Текст книги "Нравы Мальмезонского дворца"

Рассказав все, он воззвал к Жозефине, умоляя о помощи в деле разрыва с ее соперницей. Надо сказать, что идея с помощью жены избавиться от любовницы – достаточно своеобразна, но Жозефину это не смутило. Как утверждает мадам де Ремюза, «императрица, надо воздать ей должное, никогда не была мстительной. Избавившись от своих опасений, она снова стала для императора снисходительной супругой, которая так легко прощала его грехи».

На следующий день она позвала к себе мадам Дюшатель и объявила ей, что император больше не будет посещать ее спальню.

– А я лично приказываю вам не носить больше таких глубоких декольте, которые горячат ему кровь. Император поручил мне передать вам, что отныне вы не должны выказывать ему никаких знаков нежности, какие были дозволены вам ранее.

Мадам Дюшатель не возразила ни единым словом.

По свидетельству мадам де Ремюза, «она показала себя классической любовницей, не придав никакого значения отставке и предупреждениям, приняв все хладнокровно, без эмоций, без тени признательности за былой фавор; она явила жадным взорам двора холодно горделивые манеры, доказав, что сердце ее не было затронуто в этой оборвавшейся связи».

Гертруда Кирхейзен описывает их разговор следующим образом:

«Почти материнским тонон она выставила ей на вид всю неосторожность ее поведения, предупреждала, насколько легко она может этим самым повредить своей репутации, говорила ей, что она молода и неопытна и многое другое. Но мадам Дюшатель осталась холодна и не обнаружила ни малейшего волнения. Гордо и высокомерно она отрицала все, в чем императрица упрекала ее. И, несмотря на то что она знала, что всему двору известна ее история, она не выказала ни смущения, ни подавленности, и сохраняла более чем когда-либо свой гордый вид».

Наполеон теперь, казалось, совсем забыл о своей возлюбленной. Теперь он даже перестал разговаривать с ней. По мнению Ги Бретона, «император вел себя по хамски». Может быть, он стыдился того, что на этот раз непрошенная любовь так долго держала его в плену.

Любовь? В этом нет никаких сомнений. Ближайший сподвижник Наполеона генерал Арман де Коленкур, например, по этому поводу пишет:

«Напрасно думают, что у него было много фавориток. Конечно, порой кто-нибудь кружил ему голову, но любовь редко была для него потребностью и, пожалуй, даже редко была для него удовольствием. Он жил слишком на виду у всех, чтобы предаваться удовольствиям, которые, в сущности, мало развлекали его, а к тому же длились не больше мгновения. Впрочем, он был по-настоящему влюблен в течение нескольких дней в мадам Дюшатель».

Итак, возможно, Наполеон стыдился этой непрошенной любви. Вернее, своей реакции на нее. Может быть… В конце концов, со всяким может случиться. И со всякой. Ведь Жозефина тоже изменяла ему. Ведь что такое измена? Кто-то считает, что это способ уберечь любовь, кто-то – что это развитие вкуса и т. д. В самом деле, сколько людей, столько и мнений. Отчаявшись изменить супруга, ему изменяют. И к не желающей изменяться супруге это относится точно в такой же степени. Впрочем, в данном конкретном случае, не это главное. Главное заключалось в том, что слово «развод» было произнесено.

Глава тринадцатая. Технология развода с Жозефиной

Это была любовь с первого взгляда

Напомним, что Наполеон познакомился со своей будущей женой Жозефиной в ноябре 1795 года. В то время он был простым генералом. Грациозная креолка (Жозефина, как известно, родилась на острове Мартиника) сразу поразила воображение двадцатишестилетнего корсиканца, и он принялся испепелять ее горящим взглядом.

Храбрый на поле битвы, Наполеон, однако, был весьма робок в отношениях с женщинами, вниманием которых он не был избалован. Несколько дней ему потребовалось на то, чтобы решиться первый раз заговорить с Жозефиной. Она же, будучи женщиной опытной, ободрила его, с восторгом отозвавшись о его военных подвигах. По признанию самого Наполеона, эти похвалы буквально опьянили его. После этого он не мог говорить ни с кем другим и не отходил от нее ни на шаг. Совершенно очевидно, что это была любовь с первого взгляда.

