Текст книги "Майнеры"

Глава 51

Холодное, что-то очень холодное… мокрое… Как же болит голова… он попытался приподняться, чтобы понять, где находится, но не смог и пошевелиться. В щеку отдавало жутким холодом, словно он лежал на льду, посреди жуткого черного озера, окруженного стеной голых деревьев. На ветках сидели иссиня-черные птицы, вороны. Немигающими бусинками глаз они смотрели на него. Они ждали своего часа: он в этом не сомневался.

Окружающая тишина была наполнена странными звуками: кто-то ходил за лесом – он явственно слышал шаги, хруст веток под ногами, кашель. Денис попробовал пошевелить рукой, пальцы сдвинулись на миллиметр, он почувствовал это, потому что видеть их не мог – вокруг стояла кромешная тьма.

Тонкий писк в углу. Он даже не мог повернуть голову. Но сквозь тьму глаза явственно различали насторожившихся птиц. Они смотрели на него и… куда-то еще.

Где же я, подумал он. Мучительно вздрогнув, Денис понял, что сильно замерз, так сильно, что онемело все тело. Сквозь толстый слой нечувствительной ваты он ощущал покалывание иголочек. Жуткая головная боль мешала сосредоточиться. Пожалуй, даже хорошо, есть к чему приложить голову: от ледяного пола, на котором лежала его окровавленная щека, становилось как будто легче.

Потом он вспомнил звонок. Да. Это был звонок в дверь. Он сидел дома за компьютером и читал странное письмо из Центрального таможенного управления ФТС[8]8
  ФТС – Федеральная таможенная служба России.


[Закрыть]*8* России по Москве. Несомненно, письмо было адресовано ему, адрес отправителя был реальным, в отличие от фейковых адресов из моря спама и мошеннических нигерийских посланий. Там же был указан телефон, имя, отчество отправителя и просьба перезвонить в ближайшее время, чтобы решить вопрос… Денис снова и снова перечитывал эту строчку, но понять, что это и как это вышло, не мог.

Прикол? Чей-то розыгрыш? Он и сам мог разыграть кого угодно, только вот стоимость этого прикола была совсем не детской.

«Уважаемый Денис Владимирович! На адрес Центрального таможенного управления ФТС поступил крупногабаритный груз на ваше имя. Все таможенные и прочие платежи уплачены, поэтому мы просим вас забрать груз как можно быстрее с территории таможенного склада во избежание роста стоимости хранения. К сожалению, мы не смогли дозвониться по указанному покупателем телефону, тариф хранения оплачен на месяц и истекает через неделю. Также на ваш почтовый адрес выслано извещение. Так как получателем является физическое лицо, мы перенаправили груз в Почту России, однако они отказались его принимать. Поэтому прошу вас лично явиться как можно скорее. С уважением, нач. склада таможенного хранения – Воля А. А.».

Денис был заинтригован, снова и снова пробегал строчки и не мог найти никакого крючка, закинутого опытным мошенником. От него ничего не требовалось: ни перечислить денег в Зимбабве, ни отвезти сомнительный груз – словом, ничего не вызывало опасений. Он ввел указанный номер в телефонную базу, и та высветила номер Центрального таможенного управления. Без обмана.

Когда прозвенел звонок, он почему-то был уверен, что это принесли извещение по поводу груза. Он абсолютно был в этом уверен. Но чья это проделка? Ларина? Его день рождения не скоро. Да, дела у них идут неплохо, если не сказать отлично, но они же договаривались, никаких тайн и намеков. Вряд ли Ларин. Тогда что за груз? И раз оплатили пошлины, значит, груз из-за границы…

Он подошел к двери и глянул в глазок. Там стояла элегантная женщина в очках а-ля ведущая «Модного приговора», в руках она держала строгую папку.

Ха, подумал он. Так быстро принесли извещение. Значит, прямо сейчас и поеду. Он открыл дверь и…

Денис крепко зажмурился… что было потом?

В голове звенело так, словно ее наполнили битым стеклом и били стальной битой… Битой. Долго и профессионально били.

