Текст книги "Грядет еще одна буря"

Глава 7. Тучи сгущаются

Мнение доктора Гияси таково, что у Хадж Амина нет никаких проблем. Он просто погрузился в крепкий сон и через несколько часов проснется бодрым и здоровым. Зейнат тоже так считает. Она даже уверена, что еще никогда состояние Хадж Амина не было таким замечательным.

Один только инженер Сайф напрасно поднимает шум и ищет предлог, чтобы оклеветать Зейнат. Да если бы одну Зейнат он хотел оклеветать! Он и доктора Гияси обвиняет в неопытности, беззаботности и безалаберности и полагает, что скандалом да криками может добиться своего или как-то повлиять на состояние Хадж Амина.

Доктор Гияси берет его за руку и с уважением, смешанным в то же время с резкостью и раздражением, выводит из палаты больного. Следом за ними оттуда выходит и Зейнат, бесшумно закрывая за собой дверь.

Присутствие тут же, рядом с палатой, трех санитаров, стоящих без дела, говорит о том, что они тоже слышали крики инженера Сайфа и подошли к дверям из любопытства или чувства ответственности за происходящее, но из страха перед доктором Гияси не осмелились зайти.

Доктор Гияси, не обращая внимания на санитаров, продолжая разговор с инженером Сайфом, оттаскивает его в сторону своего кабинета: «Если вы и правда так обеспокоены состоянием больного, зачем тогда такой шум поднимаете рядом с ним? И именно тогда, когда больной хоть как-то успокоился и заснул?»

Не успевает инженер Сайф ответить, как он продолжает: «Любовь и сострадание – это все хорошо, но только пока они не превращаются в медвежью услугу!»

Разъяренный, инженер Сайф вопит:

«Вы как будто ничего, кроме равнодушия и оскорбления, не знаете! Вы рассудок свой этой бабенке отдали, которая неизвестно откуда взялась, и…»

Доктор останавливается на пороге своего кабинета и делает ему рукой знак замолчать: «Потерпи! Не пори горячку! Если бы мне пришлось отдать рассудок кому-то, то я отдал бы его тебе, ведь я тебя знаю уже столько лет и доверяю. Но я поступаю так, как велит мне мой врачебный долг, и мне неважно, что…»

Инженер Сайф громко, так, чтобы и Зейнат в конце салоне слышала, кричит: «А что, я не должен знать, кто такая эта женщина? Какое она имеет отношение к Хадж-аге? Какую цель преследует?»

Внезапно от этих слов лицо доктора Гияси меняется, он мягко и по-дружески кладет руку на пояс инженера, заталкивает его в свой кабинет и закрывает дверь.

«Ну, говори сразу. Чего все ходишь вокруг да около?! Зачем на меня выплескиваешь все, что у тебя наболело? Это именно то, что я и сам желаю знать! Да что там – желаю! Это именно то, что я жажду узнать!»

Инженер Сайф, успокоившись, присаживается на стул, и тон его выдает желание поговорить по душам: «Все это время, что мы водились с Хаджи, и следа этой ханум не было. И теперь я не знаю, откуда она так внезапно свалилась, что и расположение Хаджи завоевала, и нас вывела из себя. Вы уж простите, дорогой доктор, я немного вспылил. Нервы не выдержат ни у кого из-за этой… да простит Аллах…»

Доктор сидит на стуле перед Сайфом и пристально смотрит ему в глаза. С недоверием спрашивает: «То есть правда, что даже ты, который знает всю подноготную Хаджи, не понял, как она появилась в его жизни? Ради чего она пришла? Как смогла нанести ему такой удар? Какая такая есть у Хаджи ахиллесова пята, за которую она держит его? То есть ты не знаешь ответа ни на один из этих вопросов?» «Будь уверен, доктор, – все, что я тебе рассказал, это точно то, что знал сам. Ни слова не пропустил. Если появится что-нибудь новенькое, ты сможешь это добыть с помощью своей благородной лекарской профессии».

