Текст книги "Египетское метро"

После второй рюмки Клименко стал было рассказывать о том, как после смерти матери остался без квартиры, но, оборвав себя на полуслове, махнул рукой. После третьей, резко повеселев, вдруг скороговоркой, дергая головой, произнес:

– Как верим верою живою, как сердцу радостно, светло…

И, запнувшись, подняв указательный палец, торжественно, с выражением закончил:

– Как бы эфирною струею по жилам небо протекло! О!

Медленно откинувшись к стене, он блаженно прикрыл глаза, положил ладонь на грудь и повторил:

– Как сердцу радостно, светло!..

Немного погодя он стал расспрашивать Тягина, но ответов, кажется, не слушал, очевидно наслаждаясь внутренним покоем. Потом вспоминал уехавших и умерших знакомых, половину которых Тягин не знал или забыл. Об уехавших говорил:

– Странные люди. Так ждали перемен, свободы. А как только они пришли, собрали чемоданы и уехали. Иногда спрашиваю таких: что ж вы, черти, разъехались кто куда? Ведь могли бы тут вместе как-то всё обустроить. Обижаются.

Он не удержался, выпил еще и еще и начал раскисать, стал тянуть слова, запинаться, в голосе появилась слеза. Тягин собрался уходить.

– Постой, – попросил Клименко. – Тягин, друг… Погоди. Хочу тебе тут… – Он тяжело поднялся, спотыкаясь прошел к окну, зашуршал там бумагами. – Так, нашло как-то ночью. Даже не знаю, как назвать. Стихотворение в прозе, что ли…

Он переставил лампу на подоконник, надел очки, вытянул из-под книжки еще какие-то разрозненные листки. Стоя лицом к окну, продолжал говорить, и Тягин не уследил, где закончилась его речь и началось объявленное стихотворение, тем более что написано оно было в форме обращения к другу или подруге. Несколько заунывный тон и нетвердое произношение не способствовали вниманию, и Тягин невольно отвлекался то на какую-то мысль, то на ползущего вдоль плинтуса большого черного таракана.

– …А было это в год летнего нашествия итальянских моряков в белых одеждах. Не помню точно месяца, да и года, честно говоря. Только помню, что оно почему-то совпало и потому навсегда связалось с апофеозом, с полным расцветом всех физических и душевных сил. Или с отчетливым ощущением, уверенным сознанием этого расцвета. И всё вокруг было так восхитительно, как не будет уже никогда потом. Прекрасно было всё: люди, город, море, запахи, погода, свое тело, будущее – всё! И каждая вторая студентка, бегущая в университет через городской сад, была хороша, как Галя Ганская. Нет, никогда мне не забыть, тебе не забыть, нам не забыть того ощущения. Как будто еще и всё время расширяемого, распираемого изнутри блеском и шумом южного портового города. И знаешь, когда для меня всё стало заканчиваться? Еще до того, как исчез флот?.. Знаешь? Когда перекрыли движение на Дерибасовской, убрали с нее машины и троллейбусы. Такая динамика там была, такая жизнь бурлила! Такой ритм! А сейчас ходишь, как по райцентру. Не люблю даже там бывать. Это я уже от себя сейчас, – пояснил Клименко, повернувшись вполоборота.

– Могу подбросить в Москву за компанию, – предложил Тягин, думая, что тот закончил.

– А, вот! Ты помнишь, была шутка: последний пусть погасит свет? Но никакого последнего не понадобилось… Стоп, это старый вариант. А где же новый?.. Сейчас. одну секунду. – Клименко зашуршал листками. – В Москву? Нет. Я, хоть и русский, а страшно боюсь холода, это у меня в генах, все предки южане. Немного потеплеет, пойду в Крым. Сюда больше не вернусь. Да и никто не вернется. О, вот оно. Продолжаю. Вернее, всё уже, заканчиваю.

