Текст книги "Майнеры"

«Ну вот еще, – подумал он. – Приехали». И принялся разгребать перед собой землю, словно пловец брассом. Медленно, но получалось. В полной темноте. Он понятия не имел, какая толща над ним, но надеялся, что сможет ее одолеть.

Так и вышло. Через десять минут он выбился из сил, но ему показалось, что впереди забрезжил свет. Фонарик, который он держал во рту, отлетел на несколько метров и теперь светил в ту сторону, откуда он пришел. Ларин видел одним глазом копошащихся крыс, они подбирались всё ближе.

Привстав на локтях, он собрал все силы и, ерзая разбитыми коленями, постанывая от пронизывающей все тело боли, выбрался на бетон. С его спины упали доски, посыпалась земля. Сил совершенно не оставалось. Но время гнало его вперед.

Выплюнув кусок земли (он надеялся, что это все-таки земля), Ларин, кряхтя, поднялся на ноги, прихрамывая, подошел к фонарику и взял его в руки.

Крысы теперь совершенно не смущали его, он даже перестал обращать на них внимание. Все его помыслы были направлены на дыру, содержимое которой чуть не погребло его в тоннеле.

Разломанный надвое гроб съехал вниз и теперь лежал поперек узкой, присыпанной черной землей колеи. Рядом, в неестественной позе, сложенный пополам, лежал скелет, пялясь в пустоту глазницами, заполненными черной землей.

– Черт! – ругнулся Ларин. Он хотел было накрыть голову, но было нечем.

Куча земли под разломом выросла. Но теперь на том месте, где раньше торчала рука и доски от гроба, образовался небольшой, но вполне рабочий лаз. Он мог бы в него протиснуться.

Ларин подумал, потом взял доски, оставшиеся от гроба, и укрепил стены вала. Не бог весть что, но немного держать будет.

Он начал взбираться, держась за доски, схватился за край бетонного потолка, сунулся в лаз, подтянулся, ноги при этом ерзали по сыпучему валу. Второй раз падать было нельзя. Цепляясь за рыхлый разлом, он карабкался вверх, потом, когда смог упереться ногой в осколок бетонного потолка, предварительно проверив его на прочность, привстал, выпрямляя конечности, и вытянулся. Ручеек земли сочился вниз, но голова уже вылезла наружу – в темное помещение с разломанной плиткой. Уцепившись за торчащую балку, он напрягся и вывалился наружу.

Где-то вдалеке залаяла собака. Он не рискнул включать фонарик. В помещении, где он очутился, было окошко, оно располагалась высоко под потолком, контуры которого едва проступали в темноте. Утренний серый рассвет чуть проникал сквозь мутное стекло, но и этого было достаточно, чтобы понять, куда он попал.

Это было похоже на усыпальницу. Ларин лежал на спине и пытался отдышаться. Со стены на него смотрел распятый Иисус, покрытый сетчатой бязью паутины, молча и укоризненно вопрошал: «Что ты здесь забыл, сын мой, в столь ранний час? Не слишком ли нагло ты явился сюда без предварительной записи?»

Ни одной мысли не приходило ему в голову. Он так устал, что не мог двинуться с места. Язык присох к нёбу, горло опухло от жажды. «Пить… как же я хочу пить», – подумал он. Но в склепе не было ничего похожего на автомат кока-колы.

Ларин вспомнил, что в заднем кармане джинсов должен лежать телефон. Если, конечно, он не разбился при падении. Кряхтя, он протянул руку, ощупывая собственную задницу.

Твердый прямоугольник лежал там, где и пару часов назад. Ларин облегченно вздохнул. Телефон не разбился, экран лишь слегка треснул, но на работоспособности это никак не сказалось.

Он открыл навигатор, пытаясь понять, куда же его занесло.

Старое кладбище в лесопарковой зоне на юго-западе. Господи. Сколько же он прошел? Это в пятнадцати километрах от школы!