Потом они ехали на автобусе, тощий сопровождающий постоянно одергивал его… высокая ограда, вышки… кабинет, похожий на школьный… длинный и пустой стол, за которым сидит странный мужик в круглых очках и полувоенной форме, а над ним нависает другой – высокий в гражданском. За ними висит портрет знакомого дядьки в военной фуражке… а черт, это же Феликс… как его, Бжезинс… не… Дежинский. Как-то по-другому было вроде. Дзержинский, вот! Точно! Чекист.

Потом он вспомнил сумку. Телефон.

Сейчас тебя отведут в медслужбу, постригут, проверят на опасные инфекционные болезни, ВИЧ, СПИД, прочее, это займет три дня. Потом поступишь в отряд. Вот и все.

Он ринулся к сумке. И потом… все стало каким-то ненастоящим. Замедленным. Он слышал растянувшийся в вечности крик Ларина, а может, это был его собственный крик. Видел, как черная палка медленно, очень медленно, словно часовая стрелка, опускается на его голову, и крик, раздающийся из трубки, становится тише, кровавое зарево, вспыхнувшее в глазах, меркнет, и даже боль, пронзившая его в момент касания часовой стрелки, тоже уходит. Медленно, осторожно, как эхо в горах, исчезая в меркнущем сознании.

– Что делать с ним? – Денис услышал голос. Даже не голос, а отголосок, – говорящие находились довольно далеко и совсем не скрывали своего разговора. – А если помрет? Кто будет отвечать?

– Первый раз, что ли? – сказал второй голос. – В том месяце двое кони двинули, и что? Напишем, как обычно, упал с кровати, ударился головой.

– Надо хоть глянуть, он же третьи сутки там лежит.

– Тебе больше всех надо? Сказали же, пусть лежит, отдыхает.

– Я все-таки проверю. Может, труповозку надо вызывать.

– Ну ладно, иди, проверь, – неохотно согласился первый. – Я пойду покурю лучше.

Денис слышал, как приближались шаги, лязгал замок в невидимой двери, потом желтый свет скользнул в камеру и кто-то потряс его за плечо.

– Эй… парень… эй, ты живой?

Рука потянулась к его горлу. Денис решил, что незнакомец хочет его задушить, пока никто не видит. Только сейчас он осознал, какую, по сути, никчемную жизнь он вел. Холодный ужас пронзил тело, комок в горле взорвался. Прокатившись через пересохший рот, он вышел тонким, едва слышным хрипом.

– О! – сказал голос, явно обрадовавшись: – Живой! А я пульс ищу. – Рука соскользнула с горла. Денис выдохнул. Если убьет, то не прямо сейчас. Еще минутку поживу, подумал он, пытаясь подтянуть ногу.

– Живой, – повторил голос. – Здорово они тебя отделали. Сам Николаич, говорят… и этот, второй… его зам. Да, парень… что ж ты так… Надо чего тебе? Давай я тебя хоть на нары перенесу… а то на полу третьи сутки лежишь. Как же так… что ж ты натворил такого? Да что бы ни натворил. – Он аккуратно подставил одну руку под голову, вторую под колени и легко перенес Дениса на что-то более мягкое. – Здесь хоть тюфяк, правда, и его не положено. Но на полу точно кони двинешь.

– Пи… пить. – прохрипел Денис.

– А… сейчас.

Денис не видел обладателя голоса, глаза просто не открывались, но почувствовал прикосновение к губам железной кружки.

– Не спеши, погодь! Вода еще есть…

Денис давился, заглатывая воду комьями, боясь, что человек сейчас уйдет.

– Еще? – спросил мужчина, когда вода в кружке закончилась.

Денис качнул головой из стороны в сторону.

– Тебя на месяц сюда. Они надеются, что ты умрешь, – так меньше с тобой проблем. Просто спишут и продадут на органы. А похоронят пустой гроб. Усек?

Денис хотел спросить, что же ему делать, но не смог. Язык не слушался.

– В любом случае, тебе же сказали, что сперва пройдешь медосмотр. Пока ты его не прошел, можешь быть спокоен. Именно там они решают, что делать с новичками. Но могут и просто кровь взять, главное – отсутствие ВИЧ и других опасных болезней. Я дежурю тут сутки через…

– Эй, ну что там с ним? Жмурик?

