Текст книги "Оттолкнуться от дна"

Галина тоже работала дежурным синоптиком, как и Лена. Но жила не в общежитии – она была здешней. Кстати, жители города Архангельска называются не «архангельцы», и не «архангельчане», – а исключительно «архангелогородцы».

– Проводишь Галку? – попросила Лена в четвертом часу утра.

– Ну, ты, прямо, как сваха, никакой инициативы не даешь проявить! – ответил Егор, усмехнувшись. – Конечно, провожу.

– Да, нет! Просто все пацаны тут остаются, а тебе ж все равно идти, я – поэтому. Хотя девчонка она – славная, ты присмотрись.

– Ладно-ладно! Сваха! Иди вон к своему Кольке.

Ночь была морозной и безветренной. Они шли по тихой пустынной улице.

Сначала разговор вертелся вокруг покинутого застолья.

– Надо же, – сказал Егор, – слышала? Лида утверждает, что вообще никогда не хочет иметь детей. Помнишь, как она выразилась: «Дети – такая гадость!» Неужели она действительно так думает?

Вместо ответа Галина как-то мечтательно сложила свои маленькие ладошки и произнесла:

– О, ребенок – это такая прелесть!

– Почему ты решила встречать Новый Год в общаге? – спросил Егор. – Так веселее?

– Как сказать? Девчонки позвали. Я, вообще-то, домоседка. А тут просто мама уехала в Москву, и я осталась совсем одна – вот и согласилась.

– Ты живешь с мамой?

– Я живу одна. У мамы своя квартира.

Галина рассказала, что четыре года назад умер ее отец, которого она очень любила. Два года спустя ее мама вышла замуж, и путем сложного размена удалось сделать Галине небольшую двухкомнатную квартиру. У нового маминого мужа вся родня в Москве, и они сейчас все вместе встречают Новый год там.

– А ты не захотела поехать?

– Во-первых, у меня работа. Я дежурю завтра. А, во-вторых, у меня не очень сложились отношения с новым маминым мужем.

– Приставал он к ней, – объяснила Егору Лена на следующий день. – Проходу не давал. Совсем чокнулся на этой почве. Не улыбайся! У него реально крыша поехала! В дверь спальни замок врезал, еду стал в сейф прятать. Короче – труба! Вот они и разменялись. Но получилось удачно: квартирка хорошая, даже с телефоном. Нет, я тебе говорю, Галка, она – вот такая девчонка! Не пожалеешь! У нас тут многие под нее клинья били, но она однажды уже обожглась, и теперь очень осторожничает.

– Что значит – «обожглась»?

– Егор, только между нами, ладно? Она пять лет назад побывала замужем, недолго. Он оказался козлом – полным! Но только ты ей про это – ни-ни, ладно? Она и так тяжело все пережила. А, вообще, девчонка – нормальная, отвечаю. Готовит хорошо. Вот этот торт вчера – это она пекла.

– Сколько ж ей лет?

– Двадцать семь. Но выглядит классно, правда? Как школьница!

– Правда. Изящная девушка.

«Значит, она старше меня на пять лет? – подумал Егор. – А не скажешь!»

Дела задержали его в Архангельске, и Старый Новый год он встречал у Галины. Готовила она, действительно, неплохо, а вот в постели оказалась настолько неискушенной, что Егор даже удивился: чем же она там замужем занималась? Впрочем, это разве недостаток? Как говорит пословица, девушку красит то, чего она не знает.

Перед первой близостью он спросил, какой у нее сегодня день.

– Пятница, – ответила девушка.

– Я не про это, – сказал Егор, – я имею в виду цикл.

– Об этом можешь не беспокоиться. Врач сказал, что у меня не может быть детей. Такая аномалия развития, там, внутри.

«Ну, что же, это даже удобно», – подумал Егор.

Наутро он был застигнут у Галины ее мамой, неожиданно вернувшейся из Москвы. Егор чувствовал себя крайне неловко, когда, едва нацепив брюки, вышел из спальни, чтобы быть представленным решительной плотной женщине, смотревшей на него, хотя и с улыбкой, но глазами, полными подозрения.

– Мама, это Егор. Егор, это моя мама, Зинаида Степановна.

Мама оказалась почти полной противоположностью дочери.