Он кашлянул и продолжил чтение. При этом руки у него задрожали пуще прежнего, и какая-то плотная, вроде оберточной, бумага в его пальцах гремела и постукивала по стеклу, пока он не положил ее на подоконник и не прижал ладонью.

– И вот свет погас. Солнце нашего города померкло. Не зря же мы, чем ближе к концу, тем всё чаще, так неосмотрительно, неосторожно, так глупо называли его Пальмирой. Да еще и южной. Вот с ним и произошло то, что произошло с той, настоящей южной: упадок и запустение. Накликали. Или то было предчувствие?.. Когда-нибудь, через сколько-то лет, мы, может быть, посетим его. Придем кто откуда, покинувшие его в разное время, и будем долго и потерянно, не поднимая друг на друга глаз, ходить среди его давно остывших, оскверненных равнодушием пришельцев камней. Ходить и ходить. А потом сядем и заплачем. – Он на секунду умолк, чтобы перевести прерывистое дыхание. – И будем плакать горько и безутешно. О том, как мы когда-то бросили его умирать…

XXV

Со дня получения задатка (и позорного изгнания с Коблевской) прошло десять дней. Однообразные, пустые, они, каждый по отдельности, тянулись невыносимо долго, а все вместе пролетели как один миг. За это время Тягин немного отошел. По ту сторону Канавы он побывал лишь дважды, и оба раза старался держаться подальше от Соборной площади, чтобы ненароком не столкнуться с Майей и ее верным лектором. Предосторожность, как выяснилось, оказалась напрасной. Он даже несколько опешил, когда, открыв дверь на звонок, увидел их у своего порога.

Рядом с Майей, приготовившей для него дурашливо-виноватую гримасу, стоял парень в камуфляжном костюме, очевидно тот, из-за которого Тягин сначала был загнан под кровать, а потом выставлен за дверь; за их спинами маячил веселый лектор.

– Вот, гуляли рядом, решили зайти, – сказала Майя. – Хотели пригласить в гости.

Тягин посторонился. Молодой человек, пропустив спутницу и лектора, протянул руку: «Саша». Он был невысокого, вровень с Майей, роста, с короткой, но густой льняной бородкой и с демонстративно открытым, слишком уж приветливым взглядом.

В комнате Саша помог Майе снять блестящую стеганую курточку, нежно освободил от шарфа; лектор тем временем из сумки на плече выставил на стол две бутылки – шампанское и каберне. Было одиннадцать часов утра. Тягин сходил на кухню и принес стакан, две чашки и фужер – все, что смог собрать. Майя стояла у окна, держась за спинку стула. Излучая снисходительность и негу, она похвалила квартиру и район, отметила близость парка и моря. Ее спутник кивал, крутил головой, оборачивался на окна и между делом открывал и разливал шампанское. Судя по тому, как Майя привязывала дом Тягина к местности, Саша был в городе недавним гостем. Притихший лектор тоже вертел головой и отпускал короткие растерянные улыбочки. А Тягина так и подмывало обратиться к Майе: ты чего пришла? показать мне своего бравого хахаля? Наконец Саша поставил бутылку и сел бок о бок с Майей. Одной рукой он по-хозяйски обнял ее за плечи, другой поднял стакан. Кого-то он напоминал. То ли Тягин его где-то видел, то ли пятнистый зеленокоричневый наряд, обобщая, делал его похожим сразу на всех, кто в таком же виде бродил по городу. Выпили за встречу.

– А где жить теперь будете? – спросил Саша.

– Я уезжать собираюсь. До отъезда буду жить у приятеля. Перекантуюсь как-нибудь.

– Надолго уезжаете?

– Как получится.

С недоверчивой усмешкой в небольших подвижных глазах Саша глядел на Тягина поверх стакана.

