Текст книги "Майнеры"

_{Глава 43}

Грязно-синий микроавтобус с задрапированными окнами, в который его осторожно, но довольно настойчиво подтолкнули, был без опознавательных знаков, примечательных надписей, синих маячков и антенн – серая лошадка инквизиторов – незаметный, безликий и оттого еще более устрашающий.

Но деваться некуда, молодой сопровождающий крепкой рукой направил его в открывшуюся боковую дверцу, сам залез следом. Женщина с мужчиной постарше уселись спереди. Денис успел заметить, как она сделала взмах рукой, и полицейский автомобиль, круто развернувшись, скрылся в подворотне.

– Ну вот, – она повернулась, блеснув очками. – Все обошлось, ты отличный парень, Денис. Будешь вести себя так же хорошо, считай, половина твоих проблем рассосется сама собой.

Денис хмыкнул. Грязные сиденья микроавтобуса с какими-то крошками, темными бурыми пятнами, которые почему-то показались ему кровью и ничем иным, совсем не давали повода для оптимизма. Где-то в глубине проскочила мысль, что он сам им вообще не нужен, им нужно что-то другое, о чем они пока предпочитали помалкивать. За все время жизни с теткой он не мог припомнить случая, чтобы его судьбой интересовались органы опеки – как он там, в каких условиях живет, нормально ли питается, может быть, тетка его маньяк или алкоголичка-наркоманка. Но нет, они появились только теперь, когда до конца школы остались сущие пустяки, но, так или иначе, до полного совершеннолетия ему было еще почти два года, и только новый опекун мог спасти ситуацию. Которого назначают… органы опеки.

– А вторая половина? – спросил он, придав лицу простодушное глуповатое выражение. Быть дебилом, вернее, казаться дурачком всегда выгодно – противник расслабляется, думая, что имеет дело с недалеким отпрыском шимпанзе. Несколько раз побывав в отделении полиции, Денис быстро находил там общий язык с младшим составом, от которого, собственно, и зависела судьба в обезьяннике. Они принимали его за своего – все эти сальные шуточки, туповатый смех, помноженные на внутреннюю ожесточенность, даже ненависть ко всему инородному: голубым, пиндосам, и всем тем, кого в данный момент было принято ненавидеть. Играл он самозабвенно, впрочем порой переигрывая, и, глядя на себя со стороны, лыбящегося с одновременно перекошенным от ненависти лицом, он думал, а что, если в один прекрасный день он не сможет выйти из роли? Что, если он так и останется внутри нее, и эта роль срастется с ним, станет его частью навсегда, и эти ненавистные ему люди примут его как своего по-настоящему, за его выдуманные качества, которые он уже и сам не сможет отличить от настоящих.

«Наверное, так и становятся мудаками», – подумал Денис, выворачивая приторную улыбку. Может, стоит быть принципиальным и не подстраиваться под обстоятельства? Рубить правду матку, и дело с концом? Но что-то (скорее всего, обыкновенный здравый смысл) подсказывал ему, что в таком случае он долго не протянет и кому будет нужна его жертва – тоже вопрос.

А если это вообще все розыгрыш и они хотят выяснить про их бизнес с Лариным? Такое тоже исключать нельзя. Впрочем, женщина показала документы, она в курсе смерти тетки, так что, судя по всему, они те, за кого себя выдают – представители органов опеки.

– Вторая половина? – Она взглянула на проспект, заполненный машинами. Они ехали куда-то на север, Москва большая, и Скоков с трудом узнавал местность. – Вторая половина зависит от нас. Правда, Борис Николаевич?

Крупный мужчина на месте водителя кивнул. Толстые складки на его шее на мгновение развернулись, выпрямились, как меха аккордеона, а потом вновь сомкнулись, правда, совершенно беззвучно.

– Если подопечный нам нравится, не доставляет проблем, то мы идем навстречу. Как правило.

У Скокова затеплилась надежда. Может быть, они оформят документы и отпустят его восвояси? Ради такого исхода он был готов играть кого угодно, хоть придурка, хоть Гамлета: «О, бедный Йорик! Я знал его, Горацио!» – прошептал он, глядя на живородящий затылок.