Галина – тонкая, как стебелек, тихая, спокойная, с теплыми карими глазами и нежными локонами светлых волос.

Зинаида Степановна – полноватая, энергичная, громко разговаривающая, с короткой жесткой стрижкой. Серая сталь холодных глаз при первом взгляде вызвала в душе Егора прямо-таки смятение. Одну бровь Зинаиды Степановны пересекал заметный шрам. Галина позже рассказала: «У нового маминого мужа есть яхта, и, когда они ходили в море, маму ударило неожиданно метнувшимся гиком – тяжелой балкой в нижней части паруса. Теперь один глаз у нее не видит».

Короче говоря, Зинаида Степановна принадлежала к тому типу властных и активных женщин, которых Егор всегда инстинктивно сторонился. Деятельный характер таких особ, как правило, реализуется не в стремлении что-то сделать своими руками или головой, а в постоянной раздаче невероятного количества поручений и советов всем окружающим.

К тому же она курила, чего Егор в женщинах терпеть не мог.

Глядя на этот разительный контраст, он подумал: «Вот и верь – говорят: выбирая жену, смотри на тещу!»

Хотя никакого явного неодобрения Зинаида Степановна в адрес Егора не выказала, наоборот, была вежлива и предупредительна, но он все-таки почувствовал, что не очень ей понравился и в лоб спросил об этом Галину при следующий встрече.

– Не бери в голову, – ответила та. – Она просто не ожидала тебя тут встретить и к тому же…

– Что?

– Ну, ты же знаешь, матери иногда ждут от дочерей непременной реализации каких-то вещей, которые самим матерям когда-то в жизни не удались.

– И что же не удалось Зинаиде Степановне?

– В юности она встречалась с сыном высокопоставленного московского чиновника и надеялась выйти за него замуж, жить в обеспеченной семье, в центре Москвы…

– В Доме на набережной? – улыбнулся Егор.

– Не обязательно на набережной, но где-нибудь в престижном месте… – ответила Галина, и Егор понял, что о знаменитом Доме она просто не знает.

«Ну, и хорошо», – почему-то подумалось ему.

Отныне жизнь Егора наполнилась новым содержанием. Он, вроде бы, так же, как и раньше, летал Мурманск, ходил в море, работал с шефом в ДМО – но ощущал себя при этом в отъезде. И только, когда он возвращался в Архангельск к тихой, верной, всегда ждущей его Галине, он чувствовал себя дома.

Он привык слышать спросонья, как рано утром она – схватится, посмотрит на часы, включит репродуктор, и, прослушав сводку погоды, облегченно откидывается на подушку: «Угадала!» Или, наоборот, сжимает кулачки от обиды: «Вот засада, не попала!» От ошибки в прогнозе на каждый градус температуры у нее напрямую зависела зарплата.

Рейсовый автобус Мурманск-Североморск остановился, прижавшись к обочине. В обе стороны от дороги тянулась ограда из колючей проволоки. Слева, на крутом пригорке примостилось остекленное здание поста. Проверка разрешений на въезд в пограничную зону. Хмурый длинноносый парень в форме погранвойск прошел по салону, привычно поглядывая в паспорта, командировочные удостоверения и лица сидящих.

Автобус снова тронулся. Дорога изгибалась между заснеженными сопками, открывая за поворотами поселок за поселком: Росляково, Сафоново. На остановках входили и выходили люди. Почти все мужчины, да и часть женщин были в военной форме.

– Прямо целое государство военных, – сказал Егор.

– Да. Что ты хочешь – самый мощный из четырех флотов СССР, – откликнулся Антон Антонович, сидевший рядом. – Раньше здесь был один крохотный поселочек – Ваенга. Назвали по имени речки. А, вообще, это слово – «ваенга» – означает то же, что и «важенка», то есть самка оленя. До войны тут всего полтора десятка человек жило. А сразу после войны сюда перебазировали Северный флот и Ваенгу переименовали в Североморск. Теперь тут больше полста тысяч населения.

