Текст книги "Роман с разведкой. Интернет-расследование"

Последняя встреча

В те первые майские дни 1945 года, когда заканчивалась история операции «Березино», Александра Демьянова не было в Москве. Он получил от Судоплатова новое задание и накануне отъезда в последний раз побывал у Садовского в Новодевичьем монастыре.

Они не виделись почти год, с весны 1944-го, когда Демьянов последний раз принес Борису Александровичу деньги, выделенные НКВД из сумм, сброшенных для Шерхорна. Судоплатов был предусмотрителен, и Садовского периодически навещали. Не потому, что верили в возможность новых проверок деятельности «Престола». Немцам давно уже было не до этого. Чутьё Судоплатова подсказывало, что Садовской не все рассказал представителю Владимира Романова. Что-то ещё знал он о тайне, хранимой швейцарским сейфом. И Судоплатов ждал, когда наступит момент спросить его об этом. Поэтому и продолжали приходить к поэту то «старый друг» Сидоров, то другие агенты – «подпольщики». Говорили о надеждах на перелом в войне, о том, что организации «Престол» надо затаиться до лучших времен. Садовской по большей части молчал, разговоров почти не поддерживал. И вообще, после смерти жены он сильно сдал. За ним ухаживала сестра жены. Сдал не физически, куда уж больше, а эмоционально. Судя по всему, его уже мало что волновало. Сидоров как бы между делом упомянул, что Александр Петрович всё время на фронте, так как теперь служит в штабе Рокоссовского. Садовской попросил при случае передать от него привет. Но сам ни о чем не спрашивал.

В середине апреля 1945 года Сталин вызвал Судоплатова. Тот приготовился докладывать о том, какие новые данные добыты нашей разведкой по атомному проекту американцев. Ведь именно «атомный шпионаж» был теперь его главным делом. И действительно, речь шла именно об этом. Но в конце разговора Сталин неожиданно спросил:

– А как, товарищ Судоплатов, дела у вашего сотрудника, так хорошо поработавшего во время операции «Монастырь»? Его фамилия Демьянов?

– Так точно, товарищ Сталин. Мы все ещё продолжаем вести операцию «Березино» и он участвует в радиоигре с немцами.

– Предлагаю использовать его по-другому. Назовём эту новую операцию «Наследник». Демьянов и ваши люди должны отправиться в Австрию и арестовать Владимира Романова, выдающего себя за наследника русского престола. Он сейчас находится где-то в южной Германии и наверняка попытается уйти в Швейцарию. Нельзя упустить шанс окончательно обезглавить монархистов. А заодно узнать, что же там упрятали Романовы в швейцарских банках. И использовать на благо нашей страны.

Увидев Демьянова – первый раз в военной форме, с погонами капитана и орденом Красной Звезды на мундире – Садовской улыбнулся своей кривой улыбкой парализованного.

– Слава Богу, живы, Александр Петрович. Больших чинов и наград достигли. Примирились с победоносной советской властью?

– Рад вас видеть, Борис Александрович. Как вы поживаете? Пишете?

– Куда ж я денусь. Пока смогу, буду писать. Глядишь, когда-нибудь и найдётся на мои писания читатель.

И показывая, что визит человека, с которым он когда-то связывал столько надежд, обременителен для него, спросил:

– С чем пожаловали?

Демьянов помолчал. Он был почти уверен, что Садовской давно понял, какую роль ему пришлось исполнить во всей этой комедии. Но придётся доиграть её до конца.

– Да, Борис Александрович, времени у меня совсем немного. Сегодня же возвращаюсь на фронт. Я служу офицером связи в штабе Рокоссовского. Постоянно в разъездах. Сейчас вот из Вены и туда же возвращаюсь. Меня включили в группу, назначенную для установления контактов с французами. Часть западной Австрии будет оккупирована ими. В нашу группу включили несколько человек из НКВД (может, уже из МГБ, ведь в 1944 г. наркоматы преобразовали в министерства – ред). Люди серьёзные, из Москвы. За время работы в Генштабе я сдружился с весьма информированными, так сказать, товарищами. Один из них сообщил мне, что энкэвэдэшникам поручено арестовать Владимира Кирилловича Романова. Он сейчас находится где-то в Тироле, который будет центром французской зоны оккупации. Видимо, ищет способы перейти швейцарскую границу. Я хочу попытаться ему помочь. У меня есть один канал.

– И зачем вы всё это мне рассказываете?

– Что бы я мог ему помочь, необходимо, чтобы он мне поверил. Я, если позволите, буду ссылаться на вас. А если вы посвятите меня в подробности ваших переговоров с посланцем великого князя в 1942 году, это сильно облегчит мою задачу. Если вы, Борис Александрович, конечно, сочтете это возможным.

