Текст книги "Пленный лев"

В то время помолвка имела гораздо большее значение, чем теперь, – она равнялась в глазах света настоящему бракосочетанию, и никакая сила не могла ее нарушить, разве только разрешение папы.

Послали за капелланом. Эклермонда и Малькольм, одетые в глубокий траур, поклялись в верности друг другу и обменялись кольцами.

– Бедные дети! Надо их всему учить! – вскричала насмешливо графиня. – Они забыли поцеловаться!

– Позвольте, сестра моя, – сказал Малькольм, покраснев.

– Брат мой и покровитель, – ответила Эклермонда, наклоняя свой лоб к молодому человеку.

Вдруг дверь отворилась и в комнату вбежала Алиса де Монтегю.

– Клеретта! Клеретта! – вскричала она. – Ах, извините, графиня, меня послали за Эклермондой. С королевой сделался сильный припадок! Сэр Луи Робсарт никак не может добиться перстня – думают, она скоро помешается. Пойдем, Клеретта!

Эклермонда поспешила выйти вместе с Алисой.

– Тебя мучили, преследовали? Я так и думала, увидев этого негодяя. Но, Эклермонда, что все это значит? – спросила она, с ужасом увидев обручальное кольцо на руке подруги.

Но тут подошли они к покоям королевы, оглашаемым страшными криками.

Жакелина, подстрекаемая любопытством, отправилась туда же, равно как и Малькольм, дрожащий при мысли, что поручение герцога найдет огласку. Первым долгом, приехав в Венсен, он представился королеве и передал ей поручение Джеймса. Но лишь только он намекнул о перстне, Екатерина, единственно из желания сделать неприятное своему деверю, герцогу Бедфордскому, надулась и стала жаловаться, что герцог непременно желает ограбить ее, бедную, покинутую вдову.

Малькольм передал ответ Екатерины сэру Луи Робсарту, и тот обещал при первом удобном случае раздобыть этот перстень. В то самое время, как юноша ожидал результата переговоров, графиня де Гено потребовала его к себе.

Но прежде чем успел сэр Робсарт побывать у Екатерины, явилась ее мать, Изабелла, женщина низкая, эгоистичная, хорошо понимающая всю важность дубликата печати умершего короля. Она убедила свою дочь не выдавать перстня ни под каким видом. Екатерина, подстрекаемая матерью, пришла в такую ярость, что ни сэр Робсарт, ни окружающие дамы ничего не могли поделать с ней.

Весь двор уже знал, что герцог Бедфордский требовал от Екатерины какой-то перстень и та не хотела отдать его, – но какой перстень? Об этом еще не было никому известно.

Робсарт с Малькольмом и еще некоторыми придворными выжидали окончания беснований Екатерины.

Вдруг крики начали понемногу смолкать и раздалось спокойное, звучное пение Эклермонды. Все вздохнули свободнее.

В соседней зале подали обед, и все придворные отправились туда. Через несколько часов после наступления сумерек поднялась драпировка, и Эклермонда тихо подошла к леди Варвик.

– Королева проснулась, – сказала она, – и требует вас.

Затем она направилась к Малькольму, сидевшему рядом с сэром Робсартом, и украдкой передала ему перстень – причину стольких беспокойств и треволнений.

В то время как все встали, направляясь к покоям королевы, Робсарт с Малькольмом поспешно спросили молодую девушку, как это удалось ей получить перстень.

– Бедная королева! – сказала Эклермонда. – Она до такой степени убита своим горем, что не в силах отказать кому бы то ни было. Крики и слезы утомили ее, и после нескольких часов сна она сделалась совершенным ягненком. Я только напомнила о короле, ее супруге, и сказала, что он, конечно, уничтожил бы этот перстень, чтобы кто-нибудь не воспользовался им против интересов сына.

Эклермонда посоветовала Малькольму поторопиться с отъездом во избежание какой-нибудь возможной интриги против него.

Малькольм простился со своей невестой и, поцеловав ее руку, сказал:

– Как благодарить вас за такое доверие?

– Да хранит вас Бог, мессир! – промолвила она, не намекнув, однако, об обещании.

Она боялась сомнением оскорбить его и только прибавила:

– Я всю свою жизнь буду благодарить вас за свое спасение! Прощайте! Первым долгом буду молиться я за вас и сестру вашу!

