Текст книги "Оттолкнуться от дна"

Как раз в ноябре, когда Егор только привыкал к дому, отходя от морских странствий, Ельцин объявил, что союзное руководство мешает экономическим реформам, и что Россия будет самостоятельно переходить к рынку. При этом был поставлен вопрос о переделе общесоюзной собственности.

Фактически такой передел уже шел. В Москве начали работу две товарные биржи. Руководители советских предприятий продавали там все, что можно было продать, бессовестно разграбляя собственные предприятия, и судьба вырученных средств терялась в частных банках, которые росли, как грибы.

Этот сложный этап в жизни страны будет еще не раз оцениваться и переоцениваться историками. По-разному, в зависимости от политического заказа. Как сказал в свое время Амброс Бирс, «история – это отчет, как правило, лживый, о событиях, как правило, несущественных, главными действующими лицами которых были правители,.. как правило, дураки».

Правда, Егору было не до политики. Его возвращение из-за рубежа с подарками лишь ненадолго возвратило мир в их отношения с Галиной. Найти общий язык им давалось все труднее и труднее. Мнения, взгляды, которые совсем недавно, казалось, чудесным образом совпадали, теперь оказывались диаметрально противоположными. Причем Егору казалось, что изменилась Галина, приобретя новые привычки, новые суждения. Жена же утверждала, что это именно он поменялся до неузнаваемости. Может, просто, они и были такими разными, но только раньше не замечали этого?

Наверное, чтобы отвлечь людей от бытовых проблем, по телевизору в те годы начали показывать какие-то бесконечные сериалы. Раньше самым длинным фильмом был «Семнадцать мгновений весны». Теперь же количество серий резко возросло, а качество еще более резко упало.

Галина азартно увлеклась просмотром этих видеоэпопей, боясь пропустить серию и обсуждая с подругами по телефону перипетии сюжетов.

– Как ты можешь смотреть такую дребедень? – искренне удивлялся Егор. – Далекая от жизни мура. Ты в нее веришь?

– Ни во что я не верю, и, не хуже тебя прекрасно понимаю, что это сказки, – отвечала супруга. – А смотрю, просто потому что интересно: чем все закончится. И, вообще, что ты пристал, как зануда?!

И Егор понимал, что ей просто требуются эти переживания: безумства, метания, интриги, вероломство, коварство. Спокойный и рассудительный муж, видимо, не давал ей возможности испытать полную гамму желаемых чувств, и она нашла отдушину на экране. «Ну, ладно, – думал Егор. – Пусть уж лучше так, чем она начнет искать приключения в реальной жизни».

У них была знакомая пара, с которой они встречались по праздникам. И каждый раз те пускались в обсуждение дальних и близких знакомых, обнаруживая знание таких подробностей, что Егор только диву давался. Правда, он подозревал, что добрая половина рассказываемых чьих-то отвратительных поступков и подлых замыслов были просто превратно восприняты, а то и вовсе выдуманы.

«Наверное, они по вечерам заснуть не могут, горячо пересказывая сплетни, – думал он, глядя на то, как распаляются собеседники, разоблачая царящие вокруг козни и заговоры, как при этом горят праведным гневом их глаза. – Ну, что же, в конце концов, это накрепко цементирует их брак. Какой ни есть интерес, главное – общий».

И, видя, как активно Галина вовлекается в их пересуды, испытывал тревогу, потому что ему все это было абсолютно чуждо.

Снова и снова вспоминал он советы Глеба Родионовича и недоумевал: почему они всплыли у него в памяти только сейчас? Вернее, даже не так! Он помнил эти мудрые советы и прежде, но в нужный момент как-то не придал им значения.

«Вообще, это самая непонятная вещь, которая преследует нас всю жизнь: знать и не придать значения, – думал Егор. – Все прописные истины мы усваиваем годам к шестнадцати и дальше прекрасно их помним – скучные, надоевшие своей правильностью. Однако в решающую минуту поступаем абсолютно вразрез с ними – глупо, необдуманно. Откуда только берется эта самонадеянность, это вдруг налетающее легкомыслие, за которое приходится расплачиваться порой годами, а то и всей жизнью?»