Кривая улыбка как будто застыла на лице Садовского. Демьянов старался смотреть ему прямо в глаза, но это было трудно. Глаза поэта смотрели сквозь него, куда-то в другой мир. А, может быть, видели насквозь?

– Извольте, если это вам поможет. Теперь делать из этого секрет нет никакого смысла. Владимир знает шифр, который должен открыть ему сейф в одном из швейцарских банков. Каком – знает только он. Ну, а что в этом сейфе – не знает никто. Хотя у меня есть предположение. Вам интересно?

– Конечно-конечно.

– Ну, кому бы было не интересно. Я уверен, что никаких материальных сокровищ там нет. Романовы настолько прониклись ролью хозяев русской земли, что им и в голову не приходило что-либо прятать за границей. Вы, конечно, помните, что моя жена в последние месяцы империи была очень близка к императрице Александре Федоровне. И к Распутину тоже. Среди тех, кто тогда окружал трон, ходили разговоры, что императрица с согласия императора записывала все пророчества Распутина, требовала от придворных рассказывать ей о них. Мне он, кстати, тоже напророчил долгую жизнь. Была у нас одна встреча. Сбылось. Знаю, например, что блокаду Петербурга предсказал. Терпеть не могу этой собачей клички – Ленинград. Об этом мало кто знает, но он и о более отдалённом будущем пророчествовал. Такой вот русский Нострадамус. Александра из этих пророчеств составила целую книгу. И, как говорила покойная Надежда Ивановна, очень этой книгой дорожила. А когда попросила Надежду Ивановну запомнить часть шифра, дала понять, что это завет убитого к тому времени Григория Ефимовича. Отсюда и моя догадка. Сенявину я об этом ничего не сказал. Пользы от этого знания Владимиру Кирилловичу было бы никакой, а я хотел его энтузиазм разогреть, стремление бороться. Вряд ли бы я этого достиг, рассуждая о какой-то «Книге пророчеств» Распутина. Ну а сейчас, повторяю, для меня это уже не имеет никакого значения.

Демьянову вся эта история показалась совершеннейшей ерундой. Но выработанная годами привычка додумывать всё до конца заставила спросить:

– Совсем никакого? Ну, а если представить, что Распутин действительно был пророком, то ведь из этой книги можно узнать будущее России? Ведь Николай II в это верил?

– Несомненно. Иначе бы не назначил крайним сроком вскрытия письма двадцатипятилетие убийства Распутина. Тот же в своих пророчествах точных дат не называл. Вот сказал незадолго до смерти, что через двадцать пять лет будет новая война с немцами, а Николай и запомнил, хотел предупредить. А то, что к декабрю 41-го война уже полгода будет идти, так это уже детали. Ведь про двадцать пять лет было сказано точно. Кстати, для нынешних правителей России эта книжка тоже может быть полезна. Или опасна. Кто знает, какую судьбу Григорий Ефимович напророчил советской власти? А, в общем, это все фантазии. Вы лучше Сенявину или самому великому князю мои стихи передайте. Если вам удастся встретиться. Я Дмитрию Львовичу при оказии обещал. Они для вас и будут паролем.

Взяв несколько листков, переписанных рукой сестры Надежды Ивановны, Демьянов попрощался. И он, и Садовской понимали – это их последняя встреча. Поэтому и расстались с удовольствием.

На Лубянке эксперты и шифровальщики тщательно проверили листочки Садовского. Никаких следов шифров или тайнописи не обнаружили. Демьянову было приказано взять их с собой.

Граница

В последние дни войны Владимир Кириллович в сопровождении Сенявина действительно оказался в Тироле. Здесь они снова встретились с Жеребковым, которому немцы в последний момент отказали в разрешении на вылет в Швейцарию, сославшись на то, что швейцарцы против контактов представителя Власова с западными союзниками на их территории. Война неумолимо накатывалась на западную Австрию, и деятельный Жеребков метался в поисках выхода из той ловушки, в которую превратился погибающий Третий Рейх. Теперь он спасал уже не власовцев, а самого себя. И великий князь представлялся ему хорошим козырем в этой борьбе за свободу и жизнь. В первые дни мая они примкнули к колонне отступающей на запад 1-й Русской национальной армии под командованием генерал-майора Бориса Алексеевича Хольмстон-Смысловского.