Сидящий на краешке нар мужчина вскочил, прервав речь. Он явно испугался. Но даже того, что он сказал, было достаточно, чтобы понять, в каком положении очутился Денис Скоков. В незавидном положении. Месяц в подвале. В любой момент они могут взять у него кровь, а потом разделать, словно рождественского поросенка, и продать по запчастям.

– Не, – услышал Денис голос над собой, – живой. Дышит.

– Тем хуже для него. Лучше б сдох.

– А ты садист, Еремеев.

– Какой же я садист? Я гуманист.

Мужчина, стоящий над ним, задумался, стало тихо.

– Возможно. Ты знаешь, как я к этому отношусь. К их деятельности, мать его!

– Так увольняйся, кто тебя держит?

– Ипотека. Кредиты. Дети. Жена. Дед Пихто. То же, что и тебя.

– Ну вот, чего тогда выставляешь себя мать Терезой? Пойдем, пусть отлеживается, раз живой. Наше дело нехитрое: есть труп – доложить, нет трупа – сторожить.

Они вышли, но перед тем, как покинуть камеру, мужчина со знакомым голосом положил ему руку на плечо и несильно сжал.

– Держись, – прошептал он. – Не сдавайся.

– Ты что-то сказал, Франц? – обернулся напарник.

– Я сказал: «Молись и кайся».

– О, ему точно не помешает!

Замок камеры закрылся, щелкнуло окошко, и тут же свет померк.

После кружки воды голова чуть успокоилась, Денис попробовал пошевелиться. Все тело немедленно отозвалось режущей болью. Он свернулся в калачик, колени уперлись в холодную и мокрую стену. Интересно, он один тут в карцере? И что делать, если придут забирать кровь? Прикинуться невменяемым? Это может ускорить его участь. Вероятнее всего. С психом вообще не будут разбираться, на такого любой суицид можно списать, не поперхнувшись. И ни одна комиссия, ни один человек не усомнится.

Денис был уверен, Ларин делает все возможное, чтобы его найти и достать, но… даже в свои пятнадцать лет он понимал – возможности учителя ничтожны. Если машина по перемалыванию костей закрутилась, остановить ее почти невозможно; если у тех, кто его сюда засунул, хватило власти и денег состряпать фиктивное решение суда, подкупить органы опеки, то они не остановятся ни перед чем, особенно если имеют долю от местного «медицинского» бизнеса. Он, конечно, слышал и даже читал в Интернете о чем-то подобном, но, как правило, все это было на уровне слухов, причем весьма сомнительных, и даже светила медицины, комментировавшие статьи о нелегальной трансплантации и скупке внутренних органов, твердили все как один одну и ту же фразу: «Это невозможно, нужны высококвалифицированные врачи, инструменты, техника, на «коленке» такую операцию не проведешь».

Он прислонился лбом к стене, так было легче переносить головную боль, вспышками озаряющую его воспаленный мозг. Тело лихорадило, кажется, у него начинался жар, но, естественно, никакой медицинской помощи (кроме разделки трупов) здесь не предусматривалось. Кажется, они ждали, что он околеет. Таков был смысл всей этой операции: сгноить его, а потом продать, так, чтобы и откапывать было нечего. Идеально.

И если Ларин не успеет, не найдет его в ближайшее время, то так и получится. Он молодой, здоровый, ничем не болеет, организм сильный – о таком может только мечтать какой-нибудь задыхающийся миллионер, лежа на каталке в подпольном медицинском центре.

Но как? Что он сам для себя может сделать в этой ситуации? Даже у Эдмона Дантеса в замке Иф вдруг появился неожиданный друг и помощник в лице аббата Фариа. На что надеяться ему, когда никакой романтикой тут не пахнет? На добрую волю надзирателя, или кто он тут, подавшего кружку воды?

