Текст книги "Зона Посещения. Шифр отчуждения"

Обретение. Маэстро

P. S. Ничего не зря!..

Универсальный текст для постскриптума любой истории жизни

…Иной раз идёшь и не замечаешь, как много осталось позади. А потом в какой-то миг оглянешься – и будто проснулся! Осознаешь, сколько всего повидал и пережил. Но уже в следующий миг продолжится путь, как ни в чём не бывало шагнёшь, глядя вперёд.

И вправду, зачем задумываться над несбывшимся? Копаться в прошлом, искать в нём ответы на давно забытые вопросы… Сущность человека устроена таким образом, что всегда находит новые и новые вопросы, и для них требуется искать новые ответы, и в старых дилеммах более нет надобности страннику, блестящей искоркой исчезающему в будущем. Лучше просто идти, не оборачиваясь бо́льшую часть пути, чтобы создавать иллюзию движения, фантом некоего смысла во всём том бреду, который творится вокруг…

Я отмечал свой день рождения в одиночестве. «Happy birthday», следующий после отпразднованного летом девяносто восьмого. Того самого, перед уходом на вокзал и поездкой в стиле «хомо вояджер», как герой «Аз победиши», в поиске настроя для смены среды обитания.

В тот день с утра я пробудился, продолжил ходку, как обычно, и небо, помнится, было грустное и лёгкое, светлого на удивление цвета. Через какое-то время нечто смутно колыхнулось в памяти, и я, поднапрягшись, вспомнил-таки, что за дата. Миновал почти год с той поры, когда я навсегда поставил крест на прежней жизни, и тридцать три плюс один – после того, как мои глаза впервые увидели свет в этой жизни.

Да уж, в отчуждённом мире не было ни торта, ни пиццы, ни поздравлений, и мне даже как-то не верилось, что в натуре – день рождения. Но к тому моменту имел определяющее значение как раз «плюс один», проведённый в Зоне, а не все предыдущие. Поэтому зарубку в памяти я всё же поставил: запомнил цвет неба в качестве подарка к годовщине…

Несколько месяцев спустя наступила вторая зима. Вторая, которую я встретил в Отчуждении. Первую я едва пережил и о приближении ещё одной старался не думать, однако она, зар-раза, в итоге неизбежно грянула. Я ещё держался за счёт припасов, которые нашёл весной девяносто девятого на армейском складе. Случайно в руинах наткнулся на подземный ход, а спустившись, обнаружил настоящий бункер в несколько этажей, наполненный всякой всячиной. Food, drink, weapon, ammo, health – полный набор. Сокровища были надёжно защищены от влияния времени различными консервирующими средствами. В бункере находились немало охранников, но, к счастью, их трупы давно превратились в пятна и тени, потому не могли мне навредить.

Моя память теперь очень хитро устроена и любит преподносить сюрпризы. В ней случаются загадочные провалы, я ни черта не помню о некоторых периодах своего рейда, но также из её глубин частенько откуда ни возьмись берутся самые неожиданные сведения. Некоторые премудрости полевой кулинарии Отчуждения, например. Я вполне просвещён на предмет того, плоть каких мутантов и какие растения можно употреблять в пищу без риска отравиться и как лучше приготовить. Могу справиться, исходя из собственных познаний. И где только я их почерпнул, эти знания… Не важно, главное, что они мне пригождаются как нельзя кстати.

В первую очередь, само собой, информация о сущности и строении запретной зоны, к границе которой меня когда-то отвёл проводник Макарыч. Во многом благодаря бесценным и точным знаниям я умею выживать здесь, виртуозно чую и распознаю ловушки изменённых участков пространства, и вообще у меня невероятный «нюх» на опасности, благодаря которому, в частности, большинства возможных столкновений с монстрами запросто избегаю. А в целом я на столько всякого разного оказался способен в течение первого «плюс один» и дальше, что давно перестал удивляться сам себе.

Оказался бы не способным – давно уже перестал бы живым быть.