И Малькольм с облегченным сердцем пошел собираться в путь.

Глава V. Доверие

Последние лучи заходящего солнца освещали Джеймса Шотландского и Джона Бедфордского, грустно сидевших вместе.

– Посланник твой еще не вернулся? – спросил Бедфорд, выходя из задумчивости.

– Не встретились ли ему какие-нибудь затруднения? – ответил Джеймс с некоторым беспокойством.

– Жаль, что я не написал прямо Робсарту, – сказал Бедфорд, – юноша слаб характером, его легко могут провести.

– Он знает, что я поручился за него, – сказал Джеймс.

При этих словах легкая улыбка искривила тонкие губы Бедфорда.

– Да, – сказал Джеймс, – надо признаться, что Малькольм доставил мне немало хлопот за последнее время. Лагерная жизнь развила в нем дурные наклонности, но все же, в сущности, он хороший малый. Надеюсь, что грустное событие, совершившееся на его глазах, возвратит его на путь истинный.

– Может быть, – заметил Бедфорд. – Во всяком случае, я бы не отправлял его в Париж, где эта графиня Жакелина опять направит его досаждать мадемуазель де Люксембург.

Джеймс вздрогнул, вспомнив, что и Малькольм указывал на это препятствие.

– Она не осмелится в такое время! – вскричал он.

Вдруг послышались ускоренные шаги, дверь отворилась, и, весь в крови и грязи, поспешно вбежал Ральф Перси.

– Простите за смелость, мессир герцог! – вскричал он, едва переводя дыхание. – Разбойники напали на Малькольма Стюарта и убили его!

– Убили?.. Умер? – вскричали принцы.

– Жив еще… в часовне, и просит видеть вас, монсеньор, – ответил Перси. – Он просил положить себя возле короля Генриха, а так как тут скорее всего можно было найти священника, то мы исполнили его желание.

– Бедный мой Малькольм! – сказал со вздохом Джеймс и вместе с Бедфордом поспешил в часовню.

Дорогой Ральф сообщил подробности этого грустного происшествия:

– Мы пошли в лес вместе с Тректоном и Китсоном, и еще с полудюжиной товарищей подышать свежим воздухом, как вдруг невдалеке послышался ужасный крик и бряцание оружия, словно происходила ожесточенная борьба. Мы кинулись сквозь чащу и увидели около двадцати всадников в полном вооружении, окруживших бедного Гленуски. Мы обнажили мечи и, закричав что есть мочи, соскочили с коней; негодяи не дали даже себе труда пересчитать нас и разбежались во все стороны, а один из них ударил бедного Стюарта кинжалом на прощание. Во все время пути он истекал кровью и только едва внятно смог промолвить благодарение Богу, что мы явились вовремя, прося послать за отцом Беннетом и за вами.

Они подошли к часовне. Появление раненого остановило погребальное песнопение. Когда же священники и монахи расступились, чтобы дать дорогу Джеймсу и Бедфорду, то вошедшие увидели Малькольма, лежащего на подушках у подножия тела короля Генриха. Обнаженная грудь его испещрена была кровавыми полосами, а траурное одеяние и черные волосы придавали еще большую бледность его лицу, выражавшему необычайное довольство и удивительное спокойствие в то самое время, как он принимал причастие из рук отца Беннета. Принцы встали поодаль. Вскоре Малькольм проговорил едва внятно:

– Слава богу! Надеюсь, что Господь, по благости Своей, даст отпущение грехам моим! Теперь было бы совсем хорошо, если бы я смог увидеть герцога.

– Я здесь, дитя мое, – сказал Бедфорд, становясь перед ним на колени, в то время как Джеймс ласково приветствовал Малькольма, но тот отвечал шотландскому королю только слабым пожатием руки, а все внимание его было обращено на Бедфорда, которому он подал печать.

– Она куплена слишком дорогой ценой, – грустно промолвил Бедфорд.

– Ах, монсеньор! Все это было бы ничего, если бы я не был единственной преградой между леди Эклермондой и Бомондом Бургундским.

