Текст книги "Пророк Темного мира"

– Надо, чтобы на Кривую плешь он повернул и до Сухонки по ней шел, – ответил итер.

– Ага, – кивнул незнать, не открывая глаз. – Стало быть, на другую линию переводим. Вот так, так и так… Запускаю?

Бойша промолчал, за него добро дала Тамара. Парус с треском развернулся, тягловые жилы зазвенели, и конь тронулся, содрогаясь всем своим древесным нутром…

– Ну вот, – мрачно и торжественно сообщил Мыря. – Теперя тем, кто все это измыслил да изладил, считай, сигнал пошел. Кабы эти монтеры не явились по наши души…

Стояло сырое, волглое утро. Солнце взошло, но где-то не здесь, не в этой реальности. Солнце пряталось за завесой облаков, как вор, и небеса мягко светились, словно отлитые из матового стекла. В низинах дрейфовали пласты тумана. Слоеными пирогами они поднимались над землей, повисали на кронах облетевших деревьев, где каждая ветка была украшена множеством капель-жемчужин. Погруженный в тишину, нарушаемую лишь журчанием сокрытого во мгле ручья, мир дремал и не желал просыпаться.

Пахло прелью, палой листвой, гниющим травяным прахом, болотом, засыпающей землей, растерявшей за лето всю свою буйную силу. Ветра не было, временами моросил не по-осеннему теплый дождик.

– Сейчас бы на печку – и спать, – зевая, сказал Бойша, возглавлявший их маленький отряд. Итер, несмотря на едва зажившую рану, шагал уверенно, широко, свободно, но держал автомат-шибало наготове, и Тамара поневоле начала тревожно озираться, сжимая рукоять сабли. Ей временами казалось, что из сизого туманного марева проявляются какие-то силуэты, доносятся шорохи и приглушенные голоса.

Мыря, напротив, смотрел себе под ноги, пыхтел в бороду, а топорик его был приторочен к заспинному мешку. Незнатя не волновало ни это акварельное утро, ни возможные опасности, подстерегающие путников в тумане. Тревоги домового были связаны с другим: перечаровывая коня, он в полной мере проявил свои способности, нарушив ровное, упорядоченное течение энергетических потоков, и теперь ждал, как отзовутся на это здешние чаровники.

По краю заросшего камышами бучила маленький отряд вышел к травянистому косогору. Возможно, это был склон холма, вершину которого съел туман, но Тамаре показалось, что холм больше похож на искусственную насыпь.

– До полудня надо выйти на Топлянку, – сказал Бойша, не поворачивая головы. – Там будет Косая гать. Одолеем болотину – и мы, считай, в Каменном урмане.

Склон закончился, они очутились на узком – шагов пять в ширину – гребне, за которым колыхалось туманное море. Кое-где над ним застывшими взрывами торчали купы деревьев.

– А что означает слово «урман»? – вполголоса поинтересовалась Тамара.

– Урман? – удивился итер. – Нешто не знаешь? Где деревья гуще растут – там и урман.

Тамара хотел уточнить – всякий ли лес называется урманом, или, к примеру, только лиственный, но обо что-то запнулась в мокрой траве и едва не упала.

– Под ноги гляди, – буркнул сзади Мыря. Тамара поглядела – из земли торчал обросший рыхлым ржавым панцирем обрубок рельса. Не успела она удивиться и осмотреть находку – низкий, протяжный вой разлился над гребнем, заставив сердце сжаться в тугой пульсирующий комок. Вой был многоголосым и шел, казалось, со всех сторон.

– Что это?! – прошептала девушка.

– Псы, – коротко ответил Бойша. – Далеко покамест. Торопиться надо. Они по осени сытые должны быть, но лучше не проверять. Ежели чего – беги ко мне и за спину вставай.

– Хорошо, – с дрожью в голосе сказала Тамара. То, что итер ничего не сказал незнатю, она уже не заметила. Страх переполнял ее, как вода – плотину. Удивительно живописное утро обернулось зловещим и смертельно опасным днем, при этом что-то подсказывало Тамаре – в Каменном урмане будет еще хуже.