От изумления Ларин приподнялся. Ошибки быть не могло, телефон ловил на два деления, но модуль GPS работал автономно. Он никогда не был в этом районе и вообще не знал о его существовании, так же как и о старом еврейском кладбище на отшибе, в стороне от всех дорог, жилых кварталов и промышленных зон.

«Скорее всего, здесь и смотрителя нет, – подумал он. – Но все равно, нужно быть осторожнее». Ларин поднялся на дрожащих ногах. Сделал шаг к двери, темный контур которой различил на фоне кирпичных стен.

Заперта.

На этот раз он не стал долго думать. Отойдя на пару шагов, Ларин поддал плечом. Послышался треск, и дверь распахнулась. Он вывалился в свежую некошеную траву, покрытую росой. Сосновый бор, окружавший кладбище, выглядел девственным и нетронутым. Тропки заросли. Сюда очень давно никто не приходил.

Глава 45

– Как это нигде нет? Вы за кого меня принимаете?! – красное от злобы лицо владельца мясной империи «ЧудоМяско» Кирилла Успенского дрожало, словно свиное заливное. Волны гнева разбегались по дряблым щекам, толстые пальцы теребили толстую коричневую сигару. Он то хотел ее прикурить, то передумывал – «Зиппо» в огромной ручище щелкала, вспыхивала, потом тухла. Он захлопывал крышку, принимаясь натирать золотую гравировку «Речной Флот – наш оплот».

– Мы были там с ОМОНом, нашли дверь в подвале, – слегка отступив, проговорил высокий мужчина военной выправки, одетый в камуфляжную форму. – Явно, не школьная дверь, слишком мощная. Но внутри ничего не нашли. Когда ОМОН ушел, перерыли весь подвал, каждый закоулок…

– Да, – сказал коренастый начальник охраны, Рафик. – Шеф, я своими глазами видел, Полковник там был с самого начала, он же с силовиками у нас дружит. Дверь-сейф – надежная, внутрь комнаты проложен кабель от щита, его хотели скрыть, поэтому подвели незаметно. Но… это все. Ни в самой комнате, ни вообще в подвале ничего не нашли. Пару пустых банок от пива, ломаные парты, глобусы и куча ламп накаливания.

– Придурки, – процедил Успенский, клацнул зубами по кончику сигары и плюнул откушенным табаком прямо в лицо молодого охранника. Тот не шелохнулся. – Вы же смотрели видео с телефона! Три под завязку груженных микроавтобуса! Как, как это можно скрыть?! Кто мне расскажет?

Рафик не слишком боялся гнева шефа, потому что его преданность не допускала и тени сомнений в правильности слов и поступков начальника. Прикажи он Рафику прыгнуть в кипящий котел со смолой, тот выполнил бы не задумываясь. Это качество позволяло ему находиться во главе охраны долгое время, выносить все заскоки полоумного директора, с одной стороны оставаясь в тени, а с другой – сняв с себя все муки морального выбора.

– Кирилл Алексеевич… Я проверил все классы под видом пожарного инспектора, каждый закуток в школе, – добавил Полковник. – Пусто. Никаких признаков того, что мы видели на записи. Если коробки и были, то они пропали. Одно из двух: либо их вывезли с машинами снабжения, тогда давить нужно на директора, либо этот… – Его лоб сморщился, он не мог вспомнить, как зовут «подозреваемого». Все люди в его представлении делились на две равные части – «подозреваемых» и «обвиняемых». Проработав четверть века в органах, вот уже семь лет он выполнял функции связующего звена между фирмами Успенского и силовыми структурами. Формально, занимая должность заместителя генерального директора, Полковник стоял выше Рафика в местной табели о рангах, однако всем было понятно, в том числе и ему самому, что именно Рафик – второй человек в организации.

Нанятый как-то на завод новый директор по развитию начал качать права, вводить свои порядки, даже умудрился заиметь личную охрану из столичного ЧОПа, которую сам и оплачивал. Но после того, как он неосторожно указал Рафику на дверь в своем кабинете, а охранник его поддержал и даже выволок калмыка на задний двор офиса, все окончилось очень быстро. Охраннику он перерезал горло своим прямым и острым калмыцким ножом, потом, залитый кровью, поднялся к директору и выпустил ему кишки. Говорят, обоих отправили на колбасу, потому что ни одного, ни второго так и не нашли, зато в тот месяц, если поднять местные газеты, можно найти жалобы на качество кровянки. «Уж больно отдает сладковатым, неприятным привкусом», – жаловались пенсионеры в рубрику местной газеты «Нам пишут».