– Вы что-то сказали, Денис? – напряглась тетка в деловом костюме.

– Хотел попить пивка вечерком с моими друзьями Йориком и Горацио, но, видимо, придется отложить ненадолго, – он испытующе глянул на нее, но ни один мускул не дрогнул на ее натянутой, словно на стальную чушку, коже лица. Она не просекла. Она не знает таких друзей. Тем лучше.

– Странные клички у ваших друзей.

– Они румыны, – не моргнув глазом ответил Денис.

Тот, что помоложе, сидящий рядом с ним и не спускавший с него глаз, брезгливо сморщился.

– Друзей в молодости надо тщательней выбирать, – сказал он. – Не дай бог что, бросят и не вспомнят.

– Теперь точно бросят, раз не проставлюсь, – сказал Скоков, – обидятся. Сегодня моя очередь была.

– Вот я об этом и говорю, – удовлетворенная ухмылка повисла на лице молодого сотрудника опеки.

– А долго ехать еще? – поинтересовался Денис, отстукивая ладонями по сиденью и перебирая в уме варианты. Везут явно куда-то на окраину города.

– Не очень, потерпи, – ответила женщина.

Денис забыл, как ее зовут, а переспрашивать не хотелось.

И когда спустя полчаса вдоль пути их следования возник длинный мрачный забор, сложенный из темного сбитого кирпича, местами выщербленного как будто автоматными очередями, с завитой кругами колючей проволокой поверху, он понял, что они приехали и, судя по всему, он останется тут надолго.

Микроавтобус притормозил у наглухо задраенных железных ворот, справа от которых была проходная, вмонтированная в забор. Вдали, на внутреннем периметре виднелась вышка, там наверху стоял маленький человечек и смотрел на них.

Все это напомнило какой-то концентрационный лагерь, только без черных труб крематория. «Впрочем… еще не вечер», – подумал Денис, чувствуя, как холодный липкий страх начинает свое путешествие по его внутренностям.

Как же Ларин найдет его? Кажется, это невозможно. Он с сожалением подумал, что мог собрать сумку заранее и припрятать там сотовый маячок-трекер, какие продают в салонах связи для слежения за детьми.

Впрочем, если они все же упрячут его сюда, то наверняка затребуют документы в школе, Ларин должен об этом знать и непременно выяснит, кто и куда увез Скокова.

– Если, конечно, он меня не кинет.

– А ты бы сам его кинул? Подумай, у тебя налаженная система по добыче денег, на кой черт тебе лишний рот?

– Я бы нет, он же мой напарник.

– Ты хорошо подумал? Это говорит какой Денис? Тот, что паяц, или другой, тот, что читает Фейнмана?

– Какое тебе дело? Это имеет значение?

– Для меня да.

– Я бы не бросил его, отстань от меня, дебил! И так дело – дрянь.

– Ты это говоришь от страха. Страх придает тебе силу, которой у тебя нет, ты хотел бы, чтобы она у тебя была, но у тебя нет силы. Ты дохлая курица.

– Иди на хрен!

– Вот види…

– Выходи! – его внутренний диалог внезапно прервался, боковая дверца отворилась, заодно он заметил, что и дверь проходной также отворилась. Там стоял водитель, о чем-то разговаривая с мужчиной в военной форме. – Давай быстрее, – с нажимом произнесла женщина.

Скоков выскочил на потрескавшийся асфальт. За ним из автобуса вышел молодой сопровождающий.

– Идем, – сказал он, взяв Дениса за локоть. – Заседание комиссии уже началось, нужно поторопиться.

Человек в военной форме кивнул, взял бумаги у мужчины-водителя. Ни слова не говоря, пошел внутрь, за ним женщина, потом Денис, и замыкал процессию сопровождающий.

– Ни слова! – тихо предупредил он Дениса. – Идешь и делаешь все, что тебе говорят. Ясно?

– Да.

– Вот и молодец. Шагай.

На том конце длинной проходной человек в пятнистой форме, видимо караульный, провернув ключ, открыл толстую решетку, преграждавшую им путь. Сверив бумаги и окинув взглядом Дениса, он кивнул, пропуская процессию.