Много лет назад он в своей обычной манере, в лоб, спросил Глеба Родионовича:

– Как правильно выбрать жену?

Надо сказать, что в семье Пшеничных взаимопонимание между супругами было удивительное. А позитивный опыт изучать всегда полезнее, чем негативный. Потому что позитивный – это тот, которому надо следовать. И тут, в общем-то, достаточно знать хотя бы один пример. Негативный же опыт – тот, которого надо избегать. В этом случае одного примера недостаточно. Будешь знать один, избежишь его – и нарвешься на другой. Казалось бы, мы должны жадно ловить именно положительные примеры, но – увы! Как говорит пословица, одно тухлое яйцо запоминается лучше, чем сто свежих.

– Есть простое правило, – ответил Глеб Родионович, – Жениться нужно на такой женщине, которую ты выбрал бы себе в друзья, если бы она была мужчиной. Потому что, извини за натурализм, но по ходу жизни половые различия между вами будут, во-первых, понемногу сглаживаться, а, во-вторых – интересовать тебя все меньше и меньше. И тогда общность взглядов, привычек и интересов выйдет на первый план. Если такая общность, конечно, будет.

Мы все – разные. И каждый считает нормой то, что было принято в его семье, что он видел вокруг себя в детстве, что было привычно в том краю, где он вырос.

Есть английская поговорка: «It takes all sorts to make a world». Обычно ее переводят, как «Мир состоит из многих» или даже «Люди бывают всякие». Но ближе к дословному переводу – «Чтобы составить мир, нужны люди всех сортов».

Может, это и так. Для выживания человечества как вида в меняющихся условиях природа должна иметь в резерве самые разные образцы особей.

Но я, например, положа руку на сердце, честно признаюсь, что не возражал бы, если бы все люди, составляющие человечество, были моими духовными копиями. При наличии, конечно, необходимых телесных отличий.

А что? Я не агрессивен и, думаю, человечество перестало бы затевать войны. Не было бы убийц и маньяков. Я всегда любил трудиться, созидать, учиться чему-то новому и старался истребить в себе спесь и зависть. Надеюсь, тебя не обижает, что я говорю о себе? Это просто в качестве примера. Так же точно можно предложить и тебя как эталон для копирования. И твою маму. И мою супругу.

– А не скучно будет, если все станут одинаковыми?

– Ты думаешь? А почему? Согласись, когда ты встречаешь человека близкого, родного тебе по духу, испытываешь восхитительное чувство единения! Ты начинаешь фразу – он ее продолжает. Ты только лишь намекаешь на шутку – а он уже смеется. Может быть, это не очень красивое сравнение, но вы похожи на двух собак, которые игриво наскакивают друг на друга, радостно покусывая, потому что уже снюхались и поняли: они из одной стаи. И можно говорить обрывками фраз, бросать мысль на полуслове – все понятно, и собеседника не раздражает эта постоянная недосказанность, а, наоборот, приводит в какое-то упоительное радостное возбуждение.

«Увы! – вынужден был теперь признать Егор. – С Галиной у меня никогда так не получалось».

Она часто переспрашивала его, когда он что-либо говорил, не потому что плохо слышала, а потому, что никогда не могла предположить, какое слово он скажет следующим. И, если иногда пыталась продолжить его мысль, то ему оставалось только недоуменно вздыхать про себя:

«Ни хрена себе, как она поняла! Я же вообще не о том!»

Но заметно это стало как-то не сразу. Поначалу Егор считал, что у них с Галиной гораздо больше общего, чем оказалось на самом деле. Вроде бы, и книжки им нравились одни и те же, и фильмы, и еда, и взгляды на жизнь совпадали. Разница проступила позже.

А ведь Глеб Родионович и по этому поводу предупреждал.

– Будь осторожен! – говорил он. – Никогда не смотри на девушку в отрыве от ее семьи и подруг. Женщины – актрисы. Причем актрисы невольные, вживающиеся и верящие в свою роль. Я здесь не говорю о притворстве, это отдельная тема.

