Текст книги "Грядет еще одна буря"

Ты, конечно же, обратил внимание, что смысл моих слов не в том, чтобы не оценивать красоту и внешнюю привлекательность или не всегда считать ее необходимой для совместной жизни.

Нет, наоборот. Я уверена, что жениться нужно на той, чьи внешние качества тебе нравятся и чье лицо ты считаешь приятным. Если же будет иначе, то ты никогда не будешь знать отдыха и покоя.

В этом заключена одна из удивительных мудростей Господа, сотворившего столько же мнений и вкусов, сколько и людей на свете, и потому каждый полагает, что его избранница – самая красивая; у него есть собственные и любовь, и ревность, и пристрастия.

Тебе наверняка известно, что ты ничего не написал мне в своем письме о личности, душевных качествах, убеждениях и верованиях своей невесты.

Хотя я и убеждена, что в этой сфере ты, прежде всего, сам все взвесил, проверил и расспросил. И отложил более подробное и точное описание до следующего своего письма. Но одна причина заставляет меня попросить тебя как можно скорее объяснить мне это. Причина эта в том, что без такой информации я считаю неразумным и несправедливым, а также и невозможным выносить суждения и давать советы.

Значит, я жду. С той настоятельной рекомендацией, чтобы ты был осторожен, пусть эта любовь не накинет пелену тебе на глаза, уши и ум и не лишит тебя возможности провести точное многостороннее исследование. Я рада, что ты настолько счастлив!

Воодушевленная Мази

23.4.1358[84]84
  Соответствует 14.07.1979 г.


[Закрыть]

Тегеран

* * *

Здравствуй, милая Мази!

Я получил сообщение о том, что началась война.

Это огромное вероломство по отношению к народу Ирана.

Напасть на народ, у которого не просох еще пот революции и не прошла усталость после восстания и борьбы с диктатурой, – самое великое насилие в современном мире.

Даже не нужно быть иранцем, чтобы подобная новость повергла тебя в изумление, уныние и скорбь.

Считай сама.

Тиффани, которая в этом профан и ничего не знает о мировых проблемах, понимает, что эта война – подлый и жестокий заговор, и вместе со мной горюет, переживает и волнуется.

Даже native[85]85
  Native (англ.) – в данном контексте: местные жители, уроженцы.


[Закрыть] – одноклассники и ребята других nation[86]86
  Nation (англ.) – нация.


[Закрыть], у которых есть совесть и человечность, выражают свое сочувствие нам и всему народу Ирана.

Скажу лишь, что здесь мы совсем не знаем радости и каждую минуту вспоминаем иранский народ и его тяжелое положение.

Я совсем не разбираюсь в политике, но все же уверен, что эта война началась на базе поддержки Ирака во все мире, иначе дряхлому Ираку было бы нереально без упования на мировые сверхдержавы так дерзко и ловко выйти на арену войны.

По-моему, не стоит упускать из виду роль Америки в этом plan[87]87
  Plan (англ.) – замысел, проект.


[Закрыть].

Обращая внимание на то, что Исламская революция и изгнание шаха нанесли принципиальный урон интересам Америки, вполне естественно, что Америка стремится отомстить иранскому народу и вернуть потерянное, натравливая Ирак на Иран и делая зависимые страны своими союзницами.

Это анализ citizen[88]88
  Citizens (англ.) – граждане.


[Закрыть], у которых есть совесть, здесь, в Америке. И прогноз таков: пока Америка не устранит революционные власти в Иране и не установит собственных марионеток, она не отступится от своих намерений, и народу Ирана придется столкнуться с очень тяжелыми испытаниями.

А ты как думаешь, милая моя Мази? Я за всех переживаю. Но за тебя больше всех.

Глубоко обеспокоенный

7.10.1359[89]89
  Соответствует 28.12.1980 г.


[Закрыть]

Лос-Анджелес

* * *

Здравствуй, самая лучшая во всем мире милая Мази!

Ты наверняка помнишь, что после того, как я приехал в Иран и увидел чудесные превращения, произошедшие с народом, объятым революционными настроениями, самым сложным для меня было вернуться обратно в Америку.