Это Отчуждение, демон раздери, а не парк культуры и отдыха. Самый последний на белом свете пункт в списке территорий – кандидатов для праздных прогулок.

Самое дно мироздания, можно сказать.

По форме отчуждённое пространство – огромная ямина.

С высоты полёта сканирующего дрона зона страха представляет собой круглую выемку в земле, огромных, до сотни километров диаметром, размеров. Похоже на арену какого-то дьявольского Колизея, только не возвышающегося над поверхностью планеты, а помещённого в неё по самые края.

В ней несколько круговых замкнутых колец-террас, которые накладываются друг на друга, носят концентрический характер. Внешний круг самый большой по площади, расположен совсем неглубоко – в него-то я и спускался первой ночью по косогору, перейдя минное поле. В нём я воевал с кабанами и кладбищенской нечистью. Каждый последующий круг меньше диаметром, но зато глубже. Пятый круг самый малый, настоящий котлован, углублён на несколько километров и диаметром всего два-три кэмэ, а в его эпицентре расположен бездонный колодец. Бездонный – в буквальном смысле. Куда ведёт, неясно. Но точно не сквозь планету. В иные измерения, выходит так.

Во второй круг ещё можно спуститься без альпинистского снаряжения, что я и сделал перед тем, как едва не покончил с собой гранатой, вручённой дедом за минуту до преодоления внешней границы. В третий без специального комплекта уже не спустишься; те верёвки и крепления, найденные у погибших защитников дота, пришлись очень кстати.

Сейчас я в третьем. Но чем глубже, тем опаснее и нестабильнее окружающая среда. Локации тасуются, меняются местами, монстры не дают передышки. Не каждого зверюгу возможно победить, от некоторых остаётся только убегать.

Прежде я не раз видел это во сне – с высокого ракурса, все пять кругов. Только не мог понять, что оно означает. Потом понял. Во сне я даже мог просматривать наперёд некоторые маршруты, чтобы определиться, куда дальше идти. И ещё однажды мне показалось, что я слышу другой голос. Не «инструктора», бесполый, а… вроде женский. Так просто – он каждую ночь звал меня по имени, а я всё не мог понять, что это такое, выделить из всеобщего шума. Потом я разобрался и попытался ответить, но другой голос уже не отозвался – видимо, «женщина» ушла, не дождавшись… Я не придал особого значения её исчезновению. Хотя долго пытался вспомнить что-то важное об этом призыве. Не смог.

Вторая зима, едва не доконав меня в начале календарного декабря, позволила всё же дожить до новогодней ночи. Коварная, тварь, припасла подарочки на эту дату.

Я провожал девяносто девятый без фейерверков и хлопков шампанских пробок, вокруг меня царила гробовая тишина. Засел я в древнем коллекторе, измученный и замордованный, но собранный и всегда готовый бороться – это парадоксальное сочетание давно стало моим обычным состоянием. Снег прекратился, ярко светила луна, её свет освещал окрестности, проникал в моё укрытие. Потом «ночное солнце» скрыли чёрные заслоны туч.

С пришествием полуночи по часам наступил две тысячи сотый (я продолжаю пользоваться привычным календарём родного мира, хотя он вряд ли имеет смысл для хронологии Отчуждения) – мне пришлось хорониться понадёжнее, потому что разразился Аврал. Как будто нарочно.

Я сделал сам себе новогодний подарок – залез глубже в коллектор и выжил. Аврал переждал, но следующие двое суток буйствовала «обычная» непогода, из-за вьюги видимость была на нуле, снежные хлопья тоннами валились с неба. Пришлось отсиживаться.

Плеер по-прежнему был при мне и работал, хвала производителю, made in EU. Помню, сижу такой в укрытии, дико холодно, звенит пурга, а у меня в наушниках звучит живой голос Виктора Цоя:

 
Снег идёт стеной, снег идёт весь день.
А за той стеной стоит апрель…
 

Одна из неувядающих песен более чем столетней выдержки, «Апрель» легендарной группы «Кино»[5]5
  С этой песней можно (и нужно) ознакомиться в Интернете; в финале этой книги добавлены ключевые строки из текста.


