Текст книги "Египетское метро"

XI

На подоконник неуклюже, толкнувшись в стекло, сел дворовый голубь, и Тягин, оторвавшись от рукописи, поднял глаза. Кажется, собирался дождь. «Нда… заметно похолодало с тех беззаботных времен». Тут позвонил Хвёдор и сказал, что ждет на улице, у ворот.

Торжественно серьезный, одетый как на именины шурин приехал на своем раздолбанном шарабане – его тарахтенье Тягин услышал сквозь открытую форточку за минуту до телефонного звонка. Под благовидным предлогом не жечь понапрасну дорогой бензин Тягин предложил взять такси, а машину оставить здесь, во дворе. Хвёдор не ответил. Внутри шарабан был не лучше, чем снаружи, а то и пострашнее. Грязные, в темных пятнах чехлы; на заднем сиденье пара деревянных ящиков, набитых дружно гремевшими на каждом ухабе железками; крупно дребезжащие в пазах, прихваченные скотчем стекла и какая-то неопознанная штуковина, тяжело и гулко катавшаяся по полу всю дорогу и время от времени толкавшаяся в ноги. За рулем Хвёдор сидел словно кол проглотив. С той же мрачной невозмутимостью он, съехав на обочину, полчаса прокопался в моторе под дождем, когда его зловонный и чрезвычайно шумный агрегат стал глохнуть на полпути.

Конечным пунктом их долгой поездки была квартира в многоэтажном доме с табличкой на двери «Глафира». К той, чьим именем называлась жилплощадь, их провела девочка. Когда они вошли, необъятная Глафира в черном просторном одеянии докуривала у раскрытой форточки. Широко расставив ноги, она села за стол и, запрокинув голову, стала обмахиваться веером. Правая ее ладонь покоилась на большом стеклянном шаре, который она время от времени, переставая обмахиваться, катала по столу к себе – от себя. Тягин знал о слабости Хвёдора к мистике, паранормальному и прочей чепухе, но тут поразился, глядя на его еще больше поглупевшее, совсем уж тупое выражение лица. Почтительно согнувшись, сдавив сложенные ладони коленями, Хвёдор стоял по правую руку от хозяйки, чуть позади, а Глафира ему что-то негромко говорила через плечо, то и дело поглядывая на нового гостя. Сидевший рядом с обогревателем Тягин, борясь со сном, сочинял сообщение о загадочном убийстве прорицательницы и ее клиента. «Вчера по адресу такому-то были обнаружены два трупа: мужчины примерно 35-ти лет и женщины примерно 50-ти. Причина смерти обоих одна и та же – несовместимые с жизнью травмы головы от ударов тяжелым тупым предметом. Рядом с жертвами найдено орудие убийства – окровавленный стеклянный шар». После нескольких минут перешептываний хозяйка наконец заговорила во весь голос. Тягин встрепенулся.

– Надо бить только в одну точку, целенаправленно и постоянно, – наставляла Глафира Хвёдора. – Ма-аксимальная сосредоточенность. А так, когда нет четкого сигнала – то то, то се, – результатов особенно ждать не приходится. Вселенная в замешательстве…

После получасового сеанса Тягин вышел на улицу вконец одуревший и злой как черт.

– И зачем ты меня сюда возил? Не мог потом мне своими словами пересказать?

– Ты же, наверное, думаешь, что я цену набиваю. Вот тебе доказательства. Из первых рук, – ответил Хвёдор.

– Какие доказательства? Чего?!

Хвёдор тем временем обошел машину, отпер и со скрипом потянул на себя дверцу.

– Поехали, – сказал он.

– Нет, – решительно отказался Тягин, – поезжай сам. Сюда я больше не сяду.

– Как хочешь, – оскорбленно произнес Хвёдор и, выкинув из-под воротника хвостик, сел за руль.

Тягин проследил за тем, как хвёдоровский шарабан, удаляясь, исчез в потоке машин, и пошел обратно.

