Текст книги "Нравы Мальмезонского дворца"

Встреча с мадам Пеллапра

Когда Наполеон находился в Мальмезоне, его камердинер Луи-Жозеф Маршан вдруг повстречал в Рюэйе мадам Пеллапра.

С этой женщиной Наполеон впервые повстречался 25 февраля 1810 года на балу у министра иностранных дел Италии Фердинанда Марескальки. При виде ее груди – груди, о которой принято говорить, что даже у самых добропорядочных мужчин руки начинают чесаться, – он пришел в сильное волнение.

По возвращении в Тюильри Наполеон позвал камергера двора барона Луи де Боссе:

– Наведите-ка справки, кто эта женщина, и приведите ее ко мне.

«Главный распорядитель императорских утех», проведя быстрое расследование, выяснил, что мадам Пеллапра, урожденная Франсуаза ЛеРуа, была жительницей Лиона, что ей двадцать шесть лет, и в 1805 году она вышла замуж за господина Анри Пеллапра, тридцатитрехлетнего банкира, и 11 ноября 1806 года родила от него дочь.

Будучи связан с торговой фирмой банкира Уврара, Анри Пеллапра в июне 1808 года разорился, вслед за этим и его банк в Лионе лопнул. К счастью, Жозеф Фуше, чьей любовницей была красавица Франсуаза, помог ему получить место сборщика податей в Кане. Таким образом, супружеская чета перебралась в Кальвадос и жила там с декабря 1808 года.

Сообщив все эти подробности Наполеону, барон де Боссе наклонился и с улыбкой добавил:

– Я должен сказать, Ваше Величество, что до Фуше мадам Пеллапра была любовницей Уврара и еще…

Наполеон увидел в этом счастливое предзнаменование.

О произошедшем далее Ги Бретон пишет:

«Спустя несколько дней де Боссе доставил Франсуазу в Тюильри, но желания императора остались неутоленными. Заставив его, горящего нетерпением, прождать ее, она ни на что не согласилась. Через день Наполеон вновь потребовал ее к себе, твердо решив на этот раз овладеть ею силой».

Послушаем теперь, как эта женщина в своих «Мемуарах» сама описывает эту вторую, решающую встречу:

«На мне было узкое прямое платье из розового шелка, плотно облегавшее фигуру, но при этом не сковывавшее свободы движений. На этот раз император больше не пытался сдерживать страсть. Он говорил мне о своей любви так долго и красноречиво, что чай на столике успел остыть. Затем он бросился к моим ногам, и его взгляд выражал такое страстное желание, что у меня закружилась голова… Я словно опьянела… Он впился в мои губы… Не ожидая от него такого стремительного натиска, я растерялась и закрыла глаза. Сердце мое учащенно билось. Я слабо защищалась. А император, не выпуская меня из объятий, прерывисто дышал. Его руки ласкали мои груди и постепенно скользили вниз по бедрам…

То, что последовало потом, было ошеломляюще, грубо, не восхитительно… Наполеон сумел найти такие ласки, что я не устояла. И стон любовного томления, сладострастные всхлипы, вырвавшиеся одновременно у нас обоих, и означали начало неистовой любовной схватки – когда два тела сплетаются в тесных, жарких объятиях».

Дальнейшее пребывание мадам Пеллапра в Париже сопровождалось несколькими свиданиями с Наполеоном. По словам Ги Бретона, «больше месяца почти ежедневно она проникала в особые апартаменты Тюильри, чтобы насладиться сладостным трепетом супружеской измены в объятиях властелина Европы. Но радости человеческие преходящи, и в конце апреля ей пришлось вернуться в Кан, так как ее муж уже начал проявлять нетерпение».