Граф Смысловский воевал с большевиками в гражданскую, годы эмиграции провёл в Германии и связал свою судьбу и надежды на освобождение России с Гитлером и его «походом против большевизма». На территории Советского Союза дивизия Смысловского, состоявшая из эмигрантов и бывших военнопленных, боролась с партизанами и терроризировала поддерживающее их местное население. Это были каратели. Несмотря на несколько встреч генерала с Власовым дивизия Смысловского так и не примкнула к нему. Для графа Смысловского Власов был слишком советским. А в апреле 1945 года немцы признали Смысловского союзником, и его войско, никогда не превышавшее десяти тысяч, стало громко именоваться 1-й Русской национальной армией. Генерал-майор Смысловский принял решение искать убежище в Лихтенштейне, путь куда лежал через Тироль. К нему и примкнули Владимир Кириллович и Жеребков. В ночь со 2 на 3 мая 1945 года отряд Смысловского, а к этому времени от его «армии» осталось менее пятисот человек, подошёл к границе с Лихтенштейном. Колонну возглавляли несколько легковых автомобилей. В одном из них, над которым развевался большой бело-сине-красный флаг, находились Владимир Кириллович, Жеребков и Сенявин. После нескольких часов переговоров правительство княжества приняло решение пропустить людей Смысловского на свою территорию. Повод для этого был найден в том, что его армия формально не являлась частью вермахта, а именовалась союзником Германии. Но ни Владимира Кирилловича, ни Жеребкова в Лихтенштейн не пустили. Они ведь не были солдатами Смысловского, а князь Лихтенштейна Франц Йозеф II не хотел осложнений в отношениях с союзниками. Пришлось снова искать временное убежище в Тироле. Владимира Кирилловича спасло то, что сюда вошли части 1-й французской армии. Русский «Гранд дюк», «великий князь», для которого Франция стала второй родиной, был для французов почти своим. Встретил он их в небольшом тирольском городке Лиенц, недалеко от швейцарской границы.

Побег

5 мая советские офицеры связи прибыли в расположение французских войск. Немецкая группировка в этом районе уже капитулировала. Но и французы, и русские были настороже. Здесь, в Альпах, прятались уцелевшие главари нацистской Германии, готовились к партизанской войне отряды «Вервольфа». Среди них, как докладывала разведка, находился и главный немецкий диверсант Отто Скорцени. В Инсбруке, где разместился штаб французской армии, Демьянов встретился с агентом, имя которого и сегодня остается неизвестным. От него он узнал, что Владимир Кириллович и его немногочисленная «свита» находится в Лиенце. Для встречи с ним туда уже выезжали высокопоставленные офицеры французской контрразведки. Агент предположил, что ведутся переговоры о переходе Владимиром Романовым австро-швейцарской границы. На территории западной Австрии находилось большое количество только что освобожденных советских военнопленных и перемещённых лиц, и по договоренности между советским и французским командованием группа связи, в которую входил Демьянов, получила право беспрепятственно перемещаться в зоне ответственности французов в целях, как утверждалось, «помощи» этим людям. Демьянов и его команда побывали по дороге в нескольких тирольских городках, имитируя поиск советских граждан, и только в поздних майских сумерках они оказались подле Лиенца. Демьянов ехал впереди на «виллисе» с шофером, трое переодетых в общевойсковую форму офицеров НКВД на трофейном «опеле» сзади. Оставив своих спутников в придорожной гостинице, где они должны были дожидаться его команды, Демьянов поехал в город.

В центре городка он быстро нашел французскую комендатуру, расположившуюся в городской ратуше. Комендант, пьяный, судя по всему, не первые сутки капитан, предложил и ему выпить за победу над бошами, ничуть не удивившись появлению перед ним советского офицера. Демьянов, слегка пригубив поднесённый ему бокал, попросил француза назвать адрес дома, где находится Владимир Романов. Для размягчённого рейнскими винами капитана все русские, что советские, что нет, были русскими и не более того, а потому он назвал адрес без тени сомнения. Тем более что капитан находился в состоянии, когда они обычно человека и не посещают.

Лиенц оказался совсем крохотным городком. Уже через пару минут «виллис» Демьянова остановился возле указанного комендантом двухэтажного дома в тирольском стиле. Это была небольшая гостиница. Неприятным сюрпризом оказалось то, что перед входом дежурили двое французских солдат. Дежурили, правда, своеобразно. Приставив карабины к стене, они обеими руками держали огромные кружки с пивом и энергично прихлёбывали из них. Напротив, у входа в соседний отель, за столиками кафе расположился с десяток местных жителей. Они явно испытывали стойкость французов к пенному и каждый глоток поддерживали приветственными кликами. Увидев перед собой офицера да ещё в какой-то диковинной форме, солдаты попытались изобразить кружками нечто вроде исполнения команды «на караул!», но Демьянов милостиво махнул им рукой, разрешая продолжать. Австрийцы в кафе напротив, разглядев в сгущающейся темноте «виллис» с красной звездой на борту и спрыгнувшего с него советского офицера, стали поспешно расходиться. Ни в одном из окон гостиницы, перед которой стоял Демьянов, не было света. Он толкнул дверь и вошёл.