Его вдруг взяло за живое. «А вот хрен тебе! Всё равно будет по-моему», – подумал он. К злости примешивалось еще и странное негодование: как если бы не он сам решил не ехать, а Хвёдор отказался его везти.

– Я знала, что вы вернетесь, – сказала, увидев его, Глафира, и Тягин едва удержался от ответа: «А я знал, что вы это скажете».

Как только он принялся объяснять причину возвращения, она его строго осадила:

– Молодой человек, здесь вам не стол заказов!

– Да какой уж тут стол заказов, если за человеком нужен уход. Помогите, пожалуйста, – подпустил слезы Тягин.

Он подался вперед, и шар под пухлой ладонью Глафиры прокатился по выложенной на стол пятидесятидолларовой купюре. Глафира откинулась на спинку, взяла веер и, обмахиваясь, вкратце описала сложный внутренний мир Хвёдора; упомянула среди прочего о его «мощном интеллектуальном потенциале» (теперь понятно, почему он к ней ходит, подумал Тягин) и закончила своим согласием.

– В конце концов, это и в моих интересах. И если есть кому позаботиться, что ж… Семья – это святое.

Тягин под видом просьбы дал кое-какие распоряжения.

– А вот лично вам действительно лучше бы побыстрее отсюда уехать, – сказала Глафира, когда они прощались. – Я серьезно говорю. Что-то мне подсказывает. – И после долгого выразительного взгляда добавила: – Можем как-нибудь поговорить об этом, если хотите. Могли бы где-то посидеть, поужинать.

– Спасибо, я это обмозгую, – кивнул Тягин и, не уточнив, какое из предложений собирается обмозговывать, вышел.

«Ничего, – думал он, садясь в такси, – на Глафиру с шаром у нас есть человек-свинья с Гомером».

Путь его теперь лежал на Молдаванку. Сидя в такси, он вдруг задумался о том, как скудна его жизнь и сколько же всего у всех вокруг. У Тверязова вот и литература, и личная драма, и алкоголизм, а еще Мальта, село. У Абакумова – ну, тут вообще черт ногу сломит. Да у того же Хвёдора – куча каких-то знакомых, фантазии насчет Москвы, Глафира эта и прочая паранормальная муть. И только у него, у Тягина – хоть стеклянным шаром покати. А ведь всегда думал, был уверен, что его жизнь будет как-то особенно разнообразна и значительна. Ну и вот – сорок лет, и что? Как он так умудрился ее выхолостить, что и остановиться не на чем? Но при этом еще ухитряется глядеть на других чуть ли не свысока – разве не удивительно? Тут наконец-то и оформилось одно, прежде только вскользь отмечаемое, а сейчас вышедшее на поверхность наблюдение: у всех его тутошних знакомых появилась некая новая нотка. Разговаривая с ним, они как будто едва сдерживали улыбку. Еще в речах Тверязова ему послышалась снисходительная усмешка, сродни той, какую и он сам замечал за собой, имея дело с иностранцами. А интонации Абакумова и Хвёдора уже отдавали прямым пренебрежением. Так-то.

От Георгия так же, как и в прошлый раз, попахивало винцом, и пребывал он в том же, кажется, обычном для него, приподнятом настроении. Занятый возней с телефоном, он беспрестанно сиял яркой белозубой улыбкой и весело говорил:

– Всё будет нормално! Нет, Васьки сейчас нет. Васька же у нас большой человек, помощник депутата! Ну! Может много денег запросить. Один раз хрюкнуть – сто долларов. Подходит? Это пока. Потом будет еще больше. Но для тебя сделаем. Как скажешь, так сделаем. Тебе что, книжку дать? Эй, Лешка, давай книжку сюда принеси! Не надо? Ладно. – Тут ему позвонили, и он, прикладывая телефон к уху, подмигнул Тягину. – Приходи, всё сделаем. Будь здоров!

