Текст книги "Армен"

Армен отвел глаза и почувствовал тошноту. Продавца все еще не было.

– Я вынужден на короткое время покинуть вас, – сказал Фузи. – Надеюсь, без меня грустить не будете, – покачиваясь, он встал из-за стола и исчез за занавеской.

Воцарилось неловкое молчание. Армен не отрывал глаз от стойки.

– Можно мне поинтересоваться, давно ли вы в нашем городе? – мягким голосом завел разговор Клер.

– Всего один день, – ответил Армен.

– Гм…

Снова воцарилось молчание.

– Пойду посмотрю, может быть, Фузи стало нехорошо, – заговорил Клер с озабоченной улыбкой. – Он, знаете ли, безрассуден, как все гении… Я скоро вернусь.

Он встал из-за стола и плавной женской походкой поспешил к занавеске.

Армен облегченно вздохнул. Между тем шум вокруг нарастал, слышались пьяные выкрики, смех, перебранка, ругань…

– Я не ваша бабушка, чтобы даром блины раздавать!..

Резкий хриплый голос перекрыл общий гул, и Армен увидел коренастого лысого человека, который грубо оттолкнул какого-то жалкого просителя, дрожащей рукой протянувшего пустой стакан, и властно прошествовал за стойку, после чего, хмурясь и ни на кого не глядя, достал бумагу, ручку и углубился в подсчеты. Перед стойкой мгновенно образовалась очередь.

Продавец обслуживал словно нехотя, двигался подчеркнуто замедленно. На лице его застыло надменное выражение собственной значимости, словно он безо всякой оплаты великодушно раздавал людям высшие земные блага, одновременно движением руки или головы категорически отвергая любые просьбы отпустить в долг выпивку или еду. Все это он делал на удивление естественно.

– Хлеб, – протягивая деньги, сказал Армен, когда подошла его очередь.

Продавец не глядя взял купюру, небрежно бросил ее в ящичек кассы и положил на прилавок буханку грязно-коричневого цвета, от которой исходил запах кислятины.

– Следующий!

– Сдачу, – сказал Армен, взяв буханку, – вы забыли сдачу.

– Какую сдачу? – продавец презрительно сморщил свой длинный, загнутый книзу нос и, прищурив глаза, впервые посмотрел на Армена. – Сдачи нет.

– Как это нет? – не понял Армен.

– Один хлеб и один полный стакан вина, – бесстрастно объяснил продавец. – Какая еще сдача?

– Но я вина не пил!

– Правильно, не пил, но ты угостил Фузи, которому должен…

– Я никому ничего не должен и никаких Фузи не знаю! – Армен почувствовал, как в нем закипает гнев. – Давай сдачу, – потребовал он угрожающим тоном.

Продавец лишь усмехнулся и демонстративно громко сказал:

– Следующий!

У Армена потемнело в глазах.

– Послушай, – не помня себя от ярости, он крепко ухватил продавца за ворот, – сейчас же, немедленно верни мои деньги, иначе я тебя задушу…

Не ожидавший такого продавец побелел, в его вытаращенных, помутившихся глазах застыл животный страх.

Поднялся жуткий переполох.

– Все правильно, ты только что сидел с Фузи, болтал и смеялся с ним, а говоришь, что не знаешь его, – кричал тот человек, который клянчил у продавца стакан вина и которого тот грубо оттолкнул. – Поглядите-ка на них, вылезают из каких-то щелей, приезжают сюда, едят наш хлеб да нам же и ножом угрожают, – нетвердо стоя на ногах, возмущался он. – Врежьте как следует этому приблудному щенку…

– Если должен – плати, – злобно выкрикнул кто-то из глубины зала. – Нечего юлить!