В следующий раз им суждено было увидеться лишь в апреле 1814 года, в Лионе, когда Наполеон возвратился с острова Эльбы…

Теперь, в 1815 году, она была рядом, но не решалась без приглашения явиться в Мальмезон. Как выяснил Луи-Жозеф Маршан, она хотела предупредить экс-императора о том, что ей стало известно о переговорах Фуше с бароном де Витроллем, агентом Людовика XVIII. Фактически это означало предательство министра полиции.

По словам Ги Бретона, бывшие любовницы Наполеона «делали все от них зависящее, чтобы помочь любимому человеку». «Даже те из них, – пишет Фредерик Массон, – кто был вовсе далек от политики, из преданности становились его шпионами и, руководствуясь интуицией в гораздо большей степени, чем разумом, давали ему разумные советы».

Наполеон пригласил мадам Пеллапра в Мальмезон, выслушал информацию насчет Фуше и, засмеявшись, сказал:

– Ну а теперь расскажите-ка, чем вы занимались после моего отъезда из Лиона… Я слышал, вы прелюбопытным способом служили моему делу.

Покраснев, мадам Пеллапра рассказала, как она, переодевшись в крестьянское платье, разъезжала по дорогам и раздавала солдатам маршала Нея трехцветные кокарды.

– Я ехала верхом на осле, прикинувшись торговкой яйцами. Никому не приходило в голову задерживать меня. С беспечным видом я проникала туда, куда мне было нужно. Пароля я не знала, но у меня всегда была наготове шутка, которая распахивала передо мной все двери. Я приезжала к солдатам, раздавала им красно-сине-белые кокарды, а они, сорвав с себя белые, кричали: «Эй! Да здравствует курица, которая снесла такие яйца!»

Наполеон расхохотался. После этого он, как утверждает Ги Бретон, «желая вознаградить мадам Пеллапра за самоотверженность, отвел ее в свои апартаменты».

Казалось бы, эта связь Наполеона, возникшая и оборвавшаяся в суматохе борьбы за сохранение империи, была лишь малозначительным эпизодом, на который, возможно, и не следовало бы обращать внимание. Но она, однако, имела весьма любопытные последствия.

После смерти в 1852 году Анри Пеллапра в семье Франсуазы распространился слух, будто бы Эмилия, которая в августе 1830 года вышла замуж за князя Жозефа де Караман де Шиме, была внебрачной дочерью Наполеона. Семидесятилетняя мадам Пеллапра, уступив настойчивым расспросам родственников, вдруг призналась с видом провинившегося школьника, что впервые встретила Наполеона в Лионе в марте 1808 года. По ее словам, император, «увидев ее, воспылал желанием, и они пережили краткий миг любви», в результате чего она зачала и родила дочь, но не 11 ноября 1806 года, как было принято считать, а 11 ноября 1808 года.

Родня была восхищена этой трогательной историей, и впоследствии ее не без гордости пересказывали из поколения в поколение. И вот в 1921 году княгиня де Бибеско, чья свекровь, урожденная Валентина де Караман де Шиме, была родной дочерью Эмилии, огорошила изумленных историков сообщением о том, что у Наполеона была еще одна дочь.

Два месяца спустя княгиня де Бибеско опубликовала «Мемуары» Франсуазы Пеллапра с предисловием известного историка Фредерика Массона. И вот этот крупный специалист по истории Франции времен Наполеона в подтверждение данной версии написал, что девочка, без сомнения, родилась именно 11 ноября 1808 года.

По словам Ги Бретона, «мнение столь авторитетного ученого позволяет считать факт отцовства Наполеона доказанным». Историк Андре Гавоти утверждает, что Эмилия «среди внебрачных детей Наполеона, очевидно, занимает место между графом Леоном, родившимся в 1806 году, и графом Валевским, родившимся в 1810 году».