– …либо этот учитель математики слишком умен и хитер. Нельзя недооценивать противника, кем бы он ни был.

Успенский щелкнул золотой крышкой «Зиппо», крутанул колесико. Яркий сноп искр брызнул из-под пальцев. Он раскурил сигару, покручивая ее между желтых пальцев.

– Я не понял, – сказал он едва слышном голосом, который в огромном кабинете прозвучал словно приговор. – Этот учитель нас поимел? Так, что ли, получается?

Он выдохнул густой ароматный дым. Кольцами тот поднялся над зеленым торшером, постепенно исчезая, растворяясь в полутьме кабинета.

Полковник быстро глянул на Рафика и сказал:

– Сейчас выясняем, кому принадлежали автобусы. Там нечеткие номера, поэтому нужно проверить около ста штук, что подходят по моделям. В ближайшее время мы узнаем, что именно они перевозили. И где покупали.

Рафик безразлично кивнул.

– Потом спалим или…

– Не надо, – отрезал Успенский. – Автобусы пока не трогайте, просто узнайте, что там было. – Он повысил голос: – И где оно теперь, мать вашу! Это самое важное! И… Вадика не берите с собой, у него важные съемки, даже если будет наседать. Никуда не брать, не дай бог вляпается перед поступлением в какую-нибудь херню. Пусть тусуется на своем шоу.

– А что делать с учителем? – спросил Рафик, глядя стеклянными глазами на прозрачный глобус, внутри которого струились электрические разряды. Шеф любил необычные игрушки. Шеф любил необычные убийства. Иногда и сам участвовал, чтобы взбодриться. – Может, подготовить охоту?

Успенский встрепенулся. Такая мысль не приходила ему в голову, это могло стать хорошей встряской, учитывая, что учитель водил их за нос.

Обычно охота назначалась на проштрафившегося должника, чиновника, который никак не хотел идти на сделку, либо на одного из личных врагов Успенского, которых за его жизнь накопилось приличное количество. Он мог вытащить из памяти школьную обиду, когда его, жирного замусоленного шестиклассника, макали головой в унитаз придурки из девятого или десятого класса, или снимали с него штаны посреди перемены перед всем народом – девчонки, прыгающие на резинках, ахали и рассыпались, он пытался спрятаться, но было некуда – ему не давали убежать, гогоча, давая затрещины и пинки. Он прятал в ладошках свой срам, готовый провалиться сквозь землю, но земля не разверзывалась под ним, геенна огненная не поглощала его врагов, хотя проклятия, которыми он их молчаливо осыпал, были способны умертвить на месте целые континенты. Эти ребята тогда казались слишком сильными и наглыми. Безнаказанными.

Дома отец стегал его солдатским ремнем, пытаясь сделать из него «воина, а не жирную зеленую соплю», но тщетно. В нем росла ненависть, и к концу десятого класса одному из обидчиков он незаметно подсыпал в кока-колу крысиный яд. Парень умер в жутких муках, а Успенский испытал невероятный кайф. Конечно, было расследование, яд в бутылке обнаружили, слишком уж явными были признаки отравления, но доказать его причастность не удалось.

И от него отстали, стали обходить стороной, причем не только обидчики, но и вообще все – даже девочки и учителя. Все знали, что это сделал он, и боялись к нему прикоснуться лишний раз, чтобы не подцепить смертоносную заразу и не умереть с пеной у рта на крыльце школы или дома.

Только учитель физкультуры, жеманный Николай Феликсович, был к нему добр, подбадривал, мог даже приобнять или погладить по спине. Только много позже Успенский понял, чего тот добивался. Николай Феликсович был вывезен в темной повязке на свалку, где на него спустили пятерку голодных доберманов.