Это все равно, что покинуть рай в самый разгар собственной весны и решиться отправиться, не скажу – в ад, но по крайней мере, в чистилище.

И ты сама прекрасно знаешь, что только подчинение твоему приказу всегда могло и смогло сейчас вырвать меня оттуда и направить сюда.

И опять-таки, сама знаешь, что если бы в Иране не было другой притягательной силы, то хватило бы присутствия там доктора Чамрана и моей необъятной любви к нему, чтобы уже никогда не покидать землю Ирана.

Но подчинение указу твоему – ведь ты после Господа самый большой податель благ и милостей для меня, и я обязан тебе больше всех – понудило меня оставить свое сердце в Иране и с пустыми руками вернуться сюда.

Я для того провел такую подготовку, чтобы ты поняла – я не такой уж бесстыжий и наглый. И если я приму решение вернуться, несмотря на твое желание и повеление, то потому, что я больше не в силах терпеть.

То есть, осмелюсь заявить, это письмо имеет скорее характер сообщения, чем получения разрешения.

Не проси, чтобы я спокойно занимался здесь повышением своего научного и практического уровня, в то время как мои соотечественники – как ровесники мои, так и те, что старше или моложе меня, – живут под огнем и пулями.

Хоть и не умею воевать, но уж оказать врачебную помощь солдатам на фронте смогу.

Вообще, если хочешь правду, то мотивом моим служит не защита родной земли, национальной и религиозной идентичности и тому подобное! Сами эти слова больше не то что моих уст, но и всего меня с ног до головы. Моя задача – позаботиться о жизни того, кого люблю больше собственной жизни!

Позволь успокоить тебя, милая Мази!

Сразу, как только я здесь услышал новость, что доктор Чамран отправился на фронт, утратил, само собой, покой, сон, аппетит и учебу в университете забросил. Ну какая польза от того, что я буду здесь, а мое сердце, ум, душа – там?!

Удивляюсь – почему никто не помешал ему, не воспрепятствовал тому, чтобы он отправился в такой опасный район? Разве есть во всем мире еще кто-то, подобный Чамрану? Разве можно заменить его кем-то? Сколько стоит метр земли, чтобы кровь таких, как Чамран, стала платой за нее?

Значит, скажу без обиняков: моя цель приезда в Иран – исключительно защита жизни Чамрана! Даже, если потребуется, встану перед ним как живой щит и стану препятствием для попадания пули или стрелы в его дорогое тело.

В таком случае думаю, что извлеку самую большую пользу из своей жизни. Уверен, что если бы я сейчас был в Иране, и стоял перед тобой, и говорил бы те же слова, то ты с вытаращенными глазами спросила бы: «А как же Тиффани?»

Я сказал Тиффани: «Присутствие Чамрана на фронте лишило меня покоя. Позволь мне поехать в Иран и вместе с подготовкой визы для тебя уладить заодно все необходимые формальности».

Она совершенно неожиданно, без всяких предисловий и с полной решимостью сказала: «Я не только не готова сейчас, в таких условиях, ехать в Иран, но и не согласна с твоим отъездом».

Я спросил: «Разве жизнь в Иране не была частью наших договоренностей?»

Она ответила: «Да, но не во время войны».

Я сказал: «Ты вправе бояться войны, и в сложившихся условиях ради сохранения собственной жизни не езди в Иран, но сам я, пока не ступлю на землю Ирана, не увижу вблизи Чамрана и не проясню обстановки, сердце мое не узнает покоя».

И тут она даже еще более твердо и решительно, чем раньше, сказала: «Тогда забудь меня навсегда».

(В глазах ее, когда она это говорила, не было ни следа не только симпатии и любви, но и всей той красоты.)

Я сказал: «То есть вот так легко?!»

Она ответила: «Легко или тяжело – твоя проблема».

Я спросил: «А если я только съезжу в Иран и вернусь, ты будешь считать, что все между нами кончено?»

Она ответила: «При том, что сейчас творится в Иране, откуда я могу знать, останешься ли ты в живых и вернешься ли назад?!»

(По-моему, в итальянской культуре вообще не существует таких выражений, как «Не приведи Господь», «Не дай Бог», «Да онемеет язык мой».)