Вой теперь неотступно преследовал отряд. Туман мало-помалу таял, расслаиваясь на длинные пряди, уползавшие в лощины подобно змеям. Тамара вертела головой, пытаясь заметить их клыкастых преследователей, но пейзаж вокруг был безжизненным – только деревья, кусты, трава и мгла, отступающая вдаль.

– Топлянка! – объявил Бойша, легко сбегая с заворачивающей насыпи. То, что это насыпь, густо заросшая травой, Тамара поняла уже давно, а рельс навел ее на мысль, что насыпь могла быть железнодорожной! Впрочем, сейчас все это не имело особого значения – вой начал перемежаться отрывистым лаем, по обе стороны от насыпи затрещали кусты. – Скорее! В урёмник они не сунутся, там лягвы! – Итер оглянулся поверх голов Тамары и Мыри, привычным движением скидывая предохранительную скобу шибала.

– Что еще за лягвы?.. – пискнула Тамара, вламываясь в густой карандашный кленовник, заполонивший подножие насыпи.

– Они троих не одолеют, – отмахнулся Бойша. – Осокорь черный видишь? Да не там, левее! Вот на него и держи. Я последним пойду, можа, и пришибу пару тварей.

Под ногами захлюпало, земля сделалась упругой, подпружинивая каждый шаг. Осокорь темной пятерней маячил сквозь густой переплет тонких веток. Мыря нагнал Тамару, пробухтел, тяжело дыша:

– Саблю достань!

Сам незнать уже сжимал в руках топорик, на ходу срубая мешающие идти тонкие деревца. Лай доносился теперь отчетливо, и Тамаре казалось, что она уже чувствует жаркое дыхание неведомых псов, сжимавших вокруг путников гибельное полукольцо.

Грохнул выстрел, за ним – второй, и кленовник огласился жалобным скулежем и рычанием. Бойша что-то крикнул, но из-за треска веток слов итера было не разобрать.

Заросли кончились внезапно, и Тамара едва не влетела в черную, стоялую воду, по которой во множестве плавали бурые листья. Незнать обогнал девушку, без сомнений шагнул в болотину, сразу провалившись по пояс.

– Тут неглубоко, а от осокоря гать начинается, – крикнул подоспевший Бойша. – Если лягва появится, не бойтесь. Вперед!

И они пошли вперед, бедрами раздвигая пузырящуюся, пахнущую гнилью воду. Позади псы выметнулись на край болота, и их злобный лай ударил Тамару по ушам. Она обернулась и ахнула – стая насчитывала не менее пяти десятков крупных лохматых зверей песчано-палевой масти. Но более всего поразил Тамару вид тварей. С собаками они имели мало общего – кривые толстые ноги, длинные крокодильи морды и огромные, выпученные глаза. Жуть!

– Хвала Великому Постулату, повезло, – бросил итер, заметив, куда посмотрела девушка. – На ровном месте сожрали бы за милую душу. Они не волки, отступать не умеют…

Лишенный коры, почерневший, точно от горя, тополь возвышался над болотом подобно стражу. К его стволу было прислонено несколько кривоватых шестиков-щупачей. Гать нашлась легко – из воды по ее краям торчали вешки.

– Долго болотина-то будет? – спросил низкорослый Мыря, которому приходилось тяжелее других – вода местами достигала незнатю до груди, моча бороду.

Бойша проигнорировал вопрос домового, тыча щупачом перед собой. Гать скрывалась под водой, но идти стало намного легче – ноги теперь не вязли в иле, не проваливались в ямы. Тамара посмотрела вперед. Болото широко разлилось окрест, то там, то сям над застывшим зеркалом воды поднимались мертвые деревья. Параллельные линии вешек уходили вдаль, заворачивая влево, к темнеющей сквозь дождевую пелену возвышенности.

– Это Заплотный увал, – пояснил Бойша. – От него считают границу Каменного урмана. Там привалимся, перекусим, посушимся.

– А собак… ну, псов в смысле, там нету? – шагая следом за итером, не могла не спросить Тамара.

– Не, в урмане псы не живут, – весело отозвался Бойша. – Клювачей вот там полно, но они уже спят, их время – ночь. Ну, и крысяки…

– Крысы?! – округлила глаза Тамара.