Кто-то сзади схватил Армена за воротник и резко потянул на себя, кто-то ударил его сбоку. Он отпустил хрипевшего продавца, развернулся и изо всех сил толкнул того, кто тянул его за воротник. Это оказался высокого роста мужчина, он попятился и, не удержавшись, рухнул спиной на ближний стол; сидевшие за ним две пары вскочили с мест и стали возмущенно размахивать руками. Армен чувствовал, что его охватывают воинственное возбуждение и мрачная радость от сознания, что узы сброшены и он свободен в своих действиях – неважно, чем все это кончится…

– Отдай! – снова повернулся он к продавцу и занес кулак. – Отдай, не то…

Продавец вдруг съежился и быстро-быстро подсчитав деньги, бросил их на прилавок.

– Вот так-то, – Армен удовлетворенно усмехнулся и, положив сдачу в карман, направился к выходу.

Закрыв за собой дверь «Мечты» и оказавшись на улице, он на минуту остановился: сумерки медленно окутывали землю, и откуда-то со стороны леса надвигалась очередная ночь.

Глава третья

Армена не покидало гадливое чувство, что «Мечта» оплела его невидимой липкой паутиной и оставила на лбу нестираемое клеймо. Чье-то чужеродное присутствие ощущал он в себе, кто-то затаился внутри и дышит вместо него. Внезапно он вспомнил, как Фузи поцеловал Клера. Эти двое и были тенью чужеродного присутствия, они и расстались только для того, чтобы снова соединиться. Вот почему им удалось так легко его обмануть и вовлечь в эту глупую потасовку. Наверное, они сейчас где-нибудь рассказывают об этом, обнимая друг друга, при этом Фузи хохочет, смакуя каждое слово, а Клер улыбается своей льстивой женственной улыбкой…

Армен поднес хлеб ко рту, но понял, что есть не сможет, пока не избавится от этого мерзкого ощущения клейма на лбу. Круто развернувшись, он пошел к тому уединенному маленькому озеру, которое заметил по дороге к «Мечте». Его со всех сторон, словно оберегая, окружала густая стена камыша. Армен долго кружил, пока не углядел едва заметную тропинку, пропадавшую среди высоких стеблей. Осторожно ступил на нее и вскоре оказался на берегу озера.

Вода в озере оказалась удивительно чистой и не имела болотного запаха. Непонятно, что его питало: поблизости не было ни реки, ни ручья. Видимо, существовал подземный источник. Точно такое же прозрачное озеро было в его горах, именно поэтому ему здесь так хорошо. Он погрузил лицо в воду и улыбнулся, вспомнив, как в детстве мать обнимала его круглую головку и нежно гладила. Сердце у Армена замерло от нежного прикосновения воды. Почудилось, что прошла бездна времени. Вынув голову из воды, он снова ощутил себя чистым, здоровым, сильным– точно заново родился.

Хлеб был липким, кисловатым на вкус, и все же Армен испытывал невообразимое удовольствие, оттого что шагает сквозь тихие сумерки и может наслаждаться хлебом, добытым с таким трудом. Тем дороже и аппетитней становилась эта черная буханка. Какая-то неуловимая связь была между надвигающимися сумерками и этим хлебом: казалось, убывающий вечерний свет и хлеб незримо сливаются в одно и растворяются в нем, как если бы он по кусочку, не торопясь, поглощал этот день, освобождая место для наступающей ночи. Армен улыбнулся неожиданной мысли: он помогает времени выполнять свою извечную тяжкую работу. И тогда им овладело легкое и беззаботное настроение: не существует ничего, над чем стоит задумываться. Гуляй себе и ешь!..

Внезапно до его слуха донеслись чьи-то жаркие приглушенные голоса. Армен остановился недалеко от высокого, в человеческий рост, кустарника, темневшего в глубине деревьев: голоса шли оттуда.

– Пусти… – словно пытаясь вырваться, говорила девушка.

– Пусти… – уговаривал ее юноша.

– Пусти… – повторяла девушка.

– Пусти… – увещевал юноша.

– Пусти…

– Пусти…

– Пусти…

– Пусти…

Армен усмехнулся и хотел продолжить путь, когда раздался жалобный крик девушки. Он метнулся к кустарнику, и в его гуще, на довольно далеком расстоянии увидел их: юноша крепко прижимал к себе девушку, она извивалась в кольце его рук, при этом кофточка ее расстегнулась, обнажив ослепительно белое юное тело.