Однако потом вся эта мистификация рухнула. Дело в том, что два лионских ученых, отец и сын по фамилии Оден, сделали важное открытие, развеявшее легенду, сочиненную Франсуазой Пеллапра. Ими была обнаружена метрика Эмили, и вот что в ней сказано:

«12 ноября года 1806 года к нотариусу явился Анри Пеллапра, банкир, проживающий на набережной Сен-Клер, дом № 25, и предъявил ребенка женского пола, родившегося накануне в шесть часов утра, отцом которого является он, а матерью Франсуаза ЛеРуа, его супруга, коему ребенку дано имя Эмилия Луиза Мария Жозефина».

Итак, Эмилия родилась все-таки в 1806 году! Наполеона же тогда в Лионе и близко не было.

Последний раз в Мальмезоне

А 18 июня 1815 года Наполеон проиграл сражение при Ватерлоо.

Франция вновь была побеждена. Остатки разбитой наполеоновской армии через Шарлеруа и Авен отступили на Лаон. Здесь Наполеон в последний раз покинул свою армию и поспешил в Париж. Слово «отречение» было у всех на устах. Враг неотвратимо приближался к французской столице.

Битва при Ватерлоо. Художник Анри Жорж Жак Шартье

22 июня 1815 года, в четыре часа пополудни, Наполеон был вынужден подписать акт отречения в пользу сына – Наполеона II. На этом настаивали обе палаты, видя в лице императора единственное препятствие для заключения мира.

24 июня вышло постановление: «Просить бывшего императора покинуть столицу».

Наполеон согласился уехать в замок Мальмезон и 25-го выехал потихоньку, прячась от толпы, осаждавшей Елисейский дворец, как будто бежал.

Биограф Наполеона Поль-Мари-Лоран де л’Ардеш пишет:

«Он обещал исполнить желание палат и временного правительства и 25 июня уехал в Мальмезон, откуда хотел послать армии следующую прокламацию:

«Воины! Уступая необходимости, заставляющей меня удалиться от храброй армии французской, я уношу с собой счастливое убеждение, что она оправдает отличными заслугами, ожидаемыми от нее отечеством, те похвалы, в которых не могли отказать ей даже враги.

Воины, хотя я и в отсутствии, однако же, я буду следить за вами. Я знаю все отряды, и если один из них одержит над врагом победу, я отдам справедливость его храбрости. И я, и вы, мы были оклеветаны. Люди, недостойные ценить ваши труды, видели в вашей преданности ко мне доказательство, что будто бы вы служите мне одному; будущими успехами докажите им, что вы служили, повинуясь мне, только отечеству, и что любите меня за пламенную любовь мою к Франции, нашей общей матери.

Воины! Еще несколько усилий, и союзники будут уничтожены. Наполеон узнает вас по вашим победам.

Спасите честь, независимость французов; будьте до конца такими, какими я вас знал в продолжение двадцати лет, и вы будете непобедимы».

В Мальмезоне Наполеон был еще слишком близко к Парижу, и это беспокоило его врагов. Фуше все еще страшился какого-нибудь действия с его стороны, а посему за Наполеоном тщательно наблюдал генерал Беккер под тем предлогом, что он будто бы охраняет его жизнь. 27 июня, узнав о приближении союзников, Наполеон обратился к временному правительству и предложил свою помощь, желая служить простым солдатом:

«Отказавшись от власти, – написал он, – я не отказался от благороднейшего права гражданина – права защищать отечество. Приближение врагов к столице не позволяет сомневаться насчет их намерений. В этих опасных обстоятельствах я предлагаю услуги свои, как генерал, считая себя первым солдатом отечества».

Люди, требовавшие отречения императора, не могли доверить армию великому полководцу, которого свергли с трона. Они знали, что такой солдат не может быть иначе как главнокомандующим и что взять его в помощники – значит взять его во властелины. Они отказали, и отказ их возбудил в Наполеоне сильное негодование. Он хотел снова принять команду над войском и возобновить 18-е брюмера. Но герцог де Бассано отвлек его от этого намерения, объяснив, что ныне не те обстоятельства, которые помогали ему в 1799 году.

