Текст книги "Оттолкнуться от дна"

– «Скоро» – это вилами по воде.

– Нет-нет! С геномом, действительно, дело на мази! Там работает несколько конкурирующих групп, и результаты публикуются ежедневно. Как спортивное состязание! У меня сын увлекся, следит за этим! Кстати, сегодня уже ясно, что наш геном проще, чем ожидалось. Думали, что генов будет больше ста тысяч, кое-кто даже давал оценки в два миллиона! А их всего тысяч 25—30. И то большинство не участвует в строительстве нашего тела. Пока непонятно, зачем они вообще нужны. Название им дали – «мусорная ДНК».

– Неплохо звучит.

– Да. Выявилось, кстати, что у женщин генов больше, чем у нас. Женская X-хромосома содержит их больше тысячи, а наша Y-хромосома – всего 78! Поэтому у них на этой хромосоме есть чем залатать поломки, а у нас нечем.

– Везет девчонкам!

– Однако подчищаются не только отрицательные, но и положительные аномалии. Получается, что у мужчины больше шансов быть как гением, так и полным идиотом. В результате мы более разнообразны, а они – более стабильны и живучи.

– Это давно доказано, – согласился Юрка. – По американскому законодательству, если в катастрофе погибает супружеская пара, то имущество распределяется по наследству от лица жены, а не мужа. Считается, что жена по-любому прожила дольше своего супруга и прежде, чем скончаться, успела унаследовать всю его собственность.

– Интересно. Я такого не слышал.

– А по поводу разнообразия есть анекдот! Парень говорит девушке: «Я всех женщин взял одним и тем же комплиментом!» Она: «Со мной такое не пройдет!» Он: «Конечно, не пройдет. Потому, что ты – не такая, как все! Я такую, как ты, вообще в первый раз встретил! Думал, таких и не бывает!»

– Ой, Юрка! – рассмеялся Егор. – Ты мне, по-моему, что-то подобное рассказывал еще курсе на втором!

– Ну, а что? Актуальности не утратило, – не смутился друг. – Ладно, хватит философствовать. У меня созрел один хороший тост! Идем, а то мы мою супругу совсем бросили!

– Кстати. У тебя действительно очень милая жена. И хозяйка замечательная.

– Есть пословица: красивая женщина радует мужской взгляд, а некрасивая – женский. Нет, она, согласен, девка хорошая. Лишь бы характер не начал портиться. А то, знаешь, как говорят: чем больше у мужика денег, тем капризнее его бабы. Ты только сильно-то не засматривайся, ладно?

– Ревнуешь? Да, вообще-то, стоило бы у тебя ее, конечно, отбить, чтоб знал, как налево таскаться!

– Ну – что делать? Ты же у нас монах! А простая математика подсказывает, что, если у тебя нет женщины, значит, у кого-то их должно быть две!

– Нет, Юрка! Женщина должна быть одна. Та, которую дал Господь. А все остальное – от лукавого. Только понимаем мы это слишком поздно.

Холодным зимним вечером Егор вел машину, высматривая номера домов. Он искал место, где ему назначили встречу.

В фирме, которая была их партнером по бизнесу, работала молодая женщина – Егор знал ее уже несколько лет. В разговоры с ней он, правда, почти не вступал, просто иногда заезжал забрать или передать бумаги. У нее было какое-то восточное имя – Камилла, хотя ничего азиатского во внешности не проглядывало.

И вот однажды, когда Егор заехал к ее руководству что-то уточнить во взаимных расчетах, он – была минутка – немного разговорился с Камиллой. И вдруг его поразила мысль: она удивительно похожа на Еву. Причем не внешне. Чем-то неуловимым. В каждом движении, в улыбке, в тембре голоса. Даже в таких тонких и незаметных вещах, как манера перевода взгляда в одного предмета на другой.

А еще в старательности и сосредоточенности. Эти качества Егор всегда особенно ценил в детях и женщинах. В мужчине они как бы должны присутствовать априори – иначе это не мужчина. А женщины и дети могут себе позволить быть легкими, как ветерок. И когда Егор в них видел старательность и сосредоточенность, он всегда испытывал особое умиление.