Тягин сказал, что неплохо было бы ему встретиться с человеком-свиньей. Георгий подозвал пальцем того же привратника, велел ему дать Тягину Васькин телефон и отвернулся. Тягин оставил привратнику взамен свой и пообещал, что свинья не пожалеет.

Ночью он долго не мог толком заснуть. Возможно, собиралась меняться погода. Отчетливей обычного, а это значило, что ветер изменил направление, был слышен порт. К тому же этой ночью гремели и грохотали там особенно лихо, и в какой-то момент так разошлись, что в плавающем сознании Тягина мелькнула мысль о спешной эвакуации: утром выйдешь, а полгорода нет, погрузили и увезли. Казалось, он не спал ни минуты, но всякий раз при взгляде на часы обнаруживалось, что прошло четверть, полчаса, а то и больше. Перестал дергаться только под утро. Во сне его вовлекли в дискуссию с большим числом участников и неуловимыми, постоянно ускользающими из поля зрения докладчиками. Обсуждалось возложение цветов в местах гибели. (Днем на обочине, куда съехал Хвёдор, чтобы заглянуть под капот, машина оказалась возле дерева, к стволу которого проволокой были прикручены эмалированный овал с фотографией белобрысого юноши и венок из пластмассовых цветов.) Разговор шел вокруг этого обычая и, в частности, странного поведения парикмахерши Майи, оставившей, согласно свидетельству проводника, букет на купейной полке. Велись горячие споры, и мнения – что считать в данном случае памятным местом: саму полку или ту точку земной поверхности, в которой находился вагон на момент убийства? – разделились почти поровну. Нашлись и такие, кто говорил, что спорить не о чем, поскольку в движущемся по тому же маршруту поезде цветы рано или поздно всё равно окажутся в нужной точке. Цветы цветами, но как быть с теми, кто пожелал бы помянуть покойную – с родными и близкими? Как им определить ту самую точку, чтобы вовремя совершить, как это, например, делают в открытом море, некоторые ритуальные действия? Бросить, допустим, те же цветы за окно, дать протяжный гудок, произнести короткую прочувствованную речь и выпить за упокой? К судмедэкспертам, которые могли бы по температуре тела определить время убийства, а по нему примерные координаты, труп попал слишком поздно, и они остались не у дел. Какие могут быть еще варианты? Нетерпеливо тянул руку сосед Тягина. И пока ему не дали слова, он наспех изложил Тягину свой невероятный, но доступный каждому способ узнать точные координаты не сходя с места. Достаточно лишь было перемножить длину и ширину полки на время и скорость, что-то из чего-то вычесть, затем поделить и в конце произвести несколько простейших действий, не связанных с вычислениями. Что Тягин и попытался проделать. Это оказалось не просто. Цифры, цифры, цифры, цифры. – с мелким дробным стуком каленых семечек они то и дело просыпались на пол, разбегались вприпрыжку в разные стороны, и он собирал их, просыпал вновь, опять собирал. приседая, качаясь и падая. В болтающемся купе скорого поезда, бешено летящего сквозь черную февральскую ночь.

XII

В начале сумерек, в самый час пик, он вышел пройтись. Холодный воздух был так прозрачен, что открывшиеся перспективы улиц, заполненных машинами и людьми, казались бесконечными. От чрезмерно четких очертаний разбегались глаза и немного кружилась голова. Было еще совсем светло, но уже зажглись желтые фонари над Канатной и Строгановским мостом, по которому Тягин обычно выходил в центр. И, как всегда бывает в самом начале сумерек, да еще при такой редкой ясности, всё, что успело загореться, – вывески, свет в окнах, автомобильные фары – сияло как-то необыкновенно ярко, чисто, весело. Тягин любил сумерки и теперь радовался, что так удачно вышел. Неспешно прогуливаясь, подолгу останавливаясь на шумных перекрестках, он дошел до Соборной площади, и к тому времени, когда подходил к салону, короткий праздник веселых огней, воодушевивший его на этот маршрут, уже закончился и вместе с темнотой в город вернулись обычные будни.