– Не, крысяки. Не знаете, что ли? Но мы же в увалы да камни не полезем, по путям двинем. Не боись!

– Как же, «не боись», – проворчал за спиной девушки незнать. – Тут бы артиллерией поработать да дивизию танковую туда-сюда прогнать раз десять, тогда можно и не бояться…

Они уже почти прошли гать, оставив болото позади, когда вода поодаль вдруг взбучилась белесым пузырем и над поверхностью появилась огромная зеленая морда, плоская, широкая, вся в бородавчатых наростах и подтеках ила.

– Стойте! – скомандовал Бойша. Все замерли. Маленькие глазки жуткой твари внимательно оглядели людей и остановились на Тамаре. Девушка медленно передвинула руку и взялась за рукоять сабли. Ей было уже не страшно. В ушах гулко толкалось сердце, во рту пересохло. Существо, обитавшее в болоте, по габаритам могло соперничать с джипом, каким-нибудь «хаммером» или «субурбаном». И пасть его не уступала размерами автомобильному капоту.

«Просто так не дамся, – обреченно решила Тамара. – Почему Бойша не стреляет? Почему медлит?..»

Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, обитатель болота прыгнул так быстро, что девушка не успела даже вскрикнуть. Вмиг оказавшись совсем рядом, тварь распахнула беззубую пасть и выметнула толстый, неприятно-розовый язык. Он липкой полупетлей охватил Тамару и сдернул с гати.

– Ай-я-я! – взвизгнула она, отчаянно пытаясь вырваться.

– Не бойся! – крикнул итер, даже не подумав снять с плеча шибало. – У нее слабые…

Хватка языка исчезла, едва Тамара очутилась в пасти чудовища. Мягкие холодные челюсти сжали ее где-то в районе талии – ноги внутри, голова и руки снаружи. Задохнувшись от ужаса – ее ели заживо! – Тамара забилась, как муха в паутине, разбрызгивая мутную воду. Она выронила саблю, потеряла шестик-щупач, каждую секунду ожидая, что через миг скользнет в сжимающуюся глотку болотной твари. «Она сейчас меня проглотит!!!» – жарко звенело в голове девушки.

– По-о… Помогите-е-е!!! – отчаянно заорала Тамара.

И неожиданно увидела совершенно спокойное лицо итера. Бойша, стоя на гати, протягивал ей шестик.

– Хватайся!

Судорожно сжав руками скользкое дерево, Тамара зажмурилась – и оказалась в объятиях Бойши! Разочарованно заклокотав горлом, упустившая добычу лягва попятилась и канула в бурлящей болотной жиже.

– Дурак!! Чурбан! – едва не с кулаками набросилась на итера Тамара. – Мог бы предупредить! Почему не стрелял?

– Да я… – растерялся Бойша. – Я же… патроны беречь надо! И так два на псов потратил.

– А ты чего смотрел?! – переключилась девушка на невозмутимого незнатя. – Хоть бы пальцем пошевелил!

– Он же сказал, что это не страшно, – пожал плечами Мыря. – Чего разошлась-то? Давай, пошли, немного уже осталось. Ночевать, что ль, на этом болоте?

И они пошли. Тамару трясло от пережитого, ноги были точно ватные, перед глазами качалось темное колючее пятно. «Я сейчас грохнусь в обморок, – решила она в какой-то момент, – и пусть несут! На себе пусть несут, гады!» Но обморока не случилось. Болото заканчивалось, вода поднялась до щиколоток, потом и вовсе освободила осклизлые бревнышки гати, а впереди уже поднимался заросший травами, заплетенный ежевикой, ощетинившийся кустами дикой малины и сарытника Заплотный увал…

Привал был недолгим. Костер разжечь не удалось – слишком промокло, отсырело за предыдущие ненастные дни все вокруг. Погрызли сухарей, пожевали сушеных яблок, выпили по полчашки холодного сбитня из баклаги. У Тамары зуб на зуб не попадал. Когда стало понятно, что огня не будет, девушка разозлилась.

– Тоже называются мужчины! Если я заболею… – с угрозой в голосе начала она и осеклась, поняв, что угрожает самой себе. Если она заболеет здесь, в этом страшном, непонятном мире, то просто умрет. И все.