Успенский не спешил, слишком частый падеж его врагов или лиц, так или иначе с ним связанных, мог вызвать лишние подозрения и внимание. Именно для таких случаев и был нанят Полковник. Любые проблемы можно решить с помощью денег. Абсолютно любые. В этом Успенский не сомневался. Вопрос тяжести статьи УК и суммы, решающей проблему, находился в строгой пропорции, но находился всегда и без исключения.

– Охота? – его тонкие иссиня-красные губы скривились в подобии улыбки. – Ну а что? Сколько он крови нам попил. Особенно Вадику. Как думаешь? – он кивнул Полковнику.

– Не вижу никаких проблем, – отчеканил тот.

Проблем и правда не было. По информации, которую Полковник запросил из органов, никто за учителем не стоял, он был, что называется, чистокровным лохом. Бери и выпускай его на арену к хладнокровному матадору. О, разумеется, матадором в сверкающем шелковом костюме огней, украшенном серебром и золотом, переливающимися блестками, с зажатой в руке длинной шпагой-эстоком, был Успенский-старший. И, как правило, загнанных жертв, уже подготовленных его преданными пикадорами, убивал лично. Не так романтично, как в корриде, – бывало по-всякому, – но каждый раз он испытывал то самое райское наслаждение, которое ощутил тогда, в первый раз, когда жертва отравления корчилась в предсмертных судорогах.

– Тогда начинайте готовить охоту. В ближайшее время, – сказал Успенский хриплым голосом. Вкус погони завладел им. Запах крови наполнил большой кабинет, присутствующие ясно ощутили будоражащее предвкушение убийства. – Кстати. – Успенский придвинул к себе настольный перекидной календарь, провел пальцем по числам, что-то нашел и глянул на Рафика: – Что с малолетками?

Рафик наклонил голову. Он слышал только одним ухом. Или делал вид, что слышал одним.

– Пацан в специнтернате для малолетних преступников, а девка в психушке. Никаких показаний на Вадика она дать уже не сможет никогда. Ну, до совершеннолетия пацан не досидит. Мы об этом позаботимся.

Успенский кивнул. Ему не хотелось, чтобы девка начала говорить, она могла вспомнить слишком многое, тем более, как выяснилось, ее отчим работал в полиции, и могли возникнуть сложности с ее устранением. Поэтому ее сдали в подшефную психбольницу, где она станет настоящим, буйным, особо опасным психом, который закончит или в петле, или корчась от глубоких порезов на холодном кафеле туалета.

– А что делать с женой и дочкой учителя? У него недавно родилась дочка.

– Ничего, – задумчиво произнес Успенский. Казалось, он уже ничего не видит перед собой, глаза подернулись странной пеленой. – Пусть живут и радуются жизни. До поры до времени.

– Гуманно, – сказал Полковник, и Рафик кивнул.

В дверь постучали.

Три головы устремили свои взгляды на дверь.

– Войдите, – бросил Успенский.

В дверь протиснулся карликового вида мужичок с чрезвычайно широкими плечами. Это был Штеккер, помощник Полковника. Он встал, упершись мощными ногами в пол, и выжидательно глянул на трех мужчин.

– Говори, – разрешил Успенский.

Тот сказал ровным, ничего не выражающим басом:

– Мы нашли один из автобусов. На радиорынке. Владелец – некто Михаил Лаврентьев, директор конторы под названием «Три Хард». Продают компьютерные цацки.

– Это всё? – спросил Успенский.

– Да.

– Так чего стоите? Взять и вытрясти из этого Лаврентьева все, что он знает и не знает про груз. Ясно?

– Так точно.

– Живого или мертвого, ко мне его!

Через мгновение все трое исчезли из кабинета. Дверь закрылась, оставив Успенского одного. Он вновь раскурил сигару, достал папку из ящика стола и вгляделся в распечатанную фотографию. На ней в полный рост был изображен Ларин в компании плотного мужчины у ворот школы. Мужчина стоял, облокотившись о новый джип «лендкрузер». «Надо бы узнать, кто это такой», – подумал Успенский. Хотя… какая разница, раз в органах на этого человека ничего нет, значит, можно не беспокоиться. Какой-то очередной барыга. Он вновь вгляделся в лицо мужчины, полное и властное, потом положил фотографию обратно в стол.

