Текст книги "Бодлер Ш. Избранное. В переводе Станислава Хромова"

ДУХОВНАЯ ЗАРЯ

 
Уж озарился белый небосклон,
И к людям, что охвачены пороком,
Вдруг сходит Идеал в обличье строгом,
Как Ангел, как кристально чистый сон.
 
 
Отверженных заставит он скорбеть
И падших вознесет с мольбами снова
Под купол неба светло-голубого;
Богиню мне хотелось бы воспеть,
 
 
Что так же на ночные пепелища
С молитвою в лазоревых лучах
Спускается в притонные жилища;
 
 
Душа, и ты скорбишь о тех ночах,
Которые зарею растворило,
И блещешь вновь, как вечное светило.
 

НЕПОПРАВИМОЕ

 
Повсюду угрызенье с нами неотступно,
Его не одолеть, —
Как червь в мозгу бесчувственного трупа,
Как саранча, как смерть. —
Оно навеки с нами неотступно.
 
 
Удастся ли развеять злые слухи,
Иль утопить в вине
Неутомимость муравья, продажность шлюхи,
Свою всеядность мне?
Удастся ли развеять злые слухи?
 
 
На помощь позову колдунью молодую,
Спрошу, как быть. —
Больному разуму под грудой тел вслепую
Их груза не избыть.
На помощь позову колдунью молодую.
 
 
Мой разум гибнет раненый, в бреду,
Кружится воронье,
И звери бродят – где же я найду
Пристанище свое?
Мой разум гибнет раненый, в бреду.
 
 
В ночи сияет разве солнца свет?
Но как его зажечь?
Когда в кромешной тьме ни искры нет
Небесных свеч.
В ночи сияет разве солнца свет?
 
 
Кто погасил в окне фитиль Надежды?
В тумане путь,
Лампада лунная заснула, смежив вежды —
Во мраке б не свернуть!
То Дьявол погасил в окне фитиль Надежды!
 
 
Колдунья юная, бывала ль ты в аду?
Ты знала муки
Раскаянья, ты слышала в бреду
Отмщенья звуки?
Колдунья юная, бывала ль ты в аду?
 
 
Непоправимое подточит челюстями
Души оплот,
Скрываясь, как термит в глубокой яме,
И древо жизни упадет —
Непоправимое подточит челюстями!
 
 
– Я помню, как в грошовой оперетте
Заметив феи знак,
Вставал восход и царствовал на свете,
Скрывался адский мрак
Я помню в той грошовой оперетте,
 
 
И на крылах спустившись с неба, фея
Повергла Сатану…
Увы, душа печальна корифея —
Ту мрачную страну
Не озарит, спустившись с неба, фея.
 

ОСЕННЯЯ МЕЛОДИЯ

1

 
Осенний мрак сгущается над миром;
Промчалась лета краткая пора;
Как в склепе, отдаются в доме сиром
Поленьев мерзлых стуки со двора.
 
 
Гляди, зима уж встала на пороге,
А с нею труд тяжелый, боль и страх;
Сорвется сердце в зябкие чертоги
С застывшей песней солнца на устах!
 
 
Стучат дрова, и чудится мне, будто
Там, во дворе, возводят эшафот…
Тирану душу скорбную не трудно
Свалить – она, как башня, упадет.
 
 
В бреду ли сонном слышатся мне звуки,
Или во тьме сколачивают гроб?
О там хоронят лето, чтоб в разлуке
Его укрыл от холода сугроб!
 

2

 
Люблю зеленый свет твоих очей,
Что постепенно тает в сладкой неге;
У очага от солнечных лучей
Мне горько, как подумаю о снеге.
 
 
Люби меня, как верная сестра,
Сквозь зло обид и грубость, и терзанья;
Как мать, что у осеннего костра
Не верит в неизбежность увяданья.
 
 
Исполни долг свой перед мертвецом!
К ногам твоим хочу с лучом прощальным
Прижаться холодеющим лицом
Под белым зноем лета поминальным.
 