Долго ломать голову Тягину не пришлось: начавший очень издалека Саша еще и не приблизился к теме, а он уже понял, зачем они здесь. «Пришли посмотреть и оценить, каких примерно денег я жду. И он меня сейчас попытается обуть. Мило». Тягину стало даже весело. Наклонив в ладони пузатую бутылку, он, улыбаясь, разглядывал этикетку: 0,7 л, алкоголь 9,513 %, виноград сорта каберне-совиньон, приятный ягодный вкус придает вину легкости. После многословной подводки Саша наконец перешел к сути: Майе надо работать на себя, открывать свой салон. Время от времени Тягин размеренно кивал; утомительные подробности, в которые углублялся гость (проценты какие-то.), пропускал мимо ушей. Кстати, язык у парня был подвешен неплохо, вот только грубая громкая речь, как будто заполнявшая собой весь объем помещения, выдавала в нем уроженца маленького городка, а то и села. Выслушав Сашу, Тягин одобрил их планы, но, обращаясь к Майе, сказал, что никаких свободных денег у него и близко не предвидится. Одна квартира в Москве, а он собирается снимать что-нибудь поприличней, влетит ему в копеечку, а еще хотелось бы кой-куда съездить, раз уж появилась такая возможность. Ну и кое-что по мелочам. Так что увы. Саша сгоряча, кажется, решил, что Тягин чего-то не понял, и пустился объяснять по второму кругу (всё честно, расписка, опять какие-то проценты). Согласно кивая, Тягин с докторским терпением выслушал всё то же еще раз и почти слово в слово повторил свое: квартира, путешествия, текущие расходы… Саша слушал его с неловкой, кривой улыбкой. Утешительно протянутую Майей руку отбросил. «Экая простота», – подумал Тягин.

– С радостью, но – никак, – вздохнув, заключил он. Саша усмехнулся:

– Я ей сразу сказал: ничего не получится.

Майя сидела выпрямив спину, обиженно поджав губы.

Согнав с лица застывшую улыбку, Саша допил шампанское, расправил плечи и поднял голову. И вот тут его взгляд и выражение лица приобрели уже что-то определенно знакомое. Нет, Тягин его точно раньше видел. Что-то такое пробежало и по лицу гостя.

– Мы с вами где-то встречались. – начал было Тягин и натолкнулся на заинтересованный взгляд лектора.

– А разве. – растерянно протянул тот, поводя пальцем. – Слушайте, ребята, так вы же из Москвы в одном вагоне ехали! Я только сейчас вспомнил.

– Куда мы ехали? – спросил Саша.

Но лектор уже обратился прямо к Тягину.

– В тот вечер, когда мы познакомились – помните? – Вы тогда еще про Юлю стали рассказывать или спрашивать… сказали, что в одном вагоне ехали, не помните?

– Помню, – сказал Тягин, не сводя глаз с Саши.

Да, это был он – парень в красном платье. Саша рывком поднялся из-за стола.

– Ладно, всё, встали-пошли, – распорядился он. – Пошли-пошли. Куча дел еще. Извините, это мы забираем. Вы себе можете купить, если захотите, а мы люди бедные. Лектор, держи!

Взяв за горлышко нераспечатанную бутылку каберне, Саша качнул ею в сторону лектора, тот дернулся навстречу, но бутылка в Сашиной руке вдруг, словно сама по себе, взмыла вверх и в следующее мгновение жизнь Тягина, провалившегося, как в подпол, в глухую непроницаемую тьму, на какое-то время прервалась.

XXVI

И возобновилась вновь, когда он очнулся от боли, от того, что кто-то ковырялся в его голове; открыл глаза – кто-то отскочил.

– А где Даша? – спросил он и пришел в себя.