На въезде в город автобус миновал нависающий, словно летящий над постаментом бомбардировщик Ил-4 с двумя трехлопастными винтами. Этот памятник авиаторам-североморцам открыли только полгода назад. Самолет – настоящий. Его нашли рыбаки в окрестном болоте тремя годами раньше. Посланная из Североморска поисковая группа на вездеходах добиралась к нему семь часов. На теле бомбардировщика насчитали шестьдесят три старых заплатки, с которыми он еще летал. Но в последнем бою один снаряд пробил бронеспинку командирского сиденья, а другой попал в пропеллер. Как потом выяснилось именно это самолет был в числе тех, что в начале войны базировались в Прибалтике и летали оттуда бомбить Берлин. Вернулись тогда немногие.

Через двадцать пять лет ветром бомбардировщику оторвет левое крыло, но это будет уже другая эпоха. А пока автобус, миновав памятник, свернул налево, к чернеющему в сумерках заливу. Шеф задремал, сжимая в руках ручку любимого портфеля, который держал на коленях. Они с Егором ехали в штаб Северного флота на совещание у командующего, посвященное деятельности их экспедиции.

И, конечно, не могли знать, что именно в этот день в этом городе исполнилось пять лет девочке, которая станет популярной певицей, автором песен, возьмет себе псевдоним «Ваенга» и сделает это слово на какое-то время известным всей стране. Хотя мало кто из ее слушателей будет связывать его с местом базирования Краснознаменного Северного флота и с самкой оленя.

– Ну, хорошо, – сказал командующий флотом, пронизав гостей холодным внимательным взглядом серо-голубых глаз. На широком подбородке адмирала четко обозначалась вмятина: то ли природная ямка, то ли шрам от какой-то травмы. Командующий сидел во главе большого стола, за его спиной голубела карта Арктики с бежевыми шторками по бокам. – Вот вы тут нам показали любопытные схемы, рассказали интересные вещи. Но мы же – не профессора. Мы – люди военные и специалисты в своем деле, а не вот в этих ваших научных штуках. Тут нам трудно составить какое-либо мнение, мы привыкли полагаться на заключения ученых из наших ведомственных институтов. Вы им вот это все докладывали?

– Докладывал, конечно, товарищ адмирал, – скривился шеф.

– Ну, и что?

– Они не поддерживают. У них свои теории и методики.

– И в Москве, и в Питере? Там же, вроде, разные школы?

– Разные-то разные, но… – шеф вздохнул. – Короче, не поддерживают.

– Что ж вы тогда от нас хотите, если все – против? Тут, как говорится, хером палку не перебить!

– Это ж, смотря какой хер, товарищ адмирал! – неожиданно ляпнул шеф.

Егор вдруг ощутил, как в комнате повисла напряженная тишина. Выражаться здесь позволялось только командующему. Сидевшие рядом офицеры едва заметно переглянулись, ожидая, что сейчас грянет гром, который выметет отсюда этого чудаковатого очкарика раз и навсегда.

И в этой тишине неожиданно прозвучало сочное:

– О-хо-хо-хо-хо! – это рассмеялся командующий. Ему понравилась смелость и непосредственность шефа, в словах которого слышался намек на недюжинные способности флота.

Стоило командующему хохотнуть, как в комнате будто лопнула натянутая в воздухе невидимая мембрана. Все с облегчением рассыпались в мелких подобострастных смешках, кое-кто раскраснелся и даже утирал слезы.

– Ну, что ж, давайте поступим так, – командующий окинул взглядом присутствующих офицеров и снова повернулся к гостям. – У меня послезавтра начинаются учения. Я разделил флот на «красных» и «синих». По моему мнению, победить должны «красные». Я предлагаю: давайте мы дадим ваши карты «синим». А «красным» – не дадим. Если «синие» победят – я готов идти и поддержать вас на любом уровне. И даже, если у нас с вами не получится там, в Москве, то, я думаю, мы и тут, на месте, своими тощими силами, – адмирал еще раз улыбнулся, – эту палку попробуем перебить. Но, если победят «красные» – я вас здесь больше не вижу, и мозги вы мне больше не пудрите. Согласны?

Все еще улыбаясь, он переводил взгляд с шефа на Егора.

– Согласен! – сказал шеф. – В каком районе будут проходить учения?

– Вот тут, – адмирал встал, взял указку и обвел ею место на карте.