В этот момент Бедфорд увидел обручальное кольцо на пальце раненого, и взгляд его сразу потерял свое сочувственное выражение. Малькольм заметил это и, собравшись с силами, прибавил:

– Не было другого выхода, сэр… они поклялись, что выбор ее должен остановиться на Бомонде или на мне. Поверьте умирающему – слово ее дано мне только на время, и я возвращу его, лишь только все затруднения будут устранены. Но кто заступится за нее теперь? Лишь моя жизнь может спасти ее от этого коршуна. О, обещайте мне спасти ее, монсеньор, и я умру спокойно!

– Мы теряем дорогое время, – перебил его герцог. – Где же бездельники хирурги? Посмотри только, Джеймс, юноша этот умирает единственно от потери крови. Если бы они тотчас принялись за дело, то, конечно, могли бы помочь.

Увидев врачей, Бедфорд встал и уступил им место, но Малькольм остановил его.

– Спасите ее, мессир! – сказал он умоляющим голосом.

– Если жизнь ваша служит ей охраной, то не рискуйте ею так легкомысленно, – ответил Бедфорд, отходя от него.

Малькольм глубоко вздохнул и взглянул на своего царственного покровителя. Тот ласково заметил:

– Не бойся, Малькольм, – или ты будешь жить, или же он исполнит более, чем обещает.

– Да хранит ее Бог! – промолвил Малькольм. – И… хотя мне незачем просить вас не оставить мою сестру… После моей смерти она, по крайней мере, будет обеспечена вместе с Патриком…

– Тебе рано думать о смерти, – сказал Джеймс. – Ты поживешь еще, мой верный товарищ.

– Скажите только, что вы прощаете меня, сир, – промолвил Малькольм едва внятно, – что вы поговорите с герцогом… и попросите ее молиться обо мне.

После этих слов, совершенно обессиленный, он потерял сознание, и его перенесли на кровать.

– Ты бы мог хоть немного успокоить его, – сказал Джеймс герцогу несколько обиженным тоном.

– Кто, я? – ответил Бедфорд. – Малейшее действие с моей стороны может возбудить неудовольствие бургундцев, – этого я не могу допустить ради какой бы то ни было женщины. К тому же если она сумела найти себе одного покровителя, то найдет и другого.

– Хотелось бы мне, чтобы ты сердечнее относился к моему бедному Малькольму, – сказал Джеймс.

– Мне кажется, что я сердечнее вас всех отнесся к нему, – ответил Бедфорд. – Было бы убийством с моей стороны заставлять его разговаривать далее, – иначе я потребовал бы у него объяснить мне, каким это образом мог он разболтать о столь важной тайне и тем подвергнуть опасности печать моего брата? Судя по всему, люди, напавшие на него, не были простыми грабителями с большой дороги. Я никогда не доверюсь более…

Слово «шотландцу» замерло на его губах, потому что Джеймс с досадой отвернулся и отправился к Малькольму.

Раны Малькольма не представляли ничего опасного, и он поправлялся с каждым днем.

Однажды Бедфорд, встретив Джеймса, сказал ему:

– Я видел Робсарта. Гленуски не врал, как я это думал вначале. Все это произошло оттого, что он обратился к женщинам. Могу ли я видеть его?

Силы заметно возвращались к Малькольму, поэтому не было никаких причин отказывать герцогу в его просьбе.

– Милорд де Гленуски, – сказал Бедфорд, грустно остановив свой ястребиный взор на изнуренном лице юноши, – давая это поручение, я никак не думал навлечь на вас такую опасность.

– Ах, я был счастлив исполнить его, сир! – ответил Малькольм.

Бедфорд сдвинул брови и продолжал:

– Хотелось бы мне знать, приписываете ли вы это нападение простым грабителям?

– Конечно нет, – ответил Малькольм шепотом, потом приподнял голову и, внимательно посмотрев на герцога, прибавил: – Мне надо кое-что сообщить вам наедине, сэр!

Когда они остались одни, герцог сказал:

– Робсарт рассказал мне, каким путем вы добыли перстень, так что можете избавиться от этих подробностей.

– Сир, – сказал Малькольм, – когда мадемуазель Эклермонда (напрасно было бы запрещать ему произносить имя молодой девушки, – он невольно повторял его при всяком удобном случае) принесла мне этот перстень, сэр Луи Робсарт посоветовал мне немедленно отправиться в Венсен.