Это было как мгновенная смена планов в кино при монтажной склейке: взлетающая бутылка сменилась ножками стола, стульев и елочкой паркета в странной близости от глаз. Осваиваясь со скачком во времени и пространстве, Тягин повел взглядом по комнате. Левый глаз закрывал свисавший бинт, который он не мог убрать из-за связанных за спиной рук. Это сделала Майя; она шагнула к нему, нагнулась, закинула бинт за ухо. Показался и исчез говоривший по телефону Саша. Чуть погодя Тягин, кажется, потерял сознание еще раз, но, судя по тому, что тональность и ритм происходившего в комнате за это время почти не изменились, совсем ненадолго. По ту сторону стола, стоя спиной к нему, продолжал что-то говорить Саша. Тягин закрыл глаза, опустил голову на грудь. Пусть решат, что он опять, а ему надо немного подумать. Из мутной задумчивости его вывел толчок в колено. Перед ним на корточках сидел Саша. Вид у него при этом был растерянный.

– Ну что, как тебе? Херовенько? – спросил он. – А когда меня вязал, нормально было?

Тягин медленно поводил свинцовой головой и сказал:

– Нет.

– Что – «нет»? Я тебя вспомнил. Ты откуда вообще такой взялся?!

Тягин хотел сказать, что тоже помнит Сашу, и собрался поведать, чему был свидетелем в вагоне, но только набрал воздуха в грудь, как Саша, брызнув слюной, крикнул ему в лицо:

– Тихо!

Наставив на Тягина указательный палец, он сидел не шелохнувшись, секунду, вторую, третью, четвертую, и наконец его сосредоточенное, накрытое тенью внезапной тревоги лицо дрогнуло, стало светлеть, а в глазах появился, быстро разгораясь, живой, радостный огонек. Ткнув в Тягина пальцем, он с волнением произнес:

– Это ты!

– Что? – спросил Тягин, ничего еще не понимая, но уже чувствуя приближение чего-то очень скверного.

Саша вскочил и, широко замахнувшись, ударил Тягина ногой в бедро. Тот охнул от боли.

– Саша! – укоризненно воскликнула Майя и взяла его под руку.

– Что «Саша»? Ты еще не поняла, что ли?

Дрожа от возбуждения, Саша схватил со стола сигареты, закурил, отшвырнул пачку и опять горящим и одновременно отсутствующим взглядом уставился на Тягина. На столе, куда Саша бросил пачку, стоял раскрытый тягинский рюкзак. Наконец, вытянув в сторону Тягина руку с дымящейся сигаретой, Саша произнес:

– Вот кто убил Юлю, вот он! Знакомься!

Тягин встретился с растерянным взглядом Майи, и смысл сказанного, кажется, дошел до них одновременно, как если бы они прочитали его по лицам друг друга.

– Это чушь какая-то… – пробормотал Тягин. – Я не знаю никакой Юли…

Майя отвернула от него испуганное лицо и еще теснее прижалась к любовнику, который, продолжая дергать пальцами с зажатой сигаретой в сторону Тягина, собирался сказать что-то еще, но в это время тремя короткими звонками позвонили в дверь. Саша быстро вышел из комнаты, Майя бросилась за ним, и в прихожей о чем-то негромко, но возбужденно заговорили.

Тягину опять попался на глаза его раскрытый рюкзак, в котором лежали аванс за квартиру, абакумовские деньги, паспорт, документы на квартиру и расписка за задаток, где оговаривались сроки сделки. Одним словом – всё. Плохо дело.

Разговор из прихожей переместился в комнату.

– Давай, проходи, проходи. – говорил Саша уже в полный голос. – Будем сейчас слушать этого московского туриста.

Вместе с Сашей и Майей в комнату вошел молодой человек, пониже Саши, тоже в камуфляже, но не в желто-зеленом, а в серо-голубом. У Саши в одной руке была кобура, в другой пистолет, который он, покрутив, показал Тягину.

– Это чтоб ты понимал – у нас всё по-взрослому.

Под его присмотром молчаливый гость подошел к Тягину, развязал ему руки (это оказался ремень) и прищелкнул левую кисть наручниками к трубе радиатора. Саша подошел проверить.