РОМАНТИЧЕСКИЙ ЗАКАТ

 
Трепещущая, в царственной палате,
Горит заря, свою лелея стать…
Но все же счастлив тот, кто на закате
Сумел любви блаженство испытать.
 
 
Бил жизни ключ в очах, и билось сердце,
Цветок над бороздой дрожал, склоняясь ниц, —
Туда за край земли, раскроем далей дверцы,
Чтоб увидать прощальный блеск зарниц.
 
 
Напрасно я бежал за божествами —
Все ночь покроет властными крылами,
И сырость охладит закатную грозу.
 
 
Я в ужасе у смрадного болота,
Вдыхая трупный яд, дрожу и жду чего-то,
И жабы мерзкие шевелятся внизу.
 

ЛЕТА

 
Иди ко мне, иди – я жажду встречи,
Зверь красоты чудовищной – приди!
Я обойму руками эти плечи,
Без всяких дум и мыслей впереди.
 
 
И в складках юбок голову укрою,
Вдыхая их чудесный аромат,
И буду пить я льющийся порою
Моей любви умершей сладкий яд.
 
 
О, я хочу забыться сном навеки!
И поцелуи, милой не виня,
Давить на теле, смеживая веки,
Как будто смерть вот-вот возьмет меня.
 
 
Но глохнет стон о прожитых годах
В подушках, что теплом твоим согреты,
Забвение в объятьях, на устах
Сквозит во тьме с потоком вечной Леты.
 
 
Так дай же ты, в последний раз, но всласть
Вдохнуть мне уготованную участь, —
Я сам разжег ту огненную страсть,
В которой добровольно таю, мучась.
 
 
Когда ж придет пора и мне уйти,
Я в яд любви добавлю яд цикуты,
Чтобы припав к безжалостной груди,
С тобой навек остаться в те минуты.
 

Мои стихи одной тебе слагаю…

 
Мои стихи одной тебе слагаю!
Когда к иным причалам отдаленным
Челнок мой подойдет, гонимый Аквилоном,
И одарит людей мечтами – дорогая,
 
 
Пусть слава о тебе мучительно и звонко,
Как сон былого, музыкой гремит,
Где рифмы звук с аккордом струнным слит —
Как будто труп с петлею тонкой.
 
 
И в небе, и в аду ты проклята навеки,
Лишь гений мой тебя благословит!
Немая тень – ты таешь, смежив веки.
 
 
Над бешеной толпой твой яркий свет горит,
Сапфиры глаз сверкают блеском Феба, —
Столп ангельский, вознесшийся на небо!
 

^{Рис. Г. Левичева}

ВСЕГДА ТА ЖЕ

 
Спросила ты: «Откуда этот голос
Печальный, как о скалы бой волны?»
– Но в сердце уж давно созрел и убран колос,
Осталась боль, и чувства ей полны!
 
 
К чему слова – все в мире очень просто,
Жизнь – это боль, которую храним.
Не задавай наивного вопроса, —
Пусть даже нежным голосом своим.
 
 
Молчи! Восторженно печали той высокой
Ты не ищи с улыбкой светлоокой!
Для жизни Молох – смертный тот вопрос.
 
 
Хочу я верить в ложь, от снов своих хмелея,
В тени ресниц забыться, не жалея,
Что гибну в бездне глаз и в зыбких волнах грез.
 

ВСЯ ЦЕЛИКОМ

 
Душе высокой испытанье
Пришлось однажды пережить —
В уединенное сознанье
Мое явился Бес: «Скажи,
 
 
Из колдовских ее прекрасных
Тех чар, что признаны навек,
Из всех сокровищ – черных, красных,
Рождавших крови страстный бег,
 
 
Какая всех тебе дороже?»
В ответ промолвила Душа:
«Но милых черт делить негоже —
Она в единстве хороша!
 
 
То дух высокий упоенья,
Как свет зари, ночи покой —
Какие могут быть сравненья
В красе пленительной такой?
 
 
Все формы тела слиты прочно
В одну связующую нить,
Бессилен разум, чтоб нарочно
Ее красу разъединить.
 