– Я все это знаю от него, – возразил герцог, – и знаю также, что вы до такой степени поторопились исполнить его совет, что взяли с собой только троих слуг.

– Действительно, сэр, но только ему не известна причина, побудившая меня к этому. В то время как собирали моих провожатых, меня позвали к мадемуазель де Люксембург. Я отправился и очутился перед мадам де Гено и еще одной дамой, покрытой вуалью… Дама эта казалась очень тучной и тяжело дышала.

Бедфорд наклонил голову в знак того, что понял, о ком шла речь.

– Дама под вуалью едва промолвила несколько слов, зато графиня Жакелина была в самом веселом расположении духа и объявила, что за ее услугу я обязан или отдать ей перстень, или же, если не хочу расстаться с ним, приложить печать к двум документам, будто бы обещанным ей королем Генрихом.

– Лукавая тварь!

– Как ни увещевал я ее, сэр, толкуя о чести, обязанности, совести, она все поднимала на смех и только хлопала в ладоши; она даже дошла до того, что схватила меня за руку, но, к счастью, королевский перстень был спрятан у меня на груди, а на пальце был перстень с моей собственной печатью.

– А что было в этих бумагах? – озабоченно спросил Бедфорд.

– По первому, кажется, давалась свобода герцогу Орлеанскому, – ответил Малькольм. – На другой, сэр, было имя герцога Гэмфри и графини Жакелины.

– Бесстыжая! – воскликнул Бедфорд. – Расскажите, как вам удалось выбраться оттуда?

– Сэр, – сказал Малькольм, покраснев. – Она никак не выпускала меня, стоя перед дверью. Я дал ей понять, что, по-моему, невежливость в любом случае предпочтительнее измены, схватил ее обеими руками, оттащил от двери и бросился прямо в конюшню; там вскочил на коня и ускакал, в сопровождении троих слуг, оказавшихся там в это время.

Бедфорд не мог удержаться от улыбки.

– Молодец, лорд Малькольм! – сказал он. – Боюсь только, что она никогда не простит вам этого. А дальше что?

– Уезжая, я приказал остальным своим слугам встретиться со мной в гостинице, что у заставы, но так как они долго не являлись, то я решился ехать без них, боясь, что ворота замка будут уже закрыты. Итак, я спокойно ехал, как вдруг у опушки леса на меня наткнулась вооруженная шайка. Сколько всего было людей? Сказать трудно, потому что не успел я обнажить меча, как они окружили меня и схватили за уздцы мою лошадь. Один из них стал уговаривать меня сдаться, заверяя, что никто не сделает мне вреда, если только я соглашусь отдать ему известную вещь. Я ответил, что скорее соглашусь лишиться жизни, чем изменить данному слову. Тогда они схватили меня, стащили с лошади и стали обыскивать. Узнав по фламандскому выговору в одном из негодяев слугу графини, я вскричал: «Стыдись, Жизбер!» Но не успел я произнести слов этих, как он кинулся на меня с кинжалом. Но тут Господь прислал мне на помощь Перси и его товарищей.

– Ты уверен, что это был Жизбер? – спросил Бедфорд озабоченно.

– Еще бы! – ответил Малькольм. – Если бы я не назвал его по имени, тогда он, конечно, ограничился бы тем, что привязал меня к дереву, чтобы думали, что я попал в руки к простым грабителям.

– Может быть, – задумчиво сказал Бедфорд. – Благодарю вас, милорд де Гленуски. Все государство обязано вам за предотвращение возможных беспорядков из-за кражи этого перстня. Зная вашу скромность, надеюсь, что вы сохраните в тайне все, что произошло между вами, королевой Изабеллой и графиней.

Так как Малькольм с удивлением посмотрел на него, то герцог прибавил:

– Я не могу вступать в открытую борьбу с этой женщиной и не могу изгнать ее. Как только мы выразим ей свое неудовольствие, Голландия тут же перейдет к Арманьякам. В любом случае нам выгоднее замять эту историю. Но если мне когда-нибудь попадется этот Жизбер, то пусть пеняет на себя – я повешу его, как собаку! Что же касается остального… – И он пожал плечами.

– Но Жизбер выполнял приказ графини, – заметил Малькольм. – Любой мой вассал сделал бы то же самое ради меня или моей сестры.

