Текст книги "Тринадцать секунд короны"

Черная дыра Лодвара

Мы с Евчиком прошли через калитку, покинув наконец горячее летное поле. За калиткой стояли разнообразные негры и глазели на нас – как мы шумно шли к джипу, величаво стоявшему среди авто поскромнее. Под ногами был мелкий пыльный песок, сверху из голубого неба жарило солнце, вдали торчали пыльного цвета приземистые одноэтажные прямоугольные строения, окруженные заборами. Африканские приключения продолжались.

…Джип был отличный, практически новый – это было сразу заметно. За рулем сидел круглоголовый улыбающийся кениец – сразу было видно, что он невысокий. Возле открытой двери джипа стоял высокий мощный негр в футболке с надписью Police.

– Это Макамба! – сказал Дима Семенов. – Наш гид и наша охрана.

Мы с Сергеем пожали могучую руку Макамбы и загрузились в джип. На двери машины сияла надпись – Gaig & Leshan. Safaris limited.

– Машина от Лешана, – пояснил Гаврилов. Я кивнул.

…История с появлением в нашем проекте загадочного человека по имени Лешан была не совсем обычной. Полгода назад мы только начали смотреть на карту Кении и осваивать незнакомые названия. Погрузившись в трясину интернета, мы долго не могли понять, к какой все-таки турфирме обратиться. И тут я вспомнил важное.

Дело в том, что у меня есть дальний (очень дальний!..) родственник, с которым мы никогда не встречались и которого я видел только на фотографиях, а в былые времена – по телевизору. Родственника зовут Сергей Владимирович Ястржембский. В разные времена он занимал разные государственные посты, включая, например, должность заместителя руководителя администрации – пресс-секретаря Президента Российской Федерации.

То, что он мой родственник, я узнал случайно (спасибо еще одной моей дальней родственнице, москвичке Наталье Васильевне Быковской, занимающейся генеалогическими исследованиями). Оказалось, что наши предки жили некогда в городе Кашине (Тверская область, 180 км от Москвы). Мой прадед по материнской линии, Алексей Петрович Дорогутин, был последним городским головой Кашина (умер летом 1917 года). В числе предков Дорогутина значится Мария Кункина – представитель ветви того самого рода, откуда вышел Ястржембский…

То, что Сергей Ястржембский стал основателем киностудии «Ястреб-фильм» и в последние годы регулярно посещал Кению, снимая документальные фильмы о природе, я знал. Поэтому еще в июле я отправил ему электронное письмо, рассказав о наших планах, и попросил совета – как добраться до окрестностей озера Туркана, которое пересекает полоса затмения…

Ястржембский ответил сразу.

«Буду рад помочь вам, к тому же озеро Туркана – „мое“ место. Мы там снимали, – магическое и странное место. Моя помощница, Анна, завтра пришлет вам координаты нашего друга Лешана, туроператора из Кении, который все сможет организовать. Сошлетесь на меня, но по условиям договаривайтесь напрямую. Я в Кении буду уже 29.07, скажу ему тоже. С уважением, С. Я. Sent from my iPad».

На следующий день, как и было обещано, мы получили адрес масая Лешана, с которым по моей просьбе вступил в переписку Михаил Гаврилов.

Ранее все мои знания о масаях проистекали из песни любимого моего барда Олега Медведева «Джимми» с проникновенным припевом:

 
Джимми, не промажь, не промажь в масая,
Джимми, не промажь, не промажь!
В песне Олега есть еще такие слова:
Первым на войне погибает слабый,
Армия по жизни – волчья тропа.
Помирает Джимми под баобабом:
Джимми промахнулся, а масай – попал…
…Джимми чешет в рай, весел и спокоен,
Джимми видит свет и помнит имя свое.
Об его мундирчик масайский воин,
Сладко улыбаясь, вытирает копье.
 

Мы заглянули в Википедию. Масаи характеризовались как одно из наиболее воинственных племен (свирепые воины, вооруженные металлическими копьями), с которыми колонизаторам в свое время пришлось повоевать всерьез. И мы начали переговоры с масаем Лешаном, используя относительно безопасный способ, исключающий применение копья – электронную почту.