 
О волшебство – все вместе чувства
Поют согласно в унисон!
Ее дыхание – искусство,
А голос – ароматный сон».
 

ПОРТРЕТ

 
Болезнь и Смерть когда-нибудь остудит
Пожар любви, зажженный неспроста,
И взор, горящий нежностью, забудет
В сердечной жажде страстные уста.
 
 
Осталось что от жарких поцелуев,
От тех порывов ярких, где святой
Душа парит, их свежий ток почуяв? —
Слеза никчемная, да блеклый образ твой.
 
 
Его без жалости, без чувств, как злая птица,
Старуха Время осенит своим крылом —
Умрет он, как и я, заброшенный кругом…
 
 
Искусства, Жизни черная убийца,
Не думай, что из сердца я изрину
Любимый образ, равный исполину!
 

ПЛАВАНЬЕ
Максиму Дю Кану

1

 
В простор морских широт, в скитания лихие
Дешевые картинки юношей манят,
В ночи при свете тусклом гул стихии
Тем громче, чем скромней былого взгляд.
 
 
И вот с тоской в ненастную погоду
Устав от жизни, пустимся мы в путь,
Чтобы мечту – бескрайнюю свободу
До края горизонта протянуть.
 
 
Одни устали жить в родимом крае,
Другим наскучило сидеть у очага,
В садах Цирцеи третьи, догорая,
Хотят узнать другие берега.
 
 
Полжизни так проведшие, без воли
Плывут они, вчерашние скоты,
Лучей прямых и льдов огонь доколе
Не выжжет мир фантомной красоты.
 
 
А истинные все ж – без целей мореходы,
Что в плаванье пустились просто так —
Глотать простор, встречать зари восходы,
Не отступив пред смертью ни на шаг.
 
 
Смутны, как контур облака, их цели…
Как юная любовь, солдатский пыл в бою,
Желанья их порывисты на деле,
Витая в том неведомом краю.
 

2

 
Кошмар! Мы все вращаемся волчками
И катимся вперед, увидев сны о том,
Что в Лихорадке мы – так, зло водя зрачками,
Архангел гневный бьет миры кнутом.
 
 
Охота за таинственною тенью —
Она везде, и вдруг – она нигде!
Игра теней, подобная виденью,
Корабль – призрак, рвущийся к беде.
 
 
Душа – корабль в Икарию спешащий,
Но среди скал, скрывавших нашу цель,
Вдруг крик раздастся, сердце леденящий:
«Блаженство! Рай!» – и тут же: «Рифы! Мель!»
 
 
Нам остров, чуть заметный в океане,
Покажется землей, к которой рвемся мы,
Где плодоносят пальмы, и на грани
Встает заря над горной цепью тьмы.
 
 
Что за безумец вечно видит берег?
От лжи невольной день над морем сер…
Его бы за борт, чтобы без истерик
Плыть дальше, – всем обманщикам в пример.
 
 
Он, как старик, что ночью у дороги
Зайдя в чужой и неприветный край,
Глядит на свет в окне, протягивая ноги,
И там в мечтах блаженный видит рай.
 

3

 
Отважные скитальцы! Взоры эти
Таят в себе предания морей —
Дороже всех сокровищниц на свете,
Глубиннее всех тяжких якорей.
 
 
Так унесите вы – без весел, без ветрила
Нас в те свои былые времена —
Так на картинах старых подносила
Рука неведомая чья-то ковш вина.
 
 
– Что видели, что знаете?
 

4

 
«О, было! —
Созвездия, моря и желтые пески
Сжигали нас, но память не забыла,
Как в бурях мы страдали от тоски!
 
 
Вставали города заморские в коронах
Лучей, и в море вечер лил лазурь,
Но мы, печальные, мечтали лишь в соленых
Волнах почить – на поле славных бурь.
 
 
Какие видели мы здания, мосты!
Но все они чертогов тех не краше,
Что гений Случая возводит, – с высоты
Эдем тогда слепил глазницы наши.
 