Бедфорд слегка улыбнулся.

– Было время, – сказал он, – когда мы надеялись, что закон возьмет верх над господской волей, но теперь все изменилось. Впрочем, у нас перед глазами, молодой человек, был такой великий пример, что вам легко будет…

– Сэр, – сказал Малькольм, – поверьте, применять его мне будет ни к чему. Я уже говорил вам, что помолвка наша была временной, чтобы избавить Эклермонду от преследований.

– Если это так, – сказал серьезно Бедфорд, – то ваше обоюдное доверие слишком свято, чтобы обсуждать его. Если вы сдержите свое слово, то будете достойны гораздо больших похвал, чем удостаивались их когда-либо. До свиданья, мессир Гленуски… выздоравливайте поскорее.

Король Джеймс и Патрик не слишком сочувственно отнеслись к помолвке Малькольма. Король, сознавая, что Малькольм не мог поступить иначе, боялся, что помолвка эта свяжет ему руки, хотя втайне надеялся, что своим великодушным поступком Малькольм так расположит к себе Эклермонду, что та, забыв свой прежний обет, согласится выйти за него замуж.

То, что Джеймс желал тайно, Патрик Драммонд высказывал громко. По его мнению, Малькольм был бы круглым дураком, если бы выпустил из рук предмет своей страсти, обладающий, к тому же, таким огромным состоянием.

Малькольм встал после болезни с удивительной энергией, возбужденной в нем последними событиями. Он вскоре поправился настолько, что мог ехать верхом за погребальным шествием, отправлявшимся в Виндзор под предводительством Джеймса, так как было необходимо присутствие Бедфорда во Франции, и он только до Кале мог проводить тело своего любимого брата.

Сэр Патрик Драммонд тоже должен был отправиться в свите Джеймса, несмотря на громкие заявления, что он так же мечтал попасть на похороны короля Англии, как побывать на похоронах самого черта. Гроб поставили на высокую колесницу, запряженную четырьмя лошадьми; на крышке сделано было бронзовое изваяние Генриха, выкрашенное и облеченное в пурпур и горностай; на голове была корона, в одной руке скипетр, в другой – держава. Главные ленники и дворяне окружали гроб с хоругвями в руках. Джеймс с Бедфордом ехали в сопровождении своей свиты за самым гробом. Во главе шествия шло духовенство с хоругвями и зажженными свечами, распевая псалмы и погребальные молитвы. На границе каждого прихода духовенство выходило навстречу и, внеся тело в главный собор города, сопровождало его до границы следующего прихода, где сменялось новым духовенством. Шествие это подвигалось страшно медленно и до того утомило участвующих, что более пожилые ехали в какой-то полудремоте, а молодые были полностью согласны с Ральфом Перси, заверявшим всех, что, несмотря на его глубокое огорчение, он непременно взбесился бы от монотонности этого шествия, потушил бы свечи или наделал бы тысячу подобных безумств, если бы не удавалось ему время от времени отъезжать в сторону, выкупаться, проскакать во весь опор, пустить сокола или убить зайца.

В Руане Екатерина со своей свитой присоединилась к погребальной процессии мужа и поехала за ним в десяти милях сзади, так что обе свиты имели сношения только через гонцов. Те, что имели жен или сестер в свите королевы, после заката солнца отправлялись повидаться с ними. Малькольму очень хотелось побывать там, но он боялся присутствием своим досадить мадемуазель де Люксембург. Что же касается Бедфорда, то он не только не имел времени отлучиться, так как все ночи был занят перепиской, но старался, насколько возможно, отсрочить минуту своего свидания с милой сестрицей Китти и этой де Гено – предметом своей глубокой ненависти.

Таким образом вплоть до самого Кале, где флот был наготове, с обеих сторон не было заявлено ни малейшего желания свидеться.

Наконец Бедфорд и Джеймс отправились в покои королевы, и в то время, как они были у нее, Малькольм, краснея, подошел к Эклермонде; та ласково приняла его, с ясной улыбкой протянула ему руку и с сочувствием спросила о здоровье.

Она объявила ему, что намерена ехать в Англию вместе с Алисой Монтегю, чтобы там выждать удобного случая для поступления в монастырь. Малькольм поклонился.