[Закрыть].

Хотелось весны, в душе разгоралась тоска, и от её болезненного огня даже сильнее хотелось дойти до конца, за стену, дождаться тепла… Я ощутил, как по щекам бегут слёзы, но где-то внутри лучится свет. Потом это двойственное состояние ушло, и внутри остался только настрой на победу. Усталость и бессмысленность приглушились, и я готов снова идти напролом. Я поставил песню на режим повтора и, закрыв глаза, ещё раз слушал припев, думая о высшем и чистом.

Воистину, ран на моём собственном теле уже было не счесть, подлечив, я переставал обращать на них внимание. То и дело получал мелкие повреждения, заделывал их подручными средствами, и постепенно боль проходила. Случалось и так, что меня трепало всерьёз, но в единичных случаях. Я знал, что рассчитывать не на кого, и потому полагался исключительно на себя, не нарывался по глупости.

Собственно, потому и умудрился до сих пор избежать фатальных ранений, хотя агрессивная среда силилась добить изо всех сил. Потому что, когда в целом мире не на кого рассчитывать не в переносном, а в прямом смысле, единственный рецепт спасения – полагаться только на свои ум, силы, способности, опыт, волю… и удачу.

Просматривать все варианты наперёд и чуять верный, продлевающий жизнь. Это очень непросто. Требует абсолютно трезвой оценки собственных ресурсов и соответственно адекватной самооценки. Но только честно признаваясь себе в том, на что ты способен, можно делать шаги на пути к саморазвитию.

Третьего января, когда погода более-менее утихомирилась, моя ходка продолжилась. Я единственный шёл против течения, в сторону, одному мне известную, выстраивал эксклюзивный курс по лабиринту, даже монстров почти не встречал. Был случайным наблюдателем, отыгрывал этакого бесстрастного Уату, приглядывающего за этим одиноким, как я сам, и неуютным миром. Смотрителем и хроникёром, собирающим факты, впечатления и умозаключения, неведомо, правда, для какого архива или базы данных.

Странно, но я всё чаще думал о Нелли. Несбывшейся моей любви… Зачем-то многократно повторял имя в разных вариациях, будто пробуя звучание на вкус. «Нелли, Неля, Не Элли, Элли, Эли…» И неожиданно самый короткий вариант меня привлёк больше всего, он приоткрыл в глубине памяти дверцу в потаённый подвальчик, однако у меня не получалось ухватиться и вытащить на поверхность сознания объяснение, почему это в общем-то незнакомое имя показалось мне жизненно важным.

Казалось бы, за долгое время у меня из памяти её образ должен был совсем выпасть, но вот никуда не девался. Только теперь я осознал, что действительно случилась любовь, от которой ушёл на вокзал, не распознав… Сейчас там благодаря человеческой способности фантазировать, за рамками материальной действительности, мы могли с ней видеться и разговаривать, могли быть вместе, несмотря ни на что.

Я мечтал о ней. Поэтому мне всё меньше хотелось раз за разом возвращаться со свиданий с любимой, вновь опускаться в реально окружающую действительность, в которой я находился физически. Я ушёл бы туда, за стену, отделяющую реальность от несуществующих плоскостей, насовсем… если бы мог.

Но я не могу. У меня всё ещё остаётся невыполненная миссия.

О прошлом мне также напоминают три вещи, которые можно потрогать руками. Помогают не забыть, что я человек.

Рождающий тепло шарик-сувенир, оставленная в купе брюнеткой-попутчицей трогательная заколочка для волос и письмо из дота.

«Дорогая Молли!..»

Дорогая Нелли…

«Я верю, что когда-нибудь ты обязательно прочитаешь это письмо. Хотя в таких обстоятельствах это кажется невозможным, я почему-то убеждён, что как-то оно всё же попадёт к тебе».