Я спросил: «А если я останусь в живых и вернусь, тогда что?»

Она ответила: «В любом случае, если ты поедешь, можешь на меня больше не рассчитывать».

Я сказал: «Ты ведь поняла, насколько я люблю тебя, и сама заявляешь, что тоже любишь меня, как же ты осмеливаешься говоришь о расставании?»

Она ответила: «Любовь, чувства и все такое – это одно. Но у каждого есть планы на собственную жизнь, и твое решение расстраивает все мои планы».

Я сказал: «Ты права. Но если я буду здесь, а в Иране с Чамраном случится какая-нибудь беда, то вся моя жизнь будет испоганена до самого конца».

Она ответила: «Тогда думай сам и сам же принимай решения».

Я заметил: «Но твоя изумительная красота не дает возможности думать».

Она сказала: «А ты тогда не думай и не принимай никаких собственных решений».

Она была права. Избавиться от тревоги за Чамрана можно было только одним способом.

Но нет. Проблема не разрешится, если над ней не думать. Думать же означает применить умразум. Но тревога за Чамрана была связана не с умом, а с сердцем.

Я понимал, что сердце мое найдет покой только в том случае, если я буду в Иране, рядом с Чамраном.

Тем не менее, знай одно, милая Мази! Что ты сама меня хорошо научила разбираться во всех этих искушениях, в красоте и любви. Потому-то я до обожания люблю тебя.

Пусть вечно продлится твое покровительство надо мной!

Полный нетерпения

3.9.1359[90]90
  Соответствует 24.11.1980 г.


[Закрыть]

Лос-Анджелес

* * *

Здравствуй, мой Камаль – господин, полный достоинств!

Что мне теперь делать? Ты уже достиг таких вершин, что я больше не могу тебя звать просто Камаль, без «господина». Значит, это ты и больше никто иной!

Есть и такая вероятность, что это письмо неожиданно появится в твоем почтовом ящике как раз в тот самый момент, когда ты покинешь свой дом и направишься в аэропорт. Или задержишься в ожидании следующего рейса в аэропорту какой-нибудь транзитной страны. Но это неважно! Это письмо не потеряется! Во время освобождения твоей квартиры хозяин передаст его Джамалю или Джалалю, и они отправят его вместе с другими твоими вещами в Иран. А через несколько лет оно будет использоваться по такому назначению, которое ты сегодня и представить себе не можешь.

Сказать тебе, по какому назначению?

Боюсь, что это простое случайное предсказание ты истолкуешь по-научному, мистически, и обвинишь меня в том, что я знаю тайны потустороннего мира. Но неважно! Я скажу. Благо от этих слов завтра перевешивает вред сегодня.

Это письмо послужит одним из звеньев мозаики как раз в то время, когда твой отец будет жаждать разыскать твои следы; станет ответом на какую-то часть его многочисленных вопросов.

Ну да ладно, оставим это. После чтения твоего письма я не только не обиделась и не расстроилась, но вообще ждала его и ничего иного.

Я считаю защиту воинами родины и помощь своему народу долгом, а твою любовь и привязанность к доктору Чамрану – почитанием его и преклонением перед ним.

Возможно, я уже говорила тебе раньше, что, по-моему, ценность каждого определяется по его стремлениям и по тем, кто дорог ему, кого он любит.

И любой, для кого пределом мечтаний или идеалом является какой-то футболист, актер или певец, самое большее, остановится на том же уровне, и ему уже никогда не обрести крыльев для полета в духовные выси.

Ты наверняка дивишься таким словам, и если в твоем письме содержалась вместо доведения до сведения просьба дать тебе дозволение, то я бы, несомненно, согласилась с твоим приездом в Иран и уходом на фронт. Соглашусь с твоей точкой зрения, что в стороне от обсуждения вопросов войны, фронта и обороны фигура доктора Чамрана представляет самостоятельную ценность, раз ты так безоглядно стремишься к этой поездке, и все ради того, чтобы примкнуть к нему и находиться подле него, несмотря на то, что при этом что-то навсегда потеряешь.

То, что ты приобретешь благодаря общению с Чамраном, возместит все возможные потери.