Они вышли на тщательно убранный тротуар, на котором нельзя было различить ни одной пылинки. Вдали виднелось серое угрюмое четырехэтажное здание, напоминающее школу, но гораздо большее по размерам.

И Скокову почудилось, что из каждого окна на него уставилась невидимая дюжина глаз – недоверчивых, злобных и ждущих.

Они ждали его. Они ждали его давно. Он был уверен в этом. Потому что кое-что в этой жизни он делал неправильно, не так, как следовало бы. И где-то в глубине души, там, куда никто не имел доступа, он представлял этот день, как ждут убийцы дня правосудия. Иногда такой день никогда не наступает, ни сегодня, ни завтра, но от этого ожидание становится еще более тягостным. Становится абсолютно не важно, что ты натворил, абсолютно ясно – ты сделал это НЕПРАВИЛЬНО. И отвечать придется не перед кем-то, а перед самим собой. Рано или поздно.

Он вспомнил перекошенное лицо Фаины Карповны из двенадцатой квартиры после того, как с утра ушел в школу и забыл выключить недавно вышедший альбом Канье Уэста «My Beautiful Dark Twisted Fantasy»[6]6
  My Beautiful Dark Twisted Fantasy (изначально названный Good Ass Job, позже переименованный в Dark Twisted Fantasy) – пятый студийный альбом американского хип-хоп-артиста Канье Уэста, вышедший 22 ноября 2010 года.


[Закрыть], зациклив воспроизведение по кругу. Тяжелый бит вывел старуху из себя настолько, что та сначала вызвала ментов, потом пожарников, а когда экстренная бригада отказалась вскрывать квартиру, нагло пританцовывая у двери Скокова под двусмысленную (кто знал язык) «Devil in a New Dress», у нее начался припадок и пришлось вызывать скорую.

Денис схлопотал от тетки звонкую затрещину, которую он принял безропотно, как подобает малолетнему гордецу, в глубине которого еще не совсем угасли человеческие качества. Хуже было презрительное осуждение тетки, Ирины Альбертовны, которую он уважал выше любых других людей. Она была для него полубожеством, витающим в суперкомпьютерном эфире.

Он извинился перед Фаиной Карповной и месяц ходил в магазин для нее за молочными продуктами и свежим хлебом. Разумеется, поклялся тетке, что такого больше не повторится, и с тех пор возненавидел Канье.

Какого черта?! Если поразмыслить хорошенько, таких эпизодов на его недолгом извилистом пути наберется на пожизненное заключение. Недаром говорят: «Любого человека, ничего ему не объясняя, можно посадить в тюрьму лет на десять, и где-то в глубине души он будет знать, за что»[7]7
  Цитата Фридриха Райнхольда Дюрренматта (нем. Friedrich Reinhold Dürrenmatt; 5 января 1921, Конольфинген – 14 декабря 1990, Невшатель) – швейцарского прозаика, драматурга и публициста.


[Закрыть].

Он будет знать.

Лишь бы Ларин нашел его, прежде чем…

Процессия, возглавляемая тщедушным старичком, больше похожим на эльфа, нежели на человека (он и появился непонятно откуда), с огромными остроконечными ушами, в костюме, на два размера больше то ли для солидности, то ли просто другого не нашлось, достигла здания школы. За стариком шла Елена Викторовна из опеки, потом Денис, а позади него, прикрывая путь к бегству, – молодой цепкий юноша, выполняющий функции конвоира. Тот, что постарше, водитель, остался по ту сторону ограды.

Денис поднял голову и увидел вывеску – прямоугольный кусок желтого металла, покрытый пылью и царапинами, но блестевший, словно был отлит из чистого золота. Чуть пониже серебряного двуглавого орла было выгравировано: «Минобрнауки России». А еще ниже – заглавными черными буквами: «Федеральное государственное бюджетное специальное учебно-воспитательное учреждение для детей и подростков с девиантным поведением».

Буквами еще крупнее: «Специальное профессиональное училище закрытого типа № 41».