В салоне Майи не было. В бежевой накидке с рыжей горжеткой она неожиданно вышла прямо на него из подворотни. Растерявшийся Тягин дернулся навстречу, сказал «простите» и испуганно замер, не вовремя вспомнив и едва не ляпнув что-то о единственном их общем знакомом, проводнике. Она, словно ничего не заметив, опустила голову, спокойно шагнула в сторону и обошла его, как обходят лужу. Тягин пошел за ней. «Просто звезда!» – вспомнил он восхищенный возглас Ивана. Ни разу в жизни ему не приходилось знакомиться на улице, и теперь, спешно придумывая повод, перебирая всевозможные, один хуже другого, варианты, он невольно замедлил шаг и остановился. За это время Майя успела перейти улицу и выйти к собору, а мостовую, пока он мешкал, от края до края быстро заполнили молодые люди в камуфляже, масках, с флагами и факелами. Откуда-то из гудящей их гущи то и дело, с перерывами на дружный отзыв, вырывался высокий юный, но как будто донельзя истрепанный голос с очередной кричалкой. Колонна была не такой уж длинной, виден был багрово освещенный дымящими фальшфейерами хвост. Можно было и переждать. Но внезапно осенившая Тягина счастливая мысль, которой необходимо было воспользоваться немедленно, не теряя ни секунды, вдруг вытолкнула его на брусчатку и потащила поперек огненного течения толпы. Под троекратное надсадное «Слава нации!» и троекратный же оглушительный ответ «Смэрть ворогам!» он выбрался на другой берег, быстро догнал Майю и пошел рядом. По ее притворно удивленному взгляду сразу стало понятно, что заметила она его еще у парикмахерской.

– Здравствуйте! – начал Тягин улыбаясь, прикладывая руку к груди. – У меня к вам буквально два слова. Только, пожалуйста, не смейтесь. А еще лучше: войдите в положение. Я неподалеку работаю ну и каждый день прохожу мимо. А тут вы в окне. Как на экране. И я каждый раз останавливаюсь, смотрю. Тут еще такое дело: если бы это было какое-то общедоступное место, магазин или кафе, а так – женский салон, то есть без причины не зайдешь, поэтому даже и не думал вас вблизи увидеть. – Заговорив поначалу путано, сбивчиво (отмечая при этом, как уместно сейчас его косноязычие), он постепенно расходился. – И вот такая встреча! Ну, знаете, это как видишь какую-нибудь актрису на экране, такую далекую, недоступную, и вдруг сталкиваешься с ней лицом к лицу. Волей-неволей поздороваешься. Ты-то, конечно, для нее никто, но она для тебя уже вроде и не совсем чужой человек. Понимаете, о чем я? Не мог пройти мимо, извините.

Она шла склонив голову и, кажется, улыбалась. Когда он закончил, произнесла:

– И что я теперь должна делать? Дать вам автограф?

– О, вот это мысль! Заметьте, вы сами предложили. Тягин быстро достал из сумки на плече ручку, записную книжку и встал перед ней; они как раз оказались под фонарем.

– Пожалуйста.

– Вы что, серьезно? – спросила парикмахерша.

– Абсолютно.

– Вы какой-то странный.

– Ну, есть немного. Только напишите: Михаилу от. вас как зовут?

Она, пожав плечами, расписалась.

– Прекрасно, – сказал Тягин, принимая ручку и книжку. – Май-я. Думал, вы и номер телефона свой напишете.

– Еще чего!

Ускорив шаг, она перешла Преображенскую и зашла в магазин. Он постоял у входа, подождал. Потом решил, что чрезмерной настойчивостью может всё испортить и на сегодня, пожалуй, достаточно. Через полчаса, сидя за пивом в рюмочной возле собора, где он познакомился с проводником, Тягин видел, как Майя прошла мимо окон, и ему стоило некоторого усилия усидеть, не броситься за ней.

На следующий день ее в парикмахерской не было или же она раньше ушла, а вот на третий он дождался, пока она закончит работу и подошел, когда она свернула на Коблевскую.