В южной части именно этого района через восемнадцать с половиной лет взорвется и затонет лучший атомный подводный крейсер Северного флота К-141 «Курск». Но пока оставалось еще двенадцать лет до его первого спуска на воду.

– Как? – обратился шеф к Егору. – Сможешь выдать карту для этого места?

– В общем-то – да, – ответил тот. – Только вот здесь, Вы позволите? – он принял указку у командующего и ткнул ею в карту, – у меня данных совсем нет. Там – ни промысла, ни стандартных гидрологических разрезов не проходит, да и мы давно уже не были.

– Это дело поправимое, – сказал адмирал. Он повернулся к одному из офицеров, – пиши приказ: «Вскрыть гидроакустическую обстановку в точке с координатами…»

Командующий снова обернулся к Егору:

– Диктуй координаты.

Через полчаса с авиабазы, расположенной в пятидесяти километрах от Вологды, чуть южнее железнодорожной станции Кипелово, ревя четырьмя огромными двигателями, поднялся в воздух дальний противолодочный самолет Ту-142, в классификации НАТО называемый «Медведь», а нашими авиаторами прозванный «мясорубка» за внушительный размер соосных винтов. Белый красавец со стреловидными крыльями и вытянутым стремительным фюзеляжем плавно набрал высоту и взял курс на север.

Длина этого самолета, как и его размах крыльев, превышали пятьдесят метров, взлетный вес – 185 тонн. Суммарная мощность двигателей – 60 000 лошадиных сил. Управляемый экипажем из девяти человек, он мог нести на борту торпеды, противолодочные ракеты, глубинные бомбы типа «Ласточка» и «Скворец», морские мины, гидрологические буи «Беркут» и ВИЗы – взрывные сбрасываемые источники звука. Этот самолет был грозным орудием, предназначенным для поиска в открытом океане и уничтожения на месте стратегических атомных подводных лодок противника.

Но сегодня в соответствии с приказом командующего Краснознаменного Северного флота экипажу была поставлена одна единственная задача. Самолет долетел до точки, указанной Егором, снизился, сбросил буй, и, развернувшись, с набором высоты лег на обратный курс. А буй, плюхнувшись в бурное январское море, выплюнул из себя датчик, который полетел сквозь толщу воды ко дну, разматывая за собой тонкую гибкую изолированную медную жилку. По пути своего падения датчик мерил температуру, соленость и давление воды. Эти данные, переданные по медной жилке до буя, тут же, по радиоканалу, транслировались на борт удаляющегося самолета.

Уже вечером того же дня Егор смог закончить свою карту. Отдавая ее шефу, он сказал:

– Ну, что, Антон Антонович? Будем болеть за «синих»?

Через четыре дня шеф вернулся из Североморска, победно поблескивая очками.

– Погнали наши городских! – весело крикнул он Егору с порога, торжествующе подняв сжатый кулак.

«Синие» победили.

Калининградцы предложили это дело отметить.

Шеф не возражал, но с условием, что Егор ляжет спать пораньше.

– Завтра в шесть утра за тобой заедут, – сказал начальник, – там какая-то инспекция от штаба флота направляется как раз на ту базу, куда сегодня с учений вернулась головная лодка «синих». Возьми пропуск в погранзону и допуск к секретной документации. Поезжай, пообщайся с мужиками, которые на лодке пользовались твоей картой, и собери все подтверждения нам для отчета. Проследи, чтоб все было зафиксировано официально, с печатями. Хорошо?

– Сделаю, Антон Антонович!

Под коньячок шеф как раз и рассказал, каким образом была вскрыта гидрологическая обстановка в точке, указанной Егором. А то тот недоумевал: как это там так быстро мог оказаться оборудованный корабль? Разве что случайно?

– Ту-142 – инт-тересный самолет! – сказал Юра огладив пальцами свою седую бородку-эспаньолку. – Это модификация стратегического ракетоносца Ту-95. На той же платформе в свое время сделали пассажирский Ту-114. Помните, когда Хрущев летал на нем в Штаты, там даже не нашлось подъездного трапа дост-таточной высоты? И Никите под камерами всех телеканалов пришлось вылезать по веревочной лестнице!

– Я думаю, это был продуманный рекламный ход. Дескать, пусть весь мир видит, что у нас самолеты крупнее, чем у Америки!