– Что за черт?! – вырвалось у него самопроизвольно. Он прекрасно знал значение слова «девиантный», в смысле отклоняющийся, преступный, как и начал понимать в целом, куда попал.

По спине поползли мурашки, он стал как вкопанный, но резкий тычок сзади буквально впечатал его в открытую дверь, которую удерживал старик в костюме на вырост, укоризненно покачивая головой.

– У нас запрещено ругаться матом, молодой человек, – сказал он утробным, каким-то мокрым, замогильным голосом. Из его рта несло отвратительной вонью, он, кажется, знал об этом и откровенно наслаждался реакцией собеседников.

Денис промолчал, хотя его так и подмывало ответить что-то типа: «Почисти пасть, папаша, кажется, у тебя там крыса сдохла». Или еще лучше: «Свежее дыхание облегчает понимание».

Кто-то в школе, он уже не помнил кто, пугал их в туалете подобными заведениями, мол, туда попадают те, кто вылетел из обычных интернатов и детдомов, в которых, как известно, тоже медом не намазано. К тому же, если ему не изменяла память, на одной из протокольных встреч для повышения морального облика старшеклассников, которые устраивала Песчинская, пока сама не загремела под следствие, перед ними выступал майор из полиции, пугая подобными штуками. Но… чтобы туда попасть, нужна статья, уголовная статья. Другими словами, это почти та же самая тюрьма или колония, только для малолеток. Он точно не знал всю эту иерархию, как, куда и за что туда попадают малолетние преступники, и знать не хотел.

– Налево, в кабинет начальника училища, – проскрипел старик, закрывая дверь на ключ.

«Значит, это не начальник, – подумал Денис. – Можно было и послать его в таком случае. Конечно, на начальника он не был похож, впрочем, кто их разберет, как они выглядят и на кого похожи. Если этот так выглядит, то начальник, судя по всему, настоящий гоблин».

В просторном, но пустынном фойе они повернули налево, поднялись на три ступеньки, затем пошли по коридору – решетки на окнах, на стенах – выцветшие плакаты по гражданской обороне, действия на случай ядерного взрыва, использование средств индивидуальной защиты, мероприятия при внезапном нападении, но Скокову бросился в глаза другой, висящий чуть поодаль. На нем старшеклассник закрывает рукой плачущего мальчугана, сжимающего в руках огромный красно-синий мяч. На поясе у мальчика болтается деревянная рогатка. И надпись в левом верхнем углу: «Этот вот кричит: „Не трожь тех, кто меньше ростом! Этот мальчик так хорош, загляденье просто!“» Буквами поменьше чуть ниже указан автор: «В. Маяковский». Кажется, они проходили Маяковского в седьмом или восьмом классе, но что-то он не мог припомнить такого двусмысленного стихотворения.

Молодой подтолкнул его сзади, Денис фыркнул, дернул плечом, показывая, что терпеть тычки долго не намерен.

Спертый казенный воздух заведения не располагал к веселью, и, хотя ему хотелось высказаться по поводу плаката, все же он решил промолчать.

ЕМУ НЕ НРАВИЛОСЬ ЭТО МЕСТО.

Тревожное, пугающее, угнетающее своей тишиной и – решетками на окнах. Ни одного человека вокруг.

Он почувствовал нарастающее волнение, даже страх, который списал на то, что собираться пришлось впопыхах, не предупредив Ларина.

Наконец около одной из дверей Елена Викторовна остановилась, сверкнув очками. Она выпрямилась, видно было, что ей тоже не слишком здесь нравилось, – плотно сжатые губы, неуверенные бегающие зрачки – она старалась не встречаться с Денисом взглядом, словно осознание того, что она делает, не даст ей уснуть еще долгие месяцы.

Она постучала и, дождавшись безликого «войдите» откуда-то издалека, отворила дверь.

Глава 44

Ларин воспользовался навигатором, чтобы понять, где находится. В ту ночь, прежде чем замуровать пол в подвале школы над хранилищем, куда они со Скоковым спустили всю технику, ему пришлось взломать одну из двух железных дверей, замыкающих подземную галерею.