– Что еще? – спросила она с напускной строгостью. – Автограф для друга?

– А вы разве не рады меня видеть?

– Честно говоря, не очень. Не люблю, когда. Ну, в общем, вы поняли.

– А я вам сейчас легко всё растолкую. Смотрите. Как бы вам объяснить: после нашей встречи это место приобрело для меня особое очарование. Мне теперь вдвойне приятно здесь находиться и хочется побыть подольше. Даже если вас здесь нет. Ну и вполне естественно, что я могу опять случайно встретить вас. То есть вероятность встречи из-за этого просто возросла. Понимаете?

Она остановилась у входа во двор.

– Понимаю-понимаю. До свидания. Я пришла.

«Тягин-Тягин…» – весело прошептал он, дивясь себе, переполнявшему его задору. Провожая Майю взглядом, он услышал за спиной:

– Вам тут ничего не светит, уважаемый!

Тягин обернулся. Перед ним стоял небольшого роста человек с подстриженной седой бородкой, в натянутом по брови берете.

– Что вы хотели от этой женщины? – требовательно спросил он.

– А вы, собственно, кто?

– А вы?

– Я – Михаил.

– Михаил? Ну, вот и идите по своим делам, Михаил. Что вы стоите? Идите отсюда!

Человек внезапно схватил Тягина под руку и молча повел прочь. Тягин от неожиданности поддался, потом выдернул руку и толкнул незнакомца в плечо.

– Вы сумасшедший?

– Да, я сумасшедший!

Тягин с интересом смотрел на незнакомца. Как-то сразу было понятно, что этот плюгавенький нервный тип не мог быть ни мужем Майи, ни тем более любовником. Тогда кто?

– Еще раз: я Михаил. А вы?

Вместо ответа неизвестный попытался опять поддеть Тягина под локоть, но тот перехватил его за кисть. Когда он толкнул Тягина в грудь свободной рукой, Тягин перехватил и ее. Незнакомец отчаянно толкнулся всем телом. Тягин заломил ему руку за спину и повалил на колени.

– Больно!

Тягин помог незнакомцу подняться.

– Я видел, она вам вчера что-то написала. Покажите!

Тягин достал из сумки книжку, раскрыл на странице с автографом Майи и протянул ему.

– Действительно Михаил, – пробормотал незнакомец, возвращая книжку.

– Может быть, зайдем, выпьем за знакомство? Если надо, я извинюсь перед вами, – предложил Тягин. – Вот сюда.

– Сначала извинитесь.

– Извините.

– Ладно. Пошли.

Тягин взял два бокала пива и рюмку водки для своего спутника. На вид ему было не меньше пятидесяти, а то и под шестьдесят.

– Извините, а можно сразу: вы кем приходитесь Майе? – спросил Тягин, когда они выпили за знакомство.

– Я ее верный раб.

Тягин не знал, как к этому отнестись, и сказал:

– Да, красивая женщина. Есть от чего потерять голову.

Его собеседник презрительно усмехнулся, потом щелкнул над головой пальцами и выкрикнул:

– Человек! Еще водки! – и расхохотался. – Всегда мечтал так сделать! – Он нетерпеливо похлопал ладонью по столу. – Лю-без-ней-ший!..

– Я принесу, – сказал Тягин, поднимаясь.

Вернувшись с водкой, он обнаружил, что не помнит имени своего визави, но переспрашивать у столь нервозного собеседника не решился. А тот быстро выпил водку и потребовал еще.

– Я знаю, Майя недавно несчастье пережила, подруга погибла, – сказал Тягин, ставя перед ним следующую рюмку.

– Вы о Юле? Бедная девочка! Бедная, бедная. Вы ее знали?

– Нет, я ее не знал. Только видел. Мы вместе ехали в одном вагоне.

– Тогда? В этом ужасном вагоне?

Тягин кивнул.

– Славная ведь девочка была. Юлия. младая нимфа.