«Почему нет? – ответил внутренний голос. – Напарник спугнул его, вполне может удаться попросить позвонить Ларину. Но что, что Ларин сможет сделать? Придет к стенам и станет кричать: „Выпустите моего ученика?“ Созовет прессу? Никто ему не поверит. Вооруженная охрана в лучшем случае вызовет полицию, а в худшем… они станут соседями по камерам. Но Ларин же взрослый. Наверняка у него есть знакомые, какие-то рычаги. Хоть что-то. Не может быть, чтобы никто…»

И вдруг его пронзила ужасающая мысль: если охранники-надзиратели так спокойно допускали возможность его смерти, зная, что его избили до полусмерти в кабинете начальника, и до сих пор это училище работает, значит… это значит, что никто отсюда еще не выбрался живым и способным рассказать о происходящем. Возможно, не все из воспитанников в курсе, возможно, они запуганы, возможно, на их близких тоже оказывают давление или… или они тут по собственной воле.

Денис выдохнул от нахлынувшего ужаса. Закашлялся. Теплая липкая пена вырвалась из легких.

Черная пелена камеры качнулась. Ему показалось: темень сгустилась, стала почти осязаемой – бесформенная тьма стала обволакивать его тело и мозг, медленно и неотвратимо.

Что-то надвигалось на него, что-то очень нехорошее. Так дикие звери, предчувствуя разрушительные цунами или землетрясения, бегут от них прочь. Но, в отличие от зверей, бежать ему было некуда.

Глава 52

Несколько дней Арсений Терентьев ходил словно заколдованный. Он перестал следить за собой, как это обычно делают тщеславные холостяки: трехдневная щетина, мятый костюм с оторванной пуговицей, отсутствие которой он не замечал, – даже сонная вахтерша Вероника Андреевна обратила внимание на его внешний вид. Она сжала губы, всматриваясь в его пропуск, но смотрела она не на пропуск, а на Арсения. Разумеется, она знала его не хуже других, но пропускной режим ввиду угрозы терактов ужесточили и теперь, знаешь не знаешь, приходилось требовать пропуска у всех сотрудников.

Кивнув, она посмотрела ему вслед. Похоже, запил, подумала она. Жаль, такой был мужчина степенный. И свободный.

Терентьев ее вообще не заметил, как не замечал и других работников. Когда на совещании начальник отдела спросил его мнение относительно вопроса по повестке дня, он даже не смог вспомнить, о чем идет речь. Уткнувшись в стол, Терентьев упорно пытался построить в голове цепь, которая бы замкнулась. Но она все не замыкалась, и это приводило его в бешенство.

А тут еще кто-то что-то от него требует!

– Да, Вениамин Аркадьевич, эм… простите… что вы спросили? Извините, не расслышал.

– Арсений Леонидович… Арсений. Может быть, вам за свой счет взять пару дней? Вы неважно выглядите. Второй день вы не слышите, о чем мы тут говорим. – Директор постучал ручкой по столу. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. – Вы сейчас меня слышите?

– Да… простите. Да-да, слышу, нет, я здоров. Здоров. Кажется… мы говорили о… третьей подстанции, – увидел он заботливо подсунутый ему листок с крупными буквами. Рядом сидела Кира из автоматизации, она и пришла на помощь.

– Именно, – сказал Вениамин Аркадьевич. – И-мен-но. Так что вы думаете по этому поводу? До сегодняшнего дня ваш опыт решения нестандартных задач всегда нас выручал.

Арсений хотел было спросить, а что собственно случилось на третьей, недавно введенной в строй на юго-востоке, но потом вспомнил. Как же он мог забыть? Там вылетела вся подстанция, чего ни при каких обстоятельствах, судя по расчетной нагрузке, произойти не могло. И хуже всего было то, что эти расчеты делал он сам. Разумеется, не один, но он подписывал. Значит, и спрос с него.

Десяток присутствующих с сочувствием посмотрели в его сторону. Дело нешуточное – на контроле у мэра, и, видимо, Золотов, директор, уже получил хороший нагоняй за обесточенный почти на всю ночь район. Ладно бы отрубилась старая подстанция, но тут всё иначе.