Будуар Жозефины в Мальмезоне

Жозефина овладела Наполеоном всецело и вскоре уже стала казаться ему идеалом женщины. Ее же смущало лишь одно: ей было уже, как говорится, «за тридцать». Конечно же она умела искусно скрывать это, но терять время было нельзя. После казни мужа Жозефина осталась одна с двумя детьми на руках, и влюбленный генерал Бонапарт виделся ей весьма перспективной партией. Неважно, что он был маловат ростом, неважно, что он был болезненно бледен и носил такую смешную прическу, а его мундир был изношен до неприличия. Мудрая Жозефина с первого дня знакомства смогла разглядеть в нем человека, для которого не существует ничего невозможного. Короче говоря, ей нужен был мужчина, на которого можно было опереться, и Наполеон был именно таким мужчиной.

Самого же Наполеона влекла к Жозефине только любовь, безумная любовь впечатлительного южанина, закомплексованного и истосковавшегося по женскому вниманию. Прошлое Жозефины его не волновало, и союз с виконтессой де Богарне представлялся ему вершиной счастья.

Подлог в брачном договоре

Наполеон, как известно, был человеком, который решал вопросы быстро и четко. Задача поставлена – она должна быть выполнена любой ценой. Сказано – сделано. Не прошло и четырех месяцев после их знакомства, как 9 марта 1796 года в ратуше 2-го парижского округа на улице д’Антэн состоялось бракосочетание Наполеона Бонапарта с Жозефиной де Богарне, урожденной Таше де ля Пажери.

Накануне этого у нотариуса Рагидо в присутствии юного адъютанта Лемаруа был составлен брачный договор. В нем жених не заявил никакого имущества, кроме шпаги и мундира, но каким-то одному ему известным образом гарантировал жене на случай своей смерти пожизненную пенсию в тысячу пятьсот франков ежемесячно.

В этом документе имелся и еще ряд неточностей, на которые нотариус «не обратил внимания». Слишком уж велика была разница в возрасте между женихом и невестой, причем намного старше был не жених, а как раз наоборот. Чтобы не вызывать ненужных разговоров, Наполеон прибавил себе полтора года, заявив, что он родился не 15 августа 1769 года, а 5 января 1768 года, Жозефина же, родившаяся 23 июня 1763 года, сделала себя моложе на четыре года. Таким образом, Наполеон указал в брачном договоре, что ему двадцать восемь лет, а Жозефина – что ей неполных двадцать девять лет. Внешние приличия были соблюдены. Знала бы Жозефина, чем эта невинная ложь обернется для нее.

В тот же день Наполеон переехал в дом Жозефины на улице Шантрен, а через две недели он уехал на войну в Италию, оставив любившую столичную жизнь и сопряженные с ней удовольствия Жозефину одну. Уезжать в долгосрочную командировку через две недели после свадьбы не рекомендуется и сейчас, а двести лет назад это было прямо-таки непозволительной ошибкой. Тем более, когда речь шла о таком бурлящем романтическими эмоциями городе, как Париж. Однако поймет это влюбленный Наполеон не сразу.

Судьбу не обманешь

Если исследовать исторический факт бракосочетания Наполеона и Жозефины с точки зрения знаков Зодиака и их совместимости, то получается интересная картина. Наполеон, как известно, был Львом, а Жозефина – Раком. С точки зрения совместимости Раки и Львы обычно плохо уживаются друг с другом, проводя большую часть времени в ссорах и борьбе за власть в доме.

Совершив подлог в брачном договоре, Наполеон переименовал себя в Козерога, а Жозефина осталась Раком, изменив лишь год рождения и не тронув его даты. Но судьбу не обманешь. Хоть для Козерогов Раки и являются наиболее надежными партнерами, но развод действительно любивших друг друга Наполеона и Жозефины был предопределен. Слишком уж много аргументов «против» было у этого брака. Во-первых, категорически против креолки был весь клан Бонапартов, открыто объявивший войну самозванке. Во-вторых, как выяснилось, Жозефина не могла больше иметь детей, а ставшему императором Наполеону непременно нужен был наследник. В-третьих, на развод с Жозефиной Наполеона толкали его министры и политики, искавшие возможности укрепления через новый брак необходимого Франции союза с Австрией.

В результате человеческое чувство уступило место государственным соображениям и целесообразности. Решение о разводе созрело уже в 1807 году, а прошедшие после этого два года были полны горьких переживаний: доводами «за» были политика и интересы Франции, доводами «против» – любовь и жалость. Это решение было одним из самых трудных в жизни Наполеона, оно потребовало от него нечеловеческого напряжения сил.

Решение принято

Судьба Жозефины была окончательно решена 16 декабря 1809 года.