– Отвернитесь, – сердито бросила спутникам девушка и полезла в мешок за мужской одеждой, снятой незнатем с неведомого покойника еще до прибытия «Гиблеца» в Покровское городище.

– Ты так на отрока похожа, – улыбнулся Бойша, когда Тамара закончила переодеваться. – А штаны-то на тебе лиходейские, да и плащ ихний.

– Лиходейские?

– Ну, лиходеи такие носят, – охотно объяснил итер. – Лиходеи… Не знаешь, что ли? Куплецов которые потрошат, коней приступом берут, деревни на выкуп ставят.

– Бандиты? – удивилась Тамара.

– Ну ясно же, – влез в разговор Мыря. – Разбойники. Видать, там, в коневом брюхе, кто-то из них свой край и нашел, а одежа его, вишь, послужила.

– Все, пора дальше двигать, – сразу посуровел Бойша. Итер всегда напрягался, когда слышал голос домового. С незнатем он все так же подчеркнуто не разговаривал и даже не смотрел в его сторону.

Перевалив через гребень Заплотного увала, поросший корявыми, разлапистыми соснами, путники проломились через мелколесье к видневшимся вдали скалам. Тамара шла следом за Бойшей, тревожно озираясь. Вместо потерянной на болоте сабли она привесила к поясу позаимствованный у незнатя длинный тесак с пилообразной тылиной клинка и на всякий случай держала правую руку на оплетенной кожаным ремешком рукояти оружия. Мыря же, напротив, не выказывал никаких признаков беспокойства. Шагая позади девушки, он вертел головой, разглядывая окрестности, щурился на светлеющее небо и даже фальшиво насвистывал сквозь зубы какой-то трудноузнаваемый мотивчик.

Очень скоро Тамара поняла, почему это место называется Каменным урманом. Камень был здесь повсюду. Из земли торчали поросшие мхом валуны, меж деревьев высились покрытые ковром жухлого хмеля и плюща утесы, то и дело встречались провалы, в которых чернела застойная, мертвая вода, густо усеянная ольховым листом и древесным сором.

Идти было трудно. Плотные заросли, кусты и достигавшая колен травяная подушка, сплошь перевязанная плетями ежевики, зелено-бурой стеной поднялись на пути. Бойше приходилось буквально прорубать дорогу, словно в джунглях.

– До Дырявых гольцов доберемся – и на полдень свернем, – тяжело дыша, сообщил он в краткий миг отдыха. – Там барме конец, прямоходный путь начнется, Торным логом зовется. По нему мы должны к Красной осыпи выйти и вдоль реки идти на восход…

– Река-то как у вас теперь зовется? – странно спросил Мыря, но итер, как обычно, ничего не ответил незнатю.

Заросли кончились, дурноплет расползся в стороны, и Тамара увидела впереди издырявленные множеством каверн серые скалы, пятнистые от лишайника. Над обломанными зубьями вершин кружили птицы, где-то прострекотала белка. Между скал открылась широкая травяная лощина, ведущая на юг. Она постепенно понижалась, и было видно, что скальные массивы тянутся по обе стороны на много километров.

«А ведь это не скалы! – присмотревшись, поняла девушка. – Дома… Многоэтажные дома без крыш, с выбитыми окнами, разрушенные, заросшие всякой дрянью, мертвые… Город. Каменный урман – просто заброшенный город. Природа вернула себе то, что было отнято у нее. Интересно, как он назывался?»

– А ты не поняла еще? – вопросом ответил на ее невысказанный вопрос Мыря.

– А ты понял? – в тон незнатю произнесла Тамара.

– Я-то? Ясное дело. Вот гляди, девка: мы Кольцевую минули, дворами шли долго и теперь на перекрестке стоим. Вот так – одна улица, вон – другая, а Торный лог – просто шоссе. Альтуфьевское, не иначе…

– Это… Москва?! – У Тамары дрогнул голос.

– Она, матушка, она, родимая, – кивнул домовой. Он хотел еще что-то добавить, но тут шедший впереди итер сердито зашипел, присев и указывая рукой куда-то вдаль.