 
Земной мечте уж нет путей обратных, —
Столетний дуб, поднявшись из земли,
Ветвями в райских шепчется оградах,
Куда доплыть не могут корабли.
 
 
К чему еще мечта дотянет ветки?
Но всем, кому дороже их побег,
Мы привезем дворца рисунок редкий
И сбоку сказочный в лазури зыбкой брег!
 
 
Мы с хоботами идолов встречали,
Взиравших строго с царственных высот,
Резьбу дворцов из камня, что к печали
Любого богатея приведет.
 
 
Одежды жен пьянящею волною
Спадали, вдруг, свободу обретя,
Со смуглых тел, что выкрашены хною…»
 

5

 
А дальше, дальше что?
 

6

 
Мозги дитя!
Итог таков: чем взор блуждает шире,
От пальм до ледяных суровых стран,
Тем все скудней в подлунном грешном мире
Репертуар играет балаган…
 
 
В лачугах, во дворцах – везде одно и то же:
Она, игривая и страстная, поправ
Рассудок, разум, – но всегда рабыня ложа, —
Рабу рабыни свой покажет нрав.
 
 
Везде одно – тиран в венце из роз,
А жертва в ранах, пир среди чумы,
Там над толпой тиран свой меч занес,
И страх гнетет великие умы.
 
 
Десятка два религий правоверных,
Что рай сулят и тут же в грех введут!
Одни в цепях,
Другие, – слуги скверны,
В шатрах своих изнеженных живут.
 
 
Мы видели еще, как в суете минутной
Титаны низвергались с высоты,
И Господу из ада в день их судный
Кричали: «Равный! Будь же проклят ты!»
 
 
А рядом те, чей мозг уже на грани,
Безумство больше жизни возлюбив,
Блуждают в наркотическом дурмане…
Да вот и весь Земли извечный миф.
 

^{рис. В. Найденов. 1992}

7

 
Нет, тяжелы скитания морские
И бесполезны – день похож на день,
Повсюду отражения людские,
И страха нашего в пустыне бродит тень.
 
 
Тот прячется, как суслик, без дороги
Несется этот, ужасом объят,
Чтоб Время обмануть, – А что в итоге? —
Лишь Агасферов странствующих ряд.
 
 
Бродяги-ангелы! Но время их мудрее —
Не скоротать оставшиеся дни,
Хоть сядь на пароход, хоть парус ставь на рее,
К земле пристать не в силах уж они.
 
 
Когда в прощальное злодейское скитание
С последней верой соберемся мы,
К америкам древнейшим без названья —
Взойдет заря в предчувствии зимы.
 
 
По глади вод, чернеющих на крае,
Иного мира слыша голоса,
Под землю спустимся, улыбкою играя,
На тайный зов поставим паруса.
 
 
– «Плывите к нам! Здесь лотоса цветенье,
Плоды на сок сбирают круглый год,
Здесь, в лотосах, найдете вы забвенье
От всех своих печалей и невзгод».
 
 
– Какая речь! – Бальзам страны покоя! —
Доносится сквозь черные моря.
– Плыви к Электре в странствие морское!» —
Мы слышим, поднимая якоря.
 

8

 
Ну что же, мы готовы! В путь без страха!
Наскучило сидеть! Смерть, старый мореход,
Готова ли над черной бездной праха
Отплыть в последний солнечный восход?!
 
 
С огнем в груди, обмануты тобою,
О, грешный мир, мы дна и мрака ждем —
Неважно, Ад иль Рай под темною водою,
Но только там мы новое найдем!
 

НА КАРТИНУ «ТАССО В ТЕМНИЦЕ» ЭЖЕНА ДЕЛАКРУА

 
Поэт в темнице! – Может ли страшнее
Быть в подземелье тяжесть адских мук,
Сама поэзия стоит с петлей на шее
Над пропастью, разверзшейся вокруг.
 
 
Сомнения и Страх беснуются повсюду,
Несется свист и хохот в темноте,
И дикий крик в ту страшную минуту,
В ушах отдавшись, слышится везде!
 