Мне хотелось бы верить, что когда-нибудь скажу тебе об этом лично. Хотя в нынешних обстоятельствах это кажется невозможным…

«Парадокс, обычно, когда люди долгое время находятся на большом расстоянии друг от друга, связь между ними слабеет. Но я, оказавшись так далеко, только теперь понял, что на самом деле невероятно сильно тебя люблю!»

Если люди разлучаются и долгое время не видят друг друга, не общаются и не обмениваются впечатлениями о прожитом, то начинают забывать… Но я только теперь по-настоящему вспомнил о тебе, до меня с опозданием дошло, что полюбил тебя.

«Мы жили почти в соседних домах, и ты мне понравилась с первого взгляда, но я всё сомневался, не мог понять, что именно к тебе испытываю. Зато теперь знаю и хочу, чтобы ты знала».

Мы жили в одном городе и почти каждый день встречались, я в любой момент мог прийти к тебе, поговорить с тобой, но даже не понимал, какое на самом деле счастье мне дано… Теперь знаю и хочу, чтобы ты – знала.

«Я непременно выберусь из того ада, в котором очутился не совсем по своей воле, вернусь к тебе, и тогда… А если не выберусь, то желаю от всей души, чтобы ты была счастлива, и всегда буду незримо присутствовать в твоём сердце, поддерживать в трудную минуту, утешать в час скорби и подсказывать верное направление на распутье жизни, потому что…»

Я постараюсь выбраться, вернуться, и мы снова встретимся. Вспоминай обо мне. Самое важное для человека, чтобы в целом мире кто-то его не забыл…

«…I LOVE YOU».

Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.

…И по-прежнему – никаких, сука, компромиссов!

Теперь-то я понял, почему для этого задания был выбран и взят именно я. Другой бы давно уже застрелился или бросился в изменку и лишил себя тяжкого груза, необходимости идти дальше в этом аду. После стольких часов бескрайнего одиночества, неведения, безысходности, которые пришлось перенести.

Я же вопреки всему продолжаю влачить никому не нужное существование, тщательно слежу, чтобы загрубевшее сердце не переставало биться. Я и врач, и пациент «в одном флаконе». Сам себе не позволяю летального исхода.

Изо дня в день – по установившейся привычке, разговоры с несуществующими друзьями. То есть для меня-то они очень даже существуют во время наших встреч. Да и сам я чувствую себя живым по-настоящему только во время этих встреч. Остального как бы нет. Остальное ерунда.

Не раз я прокручивал в памяти тот самый диалог, который произошёл в день нашей последней встречи в «Бродвее»…

– А помнишь?..

– Это было незабываемо, брат!

Я стараюсь как можно лучше помнить эти мгновения, взгляды, музыку – жаль расставаться с прошлым, но частичка его всегда будет у меня в груди. Как-то так. Поглощаю эту особую музыку, этого любимого мной человека, это заведение, свой родной город.

– Что с тобой? – удивлённо спрашивает Лютик. – Ты плачешь?..

– Разве? Тебе показалось. Песня красивая играет, да? Так о чём это мы… Я думаю, ценности у каждого человека свои. Некоторые вообще не знают, что такое любовь. Я тоже не знаю, но одно могу сказать о ней: она неповторима. И то, что, казалось бы, ни с того ни с сего происходит с нами вновь, случается каждый раз впервые…

– Просто каждый раз ты воспринимаешь это уже с другой точки зрения, наученный предыдущим опытом, повзрослевший…

– Я думаю по крайней мере то, какие чувства ты испытываешь к человеку, зависит от того, какой это человек и каков ты на данный момент. Даже если ты влюбляешься в кого-то во второй раз, это уже совершенно другой человек, и ты совершенно не такой, какой был, и любовь абсолютно новая.

– Суть всё равно одна и та же, и вожделение никогда не будет любовью, зависть никогда не будет ею… Как же мы отличаем её, если она каждый раз новая?