Понемногу выстроилась логистика, постепенно договорились о цене услуг. Лешан (называя Гаврилова братом) призывал нас воспользоваться услугами его фирмы и разместиться на восточном берегу Турканы, куда должны были приехать отовсюду полторы тысячи наблюдателей затмения, профессионалов и любителей.

Нас восточный берег не устраивал категорически. Во-первых, с учетом нашего с Евчиком позднего прилета мы рисковали не успеть на место. Во-вторых, разместиться в Лодваре, где был аэропорт, было гораздо удобнее, и мы просили Лешана найти нам здесь какое-нибудь пристанище и снабдить машиной, на которой мы могли бы в день затмения добраться до полосы (примерно 50—60 километров). Лешан запросил неподъемную для нас сумму и продолжал предлагать восточный берег. Мы посовещались, Гаврилов сочинил достаточно жесткое письмо брату Лешану, я дал отмашку и письмо ушло в Африку. Там говорилось, что мы не относимся к числу богатых клиентов Лешана, которые платят ему втрое больше, чем мы предлагаем. Мы ученые, и то, что он просит с нас в сутки, мы зарабатываем за месяц. Поэтому наши условия таковы. Нам нужны Лодвар и машина, и это не обсуждается, а заплатить мы сможем не больше, чем сможем (согласованную сумму Гаврилов указал).

В конечном итоге Лешан сбавил цену практически до названной нами. Он написал, что нашел место в Лодваре, где мы сможем поселиться, и выделил нам джип с водителем и гидом-охранником. Нам было сказано, что охрана должна быть обязательно.

Было ясно, что это способ хотя бы немного поднять цену, но мы согласились. Тем более трудно было не принять во внимание адресованное мне письмо посла РФ в Кении, где говорилось, что «безопасность пребывания там (имелись в виду окрестности озера Туркана) никто не может Вам гарантировать, что бы ни говорили представители местных туристических компаний».

Итак, мы ударили по рукам (если можно так сказать об обмене электронными письмами). Половину денег мы перегнали на банковский счет Лешана, остальное привезли Семенов и Меркулов и отдали Лешану в руки наличкой в Найроби (тот, естественно, лично встречал наших квартирьеров и привез их в столичный отель). В результате денег у наших товарищей практически не осталось, поэтому наше с Евчиком появление в Лодваре было необходимым элементом проекта: мы везли с собой спрятанные во внутренних карманах необходимые для дальнейшего существования в Африке доллары….

– Я-то думал, что масаи худые и щуплые, – сказал мне Меркулов. – А Лешан, между прочим, здоровенный – куда крупнее Макамбы!

Я посмотрел на амбала Макамбу и понял, что Лешан должен быть очень крупным представителем народа масаев.

Впоследствии подтвердились оба предположения. Масаи в этнической деревне оказались поджарыми, а масай Лешан – огромным негром в отличном дорогом синем костюме с хорошим галстуком.

…Двери хлопнули, мотор заворчал, и мы тронулись.

Сначала мы ехали по раздолбанной асфальтированной дороге. Вдали просматривалась то ли пустыня, то ли саванна с редкими деревьями, напоминавшими издали грибы с плоскими шляпками. Затем дорога превратилась в улицу, по обочинам которой потянулись заборы и низкие домики.

Заборы напомнили мне дачный подмосковный городок Томилино – там старые самодельные дачки огораживались самодельными заборчиками из кусков ржавого кровельного железа, каких-то труб, перемотанных проволокой, и так далее (впрочем, так было в конце восьмидесятых – не знаю, как сейчас). Здесь было что-то подобное.

– Лодвар! – сказал Михаил Меркулов. – А вот сейчас будет интересно. Смотрите, слева!

На одноэтажных грязно-желтых строениях – лавках, мастерских, магазинчиках и ларьках замелькали рекламные вывески. Таких я не видел давно. Все они были изготовлены местными умельцами масляной краской по разнообразным поверхностям. Кривоватые буквы и наивные картинки, о шрифтах говорить не приходилось.