Но в этом случае было нечто гораздо большее. Он поймал себя на том, что любуется этой женщиной. Любуется так, как не любовался никем с тех пор, как расстался с Евой. Ему стоило больших усилий оторвать от нее взгляд, чтобы не выглядело уж совсем неприлично.

Егор осторожно навел о ней справки. Примерная жена и мать. Оказалось, он даже знаком с ее мужем. Развитие какого-либо романа практически исключалось.

Но мучительно хотелось узнать ее хоть чуточку поближе. И он придумал эту встречу, нашел повод. Ему, действительно было необходимо передать ей срочные бумаги. Егор позвонил и сказал, что никак не успевает в рабочее время, поэтому предлагает пересечься где-нибудь в городе вечером. Все вполне безобидно.

Они встретились в маленькой кофейне, которую выбрала Камилла. Егор пытался, было, найти что-то сам, поездил по городу, но ощутил полнейшую беспомощность. Давненько он не выбирался ни с кем тет-а-тет. Деловые встречи не в счет: они, как правило, проходили в слишком известных местах, где всегда мелькали знакомые лица. Теперь же он искал что-нибудь камерное и укромное. Но все казалось каким-то убогим, грязноватым и дурно пахнущим. Везде стайками сидели малолетки, потягивая химические коктейли ядовитых расцветок. Некоторые девушки бросали ему призывные взгляды, явно, оценивая, не сгодится ли этот чего-то ищущий мужичок на роль богатенького «папика».

В итоге он капитулировал и послал Камилле смс с просьбой что-нибудь подсказать. В ответ пришел адрес этой кофейни. Тут было тихо, чисто и пахло кофе. Егор сел за самый дальний столик и заказал зеленый чай. Камилла появилась в дверях без опоздания, даже чуточку раньше, и от этого Егор ощутил прилив радости – он уже настраивался на тоскливое ожидание.

Она заказала ромашковый чай, приняла и положила на краешек стола папку с бумагами, и весь следующий час они просто сидели и говорили. О том, о сем. Егор не мог оторвать взгляда от ее лица – ему всегда нравились женщины с большими глазами и маленьким носиком. Слушая, он невольно любовался ее губами, зубками, линией щек, но главным чувством, которое он испытывал, было удивление.

То, что она – красивая женщина, он знал и раньше. И всегда считал, что красивые женщины – это либо опытные избалованные охотницы, холодные эгоистки, гоняющиеся за удовольствиями, либо зацикленные на шмотках и бомонде косноязычные дурочки-щебетуньи, читательницы модных журналов.

При первой их встрече – тогда, несколько лет назад – он, не сильно задумываясь, отнес Камиллу ко второму типу. Она показалась ему существом с обаянием котенка и таким же интеллектом. Егор снисходительно посмеивался над ее попытками заводить иногда серьезные беседы. Но теперь все больше изумлялся, видя, как из красивой гламурной упаковки перед ним открывается просто умная симпатичная девчонка, с правильной речью, тонким чувством юмора и абсолютной зрелостью суждений. А, самое удивительное, какая-то неизбалованная всеобщим вниманием и поклонением, соскучившаяся по справедливой оценке своих способностей.

«Чудны дела твои, Господи! – подумал Егор. – То встретится пустышка, мнящая о себе невесть что и, главное, умудряющаяся ослеплять всех вокруг своим фальшивым блеском. А то видишь подлинный бриллиант, который настолько совершенен, что, кажется, его непреходящая ценность – очевидна. А, выясняется, что даже ты сам, смотревший на него годами, сумел разглядеть всего лишь одну из его граней, да и то легкомысленно принял за стекляшку».

– Откуда у тебя мусульманское имя?

– Это не мусульманское. То, восточное, пишется с одним «л», от арабского «камиль» – совершенство. А мое – с двумя «л» от немецкого Kamille – ромашка.

– И поэтому ты пьешь ромашковый чай?