– Может, это в людях заложено? Способность чувствовать некие ценности… Эта чувствительность – внутри нас. У кого она настроена на сходные частоты, могут познать счастье взаимной любви…

– Взаимная любовь – большая редкость. В связи с этим очень немногие понимают, точнее, воспринимают, что вообще такое эта неуловимая любовь, путают её с инстинктом размножения, привязанностью и прочими вещами. Некоторые посвящают себя тому, чтобы найти любовь… Но я думаю, это не значит, что нужно хвататься за первую встречную, которая тебе хоть немного подходит. Ведь та единственная – всё равно одна на свете… Иначе не было бы смысла. Тот, кто ищет, сможет найти. Я вот буду искать и верить, что однажды… Если ты понимаешь, о чём я.

– Да, да, друг, я понимаю… Наверно, как никто другой тебя понимаю… – Нечего скрывать, на глаза и вправду навернулись слёзы. – Ты, сам того не зная, помог мне некоторые важнейшие проблемы осмыслить и разложить по полочкам… Когда сейчас говорил. Действительно, встречные птицы могут петь сладко, но из-за них не стоит переставать искать свою, Синюю. И ты не грусти, старина. Что-то действительно в человеке заложено, в самой глубине души, это позволяет отличать любовь от нелюбви, хорошее от плохого… Хотя они зачастую самые разные и внезапные обличья принимают. Слушай, как играет джаз! Это будет наша с тобой песня. Запомни, если я вдруг исчезну и ты не сможешь меня найти: если ты вдруг где-то при каких-нибудь обстоятельствах услышишь эту песню, знай, мы с тобой обязательно встретимся!.. Ты только не забывай… И продолжай искать…

– О чём это ты? Куда исчезнешь? – Лютик рассмеялся и заказал ещё пива, у него в кружке осталось совсем немного. – Ты не исчезай, ладно? – сказал он вполне серьёзно и допил крайний глоток. – С кем я ещё буду пить пиво?

– Я думаю, у каждого своя дорога. Рано или поздно обязательно появляется некое обстоятельство, которое означает приближение конца привычного уклада жизни. Иначе ничего и не было бы… Однако у каждого своя дорога, собственная – с тупиками, ямами, прямыми участками, но всё же дорога.

– Некоторые дороги пересекаются между собой, – развил мысль Лютик, – некоторые обрываются где-нибудь в глуши, а некоторые ведут к звёздам.

– Верно глаголешь, брат. Удивительно, насколько у двух разных людей могут совпадать образы и направления мыслей… И не совпадать – тоже. Мы с тобой определённо в чём-то совпадаем. Думаю, если бы я отправился в неведомые дали космоса, к этим далёким манящим звёздам, я бы взял тебя с собой, и мы бы полетели вдвоём на одном корабле. Как думаешь, человечество когда-нибудь доберётся… туда?

– А то! Кажись, в первобытную эпоху дикие люди сидели в пещерах возле огня и боялись высунуться в ночь, под дождь, трепеща перед неведомыми духами и злыми зверьми…

– Ну, некоторые и не боялись…

– Это уже отдельные случаи, исключения…

– Конечно, если человечество ухитрится не угробить само себя до той поры, пока достигнет такой стадии прогресса.

– Может статься, что та цивилизация, которая выйдет на межзвёздные просторы, хоть и по-прежнему называемая человеческой, на деле будет разительно отличаться от нашей… У нас, конечно, полно недостатков. И если те, будущие, обойдутся без них, я только за. Главное, чтобы отмирание ценностей не произошло. Не атрофировалось то самое чувство отличия, что хорошо, что плохо, что правильно, что нет, что любовь, что ненависть, что настоящее, а что фальшивое, что дружба, а что приятельство… Но знаешь, как бы оно там ни было, я думаю, игра стоит свеч. Смерть стоит того, чтобы жить… А любовь стоит того, чтобы ждать.

Время, как вода, утекает сквозь пальцы, и нас всё меньше, как карандашного грифеля, оставляющего след на бумаге Хроноса. На что ещё тратить дни и ночи беспрестанного пути, как не на философствования и духовные изыскания?.. Как-то по ходу я открыл для себя ещё одну стихию – литературную. В неё погрузиться помог, как ни странно, плеер.