Перед началом нашей экспедиции я заглянул в Википедию. Там было лаконично сказано, что Лодвар – административный центр округа Туркана на северо-западе Кении. Население, по данным 2005 года, – чуть больше 19 тысяч человек. Имеются аэропорт, больница и католическая церковь. В городе развиты плетение корзин и туризм.

В общем, типичный райцентр в пятистах километрах от столицы. Периферия земной цивилизации. Как говорилось в фильме «Кин-дза-дза!», «это тебе не Африка, родной. Это планета Плюк!»

В общем (не желая никого обидеть), это была дыра. Причем черная.

– Вот сейчас будет! – предвкушая эффект, предупредил Меркулов. – Вот, смотрите!

Это было – да. В фасаде крошечного домика вплотную друг к другу располагались три двери – каждая в отдельную фирму. На дверях краской были написаны названия. Посередине была дверь шириной сантиметров в восемьдесят – видимо, такой же ширины был внутри коридорчик. Если, конечно, он (коридорчик) там был. Может быть, и не было. В таком случае офис фирмы представлял собой крохотную кладовку без окон, где впору хранить метлу и швабру и где с трудом мог уместиться один поджарый масай. На двери были знакомые знаки – «Fly 540». Так называлась авиакомпания, которая только что привезла нас с Евчиком в Лодвар.

– Это их офис! – почти задыхаясь от смеха, пояснял нам Меркулов, показывая рукой. – Отличную авиакомпанию вы себе выбрали!

– Других вариантов не было! – начал было оправдываться Гаврилов, покупавший нам билеты на «5—40». – На рейсе другой компании вы могли не успеть!

– Теперь это уже неважно, главное, что мы долетели! – сказал я.

Евчик вспомнил (видимо, с содроганием) наш перелет и принялся рассказывать, как бросало и болтало красный самолетик.

– А почему вы опоздали нас встречать? – спросил я тем временем Диму Семенова.

– Мы заезжали на гору – видели, недалеко от аэропорта? – объяснил Дима. – Мы снимали с горы вашу посадку!

Джип затормозил и развернулся.

– Приехали! – сказал Гаврилов. – Выгружайтесь. Отель «Лодвар»!

Честно говоря, на отель это походило меньше всего. Джип стоял на пустой площадке – видимо, это была автостоянка отеля, отгороженная от внешнего мира шлагбаумом и невысокой (точнее, не всюду высокой) кирпичной стенкой. Под ногами был мелкий утоптанный песок.

– Пойдемте! – сказал Меркулов.

Я наклонился за своей сумкой, но меня опередил круглолицый водитель.

– Мы тут им сказали, что вы большой босс, – пояснил Дима Семенов. – Так что вы уж их не разочаровывайте!

Я придал лицу выражение, которое, по моим предположениям, должно было соответствовать образу Большого Босса. Дима непочтительно хихикнул, и мы двинулись. Сначала мы вошли в распахнутую дверь маленького домика, игравшего, видимо, роль проходной, напротив распахнутой двери зияла другая дверь – уже на территорию отеля.

– Это reception, – пояснил Меркулов.

На стене справа от двери висела карта Кении. Слева стоял стол, над которым висел портрет президента. То ли отца нации Джомо Кениаты, то ли его сына, нынешнего президента страны Ухуру Кениаты. Поскольку эти два достойных сына Кении похожи как минимум по двум причинам, я еще не научился их различать.

За столом сидела миловидная изящная девушка, которая тут же встала и извлекла из выдвижного ящика толстый гроссбух. Нам с Сергеем Евчиком надлежало заполнить там соответствующие строчки, указав фамилии, место постоянного проживания и прочие важные для африканского отеля сведения о постояльцах. Девушка указывала темно-коричневым пальчиком, где следовало расписаться, а Семенов, откровенно посмеиваясь, снимал все это на видео.

– Что, все как в ЗАГСе? – спросил я его. – Похоже?

– Ну да! – отвечал Дима. – Я обязательно покажу эту картинку Ирине Григорьевне!