Егору вспомнились слова, которые он когда-то говорил Темиру:

– …Как, бывает, спрашивают дети друг друга: «Ты знаешь этот цветок?» «Да, знаю. Это – ромашка». Но мы же понимаем, что просто знать название – это пустой звук, это – не знание…

Камилла улыбнулась. У нее это хорошо получалось. Такая светлая, немножко детская улыбка, увидев которую однажды, стремишься видеть снова и снова.

Егор расслабленно откинулся на спинку кресла. Давно ему не было так хорошо. Этот вечер – он не из его жизни, не из его вселенной. Но как же приятно отдаться нахлынувшему теплу, забыв о реальности.

И только где-то на краю этого теплого уютного мира билась беспокойная мысль:

«Ну, и что теперь? Вот перед тобой – женщина, которую ты мог бы не просто любить, а жить ею, дышать ею, быть ее верным рыцарем весь век до гробовой доски. И она – не твоя. И никогда не будет твоей. Тысячами нитей она пришита к другому мужчине, который, в общем-то, незаурядный парень, и, наверное, тоже по-своему любит ее. Да, он изменяет ей. Ты однажды нечаянно видел в загородном ресторане, как он, обнимая, уводил «в номера» вульгарную размалеванную женщину. Но это не твое дело. У них с Камиллой счастливая семья, маленький ребенок, очаровательная малышка, похожая на отца.

Ты будешь пытаться порвать эти нити? Или втянуть эту милую женщину в соблазн двойной жизни? Получится ли честно с твоей стороны? Не сумел создать своего – так хотя бы не разрушай чужого. Как говорила бабушка: в чужой семье своего счастья не сыщешь».

Егор снова посмотрел прямо в глаза собеседнице. Хочет ли он близости с этой женщиной? Безусловно, да! Но, самое интересное, что, наверное, впервые в жизни для него это – не главное. Даже если у них никогда ничего не случится – а, скорее всего, так и будет – вот это ощущение какого-то теплого света, исходящего от всего ее облика, чувство благодарности миру, за то, что в нем, этом мире, живет она – останется на годы, навсегда.

Даже удивительно: женщина, принадлежащая другому, вызывала в Егоре не зависть, не ревность, не досаду, а тихую счастливую радость. Это, как – для того, чтобы согреться в лучах солнца, ведь обладать им не нужно.

Расставаясь, он посмотрел ей вслед. Какая же она вся ладненькая в этой элегантной юбочке и изящных сапожках! Егор шел по холодной улице к припаркованной вдалеке машине, а в груди переливалось затаенное тепло, и он жмурился от неги, как угревшийся кот.

Дойдя до авто, он уже взялся за ручку двери, но потом передумал и пошел по аллее, осыпаемой снегом, неторопливо летящим из вышины. Склоненные фонари вдоль его пути были словно принакрыты белой кисеей.

«Как же все-таки устроена жизнь! – размышлял Егор. – Как много в ней зависит от простого случая! С одной стороны, все надо делать вовремя. Пришло время – учись, пришло время – женись, обзаводись детьми. Пришло время – смирись перед возрастом, найди и в этом свою радость.

Смешон и жалок тот, кто спорит со временем. Престарелый донжуан, бегающий по девочкам, – отвратительное зрелище. Так же, как и разнаряженная и нагримированная престарелая поп-дива, выжимающая из себя девичью удаль, – все равно, что красивое пирожное, сделанное из дерьма. Женщина в пожилом возрасте должна выглядеть и вести себя так, чтобы нравиться своим внукам, а не чужим дядькам.

Но как исполнить жизненную программу, если родная душа встречается так редко? Что делать – ждать? Бросаться на поиски? Или махнуть рукой и утешиться тем, что есть в наличии? Ведь, в конце концов, как мужчины, так и женщины взаимозаменяемы, как детали автомата Калашникова».

Егор с ребятами еще на военных сборах пробовали: берешь десять автоматов, разбираешь, перемешиваешь детали, собираешь снова, выхватывая наугад первые попавшиеся части – и все десять стреляют!

Одна знакомая как-то ему рассказывала:

– Я своей дочке говорю: «Нельзя быть такой приземлено-практичной! У девушки должна быть в жизни мечта, свои алые паруса!» И, знаешь, что она мне ответила? Кивнула в сторону отца: «Это там, – говорит, – мама, твои, что ли, алые паруса на диване с газетой валяются?»