«Я старался еще раньше, чем ты мне это сказал. Но у нее ничего не выудишь. Она пожестче нас будет».

«Я тоже пытался всеми средствами, которые только знаю – от просьбы и мольбы до ссоры, ругани и угроз. Но ничего не принесло результата».

«А я, после того, как потерял на нее всякую надежду, пошел к Хаджи. Но и там меня ждало разочарование».

«Не ошибусь, если скажу, что у нее есть возможность для шантажа Хаджи. Из-за каши, что он в молодости заварил…»

Доктор утвердительно кивает головой: «Или что-то похожее на это».

Сайф продолжает, уже с большей уверенностью: «И она смогла взнуздать Хаджи».

Доктор заканчивает: «Не то бы никто не смог сесть на шею Хаджи с его гонором и упрямством!»

«А что я тебе говорил? Еще в первый раз, когда мы у нее дома были, она ему пару-тройку сигналов сделала, так что Хаджи по рукам-ногам связала. Слова ее были похожи на какую-то шифровку, условный знак. Я сам ничего не понял, но видел, что Хаджи меняется в лице. В конце концов у него сахар в крови упал, и он сознание потерял.

Но ты сегодня все испортил, доктор! Ты всю дорогу светило медицины из себя корчил. Нет! Все верно… Признаки жизни у такого-то и такого-то… если бы не это, не было бы сомнений в том, что запугав ее, мы смогли бы заставить ее говорить».

«Инженер! Ну и бестолковый же ты! Сам же несколько минут назад тут говорил, что испробовал все средства, но без толку».

«Да что же нам делать-то, в конце концов? Не можем же мы вот так сложить руки и смотреть, какую еще беду она обрушит на голову Хаджи».

«Не волнуйся! С Хаджи ничего не случится. Это все наше воспаленное любопытство. Наилучшим лекарством для него будет ограничить к нему доступ этой ханум».

«Она меня прямо поедом ест. Я-то думал, что знаю каждую строчку в досье его жизни назубок. И как же мне больно было узнать, что после стольких лет меня обделили. Ну подумай сам – столько лет трудишься, просчитываешь путь, направление движения, конечную цель некого судна, и вдруг находит грозная буря и сметает все твои прогнозы!»

«Но конечно, все эти тайны, что бы то ни было, связаны с прошлым, а не с будущим!»

«Ты будто бы еще тупее меня, доктор! Судьба и будущее Хаджи меняется на глазах, а ты говоришь, что это связано с прошлым?!»

«Какова бы ни была сейчас суть проблемы, раздражением ничего с ней не сделаешь».

«Дорогой мой! Хоть ради детей своих еще разок испытай свою благородную врачебную профессию, может, ответит!»

«И что мне сделать?»

«Позови ее, скажи, что если состояние Хаджи ухудшится, то она будет отвечать. Скажи: “Я как врач обязан знать, что вы такого ему сказали, что из-за ваших слов так ухудшилось состояние больного…” – ты такие слова знаешь в сто раз лучше меня».

Доктор встает со своего места.

«Хоть надежды и нет, ладно. Ты пойди, пройдись разок во дворе, а я посмотрю, можно ли из нее что-нибудь вытрясти или нет».

Смеясь и паясничая, он продолжает: «Тем не менее, обрати внимание – больше ни одного оскорбительного слова о священном ремесле врача! Если бы это ремесло не было благородным, никто так из кожи вон не лез бы!»

Сайф усмехается: «Да не из-за его благородства, осел! Из-за заработка! Если помнишь, еще со средней школы все ботаны вроде тебя, что хотели пойти на врачей учиться, говорили: “Гарантия на будущее, процветание, отдых”. Никто не говорил: “Служение народу и обществу”!»

«Ну почему же? Я-то говорил, и всегда говорил!»

«Еще тогда ясно было, насколько ты правдив был! А сейчас вообще яснее ясного стало!»

«А разве господин инженер меньше нас денег загребает?»