– Эй, – пригрозил Армен, – не обижай девушку, оставь ее!

Парень моментально опустил руки, а растерявшаяся девушка судорожными движениями стала приводить себя в порядок.

– Нет-нет, он меня вовсе не обижает, – крикнула она своим тоненьким голоском. – Мы уже большие и любим друг друга.

– Ну, если любите, все в порядке… Правильно делаете, – рассмеялся Армен.

По узкой тропинке навстречу ему шла молодая женщина. В час вечерней прохлады она вышла на прогулку и обеими руками старательно толкала перед собой детскую коляску. Армен молча посторонился, уступая дорогу.

– Спасибо, – кивнула женщина с улыбкой.

Черноволосая, большеглазая, женщина привлекала внимание вдумчивым выражением лица и на редкость обаятельной улыбкой.

– Замечательная улыбка у вашей малышки, – игриво заметил Армен, кивнув на коляску, в которой мирно спал ребенок.

– Это не моя малышка, – останавливаясь, внесла ясность женщина. – Это соседей моих… – Она внимательно посмотрела на кусок хлеба в руке Армена и тут же отвела глаза. – Просто попросили погулять с ребенком на свежем воздухе… А сама я не замужем.

– А вот у меня здесь нет никого, я один-одинешенек…

– Гм…

– И я никого не жду…

Женщина понимающе кивнула.

– Гуляю себе и жую свой хлеб…

– Это я уже поняла.

– А вы сильно тоскуете по своему любимому? – неожиданно для себя съехидничал Армен и почувствовал, что переходит границу.

– Да, – женщина окинула Армена быстрым взглядом и, чтобы скрыть замешательство, сощурила глаза. – К сожалению, сейчас он очень далеко…

Мечтательность, прозвучавшая в голосе, подсказала, что она не лицемерит.

– Непонятно, – не унимался Армен. – Вы, такая красивая, ждете, когда вернется ваш друг?

– Так же, как и вы.

– Но у меня нет любимой.

– Это не имеет никакого значения, – сказала женщина. – Вижу по вашим глазам, что вы говорите неправду.

– Тем не менее я от всего сердца дарю вам все эти цветочные клумбы… – Армен развел руки, показав на заброшенный и нещадно вытоптанный цветник, и нахально рассмеялся над собственной шуткой, мысленно с удивлением отметив, что, наверное, это Фузи смеется вместо него…

– Вы очень великодушны, – обиделась женщина. – До свидания, – и она резко толкнула коляску, отчего ребенок проснулся и захныкал.

– Извините, – опомнился Армен, – я не хотел…

Пройдя несколько шагов, женщина остановилась, успокоила малыша, поправила пеленки и ушла, не оглянувшись.

Два Китака – Нижний и Верхний – соединил в одно общий сумрак. Большой перекресток был погружен в сырую, угрюмую темноту. Вместо канувшего за горизонт солнца здесь горели четыре жидких уличных фонаря, и желтый свет их под порывистым степным ветром то слабел, то становился ярче. Равномерно освещался лишь громадный рекламный щит, опорные столбы которого уже не были видны, отчего казалось, что он взлетел вверх и завис над Китаком. Пляшущий свет, падая на буквы, искажал их, не позволяя понять смысл написанного. Может быть, новый закон успел устареть?..

На пустынных тротуарах лишь кое-где мелькали тени припозднившихся прохожих. Иногда мимо проносились машины, но ветер заглушал их рев и уносил с собой. Китак свернулся в своей раковине и встречал ночь в бесчисленных норах, щелях и за тускло освещенными оконными занавесками. Жизнь словно искала укромные уголки, чтобы укрыться от нескромных глаз. Удушающий запах пыли был невыносим.