Он дошел до конца аллеи, постоял, глядя вверх, щурясь от снежинок, тающих на ресницах, и повернул назад. Спешить было некуда: Илья уехал на стажировку за границу, а водить дружбу с телевизором уже надоело. Егор, правда, в последние годы придумал себе забаву: стал учить языки. Благо, языковых школ теперь появилось – хоть пруд пруди, не то, что в прежние времена. Медики говорят: каждый новый язык – дополнительные пять лет жизни. Начинать, правда, тяжко, однако, если уделять учебе хотя бы полчаса, но каждый день, без пропусков, язык понемногу перестает быть чужим. И сейчас Юрка уже мог бы с полным правом, без всякого вранья, похвастаться, что его друг владеет английским. Да еще и испанским в придачу! Только где теперь та красивая медсестра-азиаточка, которой Юрка тогда так вдохновенно врал?

Но сегодня Егор сделает исключение и не прикоснется к учебникам. Сегодня он позволит себе превратиться в восторженного влюбленного мальчишку и будет думать только о ней. О своей несбыточной, недостижимой мечте.

«Нет, ты рассуждаешь, не как мальчишка, а как старик, – неожиданно прозвучало в его голове. – А ты ведь еще не старик! Ты полон сил, полон желания жить и быть счастливым! Так стоит ли записываться в ряды тех, кто, встретив свою мечту, не нашел в себе смелости шагнуть ей навстречу?

Это ведь не новость: люди боятся счастья. Боятся прислушаться к себе. Боятся схватить жар-птицу – а вдруг обожжет! Пытаются сосчитать примерную цену счастья: во что оно может обойтись? Прикидывают: не дороговато ли? Думают, что, в конце концов, можно прожить и без него. Так, во всяком случае, спокойнее и безопаснее. И только потом, когда дорога уже пройдена, они оглядываются на прожитые годы и вздыхают: «Эх, а ведь все могло быть совсем иначе…«».

«Вот и пойми теперь: чей это голос – Бога или лукавого? – вздохнул Егор, подходя к машине. – Куда он меня зовет: вперед или по кругу? Утолимая это жажда, или неутолимая? Эх, бабуля, давно нет тебя на свете, а я все ищу ответы на твои вопросы».

Он сел за руль, но запускать двигатель не спешил.

«В двадцать лет человек ждет, что все вот-вот случится, в тридцать он убежден, что все еще непременно будет, в сорок полагает, что все еще может быть. А после пятидесяти вздыхает: „Ну, хорошо. Даже если и будет – что с того?“»

Егор вспомнил, как месяц назад увидел на рынке женщину, которая флегматично и придирчиво перебирала пучки зелени. Обвислые щеки, морщины, потухший взгляд водянистых бесцветных глаз. И вдруг… Нина?

Он не подошел. Отвернулся и зашагал прочь. Он просто испугался и захотел оставить себе шанс верить, что это все-таки не она.

Его бывших возлюбленных больше нет. Они живут теперь только в его памяти. Именно там, в этой сказочной стране есть зеленоглазая девочка с челкой, которая смотрит удивленно и восторженно, говоря:

– Мне понравилось про вот тот горный цветок, что всегда зацветает перед извержением вулкана! Как он там называется?

И именно в этой стране в далеком заснеженном городе юная красавица, забросив руки поверх роскошных волос, произносит нежно-певучим голосом:

– Je crains de te perdre beaucoup, Georges!

Что означает: «Я очень боюсь потерять тебя, Егор!»

Тот, кто имел деньги и потерял их, в тысячу раз беднее того, кто всегда был нищим. Но тот, кто потерял любовь, в тысячу раз богаче того, кто никогда не любил.

Егор наклонил голову вправо и посмотрел себе в глаза в зеркале заднего вида.

– Ну, хорошо. Ты решил. За себя и за нее. А если там все совсем не так? – спросил он у своего отражения. – Ты же не знаешь, как она живет!