Арсений лишь пожал плечами. Если бы раньше, неделю или месяц назад, он попал в подобную ситуацию, то, скорее всего, сослуживцы уже вызывали бы скорую для него. Но теперь ему было все равно. Мыслями он витал там, где километры электрических цепей опоясывали столицу, словно бесконечные нервные волокна, и вся жизнь огромного города зависела от них, от того, насколько хорошо они функционируют. Нет ли где разрыва. Разрыва.

– Где-то взлом, – сказал он.

Все удивленно посмотрели на него. Даже вечно спящий начальник транспортного цеха и тот приподнял голову.

– Взлом? – переспросил Золотов.

– Именно. – Арсений не хотел открывать все карты, но и молчать становилось опасно. Нужно было сдать ладью, чтобы выручить ферзя.

– Значит, это не наша вина? – Золотов говорил с плохо скрываемой надеждой.

– Нет.

– Но… как? Это невозможно.

– В том-то и дело, – сказал Арсений, – что невозможно.

Золотов непонимающе уставился на него. Лицо у него было красное: видно, ночь он провел в компании с бутылкой коньяка, пытаясь залить страх.

– Что мне мэру говорить? Если это не наша вина, то чья? Дайте мне этих виновников, я их уничтожу!

– Я дам вам виновников. Через пару дней, – сказал Арсений. – Мои расчеты все верны. И это не было незапланированным подключением. Это был именно взлом. Система новая, автоматическая, управляется в том числе по сети. Кто ее закупал? У кого? Хотя в данном случае это не важно, – поспешил сказать Арсений, увидев испуганное лицо начальника отдела снабжения. – Важно, что систему взломали. Но она отключилась, потому что взломщики, хоть и располагали кодами доступа, перевести потоки незаметно не смогли.

– Да на фига им это надо? – взмолился Золотов. – Не проще ли по старинке врезаться в сеть?

– Для них – не проще, – сказал Арсений.

– Вы что-то знаете? Выкладывайте.

– Нет, я делал расчеты пиковой нагрузки третьей подстанции и представил себе картину, как это могло быть. Кроме того, я наизусть помню ее основные характеристики и могу по пунктам назвать все двенадцать причин, по которым автоматика отключит всю подстанцию.

Те из присутствующих, кто уже похоронил Арсения, уважительно закивали головами – такого специалиста еще поискать, в этом мало кто сомневался. Ну а то, что парень странноватый, так попробуй бобылем поживи, мозги еще не так набекрень съедут. Сидит, небось, вместо того, чтобы жену ласкать, изучает журналы да инструкции по энергетике. Такие люди нужны, конечно, кто же еще работать будет. В каждой организации есть похожие, плюс-минус странность. И конечно, им всё прощают, лишь бы стабильно выдавали результат. А если еще и берут ночные дежурства вне очереди – о чем вообще речь? Святой.

Арсений оглядел зал. Он знал, что о нем думают окружающие. До последней мысли. Они жалеют его. Думают, что он умный, но несчастный. Что у него никого нет. Что он всего себя отдает работе, потому что иного смысла для него не существует. Да и просто, что он дурак. Только форменный идиот может думать, что работа принесет ему стакан воды в старости.

Никто не произносил ни слова. Был слух, что Арсений идет на место зама генерального. А потом, со временем, займет и высшую должность. И в глубине души он понимал, что достоин, это грело его самолюбие и не давало места тревожным мыслям, которые в последнее время занимали его все чаще. Особенно по ночам. В пустой темной квартире.

Весь коллектив знал, что никогда этого не произойдет. Весь, кроме Арсения. Он был слишком умен для этой должности. Вот и всё.

– Через пару дней я составлю доклад, и вы сможете представить его мэру. Мы не виноваты. Подстанции и программное обеспечение нам навязала мэрия вместе с министерством, наладку производили их специалисты, хотя я предлагал наши поправки с учетом возможных проблем. От нас все отмахнулись. Вот теперь пусть пожинают.

И хотя он говорил, по сути, крамольные вещи, лицо Золотова расплылось, плечи упали, он откинулся в кресле, прикрыв тяжелые веки. Президент над его головой смотрел зорко, но по-доброму.