Никто не может водить его вокруг пальца. Тем более какой-то учитель. Дела Успенского шли в гору, он скупал земли и заводы вокруг Москвы, прибыль росла, и он все чаще задумывался, что после неожиданной смерти Севостьянова выводить деньги за рубеж стало гораздо сложнее. Счета мониторились, офшоры раскрывались, он уже не мог, как прежде, рассчитывать, что останется инкогнито. Нужны были новые схемы. Новые инструменты. Новые возможности.

Его взгляд упал на свежий «Коммерсант». Там, на первой полосе, он увидел значок новой валюты, такой он ранее не встречал. Английская буква «B», перечеркнутая двумя чертами, наподобие доллара. Статья рядом с этой фотографией называлась: «Что такое биткоин: новая эра или новая пирамида?»

Все преступное и мошенническое притягивало его натуру, поэтому, скользнув глазами по слову «пирамида», Успенский автоматически подтянул газету ближе и углубился в чтение.

Втайне он завидовал основателю самой грандиозной финансовой пирамиды на просторах бывшего СССР: как же, тому не приходилось прилагать особых усилий по добыче денег, КамАЗы с купюрами круглосуточно разгружались в огромных банковских хранилищах. Масштаб аферы потрясал даже самые шизофренические предположения, речь шла даже не о миллионах – о миллиардах долларов! Люди в трезвом уме и здравии отдавали ему все, что накопили за всю жизнь, причем делали это добровольно, а не под раскаленным утюгом Рафика – о подобном безраздельном владении кошельками толпы можно было только мечтать.

Однако, находясь в некотором отдалении, Успенский ясно видел ошибки великого махинатора, которые в итоге привели к краху пирамиды: жадность, публичность и отсутствие надежного средства хранения богатства. Если первые две были не так критичны, то невозможность надежно сохранить гигантские суммы денег изначально превращали всю затею в профанацию.

На кой черт устраивать такую грандиозную клоунаду, если нельзя воспользоваться ее результатами? Да, можно положить деньги в банк, допустим, удастся договориться с десятком фирм-прокладок, подкупить чиновников в финансовом надзоре, полицию, контролирующие органы, но пройдет год-два, на их место придут новые голодные волки, и вся схема накроется. Средства арестуют, как ты их не скрывай, а если уж и удастся запутать следы так, что никакой регулятор и полиция не отыщут, то воспользоваться деньгами не дадут, во всем мире сейчас требуют подтверждение законности происхождения финансов.

Успенский дочитал статью про странную валюту под названием «биткоин», взял из канцелярского прибора красный маркер и вывел на тонком газетном листе жирный вопрос. Краска маркера тут же расплылась – тонкие жилки кровавыми капиллярами побежали по серому листу. Он наблюдал за ними с отрешенностью, осмысливая прочитанное.

«Разве такое возможно? – думал он, щелкая зажигалкой. – Ведь это, по сути, является решением самой важной проблемы: как сберечь капитал и от поползновений государства, и от зубастых акул вроде него самого – жадных, злых и беспринципных, готовых в любой момент отхватить самые лакомые кусочки теплой живой плоти.

Но кому можно доверить такое дело? Кто сможет справиться? Рафик? Это цепной пес без извилин, он может убить без раздумий, но думать – не его стезя. Полковник? Стар. Не понимает в технологиях. Давно отстал от жизни, если бы не его связи в спецслужбах, работал бы сторожем на складе сосисок. Кто-то из технарей-программистов, поддерживающих фирменную компьютерную сеть? Разве можно им такое доверить? Нет, конечно. Исключено.

Кто же еще? Кто бы мог за это взяться?»

Успенский с силой обхватил голову руками, сморщился, зажмурился – в глазах поплыли светлые пятна, овалы, похожие на мыльные пузыри, взорвались разноцветные вспышки. Так он сидел, пока на лакированном столе не завибрировал телефон.