 
То демоны, в тюрьме явившись к ложу,
Его стихи с душою вместе гложут,
Всю правду открывая веры прошлой!
 
 
Он бьется в стены, страх его объемлет,
Забыта всеми, разуму не внемлет
Душа поэзии во мраке жизни пошлой!
 

ГРУСТНЫЕ И НЕПРИКАЯННЫЕ МЫСЛИ

 
Ты видела во сне когда-нибудь, Агата,
Страну лазурную и солнца яркий столп,
Куда ты мчишься, чувствами объята,
Из черных заболоченных трущоб, —
Ты видела во сне когда-нибудь, Агата?
 
 
О, сохрани нас, вечный Океан!
Настрой на беспредельные мотивы
Свой сатанинский бешеный орган,
Чтоб нас баюкали высокие приливы!
О, сохрани нас, вечный Океан!
 
 
Спеши в вагон, в каюту бригантины,
Агата, ведь и ты рвалась душой
Из этой тьмы, из слез и грязной тины
В бескрайний мир, чудесный и большой, —
Спеши в вагон, в каюту бригантины!
 
 
Давно в тумане скрылся рай безгрешный,
Где время льет свой вечный аромат,
И где любви возвышенной, нездешней
Цветы на клумбах счастливо горят, —
Давно в тумане скрылся рай безгрешный.
 
 
Как далеко он, юности Эдем —
Букеты яркие, невинные забавы,
И песни под гитару, а затем
Глоток вина и шелковые травы —
Как далеко он, юности Эдем!
 
 
Мечте открытый, чистый, как душа,
Переносящий в сказочные дали —
Тот рай, что так же нежно, чуть дыша,
Мы воскресить свирелью опоздали, —
Мечте открытый, чистый, как душа!
 

АМУР И ЧЕРЕП
Старинная виньетка

 
То ли смешон, то ль деловит —
Спустившийся из рая
Амур на черепе сидит
По сторонам взирая.
 
 
Из мыльной пены пузыри
Пускает он с улыбкой —
В них блещут все цвета зари,
Но призрачно и зыбко.
 
 
Светясь в лучах, шары его
Несутся к солнцу споро,
Но, не коснувшись до него,
Полопаются скоро.
 
 
А череп молит лишь о том,
Что плоть сухую точит:
«Когда ж в неведенье простом
Игру малыш закончит?
 
 
О, если б выродок узнал,
Берясь за это дело,
Что с пеной кровь мою пускал
И жизнь, что улетела!».
 

СМЕРТЬ ХУДОЖНИКОВ

 
И много раз шуты ударят в бубны:
И много раз с улыбкою угрюмой
Сломаем копья мы,
а цели недоступны
Останутся, гнетя нас тяжкой думой!
 
 
И многих смелых наши копья ранят…
Коварно, чтоб не дрогнула рука,
Гореть в аду – хитрить решим, пока
Великое Созданье не предстанет!
 
 
А вы, не сотворившие Кумира,
Художники, что шли дорогой слез —
Добились вы презрения от мира!
 
 
Лишь Капитолий – идол ваших грез!
И смерть на мозге вашем расцветает,
Как будто Солнце новое играет!
 

ТУМАНЫ И ДОЖДИ

 
Тянутся дни, вечера в полусне,
Скука времен уходящих в окне,
Грязь и дожди, столь приятные глазу,
Кутают в саван и душу, и разум.
 
 
Лишь на равнинах, где ветра полет
Ночью заснуть флюгерам не дает,
Там, где уж радость весны отцвела
Дух мой вороньи расправит крыла.
 
 
Нету желанней для сердца в гробу
Видеть царицу полей этих – мглу,
Слышать, как ветер влетает в трубу, —
 
 
Так лишь из гроба воспрянуть могу…
– Что ж, на постели с подругой чужой
В лютую стужу оттаю душой.
 

ПАРИЖСКИЙ СОН
Константину Гису

1

 
Какой пейзаж по чьей-то воле
Вдруг довелось увидеть мне! —
О, никому из смертных боле
Не видеть это и во сне!
 