Вспомнил я, что в его неисчерпаемой базе аудиоматериала не только песни, но и аудиокниги! Раньше предпочитал глазами усваивать книги, а не ушами, но тексты ведь и вправду не только читать, но и слушать можно. За неимением другого… Я научился параллельно идти-выживать в ходке и слушать-мечтать в авторских мирах, даже самый мрачный из коих казался мне светлым в сравнении с отчуждённой, трупной реальностью. Так что ещё один камень разнообразия в огород удручающей однотипности.

…Подходил к середине первый месяц новоявленного, две тысячи сотого. Середина второй зимы в Отчуждении. Полтора бесконечных года, в течение которых я не видал ни единого человека, кроме себя самого в зеркале (пару раз в разрушенных домах).

Я остановился на небольшой возвышенности и обозревал снежный пейзаж, расстилавшийся передо мной. День выдался стабильно пасмурный. Вдали торчали голые остовы деревьев. Посреди белоснежной перины виднелась заброшенная электростанция, основательно обставленная разнородными аномалиями. Туда я и навострил лыжи.

Но на подходах к станции меня подстерегали снеговики. Ещё один сорт нелепых бастардов Отчуждения, доселе невиданный мною. Я назвал их таким словом не просто по ассоциации с безобидными новогодними скульптурами, а потому что они и были вылитыми снеговиками. Тело каждого представляло собой тройку поставленных друг на друга снежных шаров, необъяснимой силой смыкаемых меж собой.

Сперва я даже не смог уверенно определить, что передо мной монстры, а не какой-то незнакомый вид изменок. Традиции были соблюдены: снизу самый большой ком, сверху самый маленький, а между ними средний. В «голове» зловеще тлели два алых уголька-глаза. Для довершения образа недоставало только ведра на башке и морковки, утопленной тупым концом в сердцевине верхнего шара!

Они довольно быстро передвигались, скользя по снегу, лавируя между округлыми глянцевыми буграми, форсировали на полный вперёд. Вот только как именно они собираются меня атаковать? На всякий случай я всё равно не подпускал их ближе, чем на десяток шагов. Пока что монстрики лишь пытались забросать меня снегом: пару раз я зазевался и получил неприятное послание за шиворот.

Я предвидел, что глаза этих тварюшек могут обладать гипнотическим свойством, и старался избегать смотреть в них. Пули безжалостно крошили снег и неистово мочалили махровые триады посаженных друг на друга шаров. Мне даже стало весело – так, бывает, веселится мальчишка, вынося толпы туповатых зомби в незатейливой видеоигре или предощущая, что намечается знатная драка.

И вот тут-то возникла реальная проблема.

Неуклюжий, как сонный медведь, на сцену вышел ОН. Мелкие снеговички были отвлекающим манёвром, разминкой перед появлением действительно опасного врага. Теперь на меня надвигалась грозная фигура рослого, как пятиэтажный дом, и толстого, как самосвал, снеговика. У него в придачу к эффектной внешности (и возможности просто раздавить меня всей своей массой) имелся как минимум один козырь в рукаве – телекинез.

Мне это окончательно смешало карты, потому что моя же любимая винтовка ощутимо шибанула меня по лбу и выскочила из рук, словно в неё вселился демон. Со всех сторон сыпался снег, оружие и прочие предметы ополчились против меня. Я уже знал, что бывают случаи, когда нельзя убить, можно только убежать. Из этой ситуации как раз и был только один выход – улепётывать!

Хотя снежные завалы и затрудняли подвижность, я всё равно уходил со значительной форой от неповоротливого великана, куда менее продвинутого в плане мобильности, нежели младшие его собратья. Для спасения мне надо было лишь поднажать – ну и щепотку везения. Главное, удрать как можно дальше, за пределы досягаемости снежного годзиллы, пока ему не надоело развлекаться с моими же вещичками и не взбрело в башку меня самого попробовать запулить в какую-нибудь аномалию.