Мне и Сергею дали крошечные ключики. Церемония на этом завершилась, и мы вступили на территорию отеля. Там была еще одна обширная площадка, обнесенная кирпичным забором. Разница была только в том, что посередине площадки почему-то стояло большое дерево, зато машины сюда явно въехать не могли. Площадка напоминала огромную утоптанную песочницу.

– Здесь мы будем ужинать, – сказал Гаврилов. – Мы уже заказали ужин на улице!

– Да, ужин – это актуально! – хором сказали мы с Евчиком. Мы, по сути, ничего не ели уже целый день. А толком не спали гораздо дольше.

Наша компания спустилась по каменной лестнице, и мы оказались на узкой пешеходной улочке, выложенной плиткой и местами зацементированной. Слева и справа тянулись одноэтажные кирпичные постройки, заштукатуренные и покрашенные в пыльно-желтый цвет. Для крыш был использован металлический профильный настил. Справа на дорожку выходили страшные железные двери, покрашенные в нелепый голубой цвет. Это напоминало: а) ряд ворот в каком-нибудь гаражном кооперативе, б) ряд дверей в тюремном коридоре (как я однажды читал лекции в тюрьме – когда-нибудь расскажу отдельно). На дверях черной масляной краской были выведены надписи: «9 – Дамаск», «8 – Аддис-Абеба», «7– Каир»…

– Это номера отеля, – пояснил Михаил Меркулов. – Я, например, живу в «3 – Триполи»…

Я подумал, что тот работник отеля, который придумал дать каждому номеру название какой-нибудь африканской столицы, вероятно, очень гордится своим креативом.

– Вас, как большого босса, поселили в номере один, – сказал Семенов.

– То есть в самом далеком, – уточнил я. – Наиболее удаленном от мест принятия пищи, погрузки в транспорт и вообще выхода из этого славного места.

– Ну, тут уж ничего не поделаешь, – сказал Дима. – Неизбежная плата за почет.

Мы прошли до самого конца дорожки, упиравшейся в высокую каменную стену, которой была огорожена территория отеля. Справа синела железная дверь с надписью «1 – Кейптаун». Сергей Евчик остановился чуть раньше и уже начал чем-то лязгать возле предыдущей двери – «2 – Тунис».

Водитель поставил на цемент мою сумку, слегка поклонился и пошел обратно по дорожке.

Дверь номер один была закрыта на здоровенный гаражный засов. В петлях засова висел миниатюрный игрушечный замочек, к которому отлично подошел выданный мне ключик. Засов с лязгом открылся, и мы вошли.

Номер представлял собой квадратную комнату примерно четыре на четыре метра. Два окна были затянуты снаружи мелкой металлической сеткой, а каждое окно представляло собой весьма своеобразную конструкцию – металлическую решетку с горизонтальными прутьями, к которым были прикреплены стеклянные полоски жалюзи. Полоски поворачивались, и таким образом окно можно было закрыть (оно становилось сплошным) или, повернув стеклянные полоски, открыть. Было похоже, что стекло не мыли очень давно. Может быть, даже никогда.

В середине номера стоял огромная двуспальная (как минимум) кровать, обнесенная со всех сторон марлевой клеткой. Марля была натянута на металлический каркас кубической формы и свисала до пола. Над марлевым балдахином на потолке располагался вентилятор.

– Это от комаров, – пояснил Михаил Меркулов, который зашел в номер вслед за мной и с Димой.

– Малярийных? – мрачно спросил я. Нескольких комаров я увидел сразу. Они смирно сидели на марле снаружи и, видимо, дожидались, когда я открою полог, чтобы пробраться внутрь марлевой крепости и поразить меня ночью.

– Конечно, а каких же еще! – ободряюще сказал Дима. – Других тут не бывает. Давайте я вам санузел покажу!

Он уверенно пошел к двери справа от кровати под балдахином, обойдя стоявший у стены стол. Стол был накрыт видавшей виды темно-синей скатертью с подозрительными пятнами. Что касается стола, то, вероятно, он испытал в своей жизни большие статические (а возможно, и динамические) нагрузки, поскольку был заметно продавлен посередине. На столе стояли две пластиковые бутылочки с водой без видимого осадка, что было уже неплохо.