 
С мечтой надвинулись виденья,
И чудный мир предстал очам —
Пропали вмиг кусты, деревья,
И все, что тянется к лучам;
 
 
Все порожденья зыбкой флоры
Исчезли на картине той,
Остались мраморные горы,
Вода и берег золотой;
 
 
Как вавилонские святыни,
Дворцы и арки вознеслись,
Лишь водопадов шум отныне
Тревожил солнечную высь;
 
 
И бился в золото ступеней,
И в металлическую твердь,
И словно паводок весенний,
Вливался в эту круговерть.
 
 
Наяды около безмолвных
Озер, туда бросали взгляд,
И отражались в тихих волнах
Аллеи с рядом колоннад.
 
 
До края, сколько глаз хватало, —
И синь воды, и зелень вкруг, —
Тянулась призрачная зала,
Что предо мной открылась вдруг!
 
 
А там, за краем видов дальних,
Вершин заснеженных гряда
Из глубины тех льдов зеркальных
Бросала отблески сюда;
 
 
Там, взор невольно восхищая,
Спадали Ганги с высоты,
Алмазы звезд неся из рая
В чертоги этой красоты!
 
 
И я – властитель океана,
Создал тот мир по воле сил,
Отделал своды филигранно
И их волнами воскресил.
 
 
Сверкала пышная палата,
И воды озера цвели
Кристаллом черного агата
В оправе сказочной земли.
 
 
Не солнца луч над нею брезжил,
Не видно было и звезду —
Лишь свет чудесно-странный нежил
Во льдах застывшую гряду.
 
 
И дух мой пламя упоенья
Познал, когда взлетев над ней,
Узрел безмолвное виденье,
Что даже Вечности сильней!
 

2

 
Очнулся я, – о сны былого! —
Еще мерещились они,
Но уж влекли заботы снова
Влачить безрадостные дни.
 
 
И полдень грозно отозвался,
Свой поминальный сея звон —
Увы, я здесь, и мне остался
Позор и мрак со всех сторон.
 

Я вспоминаю среди шума городского…

 
Я вспоминаю среди шума городского
Уют и тишину покинутого крова;
Наш белый домик, где, в тени укрывшись сквера,
Застыла временем разбитая Венера,
И солнце к вечеру прищурилось с небес,
Как ока любопытного разрез,
На наш обед медлительный в окне,
Лучи вечерние размазав по стене;
Играют, словно отблески свечи —
Живые в наступающей ночи.
 

ВЕЧЕРНИЕ СУМЕРКИ

 
Развесил вечер над землею полог чудный,
Как друга, укрывая мир преступный,
Сомкнув закат, сойдет немая ночь,
И страх прохожих гонит с улиц прочь.
 
 
О, вечер долгожданный, наконец
Те, для кого желанный ты венец,
Устало скажут: «День в трудах прошел»,
Чей разум в муках правды не нашел —
Философу даешь в покое отдых,
Мастеровым – во снах полуголодных…
 
 
А духи зла уже раскрыли вежды,
И крылья их деляческой надежды
Уже захлопали призывно у ворот —
И скоро Проституция зажжет
Свой факел мерзкий в темных переулках,
Шаги заслышав в мрачных стенах гулких,
Она зовет прохожего ночного,
Чтоб увести от очага родного.
 
 
И так, Разврат, увы, своей дорогой
Бредет во мгле по улице убогой,
Червем мечтая высосать ее…
Из кухонь дым струится на нее,
Порою визг театра над домами
И гром оркестра носится с дымами.
Уже в притонах бойкие ребята,
Одетые по моде франтовато,
Добычу делят карточной игрой,
Продувшись, вновь выходят на разбой,
Замки сбивают, чтобы вновь сидеть
В шалманах, и любовниц приодеть.
 
 
О, злая ночь! – Засни, моя душа,
Не слушай эти шорохи, дрожа!
Ведь час настал, когда больных стенанья
Сквозь мрак глухой доходят до сознанья —
Их ночь за горло держит и другой
Подталкивает к пропасти рукой.
Не каждому из них уж суждено
Наутро с милой пить любви вино.
 