Друзья познаются в беде

Итак, в воскресенье, 25 июня 1815 года, примерно в половине второго дня, Наполеон уже был во дворе Мальмезонского замка. Три сотни гренадеров и егерей, усиленных сорока гвардейскими драгунами, обеспечивали его безопасность. Ими командовал генерал Беккер, назначенный Временным правительством для негласной слежки за бывшим императором. Приказ этот шел от министра полиции Фуше, и в нем говорилось: «Вы должны наблюдать за ним в Мальмезоне так, чтобы у него не было возможности бежать». Одновременно с этим жандармерия и войска перекрывали все дороги, ведущие из Мальмезона.

Когда Николя Беккер оказался лицом к лицу с Наполеоном, тот сказал ему:

– Поверьте, генерал, я очень рад видеть вас рядом со мной. Даже если бы мне дали право выбора офицера, я бы с радостью назвал вас, так как я давно знаю вас и вашу верность.

Генерал Беккер на самом деле сделал все возможное, чтобы выполнить полученный приказ наименее неприятным для Наполеона образом.

Прибыв в Мальмезон, Наполеон, удивленный тем, что нашел там так мало народа, сказал генералу Гурго:

– Что-то я не вижу ни одного из моих адъютантов!

– Это потому, что многие из тех, кто окружал вас в процветании, покинули вас в беде, – ответил Гурго.

Лишь к вечеру окружение мало-помалу сформировалось. Его составили генералы Бертран, Савари, Монтолон, Гурго и Лаллеман, а также Резиньи и Плана (офицеры по поручениям), Лас-Казес (секретарь) и юный выходец с Мартиники Сент-Катерин (паж).

Еще два генерала, Пире и Шартран, также прибыли в Мальмезон, но лишь для того, чтобы попросить у Наполеона денег, аргументируя это тем, что им нужны средства, чтобы бежать, спасаясь от эшафота. Учитывая их преданность, Наполеон согласился помочь им, но они все же вернулись в Париж недовольными, сочтя полученные суммы недостаточными.

В тот же вечер император принял своих трех братьев, Жозефа, Люсьена и Жерома (Луи в это время находился в Италии). С ними пришли герцог де Бассано и граф де Лавалетт. Наконец, в одиннадцать вечера Наполеон удалился к себе в комнату на втором этаже, где он лег спать, а все остальные решили бодрствовать, охраняя своего императора от возможного нападения роялистов.

В понедельник, 26 июня 1815 года, в одиннадцать часов утра, Наполеон вышел один и стал прогуливаться в саду. Потом к нему присоединилась Гортензия де Богарне. Считается, что в это время Наполеон расчувствовался и стал со слезами на глазах вспоминать счастливые времена, когда они жили в Мальмезоне с Жозефиной.

– Бедная Жозефина! – говорил он. – Я не могу привыкнуть к тому, что ее нет здесь! Мне все время кажется, что я вот-вот увижу ее, идущую по аллее и собирающую цветы, которые она так любила! Моя бедная-бедная Жозефина!

Гортензия заплакала. Он взял ее руку и продолжал:

– Я думаю, сейчас она была бы со мной счастлива. Мы с ней ссорились только по одному поводу – у нее всегда были долги, и я за это на нее сердился. Жозефина была такой, какой должна быть женщина – непостоянной, пылкой, и душа у нее была прекрасная… Закажите для меня ее портрет. Я хотел бы, чтобы он был в виде маленького медальона…

Следует отметить, что уже на второй день пребывания в Мальмезоне Наполеон, окруженный со всех сторон полицией Фуше, понял, что он, еще месяц назад распоряжавшийся жизнями миллионов людей, теперь уже не был хозяином даже своих собственных поступков. За всеми его действиями наблюдали и надзирали, хотя и не прибегая к насилию, и он впервые почувствовал, что значит потерять ту самую свободу, которой, как выразился один из его биографов, «его самовластие столь долгое время лишало такую великую часть рода человеческого».

