась она. «Любые тетки должны жить отдельно от семьи», – подумала она. Но, глядя на всю открывшуюся красоту, которую, по словам Дениса, наводила именно тетка, ее присутствие было оправданно хотя бы с точки зрения эстетики. Не то что присутствие ее отчима, жизнь которого ничем нельзя было оправдать. Будь ее воля, она бы его убила, чтобы не слышать пьяный рев, лязг пружин на старом диване за стенкой, где он спал с матерью, звонкие пощечины, всхлипывания и еле слышные просьбы – «потише, она же услышит». На что он отвечал сиплым, пропитым голосом: «Пусть слышит, не маленькая».

– Получается, с ней, – сказал Денис после секундного замешательства. До него только сейчас дошло, что Саша ничего о нем не знает – не знает, что он давным-давно лишился родителей, что тетка его скоропостижно умерла неделю назад и сам он остался сиротой, потому как никаких других родственников, о которых было бы ему известно, не существовало.

– А родители? Они где? На работе?

– Да, на работе.

– Наверное, скоро придут, – спохватилась она. – Сегодня же воскресенье, какая работа.

– Нет, на вахте, только утром в среду будут. Нефтяники.

– Нефтяники. – Она словно попробовала это слово на вкус. Слово пахло деньгами.

Денис прошел в большой светлый зал, открыл шампанское, взял из серванта два вытянутых хрустальных бокала.

– Раз купили, давай попробуем! – сказал он, откупоривая бутылку.

– Конечно! Я все жду, пока ты разольешь. – Она подошла к нему почти вплотную, наблюдая, как шипящая жидкость наполняет бокалы.

Он чувствовал ее взволнованное дыхание.

– Сколько книг, – сказала Саша. Почти всю стену сверху донизу занимали толстые тома. Она попыталась найти знакомое название или автора, но взгляд скользил по неизвестным фамилиям и заголовкам. – Правда, я тут ничего не понимаю.

– Это тетка, она профессор – библиотека в основном ее.

– Обычно дома хранят Пушкина, Лермонтова, Толстого…

– У нее слегка необычные вкусы в этом плане, – засмеялся он, поднимая бокал.

Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно сказали:

– Ну, за нас! – и рассмеялись.

– Де Гроот, – прочитала она, повернув голову набок. Прядь светлых волос соскользнула со лба, Денис невольно засмотрелся на ее профиль. – Термодинамика необратимых процессов… Неужели ты это читаешь?

– Соотношения взаимности Онзагера, – пробормотал он так, что Саша ничего не поняла. – Ой… нет, конечно, это тетка читает, зачем мне это?

Через минуту он снова наполнил бокалы, потом еще раз. Они смеялись, дурачились, говорили какую-то чепуху. Если между ними и был лед, он растаял, как тает по весне в лучах теплого солнца, но… что-то все равно осталось, наледь, скрытая внешней веселостью, никому не видная, но оттого не менее холодная. Да и вообще, в таком возрасте какие могут быть секреты, когда они двое – друг перед другом как на ладони.

Денис чувствовал, как кружится его голова – то ли от счастья, то ли от выпитого, а может, от всего вместе. Еще неделю назад он представить себе не мог, что Саша Савельева придет на футбольный матч, в котором он сыграет против заклятых врагов из одиннадцатого «А», а потом она окажется у него дома, где они будут пить шампанское и, вполне возможно, этим не ограничится… Но так далеко он не заглядывал, опасаясь спугнуть удачу.

– Я всегда считала тебя… как бы это сказать, не слишком умным, мягко говоря… А ты, оказывается, совсем не такой. Вот уж открытие! – Денис сидел на диване, и она присела рядом, взяв его за руку.

– Да такой я, – Денис натянуто засмеялся. – Не смотри на всю эту чепуху, я не ботан, еще не хватало! – он содрогнулся от мысли, что Саша раскусит его. – Я так же, как и ты, до смерти устал от школы и хочу, чтобы все уже наконец закончилось.

– А что ты будешь делать потом? Поступать?

– Поступать? Куда мне, – ответил он, щурясь, словно не мог разглядеть тот вуз, который возьмет столь бездарного абитуриента.

– На платное, – сказала она. – Или лучше в армию?

– У меня плоскостопие, ихтиоз головного мозга и еще куча диагнозов. В армию таких не берут, если и берут, в стройбат.

– Если тетя профессор, у тебя не должно быть проблем с поступлением, наверняка в Губкина пойдешь, куда же еще. – Саша придвинулась еще ближе. Теперь их ноги касались друг друга, он чувствовал ее трепещущее тепло. Одной рукой он обнял ее за талию и притянул к себе. Она не сопротивлялась.

– Губкина, – сказал он тихим голосом. – Я мечтаю об этих губках… а на Губкина мне наплевать. – Он поцеловал ее, сначала медленно, неуверенно, ожидая, что она вот-вот отстранится, закричит, убежит. Но ничего такого не произошло. Наоборот, Саша потянулась за его губами, и они поняли, зачем она пришла сюда на самом деле.

Через час, когда уставшие, разомлевшие, они лежали рядом и смотрели друг на друга, она сказала:

– Хорошо тебе… тишина, никто не орет, не швыряет бутылки, не бьет тебя железной бляшкой от ремня… так хорошо… с тобой…

Он чуть было не сказал: «Переезжай ко мне». Но тогда… а что тогда? Он понятия не имел. Что будет, если он так скажет? Вряд ли ее отпустят, скорее заявят в полицию, и его посадят за изнасилование. Или же будут шантажировать. Судя по всему, ее отчим вполне на это способен, особенно если он погряз в долгах.

– Не знаю… скажи, я могу чем-то помочь тебе? Поговорить с твоим отчимом, например? Или… что сделать, чтобы тебе было не так плохо? Не представляю, как ты там живешь, если честно. Скорее всего, я бы сбежал.

Она гладила его по обнаженной груди, и он молил Бога, чтобы это продолжалось вечно.

– Я тоже думала сбежать, только – куда я пойду? У меня ни денег, ни знакомых, в хостел не устроишься, хоть бы какую работу найти… но какую… у тебя что-то с Лариным, может, и меня возьмете… я не такая тупая.

– С чего ты взяла, что у меня что-то с Лариным? – Он повернулся и посмотрел прямо в ее глаза.

Саша смогла выдержать взгляд, хоть и не без труда.

– Он мне сам рассказал во время вчерашнего матча. И что тебе повезло со мной. А мне с тобой. И что будь он помладше…

Денис напрягся. Первым их уговором с Лариным было никому и ни при каких обстоятельствах не сообщать, чем они занимаются. Даже под пытками. Глядя на нее, Ларин мог и утратить контроль.

– Вот же старый хрен!

Саша испугалась, что хватила лишку.

– У него беременная жена и куча проблем, не ревнуй!

Денис облизнулся.

– Еще чего! Но если он сам тебе сказал, наверное, ты все знаешь. Это лучше у него спросить.