– Европа! – произнес он, подергав наручники. – Серый, только никому ничего, понял?

Затем выставил два стула напротив Тягина и опустился на один из них. Майя встала у него за спиной, Серый сел на диванчике.

Саша раскрыл паспорт и сказал:

– Как ты? Слышишь меня хорошо? Ну, давай, рассказывай, Тягин Михаил Алексеевич. Мы тебя внимательно слушаем. Потому что а хули нам еще делать.

И он бросил паспорт на стол.

– Мы с тобой ехали в одном вагоне, – начал Тягин; браслет наручника неприятно холодил запястье, и он подтянул под него рукав свитера. – Но я тебя не связывал. Я только видел, как тебя в купе проводников.

– Так! Вот про это мне не надо рассказывать, понял?! – громко оборвал его Саша. – Не надо! Как меня вязали, били, издевались. одежду на мне всю порвали. Я это и так знаю. – И угрожающе наклоняясь, повторил: – Ты понял, я спрашиваю?

Тягин кивнул. Кажется, он догадывался, о чем не хотел слышать Саша. О платье.

– Ты лучше скажи, как я вот тут, – сложив у груди ладони лодочкой, Саша несколько раз энергично ткнул ими вниз, – у тебя, в твоей квартире, оказался! Можешь мне это объяснить? Как ты с ней познакомился? – он показал на Майю. – Ты что, по моему следу ходишь?

Тягин некоторое время раздумывал. Парень в красном платье, сидящий перед ним, у него дома, да еще при таких обстоятельствах – всё это отдавало дурным сном, бредом. Кроме того, что настаивать в этой ситуации на случайной встрече с Майей ему казалось неразумным, он еще надеялся, что проговоренная вслух правдивая история их знакомства сделает происходящее чуть понятней.

На Сашу его рассказ произвел эффект прямо противоположный. Когда Тягин закончил, он сказал:

– Значит, ты случайно ехал в этом же вагоне, так? Потом ты случайно встретил проводника. Потом вы случайно увидели Майю. А потом ты случайно встретил ее на улице. Ты нас совсем за дураков держишь?

– Именно так. Я имею в виду, именно так всё и было, – сказал Тягин, сам удивляясь тому, что получилось.

Стоявшая за спиной Саши Майя выглядела потрясенной и напуганной.

Тягин пожал плечами и негромко произнес:

– Просто такая цепь случайностей и совпадений…

Саша, о чем-то задумавшись, молчал.

– Жизнь вообще набор случайностей, – добавил Тягин.

– Поговори еще тут. Случайно второй раз бутылкой по голове получишь, – сказал, очнувшись, Саша. Он сделал ладонью знак Майе и хлопнул по сиденью стула рядом. Она подошла, села.

– А почему ты ей сразу не сказал, что приехал из Москвы? – продолжил Саша.

– Не знаю, – Тягин пожал плечами. – На тот момент так показалось проще.

– Слышала? Уже понимаешь, чем это для тебя могло закончиться? Знакомый у нее появился.

Майя быстро обхватила Сашу за шею и уткнулась ему в плечо. Тот взял ее за подбородок, повернул лицом к себе.

– О чем ты вообще думала? – Он постучал ей указательным пальцем в лоб и, откинувшись, крикнул через плечо: – Лектор!

– Да, Саша!

– Я вот не пойму: а какого хрена ты ушами хлопал, когда он к Майе подъезжал?

– Саша, он же вел себя прилично. Ты пропал куда-то.

– А поинтересоваться, кто он, откуда?

– Он мне сказал, я забыл сразу.

– Ни хрена себе забыл. Самое важное.

Саша повернулся опять к Тягину.

– Значит, проводник тебе показал. – Саша усмехнулся и качнул головой. – Ладно, это мы потом выясним. К нему тоже есть пара вопросов. А зачем он тебе ее показывал?

– Хотел, чтобы я посмотрел на красивую женщину.