В памяти всплыли слова Игоря Семеновича, начальника вычислительного центра, с которым он когда-то выпивал по вечерам в Архангельске: «Знал бы ты, дорогой мой, сколько людей живут вместе и не могут объяснить себе – зачем они это делают. Привыкли. Менять что-то – страшно. И не менять – страшно».

– Если у нее нормальная семья, то, конечно, лезть туда – нечестно. – продолжал теперь Егор, обращаясь к своему отражению. – Но если она вот в такой ловушке? В которой, кстати, ты и сам был долгие годы? И ты бросишь ее, поманив надеждой? А будет ли это честно? Ты должен хотя бы спросить. Ты должен иметь право сказать ту самую фразу Макмерфи: «Я хотя бы попытался! Черт возьми, на это, по крайней мере, меня хватило, так или нет?» Согласен? Да, это риск. Но – это нормально!

Повеселев, он подмигнул себе в зеркало, пристегнул ремень безопасности и завел двигатель.

 
Что нам готовит жизнь?
Гадать – сойти с ума.
И мечется в бреду
Беспутная эпоха.
Наш суетливый мир
Затягивает тьма,
Но, раз в нем есть Она —
То все не так уж плохо.
 
 
И мне желанней вдох,
И тяготы легки,
И хмурый день светлей,
И симпатичней люди.
Я рад простить судьбе
Все беды и тычки,
Пусть только к Ней хоть чуть
Поласковее будет.
 

ЭПИЛОГ

Егор закрыл ноутбук и устало потер глаза. Здесь была глубокая ночь, а там, у сына, разгар вчерашнего субботнего дня. Они только что поговорили по скайпу. Сын снова задал вопрос: «Когда?».

Егор посмотрел в окно. Зима закрутила, наконец, свою первую метель.

Там тепло. Там, в Сан-Диего, в кронах тропических деревьев порхают колибри.

Америка. Там все не так, как у нас. Дюймы, мили, странные розетки с напряжением 110 вольт. Телефоны без «симок», яблоки – красивые, но гниющие изнутри на третий день после покупки. Телевизор – обязательно в шкафчике. Унитазы, которые вода наполняет до краев – поначалу думал: затор. Презрительное отвращение к снятию обуви в доме («Егор, это же – ну, как цыгане!») и сушке белья на открытом воздухе («Так делают только нищие, у которых нет сушильной машины!»). Поначалу это все – просто туристическая экзотика, потом надоедает, потом невмоготу, потом, наверное, привыкаешь.

Есть отличия посущественней. Здесь все считается. Любой вопрос, например, как лучше проехать в другой город, – сразу приводит к расчетам стоимости бензина и дорожного сбора. Удобство, впечатления – не в счет. Люди живут в том городе, где нашли работу. Работа – это деньги. А деньги определяют все: стиль жизни, круг интересов, круг друзей.

Он, конечно, и сам – странник. Но все-таки, та жизнь – она так же отличается от нормальной, как дерево в горшке от дерева в лесу. Да, в горшке можно вырастить очень аккуратное деревце, которое удобно перевозить с места на место. Но в горшке не вырастить лес. Это жизнь с подсушенными корнями.

Илья уехал в Америку сначала на месяц, потом на полгода, а потом и насовсем. Егор, который сам подталкивал сына расширять образование, повидать мир, овладеть языками – вдруг понял, что тот чувствует себя на чужом берегу комфортнее, чем в родной стране.

И тогда у отца с сыном состоялся откровенный разговор. Илья сказал:

– Папа. Ну, ты пойми. Там я получаю гранты просто под свое имя, и могу заниматься, чем хочу.

– Но ведь, вроде бы, и в России на науку стали выделяться деньги.

– У нас, папа, даже если объявлено, что деньги выделены, это не значит, что они есть у тебя на счете. Да, они придут. Но придут в самый неожиданный и неподходящий момент, в конце года, с требованием немедленно их потратить – иначе пропадут. В итоге отвлекаемся от работы, нахватываем не того, что надо, а потом опять сидим без необходимого. А в Америке все под руками, все удобно. Не говоря уже о быте, на который вообще не приходится тратить время.