Наступила ночь, а в холле, где оказался Демьянов, почему-то была полная темнота. Он негромко позвал портье, но тот не откликнулся. Зато в лицо Демьянову ударил луч света от ручного фонарика. Голос из темноты спросил его по-французски:

– Кто вы? Что вам здесь надо?

Французский Демьянова сильно хромал, и он решил играть в открытую, произнеся по-русски:

– Я ищу Владимира Кирилловича Романова.

– Вы русский?

И тут же в холле вспыхнула люстра. В двух метрах от Демьянова спиной к стойке портье и с пистолетом в руках стоял Дмитрий Львович Сенявин. У него вырвалось:

– Это вы, Александр?

Рука с пистолетом опустилась.

– Да, я. Здравствуйте, Дмитрий Львович. У меня срочное дело к великому князю. Я хочу помочь ему перейти границу.

– Его здесь нет. Будет только утром. Если что-то срочное, я передам.

Демьянов не поверил Сенявину. Но что было делать? Он прибег к последнему средству:

– Борис Александрович Садовской просил вам передать несколько своих стихотворений.

И достав из нагрудного кармана стихи Садовского, протянул их Сенявину. Тот, не выпуская пистолета из правой руки, взял их левой. Разложив бумаги на стойке портье, он бегло просмотрел листочки, бросая на Демьянова короткие взгляды.

– Хорошо, приходите завтра в восемь утра.

– Дмитрий Львович, у нас очень мало времени. Владимиру Кирилловичу угрожает страшная опасность. Я, рискуя всем, добрался сюда, чтобы помочь. Могу организовать переход границы.

– Я понимаю, но до утра все равно придется ждать. А сейчас вам лучше уйти.

Демьянову не оставалось ничего другого, как удалиться. Он приказал шофёру ехать в гостиницу на въезде в город и передать остальным, чтобы как можно быстрее явились в центр, но из машины не выходили и не демаскировали себя, а в восемь утра подъехали к перекрестку в пятидесяти шагах от того места, где ему предстояло провести ночь, и ждать команды. Демьянов пересёк улицу и зашел в отель, расположенный напротив того, где его встретили так негостеприимно. Он сказал портье, что до утра расположится за столиком у окна в холле. С опаской посмотрев на русского офицера, так хорошо говорившего по-немецки, он только пожал плечами в знак согласия.

Владимир Кириллович и Жеребков покинули гостиницу еще днём, через никем не охраняемый черный вход, ведущий на соседнюю улицу, сели в стоявший здесь автомобиль великого князя, и, проехав пару километров по дороге в сторону швейцарской границы, остановились на ночь в придорожном отеле. На этом манёвре настоял Жеребков.

– Большевики отсюда не более чем в ста километрах. Береженого Бог бережет.

Сенявина они предупредили, что позвонят в семь утра. В изнуряющем ожидании звонка Дмитрий Львович так и просидел на месте портье до назначенного времени. Опять таки по настоянию Жеребкова, пришедшего в отель первым, французы ещё накануне приказали всему персоналу гостиницы разойтись по домам вплоть до особого распоряжения. Только потом к нему подъехал Владимир Кириллович, чтобы вскоре тайно его покинуть. В пустом и старом здании изредка что-то шелестело и поскрипывало. Сенявин обмирал и хватался за пистолет, но света до самого восхода солнца больше не включал. Телефон зазвонил ровно в семь.

Не дослушав приветствия Жеребкова, Сенявин, забыв, что он здесь один, зачем-то зашептал в трубку, прикрывая её рукой:

– Юрий Сергеевич, поздно вечером у меня был гость в форме красного офицера. Это тот человек, что встречал меня в Москве и водил к Садовскому. Он называл себя Александром. Так вот, он передал мне несколько стихотворений Садовского. Мы с Садовским договорились, что если от него придёт связной, а он не будет ему доверять, то среди стихов будет одно, оговоренное нами стихотворение. Как пароль, означающий, что связник – человек НКВД.

– Французы вас ещё охраняют?

– Да, если это можно так назвать.

– Немедленно уходите оттуда через чёрный вход. Внимательно смотрите, нет ли за вами слежки.

И назвал гостиницу, где они будут ждать его ровно полчаса.