«Мое состояние – это совсем другое. Мой карман и государственная казна – одно и то же! Я – народный вакф[13]13
  Вакф – пожертвованное или завещанное на богоугодное дело имущество.


[Закрыть]. У Хаджи спроси!»

Доктор деланно смеется: «Ну и свидетельство! Ты да Хаджи больше других правду говорите. Да стану я жертвой ради этого общего счета, куда только другие должны класть свои деньги, а вы – лишь снимать их. Умру я ради такого самопожертвования!»

Инженер строит рожицу: «Упаси Господь! Если ты помрешь, кто же будет опустошать карман у народа и заполнять больничные койки?»

Доктор становится прямо перед ним и полушутливо-полусерьезно преграждает ему путь: «А разве проценты с твоей доли меньше, чем у меня?»

Инженер поворачивает дверную ручку и открывает дверь: «Больницу я построил и, что мне причиталось, забрал, но сделал ли я кого-либо до сих пор больным?!»

Доктор снова закрывает дверь: «Не поднимай шума из-за этого! Ты все еще хочешь продать свою долю? Не так давно ты говорил…»

Инженер снова открывает дверь: «Подожди пока. Посмотрим, как Хаджи поступит!»

И выходит из кабинета.

Доктор тоже выходит следом за ним и, по-прежнему держа руки в карманах своего белого халата, подходит к стойке медсестер.

За столом сидит только одна ханум Мохаммади – самая младшая из медсестер – и разливает лекарства по пузырькам.

Завидев доктора, ханум Мохаммади встает с места и говорит ему: «Бог в помощь». Доктор спрашивает: «Как состояние больного? Еще не проснулся?»

Медсестра отвечает: «Нет, господин доктор. Он все еще спит. Я постоянно слежу. Сейчас там Тавакколи и Джафари. Но вместе с тем больной из четвертой палаты очень беспокойный».

Доктор осматривается по сторонам и невозмутимо говорит: «То – пациент доктора Джалали».

Медсестра поясняет: «Мы звонили доктору Джалали, но не нашли его».

Доктор рыщет взглядом по сторонам: «Отыщется. А пока дайте ему успокоительное посильнее».

«Мы уже дали ему два часа назад, доктор!»

«Так не пойдет! Дайте еще. Из-за того, что он уже привык, действие наркотика на его организм ослаблено».

«Слушаюсь, доктор».

«А куда ушла эта ханум Мусави, что пришла посетить больного?»

«Она здесь, доктор! Вон, намаз читает».

«У меня к ней дело. Как закончит, пусть сразу идет ко мне в кабинет».

«Слушаюсь, доктор».

Зейнат, прежде чем сесть на стул перед доктором, говорит: «Простите! Но если можно, скажите, чтобы и господин Сайф также пришел».

Доктор с удивлением спрашивает: «А Сайф-то зачем?! Я только хотел задать вам два-три вопроса».

Зейнат спокойно отвечает: «Лучше, если он будет. Вы-то в любом случае мои слова ему передадите. Тогда намного проще, если он сам с самого начала будет присутствовать».

Доктор снимает трубку, нажимает кнопку и говорит: «Разыщите инженера Сайфа, и пусть зайдет ко мне».

Не успев положить трубку, он слышит по громкоговорителю игривый голос: «Инженер Сайф, пожалуйста, подойдите в кабинет доктора Гияси».

Несмотря на то, что он послушался слов Зейнат и принял нужные меры, доктор Гияси говорит ноющим тоном: «Кто сказал, что я все ему передам?!»

Для смягчения обстановки добавляет: «Ну, так как в любом случае мои вопросы относятся к его больному, то неплохо бы и ему самому при этом присутствовать».

Сайф стучит в дверь и входит. Надувшись и нахмурившись, он садится на стул около двери.

Доктор Гияси, который приготовился, очевидно, к серьезному разговору, начинает говорить и для большего эффекта усиленно использует мимику: «Видите ли, ханум Мусави, я давний друг и постоянный лечащий врач Хадж Амина. И уж точно никто в той же степени, что и я, не в курсе его физического и душевного состояния. Начиная с уровня сахара в крови и моче и количества целых, удаленных и запломбированных зубов и до духовных взлетов и падений.