– Я очень доволен, что вам не приходится более жить с мадам де Гено, – сказал он.

– Бедная графиня! – воскликнула Эклермонда. – Не мне судить ее! Я так многим обязана ей, что весь век буду за нее молиться. А вы, милорд, что намерены вы предпринять?

– Я, – ответил Малькольм, – хочу отправиться в Оксфорд. Доктор Беннет желает возобновить там свои лекции, и король разрешил мне заниматься под его руководством. Но решение это нисколько не помешает мне всегда быть к вашим услугам.

– Понимаю, – сказала Эклермонда, покраснев. – Надеюсь, обстоятельства сложатся так, что я не долго буду стеснять вас, и вам можно будет взять на себя более прочные обязательства.

– Сударыня, – взволнованно ответил Малькольм, – тот, кто был обручен с вами, уже не в состоянии увлечься никем другим.

Но, заметив по лицу Эклермонды, что он вступил на слишком скользкий путь, Малькольм, чтобы сменить тему, попросил разрешения представить ей своего кузена Патрика Драммонда. Молодая девушка так приветливо встретила рыцаря, что тот, уходя, воскликнул:

– Во имя святого Андрея! Малькольм, если ты упустишь ее, то будешь первый дурень во всей Шотландии! Да эта совершенная королева по-королевски справилась бы с твоим Гленуски! Она, подобно Агнессе Думбар, сумеет одна отстоять замок! Безумием будет отказаться от такой женщины!

Уходя из замка, Джеймс взял с собой Малькольма и Патрика, а Бедфорд остался для переговоров с королевой.

Выходя из приемной залы, Бедфорд невольно посмотрел в ту сторону, где, по своему обыкновению, сидела Эклермонда за своей пряжей. После минутного колебания Бедфорд подошел к мадемуазель де Люксембург. Молодая девушка подняла голову, и, заметив расстроенное выражение его лица, невольно воскликнула:

– Ах, монсеньор! Сколько перемен! – Она чувствовала, что он ждал от нее нескольких слов утешения.

– Да, – промолвил он грустно. – Да будет на то воля Божья! – Потом прибавил: – Помните вы прежний разговор наш? Грустно мне было узнать, что вы не обратились ко мне, а выбрали себе другого покровителя.

– Вы ничего не смогли бы для меня сделать, монсеньор, – проговорила Эклермонда, краснея.

– Вы правы, я не мог ничего. Оттого-то и пришел я поблагодарить вас за ваше великодушие. Вы избавили меня от жестокой обязанности! Теперь я не принадлежу более себе, Эклермонда. Все, что я есть, все, кем могу быть, все, что во мне, – все должно быть посвящено поддержанию дела Генриха для сына его. Другая цель для меня не существует. И потому я глубоко благодарен вам, что вы избавили меня от тяжелого испытания, как сердца, так и чести своей.

Эклермонда опустила глаза и промолвила:

– Небо руководит прямым и великодушным стремлением! – Затем, хорошо зная, на ком Бедфорд должен был жениться, чтобы расположить в свою пользу Бургундию, она прибавила: – На этот раз, сэр, политика действует в вашу пользу; позвольте рассказать вам, как я знала и любила леди Анну.

С грустной улыбкой Бедфорд покачал головой и глубоко вздохнул:

– У меня нет времени, дорогая Эклермонда; к тому же, мне неприятно слышать похвалы в адрес какой бы то ни было девушки, будь это даже из ваших уст. Скажите только, могу ли я быть вам хоть в чем-нибудь полезен? Я постараюсь заставить ваших родственников возвратить отобранные у вас поместья.

– Нет, – сказала Эклермонда, – никогда не дозволю я, чтобы из-за моих поместий вы получили какую бы то ни было неприятность. Оставьте это! Гордость и тщеславие побудили меня возмечтать быть основательницей обители. Я слишком хорошо знаю своих родственников, чтобы понять, как они рассердятся, если мои поместья перейдут во владение монастырей. Нет, сэр, я больше не предаюсь этим обманчивым надеждам! Одно, о чем могу просить я вас, это помочь мне вашим влиянием поступить в сестры обители Святой Екатерины.