Прежде чем ты рот раскроешь от изумления, укажу первопричину таких убеждений.

Не буду скрывать от тебя, после того, как я прочла первое твое упоминание о Чамране, эта личность задела мое любопытство, и, несмотря на все имеющиеся ограничения, я нашла информацию о нем. При всей скудости таких сведений, они указывали на великую и безграничную личность.

Даже имея такую недостаточную информацию, я поверила в том, что ты попал в самое яблочко и выбрал самое лучшее. Приезд Чамрана в Иран, вслед за Имамом Хомейни, дал мне возможность для лучшего изучения и знакомства с этим человеком.

Так что если бы я была претенциозной, то сказала бы, что никто не знает о Чамране столько же, сколько знаю я. Несмотря на то, что такое утверждение яйца выеденного не стоит.

Как сказал Саэб[91]91
  Саэб Тебризи (Исфахани) (1601–1667) – персидский поэт.


[Закрыть]: «И сонм книг не сделает невежду толковым».

Нет связи между переплетом и красноречием.

И сейчас, видимо, в голове у тебя сидят два главных вопроса: во-первых, почему я тебе до сих пор не писала на эту тему, и, во-вторых, как мне удалось узнать о нем.

Ответом на первый вопрос будет то, что мне не хотелось с вечера и до самого утра сидеть и загрязнять две страницы своего письма тебе рассказами и пересказами воспоминаний, которые измучают тебя и лишь усилят жажду узнать.

Ответ на второй вопрос также находится в письме. Могу лишь указать на то, что госпожа Чамран – редкая и славная женщина – сейчас одна из моих ближайших подруг, и мы проводим большую часть времени – и утром, и вечером – вместе.

Если тебя не гложет зависть – а она тебя не гложет, – сообщу еще одну новость: неделю назад мы вернулись вместе из недельной поездки в Ливан.

Мы ездили в Ливан проверить, как живут люди в одном доме, подвергшемся атаке жестокого Израиля, не оставившего там в последний раз и камня на камне.

Признаюсь, что знакомство с такими личностями, как Чамран и его жена, подвигло меня согласиться с твоим приездом в Иран и уходом на фронт. В противном случае ничто не смогло бы превозмочь во мне материнские или эгоистические чувства. (А ты намотай себе на ус – что я даю тебе свое согласие только по милости Чамрана.) В любом случае – если ты еще не выехал, поезжай. Ну а если выехал – то добро пожаловать.

Младшая Мази

20.9.1359[92]92
  Соответствует 11.12.1980 г.


[Закрыть]

Тегеран

* * *

До чего же Господь наш удивителен, милая Мази!

Доброта Его не то что поразительна, а с ума сводит!

Ты помнишь, о чем я молился и о чем мечтал много лет назад, насколько великим было это желание, что, по моему мнению, было неосуществимым.

И теперь вот при всем своем могуществе Господь занялся им, пустив в дело все факторы, создав предпосылки, чтобы исполнить самую большую мечту самого ничтожного раба Своего.

Что можно сделать пред таким могуществом Господа – разве что выразить всю свою немощь, раболепие и смущение!

Помнишь, как я говорил, что жажду хоть на мгновение побыть рядом с Чамраном?!

И дорогой сведущий Боженька предоставил мне такую возможность, чтобы я круглые сутки проводил подле Чамрана, не отходя от него ни на миг!

Ну скажи сама, милая моя Мази! Ну что мне сделать с этим Боженькой, чья щедрость превосходит все мои мечтания?!

Ну прости меня, милая Мази! От такого подъема и воодушевления у меня из головы вылетели все начальные слова: поприветствовать тебя, поинтересоваться, как твое самочувствие, попросить прощения.

Здравствуй, милая моя Мази! Как ты? Что ты сделаешь со своим непутевым и невоспитанным сыном?

Наверняка, как и всегда, будешь терпеть его.

Только вот на этот раз его непутевость да неучтивость больше, чем всегда.