Он встрепенулся, отнял руки от лица и мутным взглядом посмотрел на экран трубки.

«Нет ID абонента», – гласили белые буквы на темном фоне. Он крайне редко видел такую надпись на экране своего телефона, вернее, вообще никогда. Тревожное чувство кольнуло в сердце. Пропустив два звонка, на третий он нажал зеленую кнопку ответа.

Глава 46

Дверь кабинета с алой табличкой «Директор Гурко Сергей Николаевич» отворилась. Скоков замер. Первое, что он увидел, – огромный, нечеловеческих размеров стол, стоящий возле окна. Кабинет также представлял из себя нечто вроде актового зала – огромный и пустой. Прямо позади стола, накрытого зеленым сукном и располагавшегося меж двух зарешеченных окон идеальной чистоты, висел портрет остроносого мужика с усами и козлиной бородкой. На голове мужика была фуражка военного образца.

«Какая-то знакомая морда», – подумал Скоков. Хитрый прищур обладателя фуражки не предвещал ничего хорошего.

За столом в кожаном кресле с высокой спинкой сидел худощавый, ничем не примечательный мужчина в круглых очках. Он был гладко выбрит и одет в полувоенную форму – в том смысле, что форма была военной, но без знаков отличия, погон и прочих атрибутов. В метре от стола стоял высокий человек в гражданском, его рост превышал сто девяносто, он словно нависал над столом, но сидящего это нисколько не смущало. Ворот рубашки великана был расстегнут, рукава рубашки засучены, – можно было подумать, что он только что выполнял какую-то физическую работу.

Справа, у дальней стены кабинета-зала, Скоков заметил еще одного типа в белом халате, тот сидел на стуле полуразвалившись. Похож на врача.

– Этот? – подал голос сидящий.

– Да. Вот бумаги, – услышал Скоков позади себя голос Елены Викторовны. Она прошла вперед, неся в вытянутой перед собой руке папку.

– Положите на стол, – властным голосом сказал сидящий мужчина.

Она аккуратно положила тонкую картонную папку на краешек пустого стола.

– Можете быть свободны. Дежурный, проводи их за ограду.

Денис облегченно повернулся. Значит, это какая-то формальность, он уж было подумал, что останется тут навсегда. Слава богу! Сразу стало легче, он вздохнул полной грудью и, чуть улыбнувшись, кивнул начальнику, скорее всего, за столом сидел именно он, товарищ Гурко С. Н., славный малый, как посмотреть, только больно уж важный. Он даже успел подмигнуть бледной Елене Викторовне, цокнуть языком на молодого сопровождающего, мол, я тебя еще потолкаю, погоди, вот только выйдем отсюда, когда хлесткий, как удар плети, голос заставил его замереть на месте:

– А ты куда собрался? Задержись чуть-чуть, потолковать надо.

С щемящей надеждой Денис взглянул на старика в костюме не по размеру, но тот уже держал дверь кабинета, проталкивая мимо себя Елену Викторовну с молодым сотрудником. Как только Денис услышал мрачный голос человека за столом, то сразу понял, кому адресована реплика, и все же он не мог, не хотел верить, что они так поступили с ним, хотя точно знал, на чью именно спину обращен взгляд в круглых очках. Его шея горела, ноги мгновенно ослабли, волосы на затылке встали дыбом.

– Эй, вы же… – Он хотел ухватить Елену Викторовну за рукав, этот последний шанс выйти отсюда, уцепившись за нее, однако дверь захлопнулась перед его носом, и Денис в этот миг почувствовал, что, пожалуй, никогда в жизни ему не было так страшно. И одиноко.

Его лицо перекосило от страха, но, стоя лицом к двери, глядя на расплывчатую серую тень собственной головы, расползающуюся в подступивших слезах отчаяния, он знал, что они не видят его настоящего лица и ничего не знают о нем, а значит, пока он не разоблачен, то может быть кем угодно.

«Я ничего не боюсь, – прошептал он пересохшими губами. – Потому что я чертов придурок!»