На углу Армен хотел свернуть на ту улицу, по которой пришел, когда у газетного киоска заметил человека. Прислонившись к фонарному столбу, он понуро и потерянно стоял в одиночестве, неподвижный как памятник. Сердце Армена тревожно дрогнуло: показалось, что стоящий в неверном свете фонаря человек – он сам. Волна щемящей тоски поднялась в душе, словно перед ним было его потерянное детство; когда-то покинутое им, оно продолжалось отдельно от него и давно позабытый им мальчик вырос и превратился в этого одинокого человека под фонарем. Точно в горячке, губы Армена стали быстро-быстро бормотать что-то нечленораздельное. Что это – призрак или судьба?..

Он перешел улицу и направился к человеку. И чем ближе подходил, тем больше убеждался в том, что не ошибся, и этот человек – не кто иной, как он сам, Армен: рост, голова, широкие плечи, поза, скрещенные на груди большие и честные руки… Невыразимое волнение захлестнуло Армена, к горлу подступил горький ком.

– Здравствуй, – хрипло вымолвил он, остановившись рядом.

Человек поднял глаза и уставился на него в глубоком недоумении.

– Хочешь? – Армен протянул ему хлеб.

Тот никак не прореагировал.

Армен внимательно вгляделся в лицо человека: это было его собственное лицо, но изможденное и постаревшее. В глазах сгустилось отчаяние – в сочетании с жалкой убогостью и роковой обреченностью. Сердце у него сжалось, ему хотелось броситься к человеку, прижать его к груди. Однако он сдержал свой порыв и с особой остротой ощутил затаившееся одиночество.

– Ждешь?

Человек переступил с ноги на ногу, но не ответил.

– Мне кажется, мы когда-то встречались, – сказал Армен.

Человек опустил глаза и продолжал молчать. В свете фонаря тучей, как одержимая металась мошкара. Мошки садились на голову и плечи человека, но он ничего не чувствовал, казалось, он вообще отсутствует, погруженный в безмолвие.

– Над тобой комары роятся, иди сюда, поближе ко мне. – Армен невольно протянул руку, но тут же отдернул ее; веки человека дрогнули, он беззвучно шевельнул губами. Наконец он медленно поднял глаза и отрешенно взглянул на Армена. Эти глаза смотрели на него из неведомого мира, и в их тусклой, далекой глубине Армен внезапно увидел судьбу…

Он повернулся и, не попрощавшись, с тяжелым сердцем побрел дальше. На углу улицы перед ним неожиданно появился, точно из-под земли вырос, мужчина, с головы до ног одетый в черное. Это был длинноволосый, среднего роста молодой человек лет тридцати с густой и длинной бородой, острыми скулами и маленькими блестящими глазами. Окинув Армена подозрительным взглядом, человек быстро прошел мимо. «Это он», – понял Армен и зябко поежился. Решительным шагом длинноволосый направился к стоявшему под фонарем и еще издали, широко раскинув руки, что-то ему сказал. А поравнявшись с ним, на ходу обнадеживающе похлопал по плечу и продолжил путь. Тот нерешительно застыл, потом покорно последовал за длинноволосым, размахивая своими большими и честными руками…

Улицы были темны и безлюдны, и как назло без конца повторялись, чтобы запутать Армена. Он долго блуждал, прежде чем найти обратную дорогу. Была уже глубокая ночь, когда Армен подошел к площадке, на которой днем играли малыши. Котлован под фундамент «Детского мира» так и не был вырыт.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая

Рано утром Армен поспешил к Скорпу, однако нашел офис закрытым. Прикнопленная к воротам бумага оповещала: «Сегодня прием посетителей отменяется ввиду совещания». Вернувшись ни с чем на Большой перекресток, Армен остановился возле продовольственного магазина в ожидании открытия. Все это время он был под впечатлением увиденного ночью сна. Его не покидало ощущение того, что во сне он проснулся, и не только его мысли и движения, но и все, что он сейчас видит и слышит, – люди, машины, голоса, свет, пыль – продолжение его сна. Ночью, вернувшись в свой домик, он улегся на полу и тут же уснул, а на рассвете долго ворочался и не мог открыть глаза. Окончательно проснулся, когда со стороны дороги донесся хриплый голос Аты, горланившего песню после ночной рыбалки.