– Что? – на четвереньках подобравшись к нему, шепотом спросила Тамара.

– Нарывники. Ватага стан разбила в логу. Во-он там, видишь, дымок? Они за Смерть-рекой живут, ума не приложу, чего их сюда занесло… – В голосе итера слышался испуг.

– А нарывники эти, они… опасные?

– Чужаков убивают сразу. Обычай такой. Головы отрезают и на колья ставят. У них городище есть, так вокруг в шесть колец городьба с черепами.

– И как мы теперь?

– Сквозь гольцы пойдем, – решительно тряхнул чубом Бойша. – Но чур – за мной след в след! Иначе смерть. Камень посыплется – и все.

…Здесь уже ничего не напоминало о присутствии человека. Окна без стекол, проемы без дверей, квартиры без мебели. Безжалостное время, ветер, вода, зимняя стужа и летняя жара оголили стены, сожрали краску, обои, металл труб и поручней, рамы и косяки. Полы укрывал толстый слой земли, через выкрошившиеся подоконники перекинулись ветви деревьев, стебли трав, повсюду росли грибы, пятна плесени темнели на щербатом бетоне. В углах колыхались полотнища паутины.

Даже гвозди, когда-то забитые в стены, изглодала ржавчина, и от них остались лишь дырочки, заполненные бурым оксидным порошком. Правда, в одной квартире Тамаре попалась на глаза уцелевшая вещь – стеклянная рамка, косо висящая на пушистом от чешуек разлагающегося металла нержавеющем кронштейне. Что в ней было – фотография, картина, грамота, – установить было уже нельзя, но сама рамка осталась. Впрочем, судя по множеству мелких трещинок, вскоре и ей суждено было кануть в небытие.

Один лишь пластик стоял насмерть, нет-нет да и напоминая, что когда-то в этом сером царстве праха жили яркие цвета. Тамара замечала то торчащее из зарослей мокрицы оранжевое горлышко бутылки, то белый провод, змеящийся из дыры в стене, то подлокотник кресла, а то и детскую игрушку, розового пупса с залепленным грязью лицом, тянувшего к ней бессильные согнутые ручки.

Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как город обезлюдел, понимала только, что очень много, возможно, не одна сотня лет, но даже теперь было заметно, что здания разрушило именно время и стихии. Жители уходили из целого города, хотя и уходили в спешке, иначе не бросили бы детские игрушки.

Второй час пробирались они через мертвые дома, второй час Тамара плакала без слез, ощущая, как наливается в душе тяжестью и болью новое, неизвестное ей доселе чувство – чувство всеобщего горя.

Теперь в ее городе жили нарывники, отрубающие людям головы, хищные твари вроде псов с крокодиловыми пастями, клювачей и крысяков, да еще какая-то кликуша. Нормальных людей не осталось. Совсем.

«Они никогда не покинули бы Москву по своей воле. Беда, страшная беда выгнала их из домов, заставила бросить квартиры, вещи – и бежать. Что же случилось? Что произошло с моим городом?» Следом за этой мыслью пришла другая, еще более черная: «А ведь я могу зайти и в свой дом…»

У Тамары перехватило горло. Она остановилась, без сил опустилась на кучу какой-то гнили, привалилась спиной к осыпающейся стене. Бойша, обернувшись, поспешил к девушке.

– Здесь нельзя быть долго, – тихо сказал он, склонившись к самому уху. – Вставай! Надо идти…

Мыря молча снял с Тамары заплечный мешок, повесил себе на грудь. Итер взглянул на незнатя, и во взгляде его впервые промелькнуло уважение.

– Вставай! – повторил он. – У страха глаза велики, но тут и правда дурное место. Крысяки…

– Да, да. – Тамара сквозь слезы попыталась улыбнуться, но у нее вышла только жалкая гримаса. – Все, я уже… Это просто нервы, эмоции.

– Что? – не понял Бойша.

– «Что-что», – передразнил его Мыря. – Видишь, девка не в себе? Не тормоши ее.