– Ну и как, понравилась?

– Ты же видишь.

– А потом ты бы ее, как Юлю, да?

– Я же сказал, я не знаю, о ком ты говоришь, я даже лица ее не рассмотрел, видел только краем глаза, как она еще в Москве садилась в красном платье.

– Замолкни! Уже и так всё всем понятно. Всё у тебя случайно. Деньги тоже, скажешь, случайно на улице нашел? Почти десять штук.

– Там половина аванс за квартиру. Другая половина не мои.

– Короче говоря, десятка тебе и по пятерке проводникам. Они тебе купе открыли, пока мы спали, а Юля – хоп! – и проснулась, да? Откуда вы про них узнали?

– Кто – вы? Про что?

– Про деньги!

– Про какие?

– Про такие! Мы с Юлей двадцать штук везли. Получается как раз десять тебе и им по пять на рыло. Всё сходится. Понимаешь? С бабками – всё сходится. И ничего больше доказывать не надо.

– Это не аргумент, – сказал Тягин. – Любую сумму можно поделить как угодно.

– Что-что? – презрительно морщась, переспросил Саша. – Смотри, чтоб тебя тут как угодно не поделили. – Он поднялся. – Так. Делаем перерыв. Надо придумать что-то насчет пожрать. А с тобой потом еще продолжим. Потому что всю эту историю с ней, – он накрыл ладонью голову Майи, – я пока так и не понял.

Саша взял со стола рюкзак, и сначала они все ушли на кухню и просидели там около часа, потом перебрались в спальню.

Это был один из самых долгих дней в жизни Тягина. Началось всё, насколько он помнил, часов в одиннадцать утра, и к вечеру уже было ощущение, что тянется неделю. В спальне не умолкал музыкальный, будь он проклят, канал. Как только за окнами начало темнеть и повсюду в квартире включили свет, началось и весь вечер продолжалось какое-то сплошное движение. Гости сдержанно шумели, ходили по квартире, куда-то звонили, выходил-приходил лектор, в пакете, с которым он вернулся, звякали бутылки, два раза заказывали пиццу, и оба раза приносила ее одна и та же, судя по голосу, разбитная девица, которая на третий раз пришла как гостья и поздно вечером ушла с Серым; два раза Тягина выводили в туалет – расстегивал и застегивал наручники под Сашиным присмотром лектор; выпивший Саша приходил с ним поговорить с глазу на глаз; сидя на корточках, курил и выдувал дым под себя, потом сел на пол, в спальне в это время громче заиграла музыка, Саша крикнул, и она стала тише; несколько подобревший от выпитого, он стал говорить Тягину, дескать, ни один волос и всё такое, ты только веди себя хорошо, ты же видишь: я отношусь нормально, не бью, не унижаю, хотя и мог бы, потому что ты меня подставил и я тебе не верю, я хоть еще не во всем разобрался, но чувствую, что тут что-то нечисто, в любом случае ты накосячил, а за это надо платить, так что давай так, получаешь ты за квартиру деньги, мирно их разбиваем пополам и разбегаемся; Саша ушел и через четверть часа вернулся и опять сел напротив: «Я что хочу еще сказать, подумай сам, если не договоримся, придется тебя сдать куда полагается, потому что тут всё равно что-то нечисто, и посмотрим, кому поверят»; Тягин его спросил: «А ты сам-то разве на легальном положении?», на что Саша ответил: «Ты за меня не переживай, вот приведу тебя и стану на легальном, а за тебя так возьмутся, что уже не до меня будет, москаляку на гиляку, слышал? Кто-то, думаешь, разбираться будет? Да и вообще, прикинь, ну вот ты всё им рассказываешь, как мне: поезд, проводник, Майя, какие-то деньги опять непонятные, а еще эти взрывы в городе, да ты вообще оттуда голым-босым выйдешь, если выйдешь, если повезет. жрать хочешь?»