На бегу с моего туловища содрало куртку, оставшаяся позади винтовка описала в воздухе недовольную загогулину и открыла беспорядочный огонь. Выстрелы могли поразить меня разве что случайно – я молился только, чтобы противник не додумался вызвать детонацию всех патронов, которые у меня имелись при себе. Вот это был бы полный…

Нельзя бежать по прямой из-за рассредоточения изменок по всем окрестностям, и я всё время петлял, но при этом старался провести преследователя поблизости от как можно большего числа аномальных ловушек. Он их не замечал и пёр напропалую, полагая, что при его габаритах вездеходность сойдёт ему с рук. Как назло, в обозримой видимости не было ни одной огненной области ИФП, чтобы проучить шаровика-мерзавца! Его било током, плющило, но снежная махина наскоро восстанавливала сама себя, пользуясь окружающим обилием подходящего материала, и пёрла дальше.

Как только большая часть предметов на мне перестала брыкаться, я возликовал – необходимый отрыв был достигнут.

К этому моменту я умчался метров на сто от верзилы. Разрушенная станция отдалилась. Заняв позицию, изготовил к бою широкополосный лучевик, заменивший «Теслу», позаимствованную ещё в доте. Отметил, что происходящее эпично, как в нью-голливудском боевике AAA-класса: снеговик-гигант и его свита, будто бы спешившие на бал к дьяволу, да ошибившиеся адресом, плюс захватывающие суперспособности и чисто апокалиптические декорации – лютая зима, тотальная разруха, смертоносные аномалии.

Полный постап, коротко говоря!

Я взял на прицел верхнюю часть туловища монстра и с относительно безопасного расстояния разнёс её. В тот же момент «карета превратилась в тыкву» – два нижних шара безвольно рассыпались, угли в глазах младших снеговиков потухли, а сами они стали мирно лежащими кучками снега.

– Попался, который катался, – проворчал я по установившемуся обыкновению комментировать вслух.

Удовлетворённый победой, пошёл раскапывать винтовку. «Рысь» я не брошу ни за что!

Хорошо, что лучевик мой поменьше и полегче, и я смог удержать его при себе, когда зловещий монстр обрушил на меня свою телекинетическую мощь и пытался вырвать всё, что плохо на мне «удерживается».

Вот и поигрался в снежки, что называется.

Сколько уже таких «игровых эпизодов» в памяти хранится! И это замечательно. Есть, значит, кому запоминать.

Продолжаю…

* * *

И мы – пошли.

Когда добираемся в ту часть леса, где, по идее, уже случались необычные проявления, Макарыч, идущий впереди и левее меня, совсем снижает темп, движется гораздо медленнее, натурально начинает прокрадываться.

И мне даёт совет стараться только так и ходить. Совсем уж бесшумно наступать на лесной покров и не задевать ветви не получается, но методика хождения старожила заключена в том, чтобы шума производить как можно меньше. Он совершает несколько шажков, останавливается, принюхивается, вертит головой по сторонам, прислушивается к собственным ощущениям. Потом, проанализировав окружающее, продвигается ещё чуток вперёд и воспроизводит тот же цикл. Я повторяю за ним, пытаясь учиться.

Поэтому мы преодолеваем расстояние очень медленно. Зато как бы сливаемся со средой, делаемся частью леса, воспринимая практически каждый звук, каждое малейшее изменение атмосферы. Идём не по прямой, петляем, то и дело забирая то в одну, то в другую сторону. Попутно старик негромко, почти шёпотом наставляет меня, говорит, что следует избегать любых участков, которые покажутся в силу осознанного анализа или даже просто померещатся мне подозрительными. Я тогда не сразу и врубаюсь, о чём он, собственно, что же имеет в виду… Разжиженную почву, ямы, от которых веет холодом, участки, где хоть что-нибудь не совсем нормально, вроде того, что ветер кружит листья будто бы каруселью.