Будучи влюблена в тебя, женщина на некоторое время может измениться до неузнаваемости и совершенно искренне разделять твои взгляды и интересы. Ее мировоззрение может принять форму твоего, как вода принимает форму стеклянного сосуда, в который налита. Но это ведь не значит, что вода станет стеклом. Если взгляды и интересы твоей избранницы, сформированные еще в детстве, не совпадают с твоими, не надейся, что влюбленность изменит ее надолго. Мы все с удивительным постоянством сохраняем привычки детства, а женщины – особенно. Став твоей женой, она просто не сможет вечно насиловать свою природу. Как говорит старая английская поговорка, «леопарду не дано избавиться от своих пятен».

Как раньше родители выбирали невест своим сыновьям? Они смотрели: из какого рода происходит девушка. «В том роду, – так обычно говорили, – девки работящие, а в том – ленивые. В том – верные жены, а в том – гулящие». И это вековая мудрость. Если мать хорошо готовила, то и дочка будет, даже если сейчас пока что не умеет – причины бывают всякие – научится, было бы желание. А вот если у матери руки из одного места, а девушка заманивает тебя вкусным блюдом – насторожись. Тут что-то не так.

Если тебя не устраивают те принципы, на которых построена семья твоей избранницы, задумайся. Инстинкт роднит женщину с пчелой. Так же, как пчела может строить только шестиугольные соты и никакие другие, так и женщина рано или поздно начнет перекраивать вашу с ней семью на манер той, в которой выросла сама. Строить что-то новое, отличное от того, к чему она привыкла, ей будет некомфортно, потому что самые теплые воспоминания у всех нас связаны с детством, и нам хочется хоть чуточку его вернуть, создать вокруг себя обстановку семейного уюта, каким мы его помним и понимаем.

Чтобы узнать, какова влюбленная в тебя женщина на самом деле, смотри на ее поведение не с тобой, а с другими. Обрати внимание на ее отношение к своему отцу. Со временем оно будет в значительной мере перенесено на тебя. Приглядись к ее подругам. Если две очень несхожих женщины дружат – поверь, в них гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. Обрати внимание на будущую тещу. Достоинства юной дочери в ней уже отсутствуют, зато недостатки представлены в полном ассортименте.

– Ой, Глеб Родионович! Вас послушаешь, так вообще лучше не жениться!

– Ну, это ты брось! Вот жениться с закрытыми глазами, ничего не понимая в женщине – это и впрямь ошибка. И женщина – первая, кто тебе ее не простит. Почему девушки инстинктивно тянутся к опытным циникам, которые зачастую говорят очень нелестные, хотя и правильные, вещи о прекрасном поле? Потому что девушки интуитивно понимают, что слепая любовь незрелого юноши легко разобьется о первое же разочарование. А любовь искушенного мужчины, влюбившегося несмотря на свой опыт – вещь гораздо более прочная и надежная.

Знание должно не отвращать тебя от женщины, а, наоборот, помогать больше ценить ее и уметь оберегать от невзгод. Мужчина без женщины – как футляр без драгоценности: что толку в его крепости, если он пуст?

– Глеб Егорович! Мне бабушка в детстве рассказывала про утолимую и неутолимую жажду. О том, как Господь мудро и по-доброму поступил. Он дал нам только утолимые потребности. Если у нас есть потребность дышать, то воздух – везде. Если есть потребность пить – то вода льется прямо с неба. Нужна еда – все вокруг растет! Только трудись немного, и все будет.

– Правильно.

– И еще про то, что раз уж нужно каждому из нас существо противоположного пола, то Господь разделил нас по этому признаку не один к десяти, а поровну, чтобы всем хватило. Только надо найти свою половинку.

– Вот именно. Твоя бабушка – мудрая женщина! Причем нам, мужчинам искать свою половинку все-таки легче: время не так поджимает. Но и ответственность на нас выше. Поэтому не спеши и, главное, помни: жениться надо не на той женщине, с которой можно жить, а на той, без которой жить нельзя. Прости, запамятовал, кто это сказал.