Маска ума спала с его лица так же быстро, как и ушел страх – они ушли одновременно. Скоков медленно повернулся вокруг своей оси. На его лице блуждала идиотская улыбка.

– А чего не потолковать, – процедил он. – Времени полно. Потолкуем, гражданин начальник.

Сидящий за столом удивленно вскинул брови и повернулся к высокому гражданскому. Тот хотел что-то сказать, его выпирающий кадык дернулся, но промолчал. От внимания Дениса не скрылось, что врач в глубине зала сменил позу, поставив руки на колени и подавшись вперед.

– Ты знаешь, почему ты здесь? – спросил начальник, откинувшись на спинку кресла, отчего оно протяжно скрипнуло. Он не притронулся к папке, видимо и так знал, что в ней.

– Тетка концы откинула. Теперь я здесь.

Высокий осклабился.

– Если бы только тетка, – сказал он гнусавым голосом.

Денис похолодел, с большим трудом ему удалось сохранить безразличное выражение лица. Если они знают про… но как?!

– Ты знаешь, что в этой папке? – начальник глазами показал на коричневый прямоугольник, замерший на краю стола.

– Не-а.

– Материалы дела и решение суда о назначении тебе наказания в виде принудительного содержания в нашем училище.

– Если что, она сама кони двинула, – сказал Денис. – Я тут ни при чем. Наверное, облучилась на работе чем-то.

– Ты обвиняешься по 228-й статье. Приобретение, хранение и сбыт. Твоя девка из-за тебя чуть не умерла. В этой папке приговор суда. Пять лет, дружок. Скажи спасибо, что тебя не отправили на зону. Будешь жить и работать у нас, в образцовом училище для особо одаренных личностей.

Мужик в белом халате в глубине зала хмыкнул, но никто не обратил на него внимания.

– Если бы она скопытилась прямо на том притоне, боюсь, твои дела были бы гораздо хуже. Но тебе повезло, ее откачали. Простые парни из наряда полиции вернули ее к жизни. Как выйдешь, скажешь им спасибо.

У Скокова закружилась голова, перед глазами все поплыло. О ком они говорят? Что они вообще несут? Какой притон? Какой приговор? Он ничего не мог понять – голова отказывалась соображать. Одно было ясно: влип он гораздо сильнее, чем это можно было себе представить. Даже если Ларин и узнает, где его держат, что он сможет сделать? Чем может помочь простой учитель математики? Скокову хотелось разрыдаться. А что случилось с Сашей? Где она?

– Теперь ты понимаешь свое положение? Оно, прямо скажем, совсем незавидное, – продолжил начальник училища. – А теперь слушай внимательно. Повторять не буду и в твоих интересах понять все с первого раза. Меня зовут Сергей Николаевич, я директор этого училища для таких малолетних уродов, как ты. В нашу задачу входит твое перевоспитание, и, поверь, мы с этой задачей справляемся. Я правильно говорю, Илья Федорович?

– Именно так и есть, Сергей Николаевич. Мы образцовое училище. У нас стопроцентный показатель перевоспитания.

– Ну вот, видишь. Начальник учебной части Илья Федорович со мной согласен. Меня ты будешь видеть редко, в основном если что-то нарушишь. А вот с Ильей Федоровичем советую подружиться. Впрочем, как и с остальными преподавателями.

Денис не мог оторвать взгляд от закатанных рукавов рубашки Ильи Федоровича.

– Если ты без особых прибабахов, то проблем, скорее всего, у тебя не возникнет. От тебя требуется неукоснительное соблюдение режима, учеба, разумеется, хотя у нас тут не слишком сложная программа, ну и, конечно же, труд. Только трудом можно добиться полного перевоспитания. Чтобы ты вышел отсюда новым человеком, готовым жить и трудиться на благо нашей страны и общества.