Фактически после того, как он с вами встретился и поговорил, с ним случился настоящий удар, чего не было ни разу за все прошлые годы.

И если, не дай Бог, с ним случится несчастье, то ответственными будем и я как его лечащий врач, и вы как лицо, которое стало причиной его страданий. При этом я до сих пор не в курсе, на какие темы вы с ним беседовали, что повлекли для него подобные последствия. Если я буду знать, о каких вопросах вы говорили, это и мне поможет в его лечении, и вам – в преодолении вероятных опасностей.

Поэтому я прошу вас изложить все моменты вашего разговора во всех подробностях и деталях, чтобы, иншалла, мы смогли с вашей помощью предпринять нужные шаги».

Доктор Гияси, словно только что окончил длинную и трудную речь, облегченно вздыхает, откидывается на спинку стула и вперяет взгляд в Зейнат, ожидая, что она скажет. Зейнат же поворачивается к Сайфу и спрашивает:

«Вы хотели бы что-нибудь сказать?»

Сайф по-прежнему грубо и резко отвечает: «Нет. Я уже все сказал раньше».

Зейнат пересаживается на другой стул и спокойно, твердо и неторопливо объясняет: «Я постараюсь ответить на вашу просьбу кратко, но ожидаю от вас, что вы потерпите до конца, и если потом будут вопросы или неясности, я все поясню.

В принципе у нас имеется два вида любопытства: один из них – это полезное любопытство, а другой – вредное.

Полезное любопытство – это та же жажда получения знаний, которая есть у некоторых людей. Возможно, они заплатят своей жизнью ради удовлетворения этой жажды.

Вредное любопытство – это попытка понять те вещи, знать которые человеку либо вредно, либо никак не скажется на его состоянии.

К сожалению, большинство людей подвержены последнему виду любопытства. Они намеренно тратят свое время и свою жизнь на то, чтобы узнать о том, что либо вредно, либо бесполезно. А ведь потратить впустую все то ограниченное время, что нам дано, или всю нашу короткую жизнь – это тот же вред. Ибо это удерживает человека от полезного любопытства, любознательности.

Я знаю, что вы оба в высшей степени хотите узнать о том, о чем мы говорили с Хадж Амином. И вы оба также отлично знаете, что все эти врачебные и юридические средства – лишь предлог, чтобы получить сведения и удовлетворить свое любопытство, свою жажду.

Также скажу я вам, что если бы люди понимали, насколько им же самим вредно знать некоторые вещи, которые касаются других, какой моральной и духовный ущерб им это принесет, то предпочли бы навсегда остаться слепыми и глухими.

Но вы, быть может, скажете, что живому, разумному и взрослому человеку опекун не требуется. Что вы готовы даже терпеть вред и все последствия ради того, чтобы узнать об этой истории.

Это все правильно, однако тут есть одна неразрешимая проблема. Если бы не было этой проблемы, будьте уверены, что, несмотря на все эти объяснения, я рассказала бы вам о той истории.

Видите ли, и так ясно, что у вас обоих давняя и крепкая дружеская связь с Хадж Амином, и, как вы сами указали, вы знаете о нем такое, что больше никому не известно.

Не думаете ли вы, что если бы сам Хадж Амин счел целесообразным, то сам бы поставил вас в известность обо всем? Уверена, что вы и сами прилагали все старания, однако у вас ничего не вышло. То есть вы пытались выпытать у Хадж Амина эту историю, но не сумели. Хадж Амин не собирается вам что-либо рассказывать. Значит, это уже считается тайной Хадж Амина или частью его тайн.

И что вы теперь ждете от меня – что я разглашу тайну другого человека?!

Почему я должна совершать великий грех ради удовлетворения вашего чувства любопытства?!

И так на мне лежит достаточно тяжкий груз, зачем еще взваливать на свои плечи в дополнение к собственным грехам еще и бремя грехов других?!