И маленький отряд продолжил свой путь через застывшие в немоте дома мертвого города, пролезая через оконные проемы, поднимаясь по лестницам, замытым наносами до состояния пандусов, обходя провалы и нависавшие над головой плиты перекрытий. Давно уже остался позади стан зловещих нарывников, но итер все не решался выбраться на открытое пространство, тревожно прислушиваясь к каждому шороху. Тамара обратила внимание, что Бойшу волнуют именно тихие звуки. Когда где-то неподалеку, в соседнем здании, скрытом от глаз стволами деревьев, с грохотом обрушилась бетонная плита и густая пыль замглила пространство между домами, он даже не оглянулся. А вот осторожный скрип и попискивание, то и дело раздающиеся по сторонам, тревожили его. Верное шибало уже давно перекочевало из-за спины в руки итера, и девушка тоже волей-неволей насторожилась, на время отвлекшись от своих переживаний.

– Сзади идут. Много, – вдруг сказал незнать, когда путники покинули очередной дом и пересекли кочковатую проплешину, готовясь нырнуть под сумрачные своды следующего здания.

– Впереди тоже, – ответил Бойша. – Давайте-ка сворачивать. На чистом месте они не нападут.

Тамара хотела было спросить – кто «они», почему не нападут, но поняла, что не это сейчас главное, и промолчала.

Выбравшись из окружавших дом-голец зарослей, отрядец остановился в узком прогале, настоящем ущелье, когда-то бывшем переулком в центре Москвы. Бойша посмотрел на расчистившееся небо, что-то смекая, и махнул рукой:

– Туда! Мы взяли слишком на закат. До Красной осыпи еще топать и топать…

Продравшись через густой рябинник, они вышли на открытое место, окруженное лесистыми холмами. «Наверное, это какая-то площадь», – решила Тамара. Она потеряла направление и не могла определить, где они находятся.

– Я ошибся! – радостно воскликнул Бойша. – Вон там Красная осыпь, а за ней Смерть-река.

– Раньше она называлась Москва. И этот город тоже, – поправила его девушка.

– Может быть, – равнодушно дернул плечом итер. – А теперь если попить из нее – умрешь.

– Почему?

– Дык она ж через мертвоземье течет, через Рублеху! Ну, пошли скорее, до заката мы должны выйти к Круглому дому.

Речная долина открылась им с вершины холмистой гряды. Обращенные к реке склоны действительно краснели языками осыпей. Тамара присела, набрала горсть пористых чешуек, пачкающих пальцы.

– Это кирпичная крошка, – объяснил ей Мыря. – Кремль. Здесь стояла крепость Красной печати.

Бойша наклонился к девушке, прошептал:

– Что такое Красная печать?

Тамара припомнила «Глоссарий Темного мира», составленный ею в первые месяцы работы, ответила тоже шепотом:

– Красная печать – совокупность артефактов и магических сил, на протяжении нескольких веков сконцентрированная вокруг первых лиц Российского государства. Сила «Красной печати» позволяет сдерживать давление Темного мира. «Красной печати» служат и личени, и чаровники, и незнати.

Итер округлил глаза, непонимающе пожал плечами. Девушка вздохнула, разжала пальцы. Чешуйки с шорохом просыпались на траву.

…Мимо дубравы, темнеющей на месте высотки на Котельнической набережной, путники поднялись по косогору, с которого сбегало вниз множество ручейков, берущих начало от родников, выбивающихся из тела приречного холма. Сама река, испятнанная полосами отмелей, утыканная серыми бетонными клыками, отмечающими места, где когда-то через нее были перекинуты мосты, серебрилась по правую руку, унося свои отравленные воды через мертвый город – прочь. Тамара, прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца, посмотрела на Замоскворечье. Над стеной пожелтевших деревьев тут и там поднимались дымы костров нарывников.

– Как они переходят реку? – спросила она у итера.

– Клади соорудили. Не здесь, у Одной ноги.

– Одной ноги?

– Угу. На закат отсюда из земли возле берега нога торчит железная. Чистуны верят, что это боги низвергли с небес кибернетического человека, которого итеры отправили убить Всеблагого Отца.

– Ты знаешь слово «кибернетический»? – изумилась Тамара.

– Конечно! Я же итер, – ответно удивился Бойша.