Раздался сильный удар железа о железо – это Дима распахнул дверь в санузел, и она с размаху ударилась о металлическую раковину, которая почему-то находилась сразу за дверью слева. Кроме старой раковины с очень старым краном, возле окна с решеткой, сеткой и стеклянными жалюзи размещался дешевый унитаз с видавшим виды сиденьем.

– А двери надо закрывать – комары налетят! – прозвучал сзади голос Гаврилова, который тоже пришел посмотреть, как я тут устраиваюсь. Он затворил за собой входную дверь, закрыв ее (с лязгом) на мощный засов изнутри.

– Тут есть и душ! – сообщил Семенов. Действительно, из потолка торчала медная (судя по внешнему виду) головка душа. Никаких признаков душевой кабины либо занавески не было – вода, согласно замыслу, должна была падать на цементный пол и стекать в специальное отверстие. Можно было спорить на деньги, что слив был как минимум затруднен.

– А как его включать? – поинтересовался я.

– А вот!

Из стены (прямо из штукатурки) торчал небольшой медный краник. Раньше я не видел таких никогда – разве что на реликтовых музейных самоварах. Трубы были спрятаны в стену навсегда.

– Ну и как оно? – с интересом спросил Меркулов, ожидая моей реакции.

– Все отлично! – сказал я. – На Маракее мы вообще мылись дождевой водой. А тут хотя бы вода есть… Я повернул кран над раковиной, он зашипел, и из него изверглась тощая струйка.

– Горячей воды нет, – сказал Меркулов. – Но в Африке в этом нет необходимости!

– Короче, устраивайтесь, – сказал Дима. – Когда ужин будет готов, я вас позову.

– А переходник для зарядки у вас есть? – спросил я.

– Сейчас принесу! – сказал Меркулов, отодвинул засов и отправился в свой «3 – Триполи». Пара комаров немедленно влетели в номер и уютно устроились на стене.

– А мухи цеце? – мрачно спросил я.

– Они будут днем, – пообещал Дима. – А сейчас уже вечер…

– Кстати, можно обойтись и без переходника, – заявил Гаврилов. – Вилки наших электроприборов можно вбить в два отверстия африканских розеток. Но для этого надо предварительно в третье отверстие тоже что-нибудь забить – тогда отожмется запорное устройство, не позволяющее пользоваться отечественными вилками. Но у меня для этого есть специальные ножницы!

Он извлек из кармана пластмассовую расческу и вонзил ее в третье отверстие розетки, после чего я поспешно забил в оставшиеся два вилку зарядника моего телефона. Телефон удовлетворенно пискнул, оповестив мир, что еще жив, и начал потреблять африканское электричество.

Появился Меркулов и принес цивилизованный переходник, купленный в Найроби. Я немедленно поставил заряжаться аккумулятор фотоаппарата.

– Ну давай, располагайся! – сказал Гаврилов.

Они ушли, я захлопнул за ними дверь и (с лязгом) закрыл засов. Было жарко и душно. На потолке медленно раскручивался вентилятор, но толку от него не было никакого.

– Это тебе не Африка, родной! – вслух сказал я.

Главное было помыться после почти двух суток в четырех самолетах. Я распаковал сумку и рюкзак, вытащил немногочисленные тряпки, поставил к стене на пол пакет Duty-Free с двумя литровыми бутылками виски (не уронить!.. не пнуть!..) и отправился в душ. Поворот медного краника на девяносто градусов вызвал к жизни (не сразу) хилую струйку из-под потолка, которая, впрочем, вскоре усилилась. Жизнь на глазах становилась лучше. Я бы даже сказал, более лучше. Даже флегматичные комары на потолке уже не так повергали меня в трепет своей потенциальной малярийностью.

…Оставляя мокрые следы, я вошел в комнату и хлебнул из пластиковой бутылки на столе. Вода была невкусной, но это была вода. Есть уже не хотелось – по-видимому, организм понял, что ждать еды бесполезно, и отключил соответствующие потребности, чтобы не дразнить попусту нервную систему.