Ему приснилось, что он, красивый огненноволосый юноша, замер в ожидании на детской игровой площадке, зажав в руке длинный сверкающий стебель тростника. Детская площадка – гигантская сцена, круглая, ярко-зеленого цвета. Вокруг раскинулся безграничный зал, затянутый легким, прозрачным туманом, в котором видны бесчисленные лица людей, с напряженным вниманием устремивших взоры на сцену. Здесь все, кого он когда-либо в жизни видел или знал понаслышке. Вот люди рассаживаются, шум стихает, он выходит на середину сцены и говорит: «Сейчас я вам покажу». И начинается эксперимент. Стеблем тростника он с удивительной легкостью копает котлован под фундамент «Детского мира». Один за другим достает он из-под земли огромные валуны и вкруговую кладет их посреди игровой площадки. Последний камень, черный и необычайно тяжелый, не похож на другие: у него уродливые формы и острые обломанные углы. Он обнимает его и пробует вытянуть из грунта, но не может: в последний миг камень выскальзывает и падает в яму. Из котлована он с ужасом смотрит в зал: замечена его постыдная оплошность или нет? И в это время над головой у него появляются два похожих человека, их лица не видны, но хорошо знакомы ему; стоя на насыпи, они с двух сторон внимательно следят за его работой. Он растерянно улыбается им и делает вторую попытку. Снова неудача, и он весь покрывается холодным потом. В третий раз напрягает все свои силы и поднимает камень, но с ужасом видит, что в руках у него вовсе не камень, а огромное черное насекомое с острыми хоботками, которое молниеносно поворачивается и жалит его в лицо, при этом брызнувший яд заливает ему глаза. Он вскрикивает и роняет камень, который снова падает и неподвижно застывает. Он открывает глаза, но ничего не может разглядеть: с четырех сторон его обступает бездонная мгла. Протянутые руки натыкаются на влажную землю. Неожиданно появляется старик, недавно спасший его от смерти при помощи глины и воды. Он не видит старика, но ощущает его присутствие. Старик наклоняется, берет щепотку земли, смачивает ее слюной, смазывает ему веки и – о чудо! – в кромешной мгле перед ним брезжит свет. Когда старик исчезает, он осторожно открывает глаза и видит, что публика недовольно ропщет, люди начинают расходиться. «Довольно, – слышит он над головой, – ты окончательно провалил эксперимент! Теперь ложись и оставайся в яме». Он покорно укладывается на дне котлована, напряженно вытягивает руки и ждет. Комья земли летят на него сверху и постепенно накрывают полностью. Слышно, как вверху над ним трамбуют рыхлую почву. Когда все смолкает, он беззвучно говорит: «Пора!» Осторожно, чтобы не разбудить, он покидает свое спящее тело, через узенькое, как луч света, отверстие выходит на поверхность и видит собственный могильный холмик. Сторожей уже нет, зал тоже пуст, на зеленом поле осталась лишь его одинокая могила. Зрелище необыкновенно живописное, он не может оторвать глаз. Но вот из тумана доносится звук шагов. Молодой человек, одетый в черное, длинноволосый и бородатый, с острыми скулами и маленькими блестящими, глазами, подходит к холмику. Лицо его знакомо, он силится вспомнить, где его видел, но не может. Правой рукой молодой человек сжимает до краев наполненный вином стакан, а в левой у него огрызок хлеба. Осторожными, тихими шагами приближается он к могиле и кропит ее вином, а хлеб глубоко зарывает в почву. «Я победил», – шепчет он чуть слышно, затем поворачивается и уходит. Армен приближается к своей могиле и замирает, пораженный: в той части, где должна находиться его голова, на свежей земле проступил кровавый круг, за пределами которого расположены бесчисленные ломаные черточки, похожие на брызги крови. Вдруг совсем рядом он слышит громкий и радостный голос. Оборачивается и видит Ату, который, по-барски развалившись на земляной насыпи, жадно пьет вино и торопливо пожирает черный хлеб. «Я победил, – без конца выкрикивает он, горделиво поглядывая вокруг, – победил, победил!»