«А ведь именно так я и рассуждал, – вспоминал теперь Егор. – Дескать, что там думать? Галка – девчонка неплохая. Жить можно».

Как редко нам удается воспользоваться чужими советами! Либо они просто забываются, либо мы уверены, что сами разбираемся в ситуации не хуже советчика и не считаем нужным прислушаться.

Глеб Родионович по этому поводу вспоминал фразу Бернарда Шоу: «Добрые советы напоминают касторку: их гораздо проще давать, нежели принимать».

– Сколько раз такое бывало, – вспоминал старик. – Человек тебя спрашивает, как поступить, ты ему подсказываешь, и он совершает абсолютную глупость. И начинается:

«Но ведь это ты мне так посоветовал!»

«Да, но ситуация в корне поменялась, и теперь надо было уже поступать совсем по-другому!»

«Ты же мне этого не сказал!»

«Нельзя расписать все возможные случаи! Надо же еще и своей головой думать!»

Конечно, на отношения в семье Егора накладывалась и общая ситуация в стране. Он вроде бы работал, как и прежде, но денег на науку выделялось все меньше, а взять их у предприятий, как в былые времена, уже не получалось. Раньше любой директор с удовольствием платил за научные изыскания, а теперь все научились обналичивать средства своих предприятий через кооперативы и совсем не горели желанием платить кому-то на сторону.

На фоне всеобщего дефицита появились кооперативные магазины, где можно было многое купить, и товарный голод стал плавно перетекать в нехватку денег. Раньше тема финансов в семье Егора почти не поднималась – зарабатывал он неплохо, особенно, когда стал получать надбавку за ученую степень. На себя почти не тратил, особенно в море. Деньгами полностью распоряжалась жена. Теперь тема нехватки денег поднималась ежедневно и стала у Галины основной. Но чем требовательнее и скандальнее становилась супруга, тем меньше способен был Егор проявить инициативу, так необходимую для зарабатывания денег в новых условиях.

Телеграмма пришла на исходе лета.

«ПРИЕЗЖАЙТЕ АННА НИКОЛАЕВНА ТЯЖЕЛОМ СОСТОЯНИИ»

Бабушка.

Он нечасто писал ей. Она жила где-то там, в своей деревне, хлопоча по хозяйству и отправляя Егору посылки к майским праздникам и Новому Году.

После защиты диссертации, отдыхая с семьей на море, он вырвался к ней на несколько деньков, помог починить забор, поменял шифер на крыше. Жалко, Галина тогда уперлась, не позволила ему взять с собой Илью.

– Вот как она подкралась, старость, внучок! – жаловалась бабушка. – Проснешься с утра – как колода. Ноги – совсем не идут! Пока, знаешь, разойдусь – потом, вроде, ничего, полегче.

– Может, давай ко мне, бабуля? – предложил Егор.

– Ой, нет. Мне твой север – чужой. Я уж здесь, на юге, когда-то глаза открыла, тут их и закрою. Ты подумай, может, наоборот, не я, а вы переедете? Места у меня тут хватит. Сколько можно по чужим краям мыкаться? Там же у людей и огородов-то, наверное, нет – не растет ведь ничего! Это разве жизнь?

– Где ж я тут буду работать, бабушка?

– На комбайнера выучишься! Они столько зерна с поля привозят, что скотины, сколько хочешь, прокормить можно!

– Бабушка, я же кандидат наук!

– Да толку с той твоей науки! – в сердцах махнула рукой бабушка. Было видно, что внука она считает неудачником, так и не нашедшим себе в жизни толкового занятия.

Егор рассказывал ей об Илье, она смотрела фотографии, просила привезти мальчишку – хоть посмотреть. Егор обещал. Да все как-то не выходило, не получалось. С этими рыночными реформами порастеряли люди друг друга на просторах огромной страны. Попробуй, насобирай на билет, когда на еду не хватает! Хотя – нет! Оправдания все это…

И вот теперь эта телеграмма.

Остаток дня Егор, где только мог, собирал деньги на дорогу, покупал билет, а ранним утром поехал в аэропорт.