– В обитель Святой Екатерины? Да ведь туда поступают только из мещанских семейств, а не из королевских, как ваше! – вскричал озадаченный Джон.

– Я распростилась со всем величием мира сего, – ответила Эклермонда. – К тому же я желаю послужить Богу в лице бедных и огорченных.

– Места эти зависят от вдовы моего отца, – сказал Джон. – Мы до сих пор были с ней в плохих отношениях, но за последнее время дорогой брат мой выказал ей столько доброты и незлобия, что, надеюсь, она не захочет ссориться с регентом; к тому же самолюбие ее будет польщено, если под ее покровительство поступит девушка такого знатного рода. Я дам письмо к ней, и попрошу ее принять вас на первую же открывшуюся вакансию. К тому же, может, вам самой удастся повлиять на нее, если съездите к ней вместе с леди Монтегю. Однако в любом случае надеюсь, что вы передумаете и выберете себе другой монастырь, более…

– Ни один так не по вкусу мне, как этот, – сказала Эклермонда с улыбкой. – Сотворена ли я для кочующей жизни? Не знаю! Во всяком случае, мне хочется посвятить себя не только молитве, но и труду.

– И вы решились выждать вакансию?

– Да, сэр. Раз приехав в Англию и положив тем преграду между мной и моими родственниками, я буду под покровительством Алисы выжидать время, когда мне можно будет возвратить молодому шотландцу так великодушно данное им слово.

– Вы доверяетесь ему? – спросил Бедфорд.

– О, абсолютно! – ответила Эклермонда.

– Счастливый! – промолвил со вздохом герцог, вставая и прощаясь с молодой девушкой.

Несколько минут спустя он остановился, чтобы бросить последний взгляд на эту красивую голову, сулившую когда-то ему столько ясных надежд. Ему казалось, что последним взглядом этим он прощался со своей молодостью и всеми мечтами о радости и счастье. Ему ничего не оставалось впереди, кроме исполнения сурового долга, давящий гнет тяжелой обязанности которого тринадцать лет спустя свел его в преждевременную могилу.

При выходе из дворца ему повстречался Ральф Перси и со смехом сказал:

– Монсеньор, йоркширские рыцари разыскивают вас по всему городу.

– Что? Тректон и Китсон? Ведь срок их службы кончен. Я думал, они уже собираются домой.

– Да, милорд, – сказал Китсон, подходя к герцогу со своим товарищем, – действительно, мы собирались домой, чтобы уговорить миссис Агнессу выбрать себе одного из нас. Но сегодня утром мы случайно встретились с одним земляком, и тот сообщил нам, что не успели мы отвернуться, как миссис Агнесса не нашла ничего лучшего сделать, как – подумайте что? – выйти замуж! Да, выйти замуж! И за кого же? За мошенника и плута Томаса Ли, которого мы закололи бы, если бы он осмелился при нас сказать ей хоть одно слово! Подумайте, вышла замуж за такого негодяя, когда могла быть женой рыцаря, даже двух! Вот мы и пришли к вам, монсеньор, с просьбой взять нас к себе в гвардию, как прежде состояли мы при короле Генрихе, – теперь нам уже не хочется возвращаться домой. Что за радость, если все тебя будут поднимать на смех…

– С удовольствием беру вас, храбрецы мои! – ответил ласково Бедфорд, но далеко не с той веселостью своего брата Генриха.

Долго ходили Джеймс и Бедфорд по двору замка, наблюдал за приготовлениями к путешествию. Оба они были очень грустны; мысль, что, быть может, после восемнадцатилетнего пребывания вместе, им никогда не придется встретиться, страшно огорчала их.

В Троицын день Джеймс, вместе с Гэмфри Глочестером, стоя под Винчестерскими сводами, среди воплей народа, словно предчувствующего грозящие ему беспорядки, предавали земле тело короля Генриха. В тот же самый день и час Бедфорд хоронил в Сен-Дени останки французского короля Карла VI, оплакивавшего до последней минуты своего могущественного победителя.

На обеих могилах этих один и тот же ребенок был провозглашен королем Франции и Англии, Валуа и Ланкастеров. Несчастный принц! Судьба сулила ему другое наследие: безумие одного и грустную судьбу другого. Хорошо еще, что сохранил он ту невинность, что впоследствии сделала из него мученика!