Текст книги "Поэзия просветления. Поэмы древних чаньских мастеров"

 
Глаза открыв, ты потеряешь путь;
Шагнув ногой, дороги не найдешь.
 

Принцип и явления – это не полярные противоположности. Они взаимодействуют друг с другом. Если вы полагаетесь на свои глаза, вы не понимаете принцип, лежащий в основе явлений. Если вы полагаетесь на свои чувства и разграничивающее сознание, вы никогда не увидите основополагающую пустоту всех дхарм.

Если вы полагаетесь только на свои ноги, вы не узнаете, куда вы идете. Другими словами, если вы занимаетесь практикой без правильного понимания Дхармы Будды, вы собьетесь с дороги на одном из внешних путей. Многие люди практикуют для того, чтобы достичь каких-либо целей. Я всегда говорю практикующим, что цель практики – сама практика. Другой цели нет. Практика сама по себе – это и есть путь. Если в Вашей практике нет целей, ожиданий, привязанностей, то принцип и явления пребывают в согласии между собой.

 
В движении нет близости и дали;
Преграды гор и рек – от заблуждений.
 

Обычно, когда люди начинают заниматься практикой, они спрашивают у меня, сколько времени им понадобится для достижения просветления или для того, чтобы благотворное воздействие практики сказалось на их жизни. Они думают, что посещение затворничеств и групповые занятия сидячей медитацией сократят их путь. Это неверно.

Начало – это и есть конец. Если вы пребываете в смятении, вы находитесь в самом начале. Если вы переживаете просветление, вы сразу же оказываетесь в конце. Когда возвращаются волнения, вы снова оказываетесь в начале. Например, Хуэй-нэн достиг просветления еще до встречи с пятым патриархом. Он достиг конца пути еще до начала формальной практики.

После того как Хуэй-нэн принял одеяние и чашу и стал шестым патриархом, ему пришлось спасаться от завистливых соперников. Один монах, Хуэй-мин, подошел к нему и попросил наставлений. В этот момент сознание монаха было предано разграничению. Он был начинающим. Хуэй-нэн спросил у него: «Если не думать ни о хорошем, ни о плохом, какова твоя изначальная природа?» Услышав его слова, Хуэй-мин сразу же стал просветленным. И в тот же миг он достиг конца пути.

Если вы «понимаете» прямо в это мгновение, вы уже в конце пути. Практикующие не должны испытывать разочарования или волнения. Такие мысли и чувства порождают преграды размером с великие горы и широкие реки. Однако если вы ни к чему не стремитесь и не испытываете ни любви, ни ненависти, вы сразу же достигнете просветления.

Те, кто практикует Чань правильным образом, делают это ради самой практики. Люди спрашивают меня: «Если цель практики – она сама, то что делать после завершения практики?» У практики нет конца. Будда, обладавший бескрайней мудростью и заслугами, обучал живые существа. Это и была его практика.

Ваша практика не должна иметь никаких целей. Вы не должны думать: «Я хочу стать просветленным. После этого я испытаю удовлетворение». Если вас посещают такие мысли, вы далеки от пути и просветления. Подобные мысли создают на вашем пути непреодолимые горы и реки. Если у вас нет целей и вы просто занимаетесь практикой, это мгновение и содержит в себе освобождение.

Есть такое изречение: «Если одна мысль приводит вас в согласие с Дхармой, на этот миг вы уподобляетесь Будде. Если вы пребываете в этом согласии мысль за мыслью, вы продолжаете оставаться подобием Будды. Если хоть одна мысль содержит привязанность, вы удаляетесь от Будды».

Последнее двустишие гласит:

 
Взываю: те, кто к тайному стремится:
Не тратьте на пустое Ваше время!
 