Когда-то я мечтала совершить все добрые дела ради довольства Любимого. Но потом пришла к выводу, что человек не в силах совершить все добрые поступки; его жизнь, сила и средства более ограниченны, чем любые слова. Но есть более действенный и короткий путь приближения к Богу: в том, чтобы человек удерживал себя от дурных дел и не совершал те дела, которые по его убеждению, дурны.

Разве вы сомневаетесь, что разглашение чужих секретов – скверное дело? Убеждена, что нет. Иногда так случается, что какой-то грех удаляет человека от достижения цели на много-много лет.

Поэтому не ожидайте, что я с легкостью погублю и эту свою жизнь, и следующую. Могу лишь поведать вам одну хорошую новость – новость, что поможет вам успокоить свое душевное состояние: вы оба скоро узнаете о той истории, и сам Хадж Амин вам ее расскажет. Только нужно немного потерпеть.

Я закончила. Теперь, если у вас есть что сказать, прошу».

Доктор Гияси со смешанным чувством сомнения, удовлетворения и пессимизма говорит: «Прогноз импонирующий. Но вдруг он не сбудется?!»

Зейнат твердо и решительно отвечает: «Я не буду нести за это ответственности».

Сайф злится: «Как это?!»

Зейнат укоризненно отвечает: «Вы что, и впрямь после всего сказанного рассчитываете, что, если он не сбудется, то я вам пообещаю рассказать эту историю?»

Доктор Гияси, стушевавшись, говорит: «Нет! Мы должны быть полными дураками, чтобы ожидать от вас такого».

И смотрит на Сейфа, чтобы проверить, уловил ли он посланное в ее адрес ругательство, или нет.

Сайф отвечает: «Уважаемый доктор Гияси! Вы спросили, что будет, если это не сбудется! И глядите на меня!»

Зейнат прекращает спор: «Неважно! Вы оба поняли меня одинаково. Но вы допустили не такую уж большую погрешность. Любопытство напрасно, иногда оно заставляет человека закрывать глаза на истину».

Вставая с места, она обращается к Сайфу: «И тем не менее, вы зря питаете ко мне враждебность. Мне ни к чему подвергать риску ваши интересы».

Инженер Сайф яростно отрицает: «И кто же это сказал?»

Зейнат спокойно отвечает: «Ваш взгляд».

И выходит из комнаты.

В тот же миг доктор вскакивает и кричит: «Извините, минуточку, ханум Мусави!»

Зейнат возвращается: «Да, господин доктор?»

«Куда это вы уходите? Если Хаджи проснется и будет вас искать, что мне ему сказать?»

Зейнат говорит: «Он уже проснулся и ищет меня. Я к нему и иду».

Доктор с удивлением спрашивает: «Откуда вам известно?»

Еще до того, как Зейнат успевает ответить, оба слышат звуки шагов, а затем голос ханум Мохаммади: «Извините, ханум Мусави! Хадж-ага проснулся и хочет вас видеть».

И Зейнат, жестом указав на госпожу Мохаммади, отвечает: «А вот откуда».

Сначала в палату Хадж Амина входят Зейнат и доктор Гияси, а следом и Сайф.

Хадж Амин сидит на постели, бодрый и оживленный, и в ожидании Зейнат смотрит на дверь. Джафари и Тавакколи только что ставили ему градусник и измерили давление и пульс, и по их лицам заметно, что они довольны и к ним вновь вернулась уверенность.

Входя в палату, доктор сразу же задает вопрос: «Как ваше состояние, Хадж-ага?»

Хадж Амин твердо отвечает: «У меня все отлично, доктор… настолько, что я бы хотел, чтобы вы все как можно скорее оставили помещение и дали нам с Зейнат-ханум продолжить разговор!»

Доктор спрашивает: «Вы не хотите, чтобы сначала обед вам принесли, а потом уже…?»

И слышит ответ: «Нет. Я не голоден. Вот эта сыворотка будто бы сама мне подает пищу. Обед после разговора».