– Ту-114, кстати, первым стал совершать регулярные полеты из Москвы в Хабаровск без промежуточной посадки. И на Кубу. Тут, правда, беда была. Хрущев пообещал Фиделю регулярное воздушное сообщение Москва-Гавана. Но даже Ту-114 без дозаправки туда не достреливал. Мы договорились с Гвинеей и построили там специальный аэродром. Четыре раза слетали – все хорошо. Но америкосы надавили на тамошнее правительство, и те запретили посадку «для самолетов тяжелее 150 тонн».

– Там тогда вообще обстановка напряглась. У меня товарищ в то время работал там обычным школьным учителем. Говорит, до сих пор ночами снится, как их со всей страны свезли в одно здание, которое было окружено разъяренной толпой, орущей: «Russian, go home!»

– Да. Пробовали д-договориться с Сенегалом – тоже не вышло. В конце концов, стали летать через Мурманск. Но при встречном ветре иногда не дотягивали. И, прикинь, садились на дозаправку в Штатах! Точнее, на Багамах. И американцы – ничего. Давали заправиться. Нашим летчикам на этот случай в полет выдавались наличные доллары и талоны компании «Шелл».

– Но мне мужики рассказывали, что в первом рейсе, когда самолет миновал Норвежское море и пошел вдоль побережья Штатов, американский диспетчер потребовал снизиться до высоты полтора километра. Дескать, все остальные эшелоны заняты другими бортами. А на полутора километрах плотность воздуха такая, что расход топлива возрастает в несколько раз. И наш командир ответил диспетчеру так: самолетов в зоне обзора локатора не наблюдаю, продолжаю полет на прежнем эшелоне, если где-то впереди затор – расчищайте. И штатовцы заткнулись.

– А еще Ту-114 летал в Японию. Причем в составе «Japan Airlines»! С нашими летчиками, но яп-понскими проводниками! Кстати, мне ребята из КБ Туполева говорили, что от соосных винтов на этом самолете были такие вибрации, что у стюардесс месячные случались в два раза чаще – каждые две недели.

– По-моему, очередные байки.

– Я узнал, – вмешался шеф. – Мы можем, если надо, арендовать этот Ту-142 для нужд экспедиции. Стоимость, правда! Если вертолет стоит шестьсот рублей в час, Ил-14 – восемьсот, Ил-18 – две тысячи, то этот – тридцать четыре тысячи рублей в час! Охренеть! И может нести всего четыре гидрологических радиобуя. Но, если в конце года надо будет освоить деньги, то – никаких проблем! Горючее у военных есть всегда.

Егор с детства привык гордиться отечественной авиацией. Отец, хоть никогда после войны больше и не садился за штурвал, но в самолетах разбирался. Он научил сына по звуку различать марки лайнеров, пролетавших в заоблачной вышине над их маленьким городком. Заслышав низкий басовитый гул, пятилетний Егор понимал: Ан-10. Более высокий и ровный шум – Ту-124. Разливающееся в небе журчание – Ил-14. А скользящий по небу шелестящий шорох означал пролет военного истребителя.

Много лет спустя, когда авиастроение в стране заглохнет, Егор, садясь в комфортабельный «Боинг» или «Эйрбас», всякий раз будет испытывать чувство какой-то детской обиды. Как это так можно – уметь делать лучшие в мире самолеты и мучительно, постепенно разучиться?

И когда он услышит слова госсекретаря США Кондолизы Райс, которая заявит, что России, дескать, пора забыть о том, что она была когда-то авиапроизводящей державой, эти слова не найдут согласия в его душе.

Без десяти шесть сонный Егор, зябко притоптывая ногами, вглядывался сквозь снегопад в фары проезжавшего транспорта на условленном месте – проспекте Ленина. Слева возвышалась недавно отстроенная гостиница «Арктика», самое современное здание в Мурманске, а прямо, за Центральным парком, виднелось Управление «Севрыбы». Там светились окна кабинета Михаила Ивановича. Начальник был уже на работе.

Подошедший белый «Пазик» гостеприимно сложил в стороны четвертушки двери. Егор поднялся в теплый, но неосвещенный салон. Тут сидело десятка полтора морских офицеров в черных шинелях. В основном, капитаны первого ранга, как их называют на флоте – «капразы». Егор поздоровался, однако ему никто не ответил. Присмотревшись, он понял, что все капразы, сидя, спят. Он прошел на пустое заднее сиденье и уселся там, с наслаждением отогреваясь. Поехали.