– Но ведь, сын, это же все мелочи. Оставлять из-за этого Родину?.. И почему именно Америка? Ты не боишься, что у этой страны нет будущего? Я помню, в каком незавидном положении они были в начале семидесятых. Будь тогда у советского руководства побольше ума и воли, еще неизвестно, кто кого бы передавил. При Рейгане американцы, правда, взяли себя в руки и потом неплохо заработали на развале советского лагеря, разграбив тут все, что можно. Но что дальше? Вот этот кризис, который сейчас случился, – не говорит ли он о том, что источники роста там исчерпались? Говорят, доллар доживает последние дни.

– Не надо списывать Америку в утиль раньше времени. Вся Азия развилась за счет американского спроса. Да, это разбаловало американцев, которые могли скупать все, просто печатая доллары. Но посмотри сейчас. Есть рынки старые, и есть рынки молодые, развивающиеся, с большой перспективой. Куда должны течь капиталы?

– Ну, на новые.

– Вот. А мы что наблюдаем? Колоссальный приток капитала в США. И даже их пресловутый внешний долг из-за упавших процентных ставок им сегодня обслуживать легче, чем в восьмидесятые годы!

Почему так происходит? Это… Как бы тебе объяснить? Например – чем английский язык лучше эсперанто? Только одним. Пока эсперанто собирался стать языком международного общения, английский уже стал им. И теперь – хотим мы или не хотим, но с каждым годом все больше людей на Земле будут учить английский, потому что это – пропуск в глобальный мир. А эсперанто при всей его простоте так и останется увлечением горстки чудаков.

Или – чем так уж хороша клавиатура «QWERTY»? Уже доказали, что она не самая удобная. Но попробуй, переучи весь мир на другую!

Вот так же и в бизнесе. Когда в мировую экономику ворвалась Япония, казалось – вот она, та акула, которая съест жирного кита Сэма. И многие верили, что иена вот-вот сместит доллар с пьедестала. Ну, и что? Япония достигла какого-то уровня и остановилась. Население сокращается, экономика растет еле-еле. И, самое интересное, народ там в целом доволен такой ситуацией! Одна проблема – уже двадцать лет не могут справиться падением цен на товары. Им бы туда наши естественные монополии с ежегодным ростом тарифов!

Потом появилось евро. И тоже думали: уж теперь-то доллару точно – кирдык! Но – нет! При всех проблемах Америки ее валюта остается основой глобальной экономики. И даже когда Китай станет крупнейшим в мире производителем товаров, а это случится в ближайшее время, юань не займет место доллара, и Уолл-стрит не переедет в Шанхай.

Американцы сумели сделать главное. Ты же знаешь, бизнес – это игра. И, если вы хотите, чтобы люди в нее играли, им надо позволять выигрывать. В Америке это возможно. А у нас – попробуй! Помнишь, ты сам рассказывал, как вы запускали керамогранитный завод и пригласили министра из Москвы? Надеялись, что, увидев современное предприятие, построенное с нуля, он, может быть, предложит какие-то льготы. А он осмотрел все и спрашивает: «Сколько же вы денег из бюджета на все это угробили?» Вы говорите: «Ни копейки. Все построили на свои средства». Чиновник тогда встал посреди новенького цеха и говорит: «Ха! Так у вас денежки, оказывается, есть? Я поговорю с налоговой службой, пусть посмотрят, что там с вас можно пощипать! Делиться надо, дорогие мои!»

– Да, так и было.

– Ну, вот. Чего же ты хочешь.

– То есть ты считаешь, в нашей стране наладить нормальную экономику – шансов нет?

– Пока, если честно – не вижу. Я даже не переживаю, что у нас медленно развивается производство. Это не страшно. Производство – самая дешевая и грязная часть мировой экономики. И оно будет стоить все дешевле и дешевле. Пусть производят те, кто не умеет ничего другого.

Продать товар, оказать услугу, стать логистическим узлом – это штука уже более высокого порядка. Хотя тут тоже существуют отработанные технологии, и это не самый высоколобый и не самый ценный бизнес.