Телеграмму дала соседка. Она и встретила приехавшего Егора на пороге бабушкиного домика.

– Отходит, – сказала женщина. – Пятый день уже ничего не ест.

Бабушка, тихая, высохшая лежала в ситцевой ночной рубашке, глядя куда-то в потолок, на старенькой железной кровати, которую Егор помнил еще с кордона.

Увидев внука, старушка попыталась улыбнуться, в глазах заблестели слезы.

– Привет, бабуля! – сказал Егор. – Ты что тут? Говорят, не ешь совсем.

– Не могу, внучок. Живот остановился.

– Что это значит – «живот остановился»? У тебя врач был?

– Был фельдшер. Сделал укол от сердца. Но ничего не помогает. Видно, пришло мое время.

– Бабушка, фельдшер – это не врач. Надо, чтобы тебя посмотрел доктор. Все болезни лечатся.

– Ой, внучок. Ничего мне уже не поможет. И не надо меня мучить напоследок. Раз пришел срок – Господу виднее. Без его ведома даже волос у человека с головы не падает.

– Подожди, бабушка, тебе – что? Совсем не хочется жить?

– Да, нет, внучок. Хоть и старая, а жить хочется. Кому ж надоест глазами на белый свет смотреть!

– Так тогда глупостей-то не говори. Завтра прямо с утра я поеду в город и привезу врача. Послушаем его и решим, что с тобой делать. Может, в больницу положим. Я тут с тобой, сколько надо, столько и останусь. Не переживай. Все будет хорошо.

Соседка принесла бульона, Егор уговорил бабушку сделать пару глотков. Вернулась с пастбища корова. Пастух пригонял стадо к краю села, а дальше каждая буренка сама находила свой дом. Соседка помогла подоить. Егор не решился, хотя руки помнили это схватывающее движение, выдавливающее молоко из доек сверху вниз. Сначала две одних – по диагонали, потом две других.

Возле бабушкиной постели он просидел до глубокого вечера. Они вспоминали кордон, общих знакомых, даже кабана Ваську вспомнили – как он тогда загон разобрал, гвозди зубами повыдергивал.

– Ты, внучок, иди, спи, – тихим голосом сказала бабушка. – Поздно уже.

– Хорошо, бабуля. – У Егора и правда слипались глаза после долгой дороги, а с утра он хотел пораньше выехать за врачом. – Ты зови, если что.

– Свет у меня не туши, – попросила бабушка.

Он вынырнул из сна посреди ночи.

– Внучок! – слабым голосом звала его бабушка.

– Да, иду! – откликнулся Егор и поспешил ней в комнату.

Бабушка лежала, повернув голову набок и скосив глаза вниз.

– Как бы мне… вот на пол бы… лечь.

Речь давалась ей с трудом и, видимо, отбирала много сил.

– Зачем на пол, бабушка? Тебе неудобно? Может, подушку подложить?

– Нет… на пол… хочу.

Егор взял одеяло, расстелил его внизу возле кровати и помог бабушке на него перебраться.

– Да… вот так… легче, – говорила она, пока он ее укрывал, – вот так… хорошо. Иди… иди, спи… Рано еще.

Проснулся Егор на рассвете от голосов за окошком. Люди выгоняли коров, собирая в стадо.

«Мне же тоже Зорьку надо выгнать!» – спохватился Егор. Он наскоро нацепил брюки и, проходя мимо бабушкиной комнаты, на секунду заглянул туда. Бабушка лежала на полу, как он ее и оставил, все так же глядя куда-то в потолок и слегка приоткрыв рот. Егор уже хотел было спросить ее о самочувствии, но вдруг увидел, как из ее полуоткрытых губ выбежала муха и, взлетев, перескочила на бровь.

Он вошел в комнату и потрогал бабушкину руку. Та была холодной. Егор провел ладонью, закрыв у покойной веки, скрестил ей ладони на груди и взял из шкафа две косынки. Одною подвязал бабушке челюсть, прикрыв поплотнее ее рот, а другою связал вместе лодыжки ее ног. Он знал, что так надо сделать, пока тело не окоченело.