Начальник помолчал, глядя в упор на Дениса, и тому стоило большого труда сохранить самообладание, не броситься к столу и не начать умолять выпустить его отсюда, потому что произошла нелепая ошибка, недоразумение, его с кем-то спутали, – не было никакого суда, он не продавал наркотики, и не травил свою девушку, и знать не знает ни про какие притоны…

«Хотя…» – в глубине его застывшего от ужаса мозга мелькнула мысль. Ведь это Успенский содержал притон, в школе ходили слухи, что он организовывал вписки новеньким старшеклассницам, но Скоков никогда не принимал в этом участие, с параллельным классом они были в сложных отношениях, достаточно вспомнить футбольный матч, в котором они разорвали команду Успенского на части.

«Саша, Саша… Ларин говорил, что она, возможно, употребляла, но… где она могла брать? Разумеется, только через Успенского. Где же еще… И они каким-то образом подвели его туда же, состряпали дело и взвалили… значит, вот куда она пропала. Она выведывала у него все эти сведения про Ларина за дозу и все сообщала Успенскому, но в какой-то момент что-то с ней случилось, передоз – и они решили убить сразу нескольких зайцев одновременно. Выгородить Успенского, которому поступать через месяц. Да уж, нечего сказать, отличная работа. Тут никакой Ларин не поможет… даже если очень сильно постарается».

Чувство беспомощности захлестнуло его. Одно дело выказывать геройство, стоя перед кучкой одноклассников, в безопасности, в знакомых стенах, при учителях, которых знаешь уже одиннадцатый год, и другое – в кабинете училища для малолетних преступников, с решетками на окнах, с угрюмыми мужиками, готовыми на что угодно, и реальной статьей за сбыт наркотиков.

Денис облизнулся. Худшее, о чем он мог только подумать, – случилось. Что будет дальше – неизвестно.

– Сейчас тебя отведут в медслужбу, там постригут, проверят на опасные инфекционные болезни, ВИЧ, СПИД, прочее, это займет три дня. Потом поступишь в отряд. Вот и всё. При хорошем поведении через два года остаешься здесь, а не поедешь во взрослую колонию. Тебе решать. Рекомендую не нарушать дисциплину и не портить нам показатели. Иначе тебе придется несладко, – произнес начальник учебной части, улыбаясь. С закатанными рукавами он был похож на мясника, который куда-то спрятал свой топор.

– А что с Сашей? – спросил Денис. – Она жива?

– Тебе разве давали слово? – повысил голос начальник училища.

Не обращая внимания на его реплику, Денис потянулся к сумке, это происходило помимо его воли. Ему срочно нужно было позвонить Ларину, сказать, где он находится, потому что даже недолгое пребывание здесь могло стать катастрофой.

– Я просто позвоню и всё, не волнуйтесь. Я не имею ко всему, что вы тут наплели, ни малейшего отношения, – его голос срывался, он рылся в сумке и никак не мог найти телефон.

– Брось сумку! – рыкнул начальник учебной части. – По-хорошему!

– Я спросил, что с Сашей и где она? – заорал Денис. Он наконец-то нащупал телефон, но тот запутался в какой-то тесемке. – Что тут вообще творится?!

– Что стоишь, хватай его! – Длинный начальник обернулся к мужику в белом халате в дальнем конце зала, но тот уже вскочил.

Наконец телефон оказался в руке Дениса. Номер Ларина был запрограммирован на единичку (хоть это сделал – промелькнуло у него в голове) – зажал единицу, пригвоздив цифру пальцем. Телефон был старым, кнопочным, но крепким, надежным.

В этот момент тяжелый удар в челюсть сбил его с ног. Чья-то туша навалилась справа, и они вместе покатились на пол. В глазах Дениса потемнело, в голове разверзся фонтан огненных искр. Трубка была маленькая, и он понял, что не выпустил ее из рук, старая «нокиа-3310» была крепко зажата в правом кулаке. Он размахнулся ею и что было силы всадил корпусом в темное пятно, маячившее над ним, которое принял за голову противника. Видимо, попал, потому что послышался глухой стон, тело над ним качнулось и осело набок.

Из динамика трубки слышались длинные гудки. В гулком, пустом помещении эти звуки прорывались сквозь суматошные глухие удары, словно сигналы точного времени – ясно и отчетливо.