Девушка благоразумно решила не спрашивать у парня о значении этого слова, переведя разговор на другое:

– А много еще у вас… таких вот пустых городов?

– Много. Сто, наверное. Или даже больше.

– Но почему люди покинули их?

Бойша хмыкнул, в очередной раз посмотрел на Тамару, как на ребенка:

– Известно почему – Всеблагой Отец велел. «И рек он: города старого мира есть средоточие скверны и греха. Покиньте их, забудьте о «технической силе», оставьте диаволово – диаволу, и спасетесь». Это каждый знает.

…Теперь они шли строго на восток по широкому прогалу, бывшему когда-то шоссе Энтузиастов. Здесь не было таких зарослей, как в северной части города, лишь изредка встречались светлые березовые рощицы да в низинках корявились полуоблетевшие ивы. Мосты, столбы освещения, эстакады – все разрушило беспощадное время, и высокий бурьян вольно зеленел там, где когда-то проносились бесконечные вереницы машин.

Остовы зданий тонули в крапивном море. Высоченная, заматерелая к осени крапива была повсюду. Уже битая ночными заморозками, она потемнела, опустив к земле большие зубчатые листья. Толстая дернина, наросшая поверх асфальта, питала эти заросли соками. Ковырнув носком сапожка слой палых листьев, Тамара брезгливо отдернула ногу – в жирной земле копошились черви, разлагающие отжившую лиственную плоть, обращая ее в гумус.

Солнце опустилось к изломанному горизонту, ветер нагнал облака, захолодало. Тамара по силуэтам осевших домов пыталась понять, где они сейчас находятся. Получалось, что прошли станцию метро «Авиамоторная» и подходят к перекрестку шоссе Энтузиастов с проспектом Буденного. На душе у девушки после шока, который она пережила в самом начале пути, поселилось умиротворенное спокойствие. Мертвый город больше не пугал ее, не надрывал сердце. Прав был сын Давидов Экклезиаст, царь Иерусалимский: «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «Смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

Две вещи волновали теперь Тамару – как понять, что здесь произошло, и как вернуться домой? Но волнение это было далеким, фоновым, как сказали бы ее коллеги из Управления Т. Она уже поняла – в этом мире нужно жить сегодняшним днем, не загадывая далеко вперед, а вопросы решать по мере их возникновения. Сейчас их целью была Хозяйка Круглого дома, до которого еще нужно суметь добраться.

Бойша закричал, когда по левую руку от путников взметнулись в вечернее небо багряные вершины Измайловского парка, превратившегося в непролазный буреломный лес. Итер ушел довольно далеко вперед, выискивая приметы, указывающие на тропинку к Круглому дому. Теперь он сломя голову несся обратно, размахивая автоматом, и надрывался от крика:

– Прячьтесь! Туда, в утесы! Уходите в утесы!!

Сообразив, что утесами Бойша именует городские развалины, Тамара, а следом за ней и незнать вломились в крапивную чащу. Итер догнал их чуть погодя. Он был бледен, губы дрожали.

– Дурень! – обругал он себя, едва путники втиснулись под своды какого-то разрушенного здания. – Выперся на чистоход, как козел по весне!

– Что случилось? – не поняла Тамара.

– Клювачи! Целый выводок. Высоко кружили, можа, и не заметили.

– Птицы?

– Смерть крылатая, – содрогнувшись, ответил итер.

Вновь пришлось пробираться через руины, избегая открытых пространств, и пересекать проплешины между домами бегом.

– Счас свечереет – и хана нам. Ночью тут и часу не прожить. Раступа я. Безумок, – корил себя Бойша. Мыря только похмыкивал, пряча в бороде улыбку. Когда молодой итер в очередной раз принялся браниться, Тамара не выдержала:

– Перестань, пожалуйста! Завел бодягу – тошно слушать.

Бойша удивленно посмотрел на девушку, но нытье прекратил.

Тропы все не было. Начало смеркаться, в небе зажглась облачная гарь.

– Если нам дальше к востоку надо, может, через метро попробовать? – предложила Тамара.

– Метро? – не понял итер.

– Ну, подземелья такие, по ним раньше поезда… железные повозки ходили. Неужели не знаешь?