Похоже, теперь он покорился своей судьбе и понимал, что недолго пробудет во Франции.

Это кажется невероятным, но, невзирая на краткость времени, проведенного им в Мальмезоне, он был почти совершенно забыт в Париже. «Никто, – свидетельствует один из очевидцев, живший в то время во французской столице, – кроме членов правительства, не знал, находится ли он еще в Мальмезоне; по-видимому, все считали, что об этом не стоит спрашивать. В прошедшую субботу граф М… видел его там: он был спокоен, но погружен в глубокую думу. Друзья его полагают, что по возвращении его с острова Эльбы, он уж был совсем не тот человек, как прежде».

Члены Временного правительства, окружив Наполеона своими сетями и поручив наблюдение за ним генералу Беккеру, стремились максимально ограничить его движения, лишить возможности к побегу и употребить все средства для склонения его к скорейшему отъезду из Мальмезона в Рошфор, где уже все было приготовлено для его отправки из Франции. Генералу Беккеру и полиции было поручено наблюдать за Наполеоном до тех пор, пока он не сядет на британский корабль.

Приезд Марии Валевской

28 июня 1815 года, десять дней спустя после поражения при Ватерлоо, Наполеон в окружении своих офицеров рассматривал карту, пытаясь определить местонахождение передовых постов прусской армии, которые были замечены в северной части департамента Сены. Было около семи часов вечера. В это время около замка остановилась карета и из нее вышла… Мария Валевская, пожелавшая в последний раз увидеться с окончательно павшим императором. Она приехала не одна, а вместе с их маленьким сыном Александром.

Наполеон устремился ей навстречу и сжал ее в объятиях.

Сам Александр Валевский впоследствии описывал эту встречу так:

«Мы прибыли к вечеру в Мальмезон. Настроение было грустное, похоронное. Подробности этого визита очень смутно сохранились в памяти. Правда, у меня перед глазами фигура императора, я вижу черты его лица, вспоминаю, что он меня обнимал и, кажется даже, слеза покатилась у него по лицу… Но что из того? Я не помню ни слов, которые он мне сказал, ни одной другой подробности».

На самом деле, Мария сначала долго плакала в объятиях Наполеона. Ей было так жалко его, так жалко…

– Мария! Как вы взволнованы! – воскликнул он.

Взяв ее под руку, он провел ее в библиотеку, и она вдруг заговорила с таким жаром и убежденностью, словно речь шла о спасении ее родной Польши. В течение четверти часа она умоляла Наполеона возглавить армию, защитить Париж, заставить отступить союзников и вернуть себе французский трон.

Он терпеливо выслушал ее и под конец тихо сказал:

– Решение уже принято, Мария. Ваши доводы теперь уже ни к чему. Ни мой брат Люсьен со своим красноречием, ни брат Жером, советы которого я всегда так ценил, не смогли заставить меня изменить это решение.

– Но тогда Парижу еще ничего не угрожало! – возразила она.

– Так же, как и сейчас.

– Он не был осажден и… обречен!

Наполеон лишь пожал плечами. Приблизившись, Мария прошептала:

– Ваше Величество, подумайте о Париже… О Франции… О вашем троне… Подумай, наконец, о нашем сыне!

Но даже обращение на «ты», что они позволяли себе лишь в минуты интимной близости, не смогло поколебать решимости Наполеона.

– Решение уже принято, – упрямо повторил он. – Я попрошу убежища в какой-нибудь отдаленной стране. Я буду жить в изгнании, уважая тамошние законы, и посвящу себя воспитанию Римского короля, чтобы в тот день, когда Франция его призовет, он был к этому готов.

Мария в отчаянии безудержно зарыдала:

– Видит Бог, я так хотела спасти вас! – заливаясь слезами, воскликнула она.

Наполеон был непреклонен. Он лишь пообещал снова вызвать Марию к себе, если позволит ход событий.