Биограф Наполеона Поль-Мари-Лоран де л’Ардеш пишет:

«Наполеон мог думать, что достиг апогея своей славы. Однако же честолюбие его все еще не было насыщено. Его мучило желание основать свою собственную династию; он уже не довольствовался тем, что усыновил принца Эжена, а хотел иметь прямого наследника и вступить в родственные связи с каким-либо из древних владетельных домов Европы. Вопрос о разводе с императрицей Жозефиной был решен. Тщеславие пересилило привязанность».

На самом деле, и мы это знаем, Наполеон уже несколько лет задумывался о возможном разводе, но это происходило не потому, что его любимая жена, которой он готов был простить все на свете, утратила для него былую привлекательность. Главная причина заключалась в другом, совсем в другом. Политики ведь они, как марионетки. Они не принадлежат сами себе и не могут делать то, что им заблагорассудится. Великим людям только кажется, что они всесильны. На самом деле высокое положение – это всего лишь блистательное рабство. В период расцвета Империи Наполеон уже не был прежним генералом Бонапартом, влюбленным в красавицу-креолку. То есть – нет, он все еще был влюблен в нее, но теперь, став императором, перед которым дрожала вся Европа, он не мог позволить себе просто любить того, кто ему так нравился. Теперь для него было безумно важно иметь законного наследника. Он знал, что без наследника труды его жизни со временем утратят всякий смысл. Во всяком случае, в той степени, в какой это понимал он.

Жозефина не могла подарить ему ребенка. Это было совершенно ясно, и вариантов у честолюбца, к сожалению, оставалось не так много. Все их называет историк Фредерик Массон:

«Таким образом, конец колебаниям! Покончено с борьбой, которая целых два года занимала его мысль и терзала сердце; борьбой с самим собою, когда дни и ночи были отравлены мучительной боязнью разрыва, когда, раньше, чем решиться на жертву, он исчерпал все комбинации, какие только мог придумать его изобретательный ум. Усыновление побочного ребенка, симуляция беременности, даже возврат к одному из сыновей Гортензии – он все обдумал, все перебрал, был готов на все, но на деле одно только практично, одно только может дать прочную основу империи. Он это чувствует, он это понимает. И чтобы избавить себя от волнений, а особенно, чтобы избавить от них свою жену, чтобы не начать снова колебаться, он из Шёнбрунна отдает приказ архитектору в Фонтенбло наглухо отделить апартаменты императрицы от его апартаментов. И когда Жозефина приезжает, он отказывается принять ее и сидит, запершись с министром».

Разделение наглухо покоев императора и императрицы – это был серьезный ход. Это была уже не просто очередная ссора двух супругов, которая, по сути, является их личным делом. В конце концов, все так живут: поссорились – помирились, поссорились – помирились… Без далеко идущих заявлений и выводов… На сей раз это был поступок, направленный на то, чтобы его увидели все. Чтобы все, наконец, поняли, что ситуация серьезна и решение принято. Впрочем, все было не так просто, как может показаться.

Историк Рональд Делдерфилд по этому поводу замечает:

«После ворчания и недолгого морализаторства он ничего не сказал о разводе и никак не объяснил причину разделения их покоев».

После этого они некоторое время провели в спокойной, хотя и несколько взвинченной обстановке. Но решение, как бы кому чего ни хотелось, уже было принято, и решение это имело для Наполеона и Жозефины очень далеко идущие последствия.

Рональд Делдерфилд пишет:

«Это решение было самым трудным из всех, какие ему приходилось принимать, и стоило бесконечных переживаний. Приняв такое решение, он совершенно изменился, потому что для этого ему понадобилось столь страшное напряжение силы воли, что он даже утратил способность принимать решения. В течение шести предстоящих лет нерешительность сыграет важную роль в его падении. В конце концов, это приведет его к такому положению, когда за него все решения будут принимать его тюремщики».

Русский проект Наполеона

Кажется, Вольтер говорил, что развод столь же стар, как и брак, но брак на несколько недель древнее. Конечно, это шутка, но шутка с очень большим подтекстом. К разводу вообще можно относиться по-разному. Кто-то, например, считает развод панацеей от всех недугов, но потом вдруг обнаруживает, что лекарство оказалось гораздо хуже болезни. Кто-то называет развод внезапно наступившей неизбежностью. Кто-то вообще считает, что хорошее дело браком не назовут…

У Наполеона и Жозефины их развод, похоже, был предрешен. Слишком уж высоко забрались эти люди, слишком уж сильны стали обстоятельства, от которых они не могли не зависеть. До непоследственно развода «de jure», впрочем, имел место целый ряд весьма интересных событий, о которых нельзя не рассказать.