На улице было по-прежнему жарко, хотя солнце заметно приблизилось к горизонту. На мой стук открылась синяя дверь Димы Семенова. На столе у Димы стояли десятки пластиковых бутылок – половина уже без воды. Дима сидел в кресле (шезлонге) и пытался выйти в интернет с помощью своего айпада (или айфона). Это получалось, но не очень успешно – интернет тут был дохловатый.

– Держи привет с родины! – с облегчением сказал я, передавая наконец трехсотмиллиметровый объектив (спасибо Алексею Шевелеву!..) и камеру Canon нашей обсерватории. Техника доехала в моем рюкзаке вполне благополучно.

Затем последовала передача долларов, уже два дня скучавших во внутреннем кармане жилета. Диме и Михаилу Меркулову предстояло после затмения восхождение на Килиманджаро, что требовало существенно увеличить расходную часть их бюджетов. О том, что в будущем году нам с Димой предстояло отдавать немалые долги, лучше было пока не думать.

– Как вы тут? Что с местом для наблюдений? Прочитал ли Гаврилов свою лекцию? – выдал я серию наболевших вопросов.

– Все живы. Про наблюдения я предлагаю поговорить за ужином – заодно обсудим план завтрашних действий, – сказал Семенов. – А что касается великой лекции Гаврилова….

…Дело было в следующем. Когда Гаврилов бодался с Лешаном по поводу цены за проживание в Лодваре, наш брат-масай спросил его, не могли бы мы прочитать лекцию о солнечном затмении в местной школе. Гаврилов немедленно ответил, что мы, конечно, готовы. Узнав об этом, я купил в Торговом комплексе в центре Иркутска глобус (с надписями на русском языке – англоязычного глобуса не нашел, а времени на дальнейшие поиски не было). Этот глобус мы водрузили на стол во время пресс-конференции в астрономической обсерватории, откуда Семенов с Меркуловым отбыли прямо в аэропорт на университетской машине. Они уже зарегистрировались к тому времени на рейс, посадочные талоны лежали у них карманах, а до посадки оставались какие-нибудь полчаса.

Я объявил, что этот глобус останется в Африке и будет подарен от имени Иркутского госуниверситета кенийским детям. Журналисты записали эту важную информацию.

Я хотел торжественно вручить Семенову коробку с глобусом, но тот улизнул, подхватив свой чемодан. Тогда я настиг Меркулова уже на улице и всучил ему картонную коробку. В результате он поднялся по трапу в самолет с глобусом в руках – как настоящий просветитель. Я думаю, он был первым в истории русским астрономом, который привез глобус сначала в Стамбул, а потом в Найроби, не говоря уже о Лодваре.

Когда Диме и Михаилу через много лет будут заказывать памятник, их надо обязательно изобразить возле телескопа с рюкзаками на плечах – и одного из них с глобусом в руке.

Надо заметить, что у нас с Гавриловым уже был опыт чтения лекций о затмениях в экзотических точках планеты. Дело было, в частности, на острове Маракей (Республика Кирибати) в июле 2009 года. Мэр острова господин Джейкоб Тебау посетил нас и сделал важное заявление. Католическая церковь не скрывает, сказал он, что послезавтра будет затмение. Но она не объясняет, почему затмение происходит. Не могли бы русские ученые рассказать детям, в чем тут дело?

Русские ученые, конечно, согласились. Меня повели к младшим детям, а Гаврилов пошел к старшим – на другом конце деревни.

Лекция проходила так. Примерно сто двадцать детей возрастом до 12 лет расселись на бетонном полу под гигантским навесом из пальмовых листьев, укрепленных на сложном каркасе из жердей. Это сооружение, именуемое на местном наречии манеабой, спасало от тропических ливней, но было без стен. Зато здесь были две школьные доски, на которых я мелом изобразил Солнце, Землю и Луну. Местная учительница мне помогала и, переходя на местный язык, объясняла те фрагменты моего текста, которые дети не понимали по-английски.