Потом вышел из дому и сел на крылечке. Разгоралось росистое июньское утро, но Егор не видел ни румяной зари, ни тающего в ней узкого серпа убывающей луны. Он сидел, уставясь в одну точку, и какие-то несвязные воспоминания теснились перед его внутренним взором. И было странно и страшно осознавать, что вот это иссохшее мертвое тело там, в доме, с выбежавшей изо рта мухой – это и есть его мудрая и трудолюбивая бабушка…

Соседская корова, проходя мимо калитки, неожиданно и громко замычала и Зорька ответила ей из глубины двора. Егор вышел из оцепенения, поднялся, отправил Зорьку к стаду, а потом пошел к соседке – просить обмыть покойную.

Как раз в это время командованием Таманской мотострелковой, Кантемировской танковой и Тульской воздушно-десантной дивизий был получен приказ министра обороны Язова на выдвижение в Москву. Бронетехника войдет на столичные улицы в семь часов утра. То же произойдет в Ленинграде, а под Киевом на аэродроме «Борисполь-2» высадится Полоцкая десантная дивизия.

К восьми часам будет взят под охрану Останкинский телецентр. Все телеканалы перейдут на трансляцию одной программы с классической музыкой, прерываемой периодическими заявлениями ГКЧП. С этого момента балет «Лебединое озеро» станет символом подковерной смены власти в Москве.

Еще через час в Белый дом на Краснопресненской набережной прибудет Ельцин, чтобы возглавить сопротивление путчистам. Начнется новая история России. Но Егор, занятый скорбными хлопотами в далекой глухой деревеньке, ничего обо всем этом, конечно, не знал.

Когда через десять дней он вернулся домой, то застал у Галины компанию подруг. В квартире было сильно накурено. По тем взглядам, которые женщины бросили в его сторону, Егор понял, что супруга наговорила им о муже с три короба. Он почувствовал себя тут лишним.

Узнав о смерти Егоровой бабушки, Галина вроде притихла и даже с видимым участием расспросила, как он там управился. Но под вечер, когда муж уединился в комнате с сыном и что-то рассказывал Илье, она не выдержала и снова привычно сорвалась на скандал, прицепившись к какой-то мелочи. Без этого Галина, видимо, уже не могла. Она была твердо убеждена: ничему хорошему муж ребенка не научит.

Ссора затянулась далеко за полночь, и утром Егор поехал на работу с больной головой, все продолжая внутри себя спор с супругой. Он чувствовал, что их отношения заходят в тупик, и никак не мог найти выход. Незаметно и постепенно, как две лодки, которые кто-то собирался, да забыл связать между собой, они плыли по течению жизни, все больше отдаляясь друг от друга.

Галина много общалась с матерью. С одной стороны, это замечательно, когда мать и дочь дружны. Но Егор все чаще замечал, что, стоило ему войти в момент их общения, как разговор тут же обрывался, а собеседницы выглядели захваченными врасплох заговорщицами. Теща в такие моменты бросала на него оценивающий взгляд, словно видела впервые в жизни. Дескать, так вот ты, оказывается, каков, цветочек аленький!

Егор помнил, как он удивлялся в начале супружества разительному несходству дочери с матерью. Теперь от той разницы не осталось и следа. Они имели единую комплекцию, близкие вкусы в одежде, общий лексикон с набором неистребимых слов-паразитов, одинаково стриглись и курили одни и те же сигареты. Ах, все-таки права была пословица! Действительно, надо было смотреть на тещу, выбирая жену!

И опять Егор силился и не мог понять, как же это получилось, что теплые и доверительные отношения, которые были у них с Галиной вначале, постепенно обросли обидами, перетекли в отчуждение и неприязнь?

Может быть, ему нужно было проявить больше твердости еще в самом начале? Но, стремясь избежать ссор, он, видимо, опрометчиво позволил Галине переступить черту. Ведь женщина, как и ребенок, всегда пробует нащупать границы дозволенного, и мужчина своим молчанием учит ее обращаться с ним дурно. Безнаказанность – это наркотик, который сначала нравится, а потом входит в привычку.