А вот придумать товар, создать в нем потребность – это самые ценимые вещи в современной экономике, и они будут стоить все дороже и дороже.

Десяток лет назад два докторанта из Стзнфорда предложили нескольким компаниям купить поисковый сервер, который эти докторанты разработали. Просили один миллион долларов. И получили дружный отказ, который заставил их бросить учебу и зарегистрировать собственную компанию. Сегодня эта компания стоит дороже, чем вся автомобильная промышленность США, а личное состояние каждого из недоучившихся докторантов превысило десять миллиардов долларов. Ты понял, я говорю о Google. Эта компания – просто машина по зарабатыванию денег. И всего-навсего из того, что люди кликают по рекламным ссылкам, рыская по Интернету. Вот пример, когда буквально на глазах создается и тут же удовлетворяется совершенно новая потребность общества! Возможно ли такое у нас?

В России благодаря потоку нефтедолларов вокруг власти выросло поколение разбалованных, ленивых, алчных и бесстыжих людей. Они понимают и покрывают друг друга и плевать хотели на всех остальных. Не представляю, что должно произойти, чтобы сломать эту систему. Я люблю Родину, папа. И я далек от того, чтобы идеализировать Америку. Но невозможно жить в стране, которой не доверяет ее собственная элита. Ты же видишь, все наши хоть сколько-нибудь крупные чиновники, бизнесмены, деятели культуры, даже военачальники – за редким исключением – держат деньги и «запасные аэродромы» на Западе. Они не собираются доживать свой век здесь. Они не связывают свое будущее с Россией. Они просто делают тут бабки. И выжимают из страны все что можно, пока она терпит. А чуть всколыхнется – улетят, как пушинки с одуванчика. Кто останется – мы? Чтоб испытать на себе очередной русский бунт, бессмысленный и беспощадный? Извини.

– Но, подожди, если все станут просто уезжать так, как ты, то кто же тогда…

– Никто. Правильно сделают, если разъедутся. Пойми, папа. Я – не политик и не хочу им быть. Я не собираюсь тратить жизнь на партийную борьбу и выборные баталии. Но я имею свое мнение, о том, как все должно быть устроено, и выражаю его именно так: ногами. Те ребята, которые там, наверху, взялись обустраивать нашу страну, должны знать: либо они создадут условия, чтобы молодые образованные люди хотели жить и работать здесь, либо эти властители останутся в стране одни в компании ни на что не способных люмпенов.

– Получается, Илья, ты готов любить Родину только за комфорт?

– Нет, это не так. Я готов терпеть лишения и работать на будущее, но только если увижу реальную перспективу. На пустые лозунги я не куплюсь.

Илья запнулся, подыскивая образ, который помог бы выразиться нагляднее. В этом он был похож на отца. Он обвел взглядом стены домашнего кабинета Егора в их новом доме.

– Вот ты, папа, построил этот дом. Я же видел, сколько сил, времени, мыслей, денег и нервов ты в него вложил. И почему нужно стесняться того, что это было сделано ради комфорта и уюта? Родина – это тоже дом. Но захочется ли тебе в него вкладываться, если проекта ты не видел, вороватый прораб спускает хорошие материалы налево, подсовывая тебе фуфло, работники – пьянь, а соседи – уголовники и дебилы? Убедят ли тебя аргументы, что удобство – не главное, что ржавые трубы – это наша славная вековая традиция, а протекающая крыша – великая миссия и испытание, посланное свыше? И что свой дом надо любить, каким бы дерьмовым он ни был? Как там они говорят: «как мать, погрязшую в пьянстве и грехе»? Меня такое вот точно, извини, – не убеждает.

Этот разговор состоялся пять лет назад и не раз с тех пор всплывал в памяти Егора. И всякий раз он вновь и вновь принимался спорить с сыном в воображаемых беседах, пытаясь найти новые убедительные аргументы. Однако в итоге вынужден был признать, что его собственная позиция опирается не на логику, а на чувства.

Егор винил себя. Это он не сумел создать нормальную семью, не обеспечил сыну той среды, в которой тот мог бы вырасти более близким духовно.