При свете луны Демьянов хорошо видел вход в гостиницу напротив. Примерно через час произошла смена караула у её дверей. Новые часовые казались более трезвыми, чем предыдущие, но вскоре и они задремали, присев на землю и зажав карабины между ног. Ночь шла, не принося разнообразия. Улица оставалась пустынной. Нервы Демьянова были на пределе, это был совершенно новый для него опыт. Надо было бы проверить, есть ли у гостиницы другой вход, на других улицах, но сделать это в ночной тьме, не привлекая к себе внимания светом фонарика, он не мог. Не мог и уйти за помощью, оставив свой пост хоть на несколько десятков минут. Наконец, наступил рассвет, а с ним и утро. Демьянов так и не решился до восьми утра выйти на улицу. Боялся, что из дома напротив за ним наблюдают. А, по словам портье, другого входа в гостинице, где ему пришлось провести ночь как назло не было.

Без минуты восемь он вышел на улицу, козырнул заспанным часовым, и позвонил в звонок отеля напротив. Боковым зрением он увидел, что на перекрёсток слева от него выехал знакомый «опель». Часовые стали требовать у него пропуск, но Демьянов, не слушая их, распахнул дверь и вбежал в холл. Часовые последовали за ним. За стойкой никого не было.

Как выяснилось в течение ближайших десяти минут, никого не было и во всей гостинице. Дверь, ведущую на соседнюю улицу, он нашел распахнутой настежь.

Так, едва начавшись, операция «Наследник» провалилась. Вечером того же дня Владимир Кириллович и Сенявин пересекли швейцарскую границу. Генералу де Голлю русский принц в расположении французской армии был ненужной проблемой. Он не хотел злить Сталина, согласившегося считать Францию четвертой державой-победительницей. Но и выдавать его русским он не собирался. Догадывался, какая судьба ждала бы этого человека в России. В те минуты, когда Демьянов тщетно обыскивал пустую гостиницу, группа французских офицеров, которые должны были сопроводить Владимира Кирилловича к границе, подъехала к отелю, где он и Жеребков провели бессонную ночь, ожидая каждую секунду, что за ними придут агенты НКВД. Но радость Жеребкова при появлении французов была недолгой. Юрия Сергеевича было приказано доставить в Париж. О его роли в годы оккупации новые французские власти хорошо знали.

Перед тем, как Владимир Кириллович отправился к границе, Жеребков попросил разрешения проститься. Они стояли на улице перед автомобилем великого князя, за рулем которого сидел Сенявин. Жеребков говорил так, будто это он, а не великий князь через пару часов должен был оказаться в спасительной Швейцарии.

– Да, сегодня мы проиграли. Но Россия все равно переживёт большевизм. И вы ей еще понадобитесь. С этой мыслью и живите дальше. А я ни в одном своем поступке не раскаиваюсь. С тем и умру, если меня к стенке поставят. И ещё один совет. Плюньте на этот шифр. Не ходите в банк. Только разочаруетесь. Не верю я, что ваш дражайший родственник, Николай Александрович, спрятал там что-то существенное. Не того калибра был человек, чтобы серьёзные решения принимать, да и без фантазии, вы уж меня извините. И прощайте!

Это был их последний разговор.

Стихотворение, ставшее паролем, Садовской написал в 1942 году за несколько дней до встречи с Сенявиным:

 
«Жизни твоей восхитительный сон
Детская память навек сохранила.
Что же так тянет к тебе, Робинзон,
В чём твоя тайная прелесть и сила?
В белый наш зал ухожу я с тобой.
К пальмам и кактусам взор устремляя,
Слышу вдали океана прибой,
Бег антилопы и крик попугая.
Мало отрады от пёстрых картин:
Небо изменчиво, море тревожно.
Да, но на острове был ты один,
В этом тебе позавидовать можно».
 

P.S. С австрийским городком Лиенц связана одна из трагических страниц в истории российского казачества в XX веке. В мае 1945 года здесь оказались тысячи и тысячи казаков, воевавших на стороне Германии, а также их семьи, которые, опасаясь мести со стороны советской власти, отступали с немцами с Северного Кавказа, Кубани и Дона. Лагерь находился под юрисдикцией английских оккупационных войск. 1 июня 1945 года казаки были выданы англичанами Советскому Союзу. Казаки пытались сопротивляться, англичане избивали безоружных людей. По ряду свидетельств, были жертвы. Многие кончали жизнь самоубийством. Большинство в результате оказалось в советских лагерях, а их семьи, в лучшем случае – в ссылке. Руководителей ждала смертная казнь. В эмигрантской литературе эти события были названы «лиенцевской трагедией». Вот такую память в нашей истории оставил маленький Лиенц.