Отмелькали за окнами городские огни, и бескрайняя тьма окружила маленький автобус, одиноко бегущий по дороге, уводящей в заснеженные сопки под шевелящимся в небе зеленоватым свечением северного сияния. Устроившись поудобнее, Егор стал задремывать, глядя, как покрытые погонами широкие черные плечи, маячившие перед ним в несколько рядов, синхронно покачиваются в полумраке.

Когда он открыл глаза, уже рассвело. Автобус шел по снежному коридору. Расчищенное до асфальта, ровное, как стрела, шоссе было прорезано в гигантских сугробах, высотой вровень с крышей автобуса. Увидеть что-то в стороне от дороги удавалось только, когда «Пазик» взбирался на пологие холмы. Здесь сдутый ветрами слой снега был потоньше, но смотреть все равно было не на что: белая целина до самого горизонта, не нарушаемая ни единым черным пятнышком. И только алеющая заря окрашивала пространства во все мыслимые оттенки розового цвета.

Наконец, впереди показалось какое-то строение. Пограничный пост. Та же колючая проволока, та же процедура проверки разрешений. Потом проехали затерянный в снегах военный городок из нескольких пятиэтажек и неожиданно выскочили к узкому незамерзшему заливу, который, как огромная черная трещина врезался в пуховую белизну снегов. Дорога пошла у самого края воды, вырубленная в отвесной гранитной скале. В месте, где скала козырьком нависала над шоссе, их снова остановили. Еще один контрольно-пропускной пункт. Вот места! Тут ни один спутник никогда ничего не разглядит!

Теперь у Егора проверили уже не только разрешение на въезд в погранзону, но и допуск к секретной документации. Такие допуски, имевшие три степени секретности, выдавались так называемыми «первыми отделами», существовавшими при любой сколько-нибудь крупной организации. Как раз процедура его оформления и задержала Егора в Архангельске в начале года, а иначе их роман с Галиной мог и не состояться.

При въезде в расположение части всех заставили выйти из автобуса, который был тщательно обнюхан собакой, а у пассажиров снова проверили документы и сверили их поименно со списком, имевшимся на КПП. Наконец, подъехали к трехэтажному желтому зданию. Все стали выходить. Егор растерялся: его никто не встречал, и куда идти, он не имел понятия. Но один из капразов вдруг обернулся к нему и коротко сказал голосом конвоира:

– Вы пойдете со мной.

Егор вздохнул с облегчением и пошел следом за офицером по расчищенной дорожке, ведущей в горку к пятиэтажному блочному зданию. Пройдя через пост внутрь, они миновали коридор и вошли в ярко освещенную безлюдную просторную комнату, где стоял десяток светлых столов. Капраз кивнул Егору на стул:

– Ожидайте здесь, – и вышел.

Егор присел, осматриваясь. Комната напоминала учебный класс. Ее стены до самого потолка были увешаны плакатами, изображавшими разные виды маневров подводной лодки. Вот она посылает гидроакустический сигнал, вот она прослушивает шум винтов надводного корабля, вот две лодки охотятся друг за другом, вот самолет бросил поисковый буй, а вот вертолет завис, опустив в воду гидрофон на тросе.

Но особое внимание Егора привлекли плакаты, на которых изображались маневры, предписанные лодке в зависимости от распределения слоев в окружающей ее воде. Графики, так знакомые Егору, тут были не просто интересными картинками, а прямым руководством к действию.

Дверь открылась, и в комнату вошли несколько офицеров. Егор невольно улыбнулся в ответ на их добродушные улыбки.

– Здравия желаем! – сказал старший из офицеров, выкладывая на стол принесенные материалы. – Вы что не раздеваетесь? У нас, вроде, тепло!

– Да я только вошел.

– Давайте Ваше пальто. Присаживайтесь сюда, к столу.

Офицеры сняли фуражки, и Егор поразился: у всех, даже сравнительно молодых, были гладкие блестящие лысины с резкой границей как раз по размеру околыша.