– Ты бы снял с меня наручники, – предложил Тягин. – Сам же говоришь, мне деваться некуда. У тебя оружие. Да и вон вас сколько.

– А вдруг я что-то про тебя не знаю. Может, у тебя черный пояс по карате?

У Тягина было достаточно времени подумать. Отгоняя надоевшую мысль о фантастичности происходящего, он скоро пришел к выводу, что, учитывая обстановку в городе (и тут Саша был прав), оказался в самом незавидном положении. И если даже живчик Абакумов с его связями, опытом и изворотливостью опустил руки перед Мальтой, то Тягину с его связанными руками да при таком раскладе и вовсе рыпаться бессмысленно. Влип он капитально. (Кстати, перебирая немногочисленных знакомых и гадая, к кому бы из них, появись такая возможность, он бы обратился, Тягин неизменно останавливался на Мальте.) Во всей ситуации был единственный обнадеживающий момент – категорическое нежелание Саши слышать и говорить о красном платье. Наметилась негласная договоренность: Саша не развивает версию удушения Юли Тягиным, хотя и не отказывается от нее, а тот молчит о платье. Но как это можно использовать, Тягин не знал. Главное сейчас, решил он, сохранять спокойствие. Никаких знаков недовольства. Злобно сверкать глазами, скрипеть зубами, играть желваками отложим на потом. Этот Саша, кажется, большой болтун и позер, так что с ним можно поладить (хотя и не стоит забывать, что девицу-то он, как ни крути, задушил). Пока же остается терпеливо наблюдать и ждать удобного случая. Лучше сразу допустить, что ждать придется долго, до самого дня сделки. Неизвестно, насколько ясно Саша представляет себе, если вообще представляет, всю эту отнюдь не пятиминутную процедуру, скорее всего никак, и вполне возможно, удобный момент только там и наступит. Учитывал Тягин и то, что, даже если бы он и смог отделаться от Саши, у того всё равно оставалась возможность подгадить, и, следовательно, в любом случае промежуток между его освобождением и отъездом должен быть сведен к минимуму. А если он хочет уехать с деньгами, то опять-таки предпринимать что-либо раньше дня сделки неразумно. Что Тягина заботило больше всего, от чего прямо-таки мутило, так это от мысли, что придется провести в этом положении такую бездну времени. Что он будет с ним делать? Была пятница, сделка – в понедельник.

Тягин вытянул ноги, запрокинул голову и прикрыл глаза. «Тикай отсюда», – вспомнил он настоятельный совет фельдшера.

Пришел лектор и принес пиццу. Неожиданно сказал:

– Я вам верю. И очень сожалею. Очень. Я не хотел, чтобы так получилось.

Часам к одиннадцати Тягина совсем взяла тоска. Всё те же мысли шли по сотому кругу, сна не было ни в одном глазу, и он попросил у Саши выпить.

– Пожалуйста. Мне водки не жалко, – весело отозвался тот. – А ты пьяный спокойный? А то начнешь тут гульванить, песни петь, соседей в гости звать… Ладно, давай выпьем.

Он принес посуду, закуску, разлил, поднял стакан, и тут его окликнула Майя. Выпив, Саша вышел в коридор. Тягин прислушался. Майя уговаривала Сашу не пить с убийцей ее подруги.

Сжимая в руке чашку, Тягин вдруг вспомнил сюжет из недавней уголовной хроники: два приятеля выпивали, поругались, один другого ударил молотком по голове, потом помирились, опять выпили, заснули, и тот, ударенный, не проснулся. Но это грозное уравнение – удар по голове плюс водка равняется смерть во сне – его не остановило, скорее наоборот. Не то чтобы он надеялся, но, вливая в себя водку, был готов и к такому, не самому худшему на тот момент, исходу.

Перед тем как идти спать Саша пересадил Тягина на диван и поставил рядом с ним ведро.