Этот сын человеческий спустя столько времени приедет из Америки в Иран – без разрешения, ничего не согласовав заранее, и вместо того, чтобы сначала поехать к матери да руки ей поцеловать, поинтересоваться, как она там, утолить тоску свою, он прямиком из аэропорта Мехрабад свернет с пути, как глупый осел, и вдруг окажется в Ахвазе! Спрашивая то тут, то там, найдет доктора Чамрана и, усталый да разбитый, кинется ему в объятия. Словно в Тегеране мать не тревожилась о нем, не считала минуты, оставшиеся до встречи с ним, и словно он сам столько месяцев не тосковал по матери, днем и ночью мучился от разлуки с ней.

Это не просто неучтивость и неприязнь! Это жестокость! Неблагодарная и бесстыжая! Полная глупость!

О глупый Камаль! Ты ли говорил, что у мужчин сильнее и любовь, и привязанность, чем у женщин?

Милая Мази! Не принимай близко к сердцу всю эту неприязнь да оскорбления! Прости этого тупого болвана, сына своего! Можешь думать, что из-за тревоги за оборону своей страны или встречи с любимым Чамраном у него разом вдруг остановились и прекратили функционировать и ум, и сердце, и глаза, и уши, и все чувства и привязанности. Словно лунатик, что по ночам ходит, он вдруг очутился в Ахвазе, совершенно невольно и непреднамеренно.

Только вот некому сказать этому бессердечному, бессовестному парню: предположим, что ты совершенно невольно и непреднамеренно пошел во сне и оказался в Ахвазе. И теперь, раз ты утверждаешь, что не спишь и в полном сознании пребываешь, почему не повернешь назад, не вернешься, чтоб попросить прощения и наверстать упущенное?

Видишь ли, милая Мази! Я затронул этот вопрос из-за совести, точнее, угрызений совести того молодого невежи. Но что касается логичных и обоснованных разъяснений – на них меня не хватило. Не буду скрывать от тебя, я и ему некоторым образом воздал должное.

Вот вкратце, как он это объясняет:

Доктор Чамран – мастер партизанских войн, и все члены его команды, как и он, – ловкие, закаленные профессионалы.

Одной из задач Чамрана является довести врага до изнеможения, вымотать его.

После выполнения всех своих рутинных дел, в полночь, то есть именно тогда, когда на обоих фронтах все спят и отдыхают, он ведет свою команду и проводит ночные операции.

Эти партизанские операции, помимо того, что наносят врагу потери, уничтожают его оружие и боеприпасы, на протяжении всей ночи повергают все вражеские фронты в смятение и опасность и даже не оставляют ему сил сделать последний вздох на следующих день.

В той же мере, насколько Чамран со своей командой партизан лишают врага уверенности в себе и выводят из строя его военную машину, они повышают свой моральный настрой и потенциал. Поэтому нет ночи, когда бы они отступились от этих действий и прекратили усовершенствованные операции.

Ну а теперь подумай вот о чем! Один трусливый и изнеженный юноша, без всякого опыта, приехал сюда с того конца света и, следуя за своей привязанностью к Чамрану, вступил в его команду.

Посчитай, сколько потребуется этому юноше надрываться, чтобы восполнить все недостающие у него качества и сократить разрыв в несколько световых лет между собой и командиром и его командой!

Милая Мази! Уверен, ты поймешь условия, в которых я нахожусь, и не будешь держать в своем сердце обиду на меня. Я от звука петарды подскочил на десять метров и очутился рядом с командующим, которому чуждо такое понятие, как страх, который ночами лезет в пасть к врагу на свой страх и риск, словно собирается на пикник. Причем с такой выдержкой, с таким спокойствием, которое другим трудно даже представить себе.

Вполне естественно, что члены команды, прошедшие у Чамрана школу отваги, подражают своему командиру в смелости и мужестве.

Согласись, что даже если я – такой отсталый, не вовремя подоспевший, помчусь со скоростью ветра или электротока, то не в силах буду угнаться за самым младшим членом этой команды. Что уж говорить о том, чтобы остановиться, попросить отпуск и заехать в Тегеран!

Ты, конечно, спросишь, почему я не служу врачом, раз у меня есть специальность, и подключился к боевым операциям, в которых у меня нет никакого опыта?!