Сначала он попытался воспользоваться фомкой. Загнав острый конец между дверью и косяком, надавил что было сил. Послышался сухой треск сдираемой краски и крошащегося металла, но дверь даже не дрогнула, она была словно вмонтирована, приварена к стене.

Прислушавшись, он решил, что терять особо нечего: наверху ночь, но даже днем громкие звуки из подземелья вряд ли бы достигли поверхности. Это его единственная возможность спасти положение. В шесть часов вечера, если верить словам Успенского (а не верить ему было глупо), случится нечто опасное. Уберечь оборудование любой ценой. На второй комплект он никогда не соберет деньги, это было ясно. Слишком дорого. Слишком опасно, чтобы начинать все заново. Наверняка за школой установлена круглосуточная слежка, вывезти технику в безопасное место не получится, к тому же его еще нужно найти.

Он попробовал нажать дверь плечом, одновременно помогая фомкой. Никакой реакции.

Теперь, когда он приладил в галерее несколько светодиодных фонарей, находиться здесь было не так тревожно: необычная тишина, обволакивающая подземелье, постепенно стала ему даже нравиться – обострялись чувства, ум, кажется, работал быстрее и прозрачнее, решения принимались четче, без колебаний.

Ларин протянул руку к спортивной сумке «Адидас», достал болгарку, перчатки, маску, сунул конец провода в удлинитель – оставался только такой вариант взглянуть, что же находится за неприступными дверьми. Вполне могло статься, что с той стороны двери забетонированы или заложены кирпичом, тогда придется повозиться, но у него просто-напросто не было другого выхода.

Хлебнув пива из жестяной банки, он задвинул забрало маски и включил пилу. Тотчас галерея наполнилась жутким металлическим воем, скрежетом – сноп искр, летящий из-под вращающегося алмазного диска, осыпал его ноги. Он решил начать с язычка замка, удалить весь замок, потом, если и это не поможет, пройтись по периметру коробки, оставив только петли.

«Если кто-то находится с той стороны, то сюда немедленно прибудут все охранные службы», – подумал он, вгрызаясь пилой в металл.

На простую, по сути, работу он потратил почти три часа, и, когда закончил, его спортивный костюм стал тяжелым от пота.

Отложив болгарку, Ларин вздохнул, глядя на темнеющий прямоугольник двери.

– Пожалуйста, – прошептал он, – давай, давай, сезам, откройся!

Сердце его билось, и, хотя физическое напряжение несколько сгладило тревожные ощущения, до конца так и не смогло их погасить. Он был готов увидеть роту ОМОНа, батальон охранного предприятия, кучу стволов, направленных на него, прожекторы, бьющие прямо в лицо, внезапный рев громкоговорителя, оглушающий и ужасный: «Руки за голову, колени на пол, лечь лицом вниз! Без резких движений! Вы арестованы за взлом государственного объекта! Не двигаться, или будем стрелять!»

Ларин толкнул дверь, и она отошла в темноту – с тихим скрипом, тяжело, как будто весила несколько тонн.

Дверь открылась почти полностью, на него пахнуло затхлым, застоявшимся воздухом, такой обычно бывает в подвалах, которые очень давно не проветривались.

Едва уловимый шорох, на грани человеческого слуха, заставил его вздрогнуть. Рука, сжимающая фомку, качнулась, мышцы предплечья напряглись. Он застыл. Опять шорох, чуть дальше за дверью, правее, и вслед за ним – тонкий, противный писк, похожий на передающую азбукой Морзе рацию.

Крысы. С одной стороны, это хорошо, крысы не будут селиться, где нечего есть и пить, значит, какой-то ход отсюда существует. Но совершенно необязательно, что он в него пролезет. Если, конечно, вообще найдет.

Ларин чертыхнулся. Он не любил крыс. Ступать в кишащую крысами темень совсем не хотелось, он читал где-то, что голодные крысы могут сожрать человека заживо. У Стивена Кинга был рассказ про парня, который работал в ночную смену и вызвался чистить примерно такое же подземелье, где его благополучно сожрали серые хвостатые монстры. Впрочем, старый любитель ужастиков мог и приврать.