Это продолжалось около получаса. Детей отпустили, меня посадили на мотоцикл и повезли к другому концу деревни, где продолжалась лекция Гаврилова. Там его слушали старшие школьники (тоже не менее сотни). Гаврилов ловко манипулировал двумя кокосовыми орехами, изображавшими Землю и Луну, и чертил на доске схему затмения. Думаю, что уроки кокосовой астрономии в исполнении бледнолицего Гаврилова произвели неизгладимое впечатление на темнокожих школьников Маракея.

После затмения 2009 года, по возвращении на столичный остров Тарава мы услышали по радио замечательную историю. Оказывается, во время затмения на острове Бутаритари возникла паника, народ бежал сломя голову. А поскольку бежать на небольшом острове было особенно некуда, многие прятались в океане, забираясь по горло в воду. А вот на острове Маракей – сообщила дикторша – паники не было, потому что русские ученые заранее все объяснили про затмение местным школьникам, а те рассказали своим родителям!

Не было предела нашей гордости истинных просветителей.

Именно поэтому, когда Гаврилов сообщил о предстоящей лекции, я сейчас же пошел покупать глобус. Лекция была назначена на 31 октября – в этот день мы с Евчиком были еще в Иркутске, поскольку я отвечал за прием иностранных гостей, прибывших в университет по случаю 95-летия нашего вуза, и прием перенести было невозможно. Поэтому честь читать великую лекцию неизбежно пала на Гаврилова (Дима Семенов тоже мог бы рассказать о затмении, но, к сожалению, кенийцы не выучили к этому времени русский язык).

– Так что насчет лекции Гаврилова? – переспросил я.

– Она состоялась! – сказал Дима. – Собралось около сотни… гм… школьников.

– Глобус пригодился? – спросил я.

– Еще бы! – ответил Дима. – Гаврилов им активно пользовался все полтора часа.

Я был в шоке.

– Подожди, – сказал я. – Лекция продолжалась полтора часа? И что, все выжили?

– Ну, может быть, час двадцать, – уточнил Дима. – Гаврилов был детален, скрупулезен и досконален – впрочем, как и всегда. Он рассказал о затмении ВСЁ. Но его слушали внимательно, никто не ушел, да еще и вопросы задавали! Причем вполне осмысленные вопросы.

– Это здорово, – сказал я. – Традиция соблюдена. А глобус школе подарили? Мы же всем иркутским журналистам обещали, что глобус будет подарен африканским школьникам!..

– Нет, – сказал Дима. – Как-то мы про это забыли. А когда вспомнили, уже и дарить-то было особенно некому…

– И где он?

Дима кивнул на угол, где явно просматривалась знакомая коробка.

– Блин, – сказал я. – И что с ним теперь делать? В школу уже не успеть, тем более что завтра воскресенье (послезавтра рано утром мы должны были покинуть Лодвар). Не везти же его обратно в Россию?

Семенов засмеялся.

– Ну уж нет, – сказал он. – Подарим кому-нибудь. Что мы – не найдем, кому подарить?

– Но для иркутских журналистов это подарок детям Африки! – предупредил я.

– Заметано! – сказал Дима. – Вот так и рождаются мифы. Законы пиара – куда деваться.

Раз уж речь зашла о манеабах Кирибати, отвлекусь еще раз от кенийского повествования. Невозможно не рассказать. В отчете для сайта федеральной «Комсомольской правды» летом 2009 года я об этом, помнится, не писал – да простят меня господа Сунгоркин и Лаговский.

…В главной манеабе острова Маракей в памятном 2009 году однажды вечером мы были усажены рядом с мэром на циновки, постеленные на бетонный пол – в центре, на почетных местах. Собралась вся деревня, народ сидел на циновках из пальмовых листьев, на полу во множестве стояли помятые алюминиевые чайники, откуда можно было пить воду из носиков. Стояла кромешная экваториальная ночь, но по случаю события где-то тарахтел дизель, вырабатывая общественное электричество, и под высоким потолком манеабы горели люминесцентные лампы.

Мы с Гавриловым, восседая ошую и одесную мэра, с чувством исполняемого долга строго осматривали помещение. Местные коричневые пацаны в шортах и футболках возились с аппаратурой, подключая большие колонки. Наконец загремела музыка, мэр гордо покосился на нас, и местные девушки с венками на голове, груди и талии двинулись на нас, начиная демонстрацию народных и не совсем народных танцев.