Ответ на первый вопрос таков: я сначала должен подумать о том, как спасти себя, а потом страну и народ. Сначала излечить и исправить себя, а потом уже заниматься лечением других. Как может тот, кто еще не стал человеком, не справился с самоисцелением, утверждать, что он может исцелить других?

Я не столько тревожусь о родной земле, сколько все больше задумываюсь над тем, что же мне делать, как вступить на путь исправления и спасения. А моя помощь другим – маловероятна.

Даже своими испорченными глазами я могу распознать, что Чамран – один из путеводных светочей на пути истины в наше время.

Если бы ты была на моем месте, то смогла бы оставить этот светильник и отыскать в темноте родную землю или служить родине?

Ну вот – это было мое сочинение (или причины для пояснений) о том, как я так внезапно вырвал себя с корнем из Америки, прилетел и кинулся в объятия Чамрана.

Прошу прощения за свой кривой и мелкий почерк.

Причина тому – неожиданные взрывы снарядов и мин, к которым пока мои нервы не привыкли.

Еще столько осталось невысказанных слов, милая Мази! Но если мне захочется написать их все и отправить потом письмо, с последним придется подождать – отправка задержится и, не дай Бог, вызовет у тебя волнение. Особенно из-за того, что неизвестно, когда еще посчастливиться написать следующее письмо.

Сейчас объявили азан намаза магриб[93]93
  Намаз магриб – вечерний намаз, читаемый после захода солнца.


[Закрыть], и ребята с закатанными рукавами, с капающей с лиц водой, засунутыми в карманы брюк носками, в наполовину обутых ботинках атакуют молельную комнату.

Пока прими это письмо от меня в качестве доклада о том, как идут мои дела, и выражения моей неловкости, а все самое главное я доведу до твоего сведения уже в своем следующем письме (до чего же я стал воспитанным с тех пор, как попал на фронт).

И вместе с тем, наибольший конфуз будет именно в тот момент, когда почтальон передаст тебе мое письмо, и на месте адреса отправителя на глаза тебе попадется вместо слова «Америка» слово «Ахваз»!

Прости меня, милая Мази! Надеюсь, что смогу компенсировать все эти страдания. Целую землю под твоими ногами.

Полностью пристыженный

7.9.1359[94]94
  Соответствует 28.11.1980 г.


[Закрыть]

Ахваз

* * *

Здравствуй, воплощение жертвенности и добра!

После отправки тебе предыдущего письма меня сильно измучила совесть за ту его часть, где я объяснял свои решения и планы.

Но совесть меня мучила не потому, что я, не приведи Боже, солгал или сообщил что-то не то! Да нет же, все, что я говорил, шло от самого сердца, было основано на искренности. Проблема была только лишь в том, что оно было написано на досуге и уже после того, как дело было сделано.

Потерпи! Сейчас разъясню!

Я в том своем письме подробно объяснил причины каждого поступка, причем, когда принимал те решения и совершал те поступки, не думал ни об одной из этех причин.

Я шел вперед совершенно без всякой логики, по велению сердца, по внутреннему побуждению, а потом сел, когда была возможность, и отыскал или сочинил причины и мотивы.

Но ни одно из всех этих слов не объясняло, почему я не приехал к тебе и не навестил тебя. На самом же деле меня, все мое существо, охватил восторг от встречи с Чамраном, так что я не думал ни о чем – даже о том, чтобы вновь тебя увидеть, – кроме одного: приехать к нему. И все остальные причины и решения мои были того же рода.

Я приехал в Ахваз из-за своей любви к Чамрану, чтобы увидеть его и быть рядом с ним. Все остальные мои слова были только поводом, выискиванием отговорки, чтобы придать этим эмоциональным решениям характер разумности.

Разум и логика требуют от врача отдать свои знания по специальности, профессиональный медицинский опыт делу служения своим соотечественникам и армейским товарищам, чтобы и жизненную потребность удовлетворить, и не пускать по ветру все свои труды и старания.

И вот этот врач прекратил пользоваться своим разумом и подчинил его своему сердцу, вступив на такую стезю, где у него нет никакого опыта и знания дела, и для самоутверждения на этом поприще решился подвергнуть свое тело как можно большему напряжению, и должен теперь из кожи вон лезть, чтобы доказать это себе и другим, чтобы его не обвинили в безумии и тупости.