– Это, значит, вы рисовали вот эту карту и графики? – спросил, разворачивая Егоровы художества, капитан второго ранга, на флоте – просто: «капдва».

– Да, я, – ответил Егор.

– Нам она понравилась. Вы – молодцы! Давненько нам ничего такого полезного не подбрасывали, – сказал капдва, – но у нас есть вопросы…

Следующая пара часов прошла в оживленной беседе о тонкостях подводной структуры моря и о том, как это все видится и чувствуется оттуда, из глубины. Встретив такой интерес к своей работе, такое внимание к каждому произносимому им слову, Егор испытал восхитительное ощущение. Оно возникает, когда ты чувствуешь, что дело, которое ты делаешь, кому-то нужно. Тем более – жизненно необходимо. Когда понимаешь, что незаметно, трудясь день за днем, ты стал разбираться лучше остальных в чем-то важном.

Нет более надежной основы для самоуважения, чем быть в каком-нибудь деле настоящим специалистом, профессионалом. И никакое «надувание понтов», обвешивание себя внешними аксессуарами, призванными подчеркнуть твою значимость и незаменимость, никакая напыщенность и высокомерие – не значат ничего, если на твое место завтра может стать кто угодно. И только высочайший уровень профессионализма, достигнутый годами упорного труда и самосовершенствования, может позволить тебе чувствовать себя по-настоящему спокойно, уверенно и занимать свое место в жизни с полным на это правом.

В июле Егор выторговал у Антона Антоновича пару недель отдыха и вылетел в Архангельск. Засыпанный тополиным пухом город встретил его очень теплой, хотя и ветреной, погодой. Не заходя в гостиницу, номер в которой продолжал за ним числиться, Егор поехал прямиком к Галине, которой накануне послал телеграмму о своем приезде с ласковыми признаниями. Предвкушая две недели беззаботного секса, он в радостном волнении нажал кнопку ее звонка, но дверь открыла Зинаида Степановна.

– А мы тебя ждем! – приветливо улыбаясь, сказала она. – Проходи.

От неожиданности Егор не смог совладать с вытянувшимся лицом и, озадаченный, прошел в прихожую.

– А где Гала? – спросил он, увидев что в квартире больше никого нет.

– Галочка в больнице, – все так же улыбаясь, ответила Зинаида Степановна.

– Что-то случилось? – Егор не мог понять ее улыбки.

– Ничего страшного. Все в порядке, но ты виноват.

– В чем?

– У вас с Галочкой будет ребенок.

– Ребенок?

– Да.

– Она ведь не может иметь детей. У нее же там что-то недоразвито.

– Ну, вот, значит, доразвилось. Она тебе сама все расскажет. Я сейчас звоню, вызываю такси. Мы поедем к ней. Букет я уже приготовила, чтоб тебе не бегать, не искать. Вещи можешь оставить здесь.

«Вот тебе и две недели беззаботного секса», – мелькнуло в голове у Егора.

Галина вышла в приемный покой бледная, худенькая, подурневшая, в жалком больничном халатике, напомнившем Егору тот, что был на его маме, когда они виделись в последний раз. У него сжалось сердце.

Зинаида Степановна сразу удалилась со словами:

– Ну, не буду вам мешать, посижу во дворе на лавочке.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Егор.

– Уже лучше, спасибо, – ответила Галина. Она стояла, уткнувшись взглядом в его грудь и нервно теребила бегунок замка-молнии на его ветровке, то слегка расстегивая ее, то снова застегивая. Пауза явно затянулась.

– Ну, и что ты скажешь? – наконец, произнесла она, подняв на него глаза.

– Я скажу, что, как только тебя выпишут, мы пойдем и подадим заявление в ЗАГС, – ответил Егор.

Она припала головой к его груди и всхлипнула.

– Ну, ты что? – он пытался заглянуть ей в лицо, гладя ладонью по волосам. – Все хорошо.

– Да-да, все хорошо. Ты прости меня, это теперь со мной бывает.

В ЗАГС они пошли через пять дней. Присев на стулья перед столом сотрудницы учреждения, они сдали ей свои паспорта.

– Хорошо, – сказала та. – Теперь скажите: кто-либо из вступающих в брак состоял уже ранее в браке?

– Невеста состояла, – без задней мысли, по-простому, ляпнул Егор.