Постояв несколько минут, прислушиваясь к царапающим звукам из-за двери, он достал из кармана фонарь и шагнул вперед. Времени оставалось совсем немного, нужно было замуровать пол наверху в подвале школы и успеть его высушить, чтобы не осталось и следа.

Ищейки Успенского, или кого он пошлет, вполне могут привести собаку, поэтому он набрал в хозяйственном магазине нафталина и хлорной извести, белые ядовитые горки которой точно не вызовут подозрений, ее повсеместно использовали для дезинфекции и в школах, и даже в детских садах, а для собачьего нюха этот порошок был смертельным.

Сделав пару шагов, он очутился в длинном тоннеле, похожем на широкую трубу, по центру которой была проложена узкоколейка. Поначалу он подумал, что это метро, как в том фантастическом романе, но это было не метро. Ошметки старых газет, разбросанных в беспорядке, надписи на стенах – «1961 Петя Климов», «Ясный свет, которого нет», «Курилка», «Все там будем», «Жизнь прекрасна, но она напрасна», «Труд делает из человека скотину», «Прощай Сеня брат, 1962», «Нам конец 16.10.1962».

Ларин водил фонариком по стенам и не мог понять, что это такое. Что было в тысяча девятьсот шестьдесят втором, к чему все эти записи, не отличающиеся особым оптимизмом? Напоминает подготовку к эвакуации. Может быть… Когда был Карибский кризис? Он попытался вспомнить, но не смог. Примерно тогда и был.

Крысы серым живым веером разбегались перед ним, мельтеша красноватыми глазками, оглядываясь и злобно поскуливая: им было совершенно непонятно, кто мог набраться такой наглости, чтобы потревожить их бесконечный покой.

«Если так, то более-менее все понятно, – подумал Ларин. – Здания и Москву готовили к ядерному удару, тотально строили отходные пути, подземные тоннели, для быстроты передвижения их оснащали рельсовыми путями, но делали не полноценную колею метро – это слишком долго и дорого, а как в шахтах – узкоколейку, ее можно проложить в кратчайшие сроки. Когда угроза миновала, тоннели заморозили, перекрыли, залили выходы бетоном: содержать их стало дорого, да и никому не нужно, а с перестройкой и вовсе забыли. Наверняка на большую часть подобных подземелий не осталось никакой документации, никто не знает, где и что реально существует. И если карта секретного метро относительно известна и правдоподобна, то локальные убежища, если он прав в своих догадках, начисто вычеркнуты из списка инженерных сооружений столицы. На них часто натыкаются во время строительства дорогих жилых кварталов, когда выкупают старые здания и роют вглубь для закладки мощного фундамента, способного выдержать небоскребы, а еще многоэтажных подземных гаражей, которые уходят вглубь на многие десятки метров.

Тем лучше для него. Если это окажется правдой, ему крупно повезло. При условии, что удастся найти выход из тоннеля.

Хлебнув остатки «хайнекена», он, насколько это позволял неровный пол с ржавыми рельсами, зашагал вдоль узкоколейки, напрягая зрение и слух. Фонарь то и дело выхватывал на стенах надписи, оставленные черной смолой. Выглядели они очень старыми, в бахроме белесой колышущейся паутины.

Пройдя с километр, он вдруг остановился. Его прошиб холодный пот: как он вспомнит, откуда пришел, – свою дверь? Он не догадался пометить ту, что вела в его галерею.

Через полчаса ходьбы стало понятно, что тоннель и не думает заканчиваться. Тьма впереди, тьма позади – и крысы. Никаких признаков тупика, ни единого луча света. Тоннель мог быть закольцован, и Ларин всю жизнь ходил бы по кругу, освещая фонарем бесконечные серые стены.

– Черт! – ругнулся он, вытирая пот со лба. Во рту пересохло, спертый воздух с шумом входил и выходил из легких. Окруженный мощными стенами, зажатый в бетонной тюрьме, он почувствовал приближение приступа клаустрофобии, хотя никогда раньше не страдал ею, а только читал в Интернете.