Третья рюмка явно была лишней. А тем более четвертая. Как-то несоразмерно выпитому опьяневший незнакомец схватил Тягина за рукав и запросил:

– Отведите меня к ней, умоляю, с вами она меня впустит, прошу вас. Мы с ней немного поссорились, но если вы ее попросите, она вас послушает, она любит таких, как вы – красивых, сильных, статных. А я ненавижу, но это не важно. У вас есть стать? Вы каких статей будете? Верните, прошу. сделайте доброе дело!

– Что значит вернуть? Куда?

– Я покажу. Она не любит, когда я пьяный. Это вы всё виноваты!

На улице новый знакомый крепко схватил Тягина под руку.

– Вы собираетесь за ней ухаживать? Говорите как на духу! Собираетесь? О, тогда вам многое откроется. Черт! Меня тошнит. Стойте! Надо постоять.

Они постояли и двинулись дальше по Коблевской. В парадном поднялись по пологой мраморной лестнице на последний этаж и прошли почти в самый конец коммунального коридора.

Им открыла Майя и, не говоря ни слова, впустила в комнату. Тягин провел спутника туда, куда она показала ладонью, посадил на широкую кровать.

– Вот, привел, – сказал пожимая плечами Тягин. – Извините, но он очень просил. Где он живет, я не знаю.

Майя, поджав губы, размеренно покивала.

Сразу начавший клевать носом пьяный гость сидел на высокой кровати по-детски неловко, свесив голову на грудь. Тягин попросился помыть руки и, пока находился в ванной, чутко прислушивался к происходящему в комнате, чтобы хоть немного понять, что связывает хозяйку с незнакомцем, но не услышал за всё время ни единого звука. Однако когда он вернулся в комнату, засыпавший гость из нее уже исчез. Для такого пьяного это было слишком быстро и бесшумно. Как испарился. Только и осталась вмятина на покрывале. Тягин растерянно оглянул комнату, в которой, кроме как в шкафу или под кроватью, укрыться было негде.

– Он уже далеко-далеко, – загадочно произнесла хозяйка, увидев его удивленное лицо.

– Он сказал, что он ваш раб, – сказал Тягин весело, но и с опаской.

Майя усмехнулась.

– Он мой друг. И домработник. Есть домработницы, а он домработник. Друг-домработник.

Они ненадолго встретились взглядами. Проводник Иван, кстати, ошибся или что-то напутал: лет ей было не больше двадцати трех; разве что в трауре она выглядела старше. И да: она была чрезвычайно хороша собой.

– Днем здесь, наверное, очень светло, – сказал Тягин, кивнув на окна.

– Да, светло, – улыбаясь, согласилась хозяйка.

– Может быть, выйдем, прогуляемся?

– Какие гуляния, вы что! Мне спать пора. Завтра на работу.

– Жаль. Зато я теперь знаю, где вы живете.

Она рассмеялась.

– Это, конечно, крупная удача.

– Как знать.

У нее был негромкий, легкий смех.

Домой Тягин пошел не сразу, а прилично и с удовольствием побродив по городу. Холодный ясный воздух весело пах бензином и сырой землей. Настроение у Тягина было лучше не придумаешь. Словно прошлись ладонью по запотевшему стеклу – так сразу всё стало прозрачно. Подходя к дому, он заглянул в магазин (где-то в районе Старопортофранковской в эту минуту что-то взорвалось), купил вина, но выпил совсем чуть-чуть. О том, чтобы лечь спать, не могло быть речи. Сидя в углу дивана, Тягин как бы отпустил погулять свои чувства, не так уж часто, в конце концов, он это делал. Раз за разом вспоминалась встреча с Майей у нее дома, но слишком мало еще было впечатлений, нечем было питать фантазию, и потому от бесконечных повторов он довольно скоро устал, а остановиться уже не мог. Чтобы отвлечься, раскрыл роман Тверязова, и всё, что он успел прочесть, пока его не сморил сон, было подогрето и освещено огнем счастливого предчувствия.