Галина вспыхнула, задохнулась и, вскочив, выбежала из комнаты. Ее каблучки гулко застучали по мраморной лестнице.

Сотрудница ЗАГСа укоризненно посмотрела на Егора, недоуменно подняв брови.

– Извините, – он встал, забрал паспорта и поспешил за Галиной.

Сотрудница посмотрела им вслед, вздохнув и покачав головой.

Он догнал Галину, когда она шла по набережной, зло отбрасывая с лица ладонью слезы, разлетающиеся на ветру.

– Гала, ну, ты что?

– Откуда ты, вообще, узнал?

– Ленка сказала.

– Ну, сучка такая, я ей устрою!

– Да, брось ты! Она – хорошая девчонка!

– Все они хорошие, пока дело мужиков не коснется!

– Она просто переживала за тебя.

– Переживала бы – не трепала б языком, что ни попадя! Я же все сделала, и паспорт поменяла. Я вообще забыть хотела! Если я один раз ошиблась, мне теперь что – до конца жизни этот след тащить?

– Ну, брось, Галка, – Егор остановил ее и обнял. – Я же тебя люблю, и для меня все это – не важно. Давай, поженимся – и все забудется само собой!

– Я туда больше не вернусь, – мотнула она головой в сторону ЗАГСа.

– И не надо. Подадим заявление по месту моей прописки. Ну? Не нужно плакать. Тебе же нельзя, – прижав к себе, он нежно поглаживал ее по волосам. – Все пройдет, все хорошо, все хорошо…

Да что же ему этот кабан все время мерещится!

На следующий день они успешно подали заявление и отметили это событие в тесном семейном кругу. Вернее, это был не круг, а треугольник.

Когда Зинаида Степановна пожелала им спокойной ночи и наконец-таки их покинула, Галина обняла Егора и, потеревшись носом о его плечо, сказала:

– Может, потихоньку попробуем?

– Тебе ж нельзя, была же угроза.

– Врач сказала, что, если не напрягаться, то тихонько можно.

– Какая ж тебе радость, если не напрягаться?

– Да, ладно, речь-то сейчас не обо мне. Тебе ведь надо?

– Я, конечно, не против. Но главное – не повредить ему!

Егор положил ладонь на еще совсем не изменившийся животик Галины.

– Ничего, давай, попробуем, – упорно повторила она.

– Ты мне напомнила анекдот. Любовник молодой вдовы уговаривает ее заняться любовью. Она – ни в какую: «Как можно! Я только что похоронила мужа! Я в трауре!» А он: «Дорогая, мы будем делать все медленно и печально». Ладно, пошли в спальню. Рискнем.

Шеф встретил известие о предстоящем браке Егора с одобрительной иронией.

– Женись. Чтоб потом не комплексовать. Все надо делать вовремя. Но, единственное, мой совет: не зацикливайся на бабе. Она – как уличный хулиган: доброго отношения не понимает. Примет за слабость, оседлает, будет гадить тебе на голову и при этом мучиться сама. Женщина любит, когда ее место четко и бескомпромиссно определено. Ей так спокойней.

 
И, когда уже море
Нам казалось безбрежным,
И не верилось в сушу
Ни вблизи, ни вдали,
Показался на траверзе
Остров Надежды —
Одинокий и гордый
Осколок земли.
 
 
Он в бинокле так близко,
Он выглядит просто —
На пустынных холмах
Ни леска́, ни жилья.
Кто он был, тот моряк,
Что назвал этот остров?
И какая надежда
В моряке том жила?
 
 
Я по свету мечусь,
Я живу, как и прежде,
Но все ближе причал
Моего корабля —
В пенном море людском
Ты – мой Остров Надежды,
Заповедный мой край,
Неземная земля.
 

Свадьба состоялась в конце августа. Гостей было немного. Со стороны Егора, можно сказать – вообще никого. Даже в свидетели он позвал просто знакомого парня из гидрометслужбы – друзей у него здесь как-то не завелось. Все остались там, на Кавказе. Бабушка прислала посылку с медом, салом и вложенной в письмо сиреневой двадцатипятирублевкой. Уже через две недели после женитьбы Егор вылетел в Мурманск, чтобы уйти в море.