– Значит… так тому и быть. Даю три дня. Если нужна какая-то помощь, все что угодно…

– Мне нужен доступ в закрытый фонд архива Минобороны.

– Чего? – глаза Золотова распахнулись, словно он проглотил муху.

Сидящий с краю начальник общего отдела Архипов закатил глаза.

– Не могу сообщить детали, но это важно, – сказал Арсений. – Без этого ничего не получится.

– Ты в этом точно уверен? – директор от удивления перешел на «ты».

– Абсолютно.

Золотов чмокнул губами. Он, разумеется, понимал: если доклада не будет, вина ляжет на него лично. А это может аукнуться самыми разными непредсказуемыми последствиями – уж больно много желающих на его место.

– Все свободны. Терентьев, задержись.

Когда участники совещания покинули кабинет, Золотов поднялся с кресла, подошел к нему почти вплотную и взял за локоть.

«Крепкая хватка, – подумал машинально Терентьев. – Еще силен, очень силен».

– Слушай, Арсений. Если это какая-то шутка, или если ты меня разыгрываешь, или что-то скрываешь, пеняй на себя. Это дело нешуточное – то, что ты просишь. Будет тебе доступ. Сделай мне доклад. И проси, что хочешь. Понял? – Он помолчал, потом вздохнул: – Понятия не имею, зачем тебе это нужно… но за все время ты ни разу меня не подвел… и я знаю про твое желание стать руководителем. Не спрашивай откуда. Просто знаю. Имей это в виду. Тщательно взвесь, прежде чем что-то делать.

Проницательности старику не занимать. Прожженный волк, матерый, чует флажки, чует охотников, чует добычу и кровь – наверняка пошел бы и сам в атаку, но силы уже не те. Полгода назад Золотов перенес инфаркт и теперь старался не нервничать лишний раз, до пенсии ему оставалось полгода, а тут…

На длинном столе для совещаний остался лежать «Московский комсомолец», передовица которого была посвящена аварии на третьей подстанции. «Кто виноват и что делать?» – вопрошала статья, явно указывая на Золотова. Именно его фото красовалось в качестве мишени для критики: пора на пенсию, не дает прохода молодым, не понимает новых тенденций – было отчего занервничать.

Терентьев легонько освободил локоть, кивнул и вышел за дверь. На его лице застыла жесткая ухмылка. Он знал, что хочет. И он не будет просить, а возьмет сам.

На следующий день пропуск в городской военный архив лежал у него на столе. Получить туда доступ не представлялось возможным, военные никого не пускали в свою вотчину, и даже если энергосетям требовались срочные данные по пустотам, например при прокладке кабеля, они, как правило, лаконично и четко давали понять, что сотрудничества не будет. Как Золотов добыл этот пропуск? Он не знал, что до того как стать директором, Золотов служил в военной контрразведке и имел кое-какие связи до сих пор.

Следующие пару дней Терентьев не появлялся на работе, однако и прогулов ему никто не ставил: он числился в служебной командировке. Разгребая завалы и пыльные архивные папки, Терентьев то улыбался неведомо чему, то хмурился, порой и вовсе гримаса злобы перекашивала его лицо. Но он приближался, он подходил все ближе и ближе – без сомнений, то, что он предполагал, чувствовал, существовало на самом деле, и он еще раз подивился, как Золотову удалось получить пропуск в святая святых – к засекреченным навсегда архивным данным военных. Он даже подумал, что не стоит обижать старика (хотя какой старик, по сути), все-таки ничего особо плохого тот ему не сделал, разве что не продвигал по служебной лестнице… Но отчасти он и сам виноват, нужно быть более настойчивым.

Терентьев слез с высокой стальной стремянки, верхняя часть которой касалась небольшого картонного указателя с выведенной трафаретом черной цифрой «1962». В руках он держал папку «Дело № 551785 „Автономное энергообеспечение г. Москвы в условиях ядерной войны. Совершенно секретно“».