Когда, просыпаясь по утрам, Егор слышал долетавший из кухни заходящийся кашель и представлял, как неумытая и нечесаная супруга судорожно хватается за вонючую сигарету, щелкая зажигалкой, он не мог поверить, что это и есть его половинка, с которой ему доживать век.

В последнее время у них совершенно разладилась интимная жизнь. Время от времени Галина в ультимативной форме требовала близости, осыпая Егора унизительными оскорблениями при отказе. Но пересилить себя ему не удавалось. Близости без любви он не хотел, а любить эту жалкую, озлобленную, измученную и прокуренную скандалистку – это значило бы предать ту тихую улыбчивую девочку, которая мечтательно складывала ладошки:

– О, ребенок – это такая прелесть!

В конце рабочего дня Егор понял, что возвращаться домой не хочет. Выйдя из здания гидрометслужбы, он завернул налево к вычислительному центру. Добродушный Игорь Семенович встретил его с распростертыми объятиями.

– Давненько не заходил! Как дела?

– Да, так себе, – грустно ответил Егор, – бабушку вот ездил, похоронил.

– Надо помянуть, – сразу посерьезнел Игорь Семенович и достал из стола две стопочки.

Егор смотрел на торопливые приготовления мини-застолья, на одутловатое, в маленьких красных прожилочках, лицо Игоря Семеновича и понимал, что этот неплохой человек, видимо, потихоньку безнадежно спивается.

– Ну, земля ей пухом! – они выпили, не чокаясь.

– Как там Галина, как сын? – спросил Игорь Семенович.

– Ничего, все нормально, – уклончиво ответил Егор. Он не любил рассказывать о своих проблемах, особенно о личных.

– А у меня в семье, – сказал Игорь Семенович, – одна беда: если я выпью, я не нравлюсь жене, а, если не выпью – она мне.

– Как же вы живете вместе? – спросил Егор.

– Как все. Знал бы ты, дорогой мой, сколько людей живут вместе и не могут объяснить себе – зачем они это делают. Привыкли. Менять что-то – страшно. И не менять – страшно.

– Грустно Вы это как-то. Я, видимо, расстроил Вас своим визитом.

– Да, нет, что ты! Полоса просто такая. Ты же знаешь, жизнь похожа на зебру: черная полоса, белая, опять черная, опять белая. И, как у всякой зебры в конце, после всех полос вдруг раз и – жопа! Давай, за здоровье! Оно нам понадобится, чтобы пережить все грядущие катаклизмы – ты видишь, что творится в стране!

С этого времени Егор стал регулярно наведываться в гости к Игорю Семеновичу. Они запирались в маленьком кабинетике, раскладывали на столе нехитрую закуску и пили спирт. После двух-трех стопок хозяин пускался в пространные рассуждения о природе людей, о сути бытия. Темы меньшего масштаба в этом состоянии интереса не представляли. Егор в основном слушал, ощущая в теле блаженное тепло и забывая обо всех проблемах.

– Жизнь, – говорил Игорь Семенович, – она – как собачья упряжка. Если ты не вожак, то картина вокруг тебя, в общем-то, не меняется. А нам в вожаки уже не пробиться. Хотя, ты – еще можешь.

– Не хочу, – отвечал Егор.

– Почему?

– А что там хорошего, наверху?

– Да. Ты прав. Я подростком мечтал: вот пробьюсь в большие начальники и запрошу все секретные данные. Об инопланетянах, об экстрасенсах всяких, обо всем таком, что от простого народа скрывают. А потом понял: нечего скрывать. Нет там наверху ничего, кроме пустоты, снобизма и грязи. И единственная тайна, которую ты узнаешь, придя туда, – это то, что грязи еще больше, чем ты мог представить. И ходят все они там, в верхах, посматривают друг на друга, надувают щеки и сами себя убеждают: мы, дескать не чета тем, что внизу, мы – избранные.