«Не зря говорят: хочешь воспитать ребенка – воспитывай себя. Ребенок ведь все равно вырастет похожим на тебя. А я вот тогда позволил себе дать слабину… – терзали теперь Егора запоздалые угрызения. – То самое важное время, когда мальчик впервые ощущает себя взрослым, задумывается о серьезных вещах – это время я упустил, легкомысленно пребывая в статусе воскресного папы. Да еще и в такую эпоху в стране, когда из каждого утюга неслось: „Америкен бой, уеду с тобой…“»

Он нахмурился и долго сидел в задумчивости. Потом отодвинулся в кресле от стола и снова бросил взгляд в окно. Ветер бросал из темноты в стекло охапки мелких снежинок.

«Сжимается сердце, когда вырастают дети, потому что понимаешь одну грустную вещь: дети уходят от нас в жизнь, а мы от них – в смерть, – подумалось Егору, но он тут же себя одернул. – Что это ты о смерти? Рановато».

Илья женат на американке индийского происхождения. Она – брахманка. Из очень древнего рода. Ее семья в свое время была вынуждена бежать с родины, когда там вспыхнули межкастовые волнения.

Когда Егор впервые увидел невесту сына, первой мыслью было: «Коту под хвост пошли все мои советы по выбору спутницы жизни!»

Но девушка – красивая и неглупая. Тактичная, воспитанная, элегантная. Какая-то изысканная, с жемчужными глазами. Для непонятной Егору заокеанской жизни она, наверное, действительно, подходит лучше всего. Сын ведь не дурак, его выбору можно верить. Живут, вроде, хорошо, дружно. В большом красивом доме, который, правда, им не принадлежит. Но там это – сплошь и рядом. Они не готовят, не стирают, не садовничают и редкие вечера проводят дома – в основном на всяких семинарах, презентациях и деловых ужинах, часто порознь.

Егор гостил у них в прошлом году. Когда в его комнате сломалась розетка, он спросил у сына, где лежит отвертка. Илья взял телефон и сказал домовладельцу:

– У тебя сломалась розетка.

На следующий день, когда дома никого не было, пришел мастер и все починил. Удобно.

Две внучки, рожденные с помощью ЭКО. Анастасия и Анна – в честь прабабушки и прапрабабушки.

И вот теперь вопрос. Если он не поедет – кто научит девочек русскому языку? Няня-филиппинка? Кто расскажет им хотя бы что-то об их предках, о той стране, что лежит на другой от них стороне земного шара? Илье этим заниматься некогда.

У сына есть друг, тоже из России, у которого дочка ходит в публичную школу. В классе – двадцать восемь человек из двадцати двух стран мира. Девочка знает, когда в этом году рамадан, какая еда у какой нации и в какой религии принята, рассуждает о реинкарнации душ, но не может найти на карте страну, в которой родилась, понятия не имеет, когда была Вторая мировая и кто в ней воевал, не знает, кто такой Пушкин, Толстой, Чехов. Они там вообще не читают книг. В принципе.

Сын всякий раз говорит, что, как только в России что-то изменится, он готов вернуться. Конечно, сегодня в это трудно поверить. И с каждым днем все труднее.

Егору вспомнились собственные подростковые стихи:

…И все труднее верить в чудеса.

И все сильнее хочется в них верить…

И несмотря ни на что он все-таки надеялся: в душе у сына заложена правильная основа, и однажды зов Родины Илья ощутит, как бы казенно и пафосно ни звучали эти слова. Ну, не может быть иначе.

А вот девочки, внучки… В них эту основу надо еще заложить. И это должен сделать он, дед Егор. Пока не поздно, пока еще есть шанс. Надо только правильно все организовать!

Он потер лоб ладонью.

«Пускай это будет диверсия, но ты должен ее совершить. Потому что, если этого не сделать, то еще одна из ниточек великой связи времен окончательно порвется. Это же – твоя кровинка! Все, что, останется от тебя на Земле, когда ты уйдешь! Ниточка, которая потянется в будущее, когда уже истлеет твой прах и рассеется память о тебе.