Волна паники приближалась откуда-то сзади, вместе с копошащимся ковром серых проворных зверьков, чью лоснящуюся шерстку то тут, то там выхватывал мощный луч светодиодного фонаря. Он чувствовал касания цепких коготков на своих кроссовках, некоторые крысы пытались взобраться на штанины его джинсов. Ларин машинально, с отвращением топал ногой, зверье слетало на бетонный пол со злобным визгом.

«Откуда их тут так много? – подумал он. – И почему все самое мерзкое в жизни обязательно случается в самый трудный момент?»

Под ногами захрустело сильнее обычного, впереди что-то темнело, большая темная масса преграждала путь. Он осторожно прошел дальше, потом опустился на корточки – гладкий бетон покрывала сухая земля вперемешку с высохшими листьями, кореньями, веточками. Проход дальше был полностью завален, а сверху, на высоте двух с половиной метров, что-то торчало из разбитого, покрытого опасными зияющими трещинами потолка.

Ларин вдохнул полной грудью. Воздух здесь на удивление казался чище, свежее, однако к нему добавился странный, едва ощутимый привкус.

Пиво попросилось наружу. Недолго думая, он пристроился возле стенки тоннеля, поглядывая искоса на кучу земли, загородившую проход. Ларину постоянно казалось, что кто-то следит за ним и, как только он потеряет бдительность, расслабится, например, опорожняя мочевой пузырь, схватит его за горло или же вонзит нож (или когти) в спину.

Горячая струйка залила светлый бетон. Разделившись надвое у пола, шипя и пенясь, она стекала ему под ноги, и Ларин следил за ней, пытаясь расслабиться. Получалось плохо. Отодвинув ногу, чтобы не залить кроссовку, он уже приготовился застегивать ширинку, когда увидел на том месте, где только что была ступня, в темной лужице блестящий предмет. Маленький блестящий предмет. Если бы в руках его был не мощный фонарь, а, например, зажигалка, то вряд ли бы он что-то заметил.

Ларин нагнулся, поднеся рефлектор фонаря к самой луже. Там, среди мелких камешков и крысиных экскрементов, лежало красивое кольцо, золотое, со вставками из белого золота и прозрачным, чистым как слеза ребенка камнем, вероятно бриллиантом, в этом Ларин совершенно не разбирался. Но то, что перед ним именно драгоценность, а не подделка с площади трех вокзалов, сомнений не возникло, слишком уж филигранной выглядела работа ювелира.

Ларин затаил дыхание. Огляделся.

Вряд ли здесь кто-то был за прошедшие пятьдесят лет, кроме, разумеется, крыс. Потеряли строители тоннеля? Слишком ценная вещь, чтобы носить такое с собой… Да и лежит прямо возле стенки, очень заметно, учитывая, что ширина тоннеля небольшая, любой проходящий мимо или же проезжающий на дрезине мог его заметить.

Он поискал, чем бы поддеть кольцо из лужи, но потом, отбросив брезгливость, взял его пальцами.

Женское, старинное кольцо – таких сейчас не делают. В ювелирном магазине он был один раз в жизни, когда выбирал обручальные кольца на свадьбу, но по телевизору постоянно крутили рекламу ювелирных салонов, он помнил, как выглядят современные кольца. Совсем не так.

Но откуда оно здесь?

Ларин поднялся на ноги. «Хотя бы не зря такой путь проделал, – подумал он. – Но ещё придется возвращаться, бетонировать пол и надеяться на то, что оборудование будет работать автономно, пока не выключится электричество и не сгорят все видеокарты. Рано или поздно это произойдет, и к тому времени он, вполне возможно, уже не будет учителем в школе и попасть в подвал не получится.

Он вздохнул, поднял фонарик и осветил потолок, сквозь рваный пролом которого сыпалась земля, торчали прутья арматуры и с самого края, там, где черный слой соприкасался со светлым бетоном, перекинувшись через трухлявую доску, острые разбитые края которой торчали, словно ощерившиеся иглы, свисала длинная костлявая рука в серой истлевшей ткани.

Ларин отшатнулся и едва не закричал. Одно дело видеть труп по телевизору, в кино или сериале – ничего особенного, это даже приелось, учитывая бесчисленное количество зомби-продукции на экранах. Но вот так, буквально в метре от себя… Он явно был не готов к такому повороту.