– Какие подземелья? – Бойша постучал себя по голове согнутым пальцем. – Вода там. По самое горлышко все затоплено.

«А ведь и верно, – смекнула Тамара. – Грунтовые воды в случае остановки насосов в момент затопят все подземные коммуникации. Стало быть, все эти наши книги и фильмы о жизни людей после ядерной войны в системе метро основаны на весьма зыбком, и в прямом, и в переносном смысле, фундаменте».

– Еще час – и на ночлег встанем, – вдруг сказал, даже не сказал – распорядился молчавший от самой Красной осыпи Мыря. – Инда и впрямь туго придется.

Итер вскинулся, хотел, видимо, что-то возразить, но вместо этого радостно хлопнул ладонью по прикладу автомата:

– Тропа! Вот она, родимая, куда упетлялась!

И Тамара увидела, что между груд обросшего мхом мусора, между жестковыйного, колючего дурнотравья, между серых выкрошившихся стен и впрямь вьется дорожка, обросшая обычной тимофеевкой да мятликом. Среди мрачных развалин она будто бы светилась мягким зеленым светом, манила, звала в далекие и наверняка счастливые далека.

– Добрые чары, – принюхался Мыря. – Добрые – и знакомые, что ль?..

Наверное, здесь и впрямь было какое-то колдовство. Залишаенный, переломанный древопадом, пересыпанный каменным прахом, бурьяном проросший, утонувший во мхах древний город у жилища кликуши вдруг словно сбросил с себя груз столетий, поднялся в полный рост, стряхнув с бетонных плеч сор и мерзость запустения.

Дома стояли под крышами, в окнах поблескивали грязные, но целые стекла. Крапивы стало меньше, да и была она тут пониже да пожиже. Исчезли заросли кустов, деревья высились стройные, с полными, живыми кронами. В воздухе разносилось гудение шмелей, и, глянув под ноги, Тамара увидела розовые цветы клевера, усыпавшие все вокруг.

Сам Круглый дом, бывший, видимо, во время оно каким-то торговым центром, возвышался на открытой лужайке, когда-то наверняка заасфальтированной. Окна нижних этажей оказались заложены кирпичом, над плоской крышей вился дымок. Из открытой двери навстречу путникам вышла… кошка. Обыкновенная трехцветная мурка с разорванным ухом и бабочкой усов вокруг лукавой морды.

– Кис-кис-кис! – позвала кошку Тамара. Та, услышав чужой голос, сердито натрющила губы и проворно юркнула за дверь.

– Тяжелая она, – пояснил Мыря. – Никого, кроме хозяйки, не подпустит.

И тут до их слуха долетели слова, сказанные, казалось, не громко, но эхом отозвавшиеся по всей лужайке:

– Поднимайтесь. Время дорого. И дверь заприте.

…Таких старых людей Тамара не видела никогда. Истончившаяся до прозрачности кожа, кисея бесцветных волос на голом черепе, покрытом проплешинами. Бугры суставов на скрюченных веточках пальцев, синие ногти, согнутые, каменные. Глаза, ушедшие во впадины черепа, как улитки в раковины. Лицо из одних морщин, крюком нависший над темным провалом безгубого рта нос.

Одежда старухи тоже была старой, ветхой. Рыжая шубейка с вытертым на локтях мехом, темно-зеленая долгая юбка, войлочные опорки на ногах. Хозяйка Круглого дома сидела на низенькой скамеечке посреди светлого зала, пустого и невозможно чистого после заросшего по самую маковку грязью города, а вокруг нее расхаживали, терлись о ноги, сидели, лежали не менее десятка кошек. Пахло странно – глаженым бельем и почему-то земляникой.

Бойша низко, в пояс, поклонился, Тамара тоже склонила голову перед кликушей. Старуха молчала, рассматривая гостей. Мыря подтолкнул своих оробевших спутников, вышел на средину зала. Некоторое время они с хозяйкой буравили друг друга взглядами, наконец незнать произнес свое любимое:

– Вот, значит, оно как…

– Чужой век заедаю, – надтреснуто проблеяла старуха голосом, не имевшим ничего общего с тем раскатистым гласом, что они слышали на лужайке.

– Тяжко?

– Ты знаешь.