Мотивом и material[95]95
  Material (англ.) – материал.


[Закрыть] тех причин, что я указал в предыдущем письме, было следующее.

Не то чтобы те слова были, не приведи Господь, беспочвенными и необоснованными, по чистой случайности как раз наоборот – они были логичными и разумными. Поводом для моего раскаяния и просьбы о прощении является, во-первых, то, что эти причины были основаны не на моих собственных поступках, а на объяснении этих поступков. А во-вторых, зачем такому сумасшедшему, как я, бояться обвинений в безумии и пытаться их отрицать или опровергать.

Кстати, в это же время произошло еще одно событие, и, должно быть, тебе будет интересно узнать о нем.

В самый первый момент моего приезда в ставку Чамрана армейские товарищи и командиры всецело и настойчиво поощряли меня приступить к исполнению врачебных обязанностей. Я же по причине того, что эти обязанности отдалят меня от Чамрана, ни коим образом с ними не соглашался. Но, поскольку не мог откровенно высказать эту причину, в лепешку расшибся и, чтобы быть рядом с Чамраном, выдумывал сотни предлогов, которым грош цена.

Чамран же, смотря милым взглядом своих честных глаз, не выражая никакого мнения, просто спокойно выслушал доводы обеих сторон. Было ясно, что он понимает и любовь, что я питаю к нему, и мою потребность в нем, но также и их мотивы считает верными и бесспорными. Но, чтобы в тот же момент положить конец спору и вытащить из угла ринга меня, у которого уже иссякли всяческое терпение и силы, попросил одного из ребят принести «Диван» Хафиза[96]96
  «Диван» Хафиза Ширази – поэтический сборник газелей Хафиза. Он служит не только для чтения, по нему также гадают, раскрывая наугад любую страницу, читая первую попавшуюся газель и по ее содержанию узнавая ответ на загаданный про себя вопрос.


[Закрыть], и сказал: «Чтобы дать Камалю-аге отдохнуть с дороги, почитайте-ка газель, а спор наш можно продолжить и потом».

Все согласились, а я обрадовался и вздохнул с облегчением, радуясь, что меня вытащили из того угла ринга. Тот, кто должен был прочитать газель, взял с земли томик «Дивана» и сказал: «Вообще-то можно было расспросить Хафиза и узнать его мнение на этот счет».

Я особо не был знаком с Хафизом, гаданием и тому подобными вещами и с удивлением спросил: «Что мы будем делать?»

Он ответил: «Да ничего особенного. Погадаем и получим от Хафиза решение».

Я все с тем же удивлением и, должно быть, взглядом недоумка спросил: «То есть как это?»

Моя наивность и простота спровоцировали его озорство, и он с деланной серьезностью сказал: «Это очень легко! Мы скажем Хафизу: «Этот господин – Камаль Амини – предпочитает оставить свои профессиональные обязанности и свой шариатский долг и стать обузой для доктора Чамрана. Что вы на это скажете?»

Все засмеялись, а один из ребят сказал: «Это называется гаданием в сочетании с поручением Хафизу».

Чамран также сказал со смехом: «Ну, Хафиз-то знает свое дело, он слишком изворотлив, чтобы подчиняться чьим-либо поручениям».

Тот парень шепотом послал благословение Посланнику Аллаха и его Семейству и открыл томик Хафиза.

В это трудно поверить. Но самый же первый бейт на открытой им странице дал настолько ясный ответ, что всех привел в изумление.

Вот каков был тот бейт:

 
«Благое дело вижу я в том, что друзья все дела свои
Отложат и локон возлюбленной возьмут».
 

Ты, разумеется, понимаешь, что в тот момент сделал с нами этот бейт?!

Не говорю уже о мистике и литературе – это само собой. То, что я заполучил благодаря этому бейту – избавление от всяких возражений и пререканий и достижение цели без тревог и опасений.

Решние Хафиза было воспринято в качестве решительного руководства к действию, и один из ребят даже пошутил: «Если уж ты и с Хафизом сговорился – молодец, браво!»