6 июля 1809 года Наполеон одержал громкую победу при Ваграме и через пять недель заключил с австрийцами так называемый Венский мир. После этого, уже твердо решившись на развод и не общаясь с Жозефиной, он отправил шифрованную депешу генералу Арману де Коленкуру, послу Франции в России. В депеше было написано:

«Господин посол… Император решился, наконец, на развод… Император говорил о своем разводе в Эрфурте с императором Александром, которому надо напомнить, что он обещал выдать за императора свою сестру, принцессу Анну. Император желает, чтобы вы обговорили этот вопрос с императором Александром, действуя прямо, без обиняков.

Вы должны доставить нам сведения об этой принцессе, особенно сроки, в которые она созреет для материнства».

Речь в этой депеше шла о Великой княжне Анне Павловне, сестре Александра I. Эта девушка получила прекрасное домашнее образование: помимо языков (русского, французского и немецкого), живописи и музыки, она изучала основы математики и естественных наук. По отзыву современников, Анна, «высокая ростом, статная, с прекрасными глазами», была «хотя и не красавица, но взор ее исполнен доброты».

Только что разгромивший Австрию Наполеон действительно сватался к ней в 1809 году, однако, как и следовало ожидать, под предлогом молодости пятнадцатилетней невесты он получил вежливый отказ. Как пишет историк А.З. Манфред, «при резко враждебном отношении его (Александра I) матери Марии Феодоровны и всего русского общества к Наполеону брак его сестры был фактически невозможен».

В 1816 году Анна Павловна выйдет замуж за наследника королевства Нидерланды кронпринца Виллема-Фредерика.

Но летом 1809 года Наполеон еще этого не мог знать. В ожидании ответа от русского императора и полностью уверенный в его согласии, он стал все более отстраняться от Жозефины и теперь встречался с ней только за обедом.

Обморок императрицы

До ноября месяца Наполеон медлил с решительным объяснением. Наконец, 30 ноября 1809 года в конце обеда он объявил той, которую всегда так любил, что намерен ее покинуть.

Поль-Мари-Лоран де л’Ардеш пишет:

«Это случилось 30 ноября 1809 года. В этот день император и императрица обедали вместе; он был мрачен и задумчив, она грустна и молчалива. После обеда присутствовавшие оставили их наедине.

„Жозефина, милая Жозефина, – сказал, наконец, Наполеон, – ты знаешь, я любил тебя!.. Тебе, одной тебе обязан я всеми минутами счастья, которые имел в жизни. Жозефина, моя судьба побеждает мою волю. Перед выгодами Франции я должен заглушить самый голос сердца”.

Императрица не хотела слушать более; она быстро прервала речь своего супруга и сказала: „Не говори: я это знала; я понимаю тебя…” Рыдания помешали ей продолжать…»

По словам Рональда Делдерфилда, Жозефина «приняла эти прозрачные намеки с неловким молчанием».

Прозрачные намеки? Интересная трактовка…

Когда муж говорит, что намерен жениться на «брюхе», что династия без наследника – это династия без фундамента, что высшие государственные интересы требуют, чтобы у него был ребенок, разве это намеки? Для неспособной больше иметь детей жены, к сожалению, это – не намеки, это – приговор, окончательный и не подлежащий обжалованию.

Собственно, Жозефина в глубине души уже давно была готова к этому. С момента своего неосмотрительного поведения, когда она так глупо и так открыто проводила время с Ипполитом Шарлем в Мальмезоне, она знала, что развод вполне возможен. Но не неизбежен же! Когда Наполеон возвращался из Италии и Египта, она выдерживала ужасные бури, растворяя его гнев в непрекращавшихся потоках слез, поддержанных искренними мольбами сына и дочери.

Рональд Делдерфилд пишет:

«Несмотря на многие месяцы подавляемых предчувствий, это явилось для нее страшным ударом.

Мягким, прерывающимся голосом он говорил ей о „неумолимой судьбе”, об их общей обязанности „принести в жертву собственное счастье ради интересов Франции”.

Не надеясь на успех, она пустила в ход последнее средство. Издала два пронзительных крика, завыла и изобразила обморок отчаяния».