Визг тормозов остановившейся рядом машины вывел Армена из оцепенения. Из машины вышла весьма упитанная женщина и, размахивая увесистой кипой газет, направилась к киоску. У нее были крупные некрасивые зубы, толстые губы и узкий лоб, а белокурыми волосами, плоским лицом и маленькими, пепельно-серыми глазками она напоминала какого-то зверька.

– Газету не хочешь купить? – как бы между прочим спросила она уже из окошка киоска, умело и быстро раскладывая периодику. – Сегодняшние, свежие.

Армен повел глазами: рядом никого не было, стало быть, киоскерша обратилась к нему.

– Нет, – ответил, – я газет не читаю.

– А чего так? Грамоте не обучили? – Женщина взглянула на него с любопытством.

Армен промолчал.

Киоскерша достала целлофановый пакет с очищенными жареными семечками и стала горстями бросать их в рот, при этом просыпая часть на газеты.

– И правильно делаешь, – сказала она, быстро-быстро жуя. – Все, что они пишут, – брехня. Вот, например…

– Бедный, бедный человек, – совсем близко послышался вдруг знакомый и приятный голос; удивленно оглянувшись, Армен увидел вчерашнюю большеглазую женщину: страдальчески морща лицо, она смотрела на противоположный тротуар. На той стороне, где начинался Верхний Китак, под фонарем, сжавшись в комок, отрешенно сидел невообразимо худой, похожий на скелет человек в грязной заношенной одежде. Голова откинута, неподвижный взгляд устремлен в пустоту, словно ошеломленный чем-то, человек окаменел, затаив дыхание…

– Двадцать дней как ребенка похоронил, – сокрушенно поведала большеглазая женщина. – Вот у этих фонарей пьяный водитель архитектора наехал на его девочку. И теперь он каждую ночь вот так просиживает, бедняжка; наверное, рассудком тронулся. Говорит, разве я не имею права сидеть на пороге своего дома? Моя девочка вот-вот придет из школы…

– Вот именно, – глубокомысленно отозвалась киоскерша, – сейчас куда ни глянь – одни сумасшедшие. – Она вытерла губы ладонью. – Раньше так не было…

– Ох, мне надо торопиться, а то на работу опоздаю, – сказала большеглазая женщина и, на миг заглянув Армену в глаза, приветливо улыбнулась. – Меня зовут Варди.

– А меня Армен.

– Армен… Красивое имя, – улыбнулась Варди. – Ну хорошо, до свидания, Армен.

– Ваше имя красивее, – не оборачиваясь, чуть с опозданием сказал ей вслед Армен. Он боялся обернуться, чтобы не встретиться взглядом с человеком под фонарем. Ему казалось, что тот пристально смотрит на него…

– Что, понравилась? – выразительно кивнув в сторону удалявшейся Варди, сверкнула глазками киоскерша. – А вкус у тебя ничего. Хотя, по правде говоря, эта тоже сумасшедшая… – Она по одной собрала с газет оброненные семечки и живо отправила их в рот. – А иначе как объяснить, что такая молодая симпатичная девушка всем женихам отказывает, а сама помогает другим смотреть за детьми? Мало ей своей бабки-инвалидки? Да ведь она тоже не здешняя, а пришлая, вроде тебя. Так что вы друг другу подходите… Может, женишься на ней, а мне в честь этого хороший подарок сделаешь, а? – киоскерша, плутовато посмеиваясь, уставилась на Армена. – Потому как эта моя работа – так себе, не бей лежачего…

Армен не ответил. Киоскерша отряхнула платье. Вскоре ее губы сомкнулись, и она, свесив голову на свою необъятную грудь, задремала…