Признаки, могущие ускользнуть от неучёного, неопытного глаза, указывают на участки, вступив в которые можно моментально лишиться жизни. Это если повезёт. А если не повезёт, пугает Макарыч, будешь умирать долго и мучительно, сполна расплатившись за собственную беспечность…

Ещё он советует обходить места, в которых, на первый взгляд, ничего такого, но, блин, мурашками по коже ни с того ни с сего!.. Меня вдруг осеняет: неспроста дед не пустил давеча напрямую, когда я, вылезши из-под трупа чудовища, вознамерился было к нему ломануться…

Я мотаю всё-всё на ус – Макарыч знает куда больше меня, и все эти премудрости могут мне потом пригодиться. Ох, пригодятся, и я ещё не раз скажу спасибо бывалому деду, который не пожалел времени и сил, чтобы поделиться знаниями со мной… А я каким-то чудом не пропустил мимо ушей, ухватил, хотя на подходе к границе и близко не осознавал степени значимости его уроков.

Наконец мы выходим на большую поляну, лохматящуюся длинными стеблями пышно-жёлтой травы. И поперёк этого открытого пространства тянется оборонительный вал, настоящее крепостное сооружение! Во всяком случае, я бы именно так назвал то, что открылось взгляду.

Только не кирпичный и не земляной, а бетонный. Кажется, я верно определяю грязно-серый материал, из которого отливали «насыпь». Высотой как минимум в три человеческих роста, преграда убегает в заросли по обе стороны от нас, и там, за деревьями, надо понимать, продолжается неизвестно на какую длину. С виду участок, который доступен для обозрения, выглядит запущенным, изгрызенным временем и непогодой, бетонная поверхность покрылась порослью, вьющиеся растения типа плюща не заставили себя ждать. Но вал всё ещё не развалился и не осыпался. По крайней мере здесь, конкретно перед нами.

Он что-то от чего-то отделяет. И судя по солидности сооружения, всё, что за ним скрывается, строителями преграды признавалось более чем серьёзной угрозой.

Макарыч отвлекает меня от ошарашенного разглядывания вала, на который я таращусь во все глаза, и акцентирует моё внимание на нескольких странных явлениях. Указывает на едва заметный дымок, стелющийся над землёй метрах в пяти от нас; потом на идеально круглую проплешину, на её поверхности не осталось ни единой травинки; и на небольшой вихрь, кружащийся тоже неподалёку от нас, в своём вальсе приподнимая над почвой камешки и мелкий сор…

Старик поднимает крупный обломок щебня, валявшийся у его ног, и закидывает в этот самый вихрь. Когда «посылка» достигает адресата, её вдруг резко взметает вверх, а потом неведомая сила крошит гранит.

Раскрошился! Камень! В воздухе!

Я застываю, не веря собственному восприятию… Дед хмыкает, крепко берёт меня под локоток и ведёт дальше, лавируя между разными странностями, демонстрируя, что вполне можно использовать для прохода промежутки, ежели таковые отыщутся. Пока ведёт, вкратце разъясняет, где какая хрень находится, где пролегают её владения и что каждая делает…

– Тута, канешна, не все образцы, – подытоживает Макарыч. – На все одной поляны не хватило бы, да и пополняется коллекция… в реальном времени. Короче, принцип ты понял? Запомни, коль на глаз не могёшь определить границы энтой мутности, подбирай камушки или ещё чегой-то подобное да обкладывай её со всех боков… Покуда не вызнаешь наверняк, не лезь. Никада не прикидывай примерно, без исключенья каждый сантиметр важный, малость промашка, и ты труп. Туды, где сомневаесся, лучше не суйся, коль жизнь дорога.

Пробравшись через поляну, мы вступаем под сень бетонной ограды. Останавливаемся в нескольких шагах от неё.

Эта линия, судя по всему, теперь выполняет функцию визуального разграничения, показывает, где кончается нормальное и начинается ирреальное. Когда-то вал сооружался, чтобы изолировать одно от другого, но теперь эта задача уже ему не по силам, и с той стороны сюда, к нам, кое-что просачивается… Сновидения, страшные зверушки, изменённые участки пространства, например.