Изобразила? По этому вопросу имеются различные мнения. Но факт остается фактом: Жозефина вскрикнула и упала на ковер…

Барон Луи де Боссе, первый камергер двора императорицы и свидетель этой необычайной сцены, рассказывает:

«Я дежурил в Тюильри с понедельника, 27 ноября. В этот день, а также в последующий вторник и среду, я заметил искаженное лицо императрицы и молчаливую сдержанность в поведении императора. Изредка он нарушал молчание за обедом двумя-тремя вопросами, не обращая внимания на то, что ему отвечали. Обед в эти дни заканчивался в десять минут».

События вечера 30 ноября Луи де Боссе описывает следующим образом:

«Их Величества сели за стол. На Жозефине была большая белая шляпа с лентами, завязанными под подбородком, частично скрывавшая ее лицо. Тем не менее я увидел, что она заплакана и сейчас с трудом удерживает слезы. Она показалась мне воплощением боли и отчаяния.

За столом в этот день царило безмолвие. Единственными словами, которые произнес Наполеон, обращаясь ко мне, были:

– Какая сегодня погода?

Задав этот вопрос, он вышел из столовой в гостиную».

Камердинер Наполеона Констан Вери описывает эту сцену так:

«Его Величество нарушил царившую тишину глубоким вздохом, за которым последовали обращенные к одному из офицеров следующие слова: „Который сейчас час?” Судя по всему, это был бесцельный вопрос, поскольку император не слышал или, по крайней мере, казалось, что не слышал, ответа; но почти немедленно он встал из-за стола, и за ним медленными шагами последовала императрица, прижимая к губам носовой платок, словно желая подавить рыдания.

Был принесен кофе, и, в соответствии с обычаем, паж вручил поднос императрице, чтобы она могла сама наполнить чашку; но император перехватил поднос, налил кофе в чашку и бросил в нее сахар, не отрывая взгляда от императрицы, которая продолжала стоять, словно пораженная оцепенением. Наполеон выпил кофе и вернул чашку пажу, затем подал сигнал, что хочет остаться один с императрицей, и закрыл дверь салона».

Луи де Боссе продолжает свой рассказ:

«Жозефина последовала за ним. Подали кофе; император взял чашку и знаком отослал всех из комнаты. Я немедленно вышел. Обуреваемый грустными мыслями, я сел в углу столовой в кресле, наблюдая за лакеями, которые убирали со стола. Вдруг из гостиной раздались крики императрицы Жозефины…»

Констан Вери:

«Через несколько минут я услышал крики и вскочил с кресла; в тот же момент император открыл быстро двери, выглянул и увидел только нас двоих. Императрица лежала на полу, крича так, словно у нее разрывалось сердце: „Нет, ты этого не сделаешь! Ты не можешь убить меня!”»

Луи де Боссе:

«Один из слуг бросился к двери, но я не дал ему ее открыть. Я еще стоял у двери, когда император открыл ее сам и живо сказал мне:

– Войдите, Боссе, и закройте дверь.

Я вошел в гостиную и увидел лежащую навзничь на ковре императрицу, испускающую крики и душераздирающие стоны.

– Нет, я не переживу этого, – повторяла несчастная».

Констан Вери в своих «Мемуарах» называет Луи де Боссе «человеком, который был со мной». Фактически они были единственными, кто присутствовал при этой сцене, и каждый из них склонен преувеличивать свою роль. Наверное, это желание погреться в лучах славы великого человека вполне естественно.

Продолжим же сравнение их показаний.

Констан Вери:

«Потом я узнал, что император попросил его помочь перенести императрицу в ее апартаменты. „У нее, – объяснил он, – сильное нервное потрясение, и ее состояние требует, чтобы о ней немедленно позаботились”. Господин де Боссе с помощью императора поднял императрицу на руки; и император, взяв лампу с каминной доски, освещал путь господину де Боссе вдоль коридора, из которого небольшая лестница вела вниз, в апартаменты императрицы. Эта лестница была столь узкой, что человек с такой ношей не смог бы спуститься, не рискуя упасть; и господин де Боссе призвал на помощь хранителя архивов, который обязан был всегда находиться у дверей императорского кабинета, которые выходили на эту лестницу. Хранителю архивов передали лампу, в которой уже не было необходимости, так как во дворце повсюду только что зажгли лампы. Его Величество прошел мимо хранителя архивов, который все еще держал лампу, и, взяв ноги Ее Величества, вдвоем с господином де Боссе благополучно донес находившуюся в состоянии обморока императрицу вниз по лестнице до ее спальной комнаты».