Любое копирование материалов в этом архиве было запрещено: на посту перед железной дверью, ведущей в глухое хранилище, уставленное километрами стеллажей, охрана изымала все, чем можно было продублировать секретные бумаги, – телефоны, фотоаппараты, ручки, карандаши, любые электронные устройства. Прежде чем попасть внутрь, посетителя просили вынуть все из карманов и сложить в ящик, затем он проходил через рамку, похожую на те, что устанавливают в аэропортах. На обратном пути процедура повторялась. Помимо этого в проходах между стеллажами с папками, коробками и ящиками были установлены видеокамеры, так что тайно унести что-то не представлялось возможным.

Терентьев спустился вниз, держа папку словно драгоценный хрустальный сосуд. В конце каждого прохода между стеллажами размещался небольшой деревянный стол со стулом – без ящиков и письменных принадлежностей. Он присел, перевернул пожелтевший картонный лист обложки. Внутри размещались тонкие машинописные листы, каждый был пронумерован. Поначалу он не мог сориентироваться и видел перед собой карты, надписи, указатели, разводки, старые подстанции, которых давно уже и след простыл, – внешне напоминающее что-то очень знакомое, но тем не менее сильно, очень сильно отличающееся от настоящего.

Так бывает, когда надолго уезжаешь из какой-то местности, а потом вновь судьба закидывает тебя туда, лет через сорок-пятьдесят. И ты понимаешь, что вот тут был холм, тут рос столетний дуб, с нижней ветки которого спускалась тарзанка, и холм вроде бы остался, но вместо дуба – торговый центр, а вместо ручья позади него – новая улица. Если бы не этот холм и старая ручная колонка питьевой воды, невесть как сохранившаяся, то ничего не напоминало бы о прошлом.

Он водил пальцем по тонким штрихам линий электропередачи, читал названия, они теперь совсем другие, большей части давно не существует, но что-то и осталось. С трудом он узнавал и снова терялся – Москва сильно выросла, настолько сильно, что Терентьев даже испугался. Он словно попал в прошлое и, глядя оттуда, видел, что стало с городом теперь. Если продолжить эту экстраполяцию, то город и вовсе может взорваться…

Он нашел примерное месторасположение третьей подстанции, тогда ее и в помине, конечно, не было… нашел и школу, с которой все закрутилось. Школа сохранилась и осталась на прежнем месте. Он смотрел на карту: сети военных шли параллельно гражданским, они дублировали и часто дополняли их, но… здесь, в этой точке, они пересекались, тут образовывался целый клубок, узел, важная магистраль… но что это все значит? Где оно там проходит? Как туда попасть? Ведь если провода под землей, не будешь ведь открывать все подряд люки, да и смысла в этом нет. Абсолютно все люки для доступа к подземным силовым кабелям были на рабочих схемах, он помнил их наизусть. И в них не было ничего интересного.

Терентьев захлопнул папку, обхватил ладонями измученное лицо. Перед глазами поплыли тонкие светящиеся линии, они переливались разными цветами: синим, красным, фиолетовым, в зависимости от напряжения и силы тока – ярко-желтым, оранжевым и зеленым. Переплетаясь со знакомыми очертаниями города, изгибами улиц, объектами, кварталами и домами, где-то вырастали в нити потолще, а где-то наоборот – исчезали, сходили на нет. И, если бы кто-то сейчас попросил его нарисовать эту карту, которую он только что видел на старых листах из секретной папки военного архива, он бы взял мел и покрыл доску фантастической сетью электрического хаоса, похожего на человеческую нервную систему.

Прошла вечность, его мозг работал на пределе возможностей. Тело пронизывали импульсы – он вздрагивал, как будто вот-вот у него начнется припадок эпилепсии. В голове мутилось, но задача была выполнена – он все запомнил. До последнего штриха.

На плечо опустилась тяжелая рука. Поглощенный процессом, он даже не заметил этого. Когда-то в детстве он самостоятельно начал заниматься развитием эйдетической памяти – все окружающие предметы, вообще всё вокруг, имело для него совершенно иную окраску, запах, цвет и вкус, нежели для большинства людей. Так он и запоминал, по цветам, запахам, оттенкам вкуса, настроения – выстраивал целые города из несуществующих вещей, которые нужно было запомнить. И ему ничего не стоило, когда это понадобится, вновь пройти по улице, называя предметы на ее обочинах, карнизах, балконах, домах и многом другом, что встречалось на пути. Все имело свой тайный смысл.