Сайф колким тоном говорит: «А я-то думал, что в больнице вы прекратите все заседания!»

Хадж Амин делает вид, что не слышал его, и оставляет без ответа, а доктор в продолжение начатого диалога с Хадж Амином произносит: «Лишь бы вам было удобно».

И выходя из палаты, делает знак остальным, чтобы они тоже вышли.

Когда все оставляют палату, Зейнат садится на стул рядом с постелью.

Хадж Амин без всякого вступления говорит: «Если бы я так не жаждал услышать вас, возможно, сразу и не проснулся бы. Спасибо вам, что выполнили свое обещание и остались».

Зейнат, смеясь, отвечает: «Я не давала слова. Просто поступила так, как вы просили».

Хадж Амин отвечает: «Тогда я еще больше вам благодарен».

Зейнат открывает свою сумочку и вытаскивает пачку писем: «Нет! Не стоит благодарности. Я и сама годами ждала, когда этот день наступит, и потому хранила все эти письма».

Хадж Амин смотрит на Зейнат и на пачку писем у нее в руках и с удивлением спрашивает: «Письма? Чьи письма? Откуда? Для кого?»

Зейнат отвечает: «Ответы на многие ваши вопросы находятся между строк этих самых писем. У вас ведь нет проблем с чтением? Может быть, вам понадобятся очки, еще что-нибудь?»

«Да нет! Впрочем… мои очки вон там… в том ящике… да, если вам не сложно…»

Зейнат, держа в одной руке письма, другой открывает ящик и достает очки, подает их Хадж Амину.

«Чтение этих писем во многом освободит вас от необходимости слушать меня. А кроме того, ничего не будут упущено из виду. Вы наверняка узнаете почерк Ками. А может, и нет. Не знаю.

Главное в этих письмах написано рукой Ками, несколько штук написаны мной и еще одно – Маш Хадидже.

Разумеется, это не все письма. Всех нет. Из сотен писем я выбрала те, что пригодятся вам. То есть в них ответы на ваши вопросы.

Есть и такое, что невозможно понять из писем. Это я должна сама вам рассказать. Но только прошу об одном – читать эти письма в том порядке, в котором я их пронумеровала. Если будете их читать и так и сяк, в голове у вас все перемешается, и вы потеряете нить событий».

Заинтригованный, Хадж Амин возбужденно протягивает руки и забирает письма у Зейнат: «А вы как же? Будете сидеть здесь, пока я читаю письма?»

Зейнат поднимается со стула: «Нет. Я должна идти. У меня множество дел».

Хадж Амин супится, готовый заплакать, и вцепляется в чадру Зейнат, прямо как ребенок, что видит мать, готовую его покинуть в первый день школьных занятий.

«Когда вы вернетесь?»

«Я не вернусь».

На глаза Хадж Амина наворачиваются слезы: «Как это? Но почему? Разве вы не говорили, что ответите на остальные мои вопросы?»

«А остальное – у меня дома. Вы выздоровеете, на своих ногах выйдете их больницы, придете ко мне домой, а там уже зададите остальные свои вопросы».

Все усилия Хадж Амина, направленные на то, чтобы не дать волю слезам, успехом не оборачиваются.

«Ладно! Я со всеми вашими словами согласен. Но только ради Бога скажите мне одно: где сейчас мой Ками?»

Зейнат поправляет чадру и, готовая уже уходить, отвечает: «Если бы можно было одним словом ответить, я бы вам обязательно это сказала. Но так сделать нельзя! Прочитав письма, вы поймете, почему нельзя. Одно слово повлечет за собой десятки вопросов, ответы на которые находятся в этих письмах. Хотя мне бы очень хотелось узнать, станете ли вы снова называть его «мой Ками» после прочтения этих писем или нет. А пока что до свидания».

Зейнат тут же выходит из палаты, закрывает дверь, а изумленный взгляд Хадж Амина застывает на постере, висящем на стене, с изображением медсестры, поднесшей указательный палец ко рту и призывающей соблюдать тишину.