Милая Мази! Еще столько осталось сказать, и описание здешнего моего состояния и дел – лишь одна часть. Другая же часть – доложить тебе обо всех препятствиях и бедствиях, что поджидают тебя на пути сюда. Но важнее всего – это теплый и незабываемый прием, который устроил мне Чамран по приезде.

Надеюсь, что в своих следующих письмах все это обстоятельно изложу для тебя. Но сейчас я так устал, что не могу даже удержать веки открытыми, что уж говорить о том, чтобы удерживать ручку в руке.

Что можно ожидать от того, в чьи ежедневные тренировки входит бег с препятствиями на двадцать километров?!

А тому, кто всю жизнь только ел да спал, еще нужно подготовить тело к таким тренировкам, чтобы хотя бы для ночных вылазок быть расторопным и полезным.

Ты слышала такую поговорку: «С тех пор, как стал я шакалом, не попадал еще в такие передряги»?

Иногда во время подобных тренировок, когда у меня все силы на исходе, мне вспоминается эта поговорка, а затем кричу на себя: «На кого ты жалуешься, безумец? Тебя ведь никто не заставлял! Этот путь ты сам выбрал!»

Знаешь, милая моя Мази! Никогда я не думал, что у такого слабака будет столько сил.

Думаю, что из-за крайней усталости уже начал бредить.

Попроси у Господа, милая моя Мази, чтобы у меня сил хватило. Не только для настоящего времени, но и для тех моментов, когда всем будет грозить опасность не выдержать. Для тех моментов, когда ноги уже держать не будут этих опытных и стойких людей.

Ты сама и молитвы твои – мои опора и спокойствие. Да пребудешь ты вечно.

Преисполненный вдохновения и любви

19.9.1359[97]97
  Соответствует 10.12.1980 г.


[Закрыть]

Ахваз

* * *

Здравствуй, мой милый господин Камаль!

С прибытием! Не спрашиваю – как ты себя чувствуешь, потому что уверена – тебе сейчас хорошо как никогда.

Очевидно, мое предыдущее письмо до тебя не дошло. К счастью, мне не нужно терпеть, пока письмо вернется из Америки. Я ведь сделала с него копию для себя, как и со всех своих писем, чтобы послать тебе снова. В этом большом конверте помимо этого письма есть еще два конверта с письмами, на одном из которых написана цифра один, а на другом – цифра два.

Сначала прочитай письмо номер один – это то самое письмо, что я посылала тебе раньше, а затем уже – письмо с номером два, написанное после получения от тебя письма.

Вместе с тем эти два события считаются как бы платой той же монетой. Так как два твоих предыдущих письма дошли до меня одновременно, и я прочитала оба их друг за другом. Боже ты мой, да буду я жертвой ради тебя и живительных писем твоих! Надеюсь, что, несмотря на всю твою загруженность работой, у тебя найдется время для чтения обоих писем. Чтобы писать мне письма, не понуждай и не мучай себя. Я понимаю, в каких ты там условиях, и никаких напрасных ожиданий не имею. Мне только нужно услышать, что ты жив-здоров, да и сама я стараюсь узнать об этом другими путями. Не загружай голову и сердце свои этими словами моими. Я ни на минуту не перестаю молиться о тебе.

Мази, постоянно молящаяся о тебе

25.9.1359[98]98
  Соответствует 16.12.1980 г.


[Закрыть]

Тегеран

* * *

Здравствуй, счастливый везунчик Камаль!

Я одно время думала, что счастье – это когда у тебя есть здоровье, хорошая и спокойная жизнь, достаток и процветание, высшее образование, исполнение больших и малых желаний, женить сына, выдать замуж дочь, прижать к себе и поцеловать внука, возможность путешествовать и развлекаться и…. тому подобное.

Немного повзрослев, стала реальнее оценивать форматы мира. Меня смех брал от собственных определений, что я раньше давала жизни, счастью, везению.

Смешным в тех определениях было то, что они были детскими, а забавным – то, что большинством людей они воспринимались как самый что ни на есть серьезный образ жизни. Все их жизненные планы, ориентиры и поступки были направлены к этим целям.

Я же на протяжении долгих лет задавалась вопросом – в чем причина столь распространенной ошибки, где начальный пункт отклонения от прямого и ясного пути?