Много позже он узнал, что своей феноменальной памятью он обязан не этим продолжительным занятиям (хотя они, несомненно, помогли), а особой форме аутизма, редко диагностируемой и почти незаметной для окружающих. Ну, что значит незаметной… всю жизнь, с младших классов, его называли странным. Особенно когда он выходил к доске и декламировал целиком «Евгения Онегина», прочитав его в ночь перед школой, чем вызывал недоумение и даже страх учительницы литературы. Тщетно она пыталась разгадать его тайну, выискивая шпаргалки, проверяя руки, ноги, высматривая, кто из одноклассников мог быть соучастником «преступления». Поняв, что тайну разгадать не удастся, она предпочла его вообще больше не вызывать к доске, чтобы лишний раз не будоражить класс. Феноменальная память помогла ему закончить с отличием МФТИ[9]9
  МФТИ – Московский физико-технический институт.


[Закрыть] и устроиться в энергетику. Где он и остался, пугая окружающих, незаменимый и странный, как любимый публикой и одновременно пугающий уродец в цирке.

– Вам плохо, молодой человек? – услышал он строгий голос над плечом.

Терентьев дернулся, будто остаточное электричество от удара молнии стекло на землю, покинув тело. Поднял мутный взгляд на говорящего. Это был охранник в форме капитана. Вооруженный и подозрительный.

– Уснул, – буркнул Терентьев. – Извините. Пишу диссертацию, очень устаю.

– Диссертацию? – Военный прищурился, разглядывая папку на столе. – А какой вуз?

– МФТИ, – соврал Терентьев. Наверняка капитан слышал про этот вуз, что он крупный и известный. – Военная кафедра, – вставил он, предрекая вопрос, как он тут вообще очутился.

– А-а, – протянул капитан. – Тогда ясно.

Терентьев не стал уточнять, что ему ясно. Он взял папку, но военный остановил его.

– Я сам поставлю на место, – сказал он. – Вы можете идти. Ваше время истекло.

Каждому посетителю давалось строго определенное количество часов и минут, эта цифра проставлялась в пропуске, и на выходе отмечался остаток. Не успеешь найти материал, притом что картотека была ужасной, – твои проблемы. Военные не слишком горели желанием выдавать тайны.

– Пятый ряд, ячейка сто сорок один, год хранения тысяча девятьсот шестьдесят два.

Капитан ухмыльнулся.

– Удалось найти, что искали?

Арсений покачал головой, словно проверяя, на месте ли все то, что он только что туда закачал.

– Определенно.

– Что ж. Это немногим удается. Желаю удачи.

Арсений развернулся и направился к выходу. Там, слева от железной кованой двери, висел плакат: «Мобильным устройствам не доверяй, враг все услышит, в эфир не болтай» и внизу приписка: «Запрещено выносить материалы архива, разглашать военную тайну, использовать любые технические средства для копирования и воспроизводства архивных сведений».

Дверь перед ним открылась, и подтянутый человек в военной форме показал рукой на рамку: «Прошу сюда. Если у вас есть какие-либо предметы в карманах, выгрузите их содержимое перед рамкой».

Терентьев развел руками.

Когда он вышел на улицу, уже вечерело. Голова гудела. Он медленно пошел по тротуару, наслаждаясь майским вечером. Легкий ветерок теребил его челку и приятно охлаждал лоб. Он свернул с невзрачной улицы, где находился архив, на более оживленную, оттуда попал на проспект. Ноги сами несли его – вдоль витрин с изогнутыми манекенами, мимо рекламных плакатов и тумб, в потоке спешащих людей.

Каким-то образом он очутился на площади Воровского, увидел вывеску «Старбакс» и машинально шагнул внутрь. Очень хотелось кофе. Черного кофе с молоком, капучино или американо – не важно, сладкого, с двойным сахаром. Он понял, что едва держится на ногах и мозг сам привел его сюда, за спасительной дозой кофеина и сахарозы.