Луи де Боссе:

«Наполеон спросил меня:

– Вы достаточно сильны, чтобы взять Жозефину на руки и отнести ее по внутренней лестнице в ее покои, где ей окажут помощь?

Я повиновался. Я приподнял ее и, с помощью императора, взял на руки, а он взял со стола канделябр и открыл дверь в небольшую неосвещенную комнату, из которой был выход на потайную лестницу. Наполеон встал с канделябром в руке на первой ступеньке, а я осторожно начал спускаться; тогда Наполеон позвал слугу, дежурившего круглые сутки у другой потайной двери гостиной, которая тоже выходила на эту лестницу; он передал слуге канделябр, в котором уже не было необходимости, так как мы достигли освещенной части лестницы. Наполеон приказал слуге идти впереди, а сам пошел следом за мной, придерживая ноги Жозефины. Был момент, когда я, задев своей шпагой стенку узкого прохода, споткнулся, и мы чуть не упали, но все обошлось благополучно. Мы вошли в спальню и положили драгоценную ношу на турецкий диван.

Император дернул звонок, вызывая горничных императрицы».

Констан Вери:

«Император звонком вызвал придворных женщин. Когда они пришли, он удалился со слезами на глазах. Этот случай настолько повлиял из императора, что он сказал господину де Боссе дрожащим, прерывающимся голосом несколько слов, которые тот при любых обстоятельствах должен был хранить в тайне. Волнение императора было очень сильным, если он решился рассказать господину де Боссе о причине отчаяния Ее Величества: интересы Франции и имперской династии потребовали решений вопреки велениям его сердца, развод стал его долгом – прискорбным и болезненным, но обязательным».

Луи де Боссе, несший Жозефину на руках, рассказывает весьма интересную подробность:

«Когда в гостиной я взял императрицу на руки, она перестала плакать. Я решил, что она потеряла сознание, но, очевидно, лишь на несколько секунд. Когда я оступился, я вынужден был сжать ее сильнее, чтобы не уронить; ее голова лежала на моем правом плече, и вдруг она сказала, не открывая глаз:

– Вы прижимаете меня слишком сильно.

Я понял, что она уже не в обмороке.

Во время всей этой сцены внимание мое было приковано к Жозефине, и я не смотрел на Наполеона. Когда Жозефину окружили горничные, Наполеон прошел в маленькую гостиную, я последовал за ним. Он был в таком волнении, что начал изливаться мне, и я узнал причину того, что только что произошло на моих глазах.

– Интересы Франции и моей династии заставляют меня пренебречь сердечной привязанностью. Развод – суровый долг для меня. Три дня назад Гортензия сообщила Жозефине о моем решении разойтись с ней. Я думал, что у нее стойкий характер, и не ждал такой сцены; тем более, я огорчен сейчас. Я жалею ее всей душой…

Слова вырывались с трудом, взволнованный голос замирал в конце каждой фразы, он тяжело дышал… Изливаться мне, настолько удаленному от него, – да, он действительно был вне себя. Вся эта сцена длилась не больше восьми минут.

Наполеон послал за доктором Корвисаром, королевой Гортензией, за Камбасересом и Фуше. Прежде чем подняться к себе, он справился о состоянии Жозефины, которая уже немного успокоилась.

Я последовал за ним и, войдя в столовую, увидел на ковре свою шляпу, которую я снял и бросил, прежде чем взять на руки Жозефину. Чтобы избежать расспросов и комментариев, я сказал пажам и привратникам, что у императрицы был сильный нервный припадок».

Историк Рональд Делдерфилд, подробно анализирующий вышеописанную сцену, делает вывод о том, что Жозефина лишь талантливо имитировала обморок, надеясь на то, что Наполеон в очередной раз смягчится и отменит свое решение. Он пишет:

«Де Боссе поступал мудро, выполняя обязанности дворцового слуги. Он помалкивал об этом до тех пор, пока не написал своих „Мемуаров”. Из его описания можно предположить, что они подмигнули друг другу».

Ги Бретон комментирует рассказ Луи де Боссе еще жестче:

«Это необычайное свидетельство доказывает, что Жозефина лгала до самого последнего эпизода своей жизни с Наполеоном.

После того, как любовь ее к нему иссякла, после многочисленных измен, когда, пренебрегая своим саном и возрастом, она то и дело награждала его рогами на глазах у всего Парижа, она исполнила комедию, изображая великую скорбь. Когда упал занавес этой истории, он скрыл игру, полную фальши. Бедный, наивный император!»