Судорожно оглянувшись (ему почудилось, что позади него стоит армия мертвецов), Ларин хотел броситься бежать назад, мозг скомандовал «опасность», а тело само рефлекторно принялось выполнять указания. Труп – это неприятности в любом случае. Он прекрасно это знал.

Крысы, осмелев, привыкнув к свету фонарика, деловито взбирались на гору земли и исчезали где-то наверху.

Ларин поежился. Хорошо, что он прихватил с собой перчатки и фомку. Это, конечно, не полноценная лопата, но уж лучше такой штуковиной, чем руками.

Потолок в том месте походил на провал грунта. Может быть, труба, в которой находился тоннель, будучи подмытой сточными водами, не выдержала и обвалилась. Но труп…

Ларин взобрался на кучу земли, она была плотной, устоявшейся, почти каменной. Он очутился около костлявой руки и взглянул выше, посветив фонарем. Чтобы не соскользнуть вниз, ему пришлось схватиться за край обломанного потолка. Кроссовки мигом набрали земли и съезжали вниз, он перебирал ногами, чтобы оставаться на месте, заглядывая туда, откуда торчала рука.

Сомнений не оставалось. Обломанные доски, которым он поначалу не придал значения, были не чем иным, как гробом, треснувшим и развалившимся на куски. Гроб лежал на боку, зацепившись за край бетонного тоннеля и увязнув в утрамбованной временем земле.

Ларин подумал, что, если начать расчищать проход и попытаться вытащить гроб, освободив лаз, чтобы попасть наверх, его может засыпать и следующий безумный исследователь, который спустится в этот кишащий крысами тоннель, найдет уже два обглоданных тела.

Но другого выхода нет. Ларин зажмурился, набрал полные легкие воздуха и воткнул фомку чуть правее раскинувшей тонкие костлявые пальцы руки.

Аккуратно доставая землю, он ссыпал ее мимо себя на пол. Белесая кисть с тонкими иссушенными пальцами при этом подрагивала прямо у него перед глазами как живая, иногда задевая его по плечу, и тогда все его нутро заливало противным болезненным холодом.

Рука пыталась схватить его, он был в этом абсолютно уверен. Пальцы щелкали у самого горла, рука ходила ходуном. Он ускорился, не в силах выносить это действо. Фомка только разрыхляла землю. Чтобы спустить как можно большее количество земли на пол, он загребал другой рукой, вдыхая запах червей, перегнившей плоти и чего-то совсем уж мерзкого, слизкого и противного.

Зацепив фомкой твердую поверхность, Ларин с силой потянул. Окружающая его земля пришла в движение, он успел это осознать, но было поздно – словно оползень, вся нависавшая над ним толща зашевелилась, раздался треск ломаемых досок, рука стукнула ему прямо в лицо. Ларин хотел было зацепиться за обломанный потолок, но ноги уже пошли вниз, увлекаемые стекающей землей, и он схватился за воздух, нелепо раскорячился, в последний момент, оттолкнувшись от зыбкой почвы, едва отпрыгнул в сторону, чтобы не быть погребенным заживо.

Тяжелый слой земли настиг его и тем самым спас жизнь, накрыв собой. В следующее мгновение он почувствовал сильный удар по спине, что-то тяжелое и острое вонзилось около лопатки. Ларин вскрикнул, сильно ударившись головой о бетонный пол.

Через десять секунд все смолкло. Он лежал, придавленный землей и еще бог знает чем. Дышать было тяжело, рот, уши, нос забились землей. Тем не менее страха как такового не было. Вероятно, доза адреналина блокировала этот инстинкт – так поступает организм в экстремальных условиях. Время замедляется, и только глухой стук сердца, как часы, отбивает его ход.

Ларин попробовал пошевелить ногами. Вроде все работает. Разбитые колени щипало, но, судя по всему, кости уцелели. Подтянув руки к себе, он с удивлением обнаружил, что продолжает сжимать кольцо в левой кисти. Фомка пропала.

Он попытался приподняться, но тяжелая, неподъемная ноша давила сверху, не давая даже пошевелиться.