Зрелище впечатляло. Главным элементом танца было ритмичное размахивание той частью тела, которая уже обсуждалась в одном из предыдущих фрагментов. Надо заметить, что девушки владели этим искусством в совершенстве. А уж одна из них была просто выше всяких похвал!

Мэр по-хозяйски комментировал происходящее. Он подтвердил, что это самая лучшая танцовщица на острове. И бабушка ее отлично танцевала, и мать (тут мэр нервно сглотнул) – тоже. Это у них врожденное!

Затем, наклонившись ко мне, мэр доверительно сообщил следующее.

– Католическая церковь, – сказал он вполголоса, – конечно, вещь хорошая, но вот кое о чем можно пожалеть. Раньше девушки танцевали народные танцы, будучи одетыми В ОДНИ ЦВЕТЫ! А сейчас, – он кивнул на танцующих, – церковь предписывает надевать цветы поверх обязательных блузок и юбок. А вот раньше!.. – мэр глубоко вздохнул от нахлынувших воспоминаний и покачал головой.

Мэру острова, как он поведал нам ранее, было 63 года, и был он отцом 13 детей. Вот уже второй раз он осторожно высказывал некоторое несогласие с политикой католической церкви на острове.

– Наш человек! – одобрительно сказал про него Дима.

Надо заметить, что девушки даже в юбках и блузках (а также, как я уже сказал, в венках из свежих цветов на головах и шеях) выглядели вполне эротично. А уж после того, как они, неистово размахивая изящными попами (долго думал, не нашел подходящего эвфемизма и оставил как есть), угрожающе приблизились, нацепили нам на головы венки и начали приглашать к танцу – стало просто непонятно, куда деваться!

Почетный гость мэра, бледнолицый Алексей Шевелев с венком на голове не смог усидеть. Отклонив посягательства танцующей коричневой островитянки, он соскочил со своей циновки и начал непрерывно щелкать затвором фотоаппарата, обегая всю композицию со всех сторон. Я позорно убежал вслед за ним, следя за танцующими через включенную видеокамеру, выпрошенную в Иркутске у фотожурналиста Димы Дмитриева. Семенов откровенно веселился, глядя на весь этот цирк. Они продолжали неприступно сидеть с мэром и Гавриловым в роскошных венках на голове и выглядели как персонажи древнегреческих мифов. Я уже позднее понял, что фотографировать нужно было не девушек, а нас – то еще было зрелище.

Прочее население деревни с детьми и стариками сидело позади нас и тоже наслаждалось замечательной тонизирующей самодеятельностью.

– Вот что иногда случается в местных манеабах! – назидательно сказал Дима вечером, когда мы по кромешной темноте под дождем вернулись в свое пристанище на берегу океана.

…А в целом манеабы в Кирибати используются как клубы. Сюда можно прийти вечером попить водички из чайника, хлебнуть пальмового вина, поиграть в шахматы или нарды или просто посидеть и обсудить новости. Если, конечно, остров Маракей еще не ушел под воду в связи с глобальным потеплением. В Кении аналогов манеаб мы не видели. Разве что, судя по снимкам Семенова, актовый зал школы Лодвара слегка напоминал манеабу Кирибати…

– Говорят, что ужин готов! – сказал Гаврилов, материализовавшись в двери номера. – Можно идти!

– Сергей Арктурович, вы захватите?.. – напомнил Дима.

– А как же! Сейчас принесу, – сказал я и отправился к себе в Кейптаун за пакетом из Duty Free.

Но вернемся из Кирибати в Кению.

Под деревом посреди площадки из утоптанного песка стояли три красных пластмассовых китайских столика, приставленных вплотную друг к другу. Их окружали семь белых пластмассовых кресел. Такие столики есть во всех точках мира. Я могу спорить, что они есть и в Антарктиде. Я даже могу предположить, что их можно будет обнаружить на Луне и, возможно, на Марсе. Китайская промышленность, производящая летние столики, похоже, способна обеспечить потенциальных потребителей со всей Солнечной системы.