 
Их сонмы – мучеников, что среди врагов
Не знали жизни у родимых очагов!
 

ОТРЕЧЕНИЕ СВЯТОГО ПЕТРА

 
А что господь, не сетует ли он,
Что создал человека для проклятий?
Упившись кровью, он в молитвах святей
Тем более чем глубже сытый сон.
 
 
И нет для ката музыки приятней,
Чем стоны жертв терзаемых и крик —
Он к этим звукам так и не привык
За сотни лет, и стал лишь кровожадней.
 
 
– Припомни, как в саду перед народом
Валялся ты, Иисус, в его ногах, —
Тот день да не забудется в веках, —
И как ты был осмеян этим сбродом.
 
 
Как на распятии доверчиво молил
Об их спасении тогда в венце терновом,
Ты Человечество хотел уверить словом
И только страсти черни распалил.
 
 
Когда же на кресте простерлось тело,
В ручьях горячих пота и крови,
У сборища не вызвал ты любви —
О, как они глумились оголтело!
 
 
А помнишь, на ослице подъезжая
По вайям к городу увидел ты толпу —
У каждого написано на лбу
Там было ликование… Свершая
Завет пророков, выгнал торгашей
Из храма – светлый, гордый, неприступный,
Не посетил ли страх тебя минутный,
Раскаянье ли грезилось страшней?
 
 
– Довольно слов! Когда бы меч я мог
Свой занести, чтоб от него же сгинуть!
Увы, мечтам крушения не минуть —
Ты прав был, Петр! Зачем нам этот бог?
 

ДУША ВИНА

 
Души вина в ночи раздалось пенье:
«Из темного стекла сквозь толщу многих лет
Я обездоленному горько поколению
Шлю теплый свет и братский мой привет!
 
 
Спасибо вам за труд под солнцем знойным,
Вы крест работы тягостной влача,
Меня создали, чтобы в души вольно
Влилось я, сбив запоры сургуча.
 
 
Я предпочту подвальному брожению
Могилу рта, сведенного без сил, —
Когда единым немощным движением
Трудяга мною глотку оросил.
 
 
Когда слышны воскресных песен звуки,
И вновь надежда теплится в груди,
Я средство верное от бедности, от скуки,
Я жизнь благословляю впереди.
 
 
Ты счастлив, бедный, в стол свой взор вперяя!
Зажгу глаза жены и сына излечу,
Как будто мазь спортсменам, вам не зря я
Служить в судьбе начертанной хочу.
 
 
Амброзией прольюсь я в вас чудесной,
Что мог лишь вседержитель сотворить,
А мы отметим наши встречи песней
Расцветшей, чтоб в прекрасном мире жить!».
 

ВИНО ОБОРВАНЦЕВ

 
Фонарь глядит своим кровавым оком;
Как в муравейнике, по паркам и дорогам
В окраинах толпа людская бродит
И страх неведомый брожением наводит,
 
 
Кивая страшно, путь не разбирая,
Тряпичник, как вагант, плетется с края;
И пусть тенями сотни шпиков разных
Следят за ним из закоулков грязных,
 
 
Он не заметит – весь ушел в себя,
Тирады справедливые, любя
Отверженных, речет, как царь и бог….
Он, словно сильный мира, одинок.
 
 
Он горд своей ценой непреходящей.
– Так кто же вы в сей жизни настоящей,
Уставшие от тяжкого труда,
Зачем вы здесь и движетесь куда?
 
 
Со дна Парижа мутные потоки —
Вина, седин и прошлых битв жестоких,
Висят усы, как старые знамена;
Воспоминаниями жизнь их окрылена, —
 
 
Как будто вновь трубы победной зов,
И барабанный бой со всех концов,
И крик, и ликование народа,
И праздничные блики небосвода.
 
 
Их хмель, – как бы вода людской песок
Перемывает, – в щедрости высок,
А золото, внимая ликованью,
Становится их каторгой и данью.