«Но ход событий, – пишет историк Андре Кастело, – обяжет императора творить свою легенду, остаться в памяти своих потомков в роли мученика, а не доживать по-обывательски с одной из фавориток, будь ею даже сладостная Мария».

Безутешная Мария Валевская с сыном удалились. На прощание Наполеон поцеловал маленького Александра. Мальчика все больше и больше забавлял этот странный папа, общение с которым сводилось к бесконечным душераздирающим сценам прощания.

Встреча эта стала заключительным аккордом любви этих двух неординарных людей, последней главой их в высшей степени исторического романа.

Отъезд в Рошфор

Практически одновременно с Марией Валевской в Мальмезон прибыл морской министр Дени Декре, сопровождаемый графом Буле де ля Мёртом, получившим в период Ста дней портфель министра юстиции.

В принципе, Наполеон был уже давно готов навсегда удалиться в изгнание, но в Мальмезоне он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Ему так не хотелось уезжать из того места, которое так любила его Жозефина…

Накануне вечером, грустный и задумчивый, он гулял с Гортензией по парку. За решетчатыми воротами толпился народ. Люди, многие из которых пришли за ним из Парижа, завидев его, закричали:

– Да здравствует император! К оружию! Не уезжайте! Долой изменников! Долой Бурбонов!

Вдруг кто-то из толпы выкрикнул:

– Да здравствует Дядюшка Фиалка!

– Почему меня так называют? – удивился Наполеон.

– Когда вы жили на Эльбе, – пояснила Гортензия, – солдаты старой гвардии говорили между собой: «Он вернется, когда расцветут фиалки». И это прозвище прижилось.

Наполеон улыбнулся:

– Так вот отчего все встреченные на пути от Гренобля до Парижа женщины бросали мне букетики фиалок.

Потом он продолжил мечтательным тоном:

– Что за восхитительная страна, эта Франция! Как бы мне хотелось отдать жизнь ради ее счастья… Если бы я победил в этой последней битве при Ватерлоо и если бы мне удалось вернуть в Париж императрицу и сына, я бы никогда больше не стал воевать. Я бы мирно управлял государством и возделывал сад в Мальмезоне. Мне всегда нравилась работа садовника… Вскапывать грядки, сгребать граблями листья, сажать рассаду… Это было бы государство, в котором все счастливы и повсюду цветут прекрасные сады! Вот тогда народ по праву смог бы называть меня «Дядюшка Фиалка».

Идиллию воспоминаний и мечтаний нарушил морской министр Дени Декре, который привез из Парижа документы, необходимые для выезда Наполеона в Рошфор, откуда бывший император хотел отплыть в Америку. Но все оказалось не так просто. Временное правительство разрешило Наполеону выехать на берег Атлантического океана, в Рошфор, но при этом ему запрещалось отплывать куда-либо до особого на то распоряжения. Таким образом, Жозеф Фуше хотел убить сразу двух зайцев: удалить бывшего императора подальше от Парижа и задержать его, как пленника, в Рошфоре.

Наполеон понял, что это ловушка.

– В таком случае, я никуда не поеду, – заявил он.

Тем не менее 29 июня Наполеону все же пришлось оставить Мальмезон, ведь теперь его мнение уже никого не интересовало. К нему просто пришли и доложили, что по приказу морского министра в его распоряжение предоставлены два фрегата, на которых он без промедления должен отплыть от берегов Франции. Куда? На месте скажут…

Все было кончено. Молча Наполеон пожал руки друзьям, поцеловал Гортензию, уединился на несколько минут в комнате, где окончила свои дни Жозефина, надел гражданское платье, круглую шляпу, сел вместе с генералами Беккером, Бертраном и Савари в карету, запряженную четверкой лошадей, бросил прощальный взгляд на дорогой его сердцу Мальмезон и уехал. На этот раз навсегда…