И цена была бы им всем – копейка в базарный день, если бы не существовало на свете особой породы людей, которые преклоняются перед должностью, перед положением человека на служебной лестнице, вне зависимости от его личных достоинств и талантов. Я встречал такой народ, особенно женщин, которые просто обожествляли начальство.

Егор невольно вспомнил Галину. Та благоговела от одного вида, да что там вида – одного упоминания о начальстве. Любой человек, облеченный властью, был для нее окружен каким-то ореолом мужественности, ума и благородства. Она очень любила слово «высокопоставленный» и, произнося его, похоже, испытывала физиологическое наслаждение. Галина страшно переживала, что муж не стремится делать карьеру.

– Торчишь там в своем море, – выговаривала она. – Может, там ты и начальник, да только кто это видит! А тут ребята, смотри, как пробиваются!

…Егор тряхнул головой и потянулся к стопке, в которую Игорь Семенович снова налил спирт.

– Как там у Некрасова, – Егор посмотрел стопку на свет, —

 
«Люди холопского звания —
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа».
 

– Ну, не совсем то, но, в общем-то, из одной оперы, – поддержал Игорь Семенович. – Давай, Егор! Ты прав! Ну ее на фиг, эту служебную лестницу! Как говорится, лучше маленький, но свой и спереди, чем большой, но чужой и сзади.

Периодически они возвращались к теме супружества. При этом Игорь Семенович впадал в какое-то воинствующее женоненавистничество, причудливо уживавшееся в нем с добротой и рассудительностью. Монологи у него выходили не очень связные, но видно было, что тема наболела.

– А что ты думал? – делился он с Егором, – Женщина всегда готова принять твою благодарность за совместно прожитые годы, но никогда не готова искренне ее выразить. Ты можешь выкладываться и покупать ей все самое лучшее, а потом не купить одну понравившуюся вещь – и все! Окажется, что ты ей никогда ничего путного не приобрел! Ты можешь заботливо и неутомимо день за днем совершать подвиги в постели, но потом один раз заснуть, когда ей хотелось любви – и услышать, что она никогда не была тобой удовлетворена! Не зря говорят: супружеский долг, сколько ни отдавай – все равно останешься должен! Женщина живет эмоциями текущего момента.

Я тут прочел, что таракан может жить без головы девять дней, после чего умирает просто от голода. Вот у меня впечатление, что женщины живут без головы всю жизнь, только, в отличие от таракана, едят при этом все больше и больше.

Есть анекдот по этому поводу. Сын спрашивает отца: «Папа, а почему у коровки сиси между ножек, а у нашей мамочки – между ручек?» «Это, сынок, потому, что у твоей мамочки вместо головы – жопа!»

Мне, когда молодым был, почему-то казалось, что красивая женщина – это существо, идеальное во всем! И, столкнувшись поближе, я был обескуражен: как может сочетаться такая красота с такой глупостью и черствостью? А потом подумал: но ведь и кошка тоже красива, и аквариумная рыбка. Мы же, любуясь ими, не ждем от них никаких умственных и душевных качеств!

Собаководы знают: есть служебная собака, а есть собака для выставок. И нет универсальной собаки. Я вот, дурень, женился на красивой бабе, и что? Где она теперь, та красота? Вся ушла в штукатурку на морде. А амбиции остались.

Запомни, Егор! Не так страшна старость, как обязанность спать со старухой! Знаешь анекдот? Жена, в возрасте, говорит мужу: «Вот, не понимаю я вас, мужиков. И чего вы за молоденькими бегаете? Ну, попки у них, может, и упругие, но мозгов ведь – совсем нет!» А муж ей и отвечает: «Мы, в отличие от вас, ведь не мозги трахаем!»

У меня есть одна знакомая супружеская пара. Муж пару лет назад, как говорится, вышел в тираж.

О! Подожди. Вспомнил по этому поводу анекдот. Встречаются две женщины – давно не виделись. Одна в разговоре спрашивает: «Слушай, как у тебя с мужем?» Вторая: «Ой, да не о чем говорить! Уже четыре года, как полный импотент!» Первая: «Да ты что? А мой – тьфу-тьфу – только два!»