Ши-тоу искренне призывает практикующих не терять времени даром. Когда вы испытываете привязанности или обладаете сознанием приобретения и утраты, вы не сможете понять, что мудрость и волнение – одно и то же. Жизнь коротка, а Дхарма Будды драгоценна, поэтому усердно занимайтесь практикой. Используйте каждый момент бодрствования для практики, вне зависимости от того, на что он тратится – на медитацию или на повседневные занятия. Превратите свою повседневную жизнь в практику. Все остальное – пустая трата времени.

Часть пятая. В духе Чань.

АВТОБИОГРАФИЯ

Я родился в сельской местности на ферме недалеко от Шанхая. В возрасте тринадцати лет я покинул дом, чтобы стать буддийским монахом. Местный монастырь, в который я поступил, как и большинство других в Китае, назывался Чаньским храмом. Но на самом деле теория и практика Чань почти никогда там не обсуждались. Как молодые монахи, большинство из нас не имело ясного представления, что в действительности является практикой Чань. Наше обучение состояло просто из строгой дисциплины, предписанной монахам – повседневных занятий, как, например, стирка одежды, работа на полях, приготовление пиши и выполнение ежедневных ритуалов. Также мы изучали важные сутры, такие как «Сутра Амитабхи», «Лотосовая сутра» и «Алмазная сутра». Впрочем, ежедневный труд не был проблемой для меня; самым худшим было заучивание наизусть сутр. Нужно было так много их учить, и я ощущал себя очень глупым. Мой наставник говорил мне: «У тебя очень тяжкие кармические препятствия. Ты должен сделать большое усилие, чтобы преодолеть их. Совершай простирания перед бодхисаттвой Гуаньинь».

Было мало времени для практики в течение дня, поэтому я падал ниц перед Гуаньинь пятьсот раз ночью и столько же перед утренней трапезой. После того как я занимался этим в течение трех месяцев, однажды меня охватило очень необычное и возвышенное чувство. Казалось, будто весь мир изменился. Мое сознание стало очень ясным и ярким. В дальнейшем запоминание не было проблемой, и я начал учиться очень быстро. До сих пор я верю в то, что Гуаньинь оказала мне покровительство. Важнее всего то, что у меня появилось глубокое понимание ответственности перед Дхармой.

Мне было тринадцать лет, и я ничего не знал об истории буддизма, и все же я считал, что буддизм находится на пути к своей гибели. Большинство китайцев плохо понимали суть Дхармы. Учителей было очень мало, и то, что я узнавал, было основано исключительно на запоминании священных текстов. Китайский буддизм не предусматривал систематического образования для монахов. Подготовка монаха обычно осуществлялась постепенно и незаметно через опыт обыденной жизни. Планового обучения просто не было. Я сочувствовал тем, кто никогда не слышал о Дхарме, и понимал важность возрождения буддизма. Я дал обет узнать больше о Дхарме Будды, с тем чтобы однажды я мог поделиться ею с другими.

Из-за противодействия коммунистов в этом районе наши монахи переместились в Шанхай. Там наше благополучие полностью зависело от пожертвований за совершение похоронных обрядов. Грустно было смотреть на то, как монахи и монахини выполняют формальные ритуалы вместо того, чтобы проповедовать буддизм. Я занимался этим два года. В течение всего этого периода я чувствовал, что мои кармические препятствия сильны. Однако примерно в это же время я узнал о религиозной школе в Шанхае, где молодые монахи могли получить буддийское образование. Тогда я убежал из своего монастыря, чтобы поступить в эту школу. Впоследствии, вернувшись в Шанхай, мой наставник одобрил это решение.

В школе некоторые люди отличались благородным духом призвания, а другие просто пришли туда за образованием. Это учебное заведение было основано учеником наставника Тай-сюя, одного из тех, кто внес большой вклад в возрождение современного китайского буддизма. Тай-сюй, в свою очередь, подвергся значительному влиянию со стороны великого наставника Оу-и, жившего при династии Мин. Оу-и не одобрял разделение на секты и настаивал на том, что со времен Будды Шакьямуни существовала лишь одна буддийская традиция. Он уделял равное внимание восьми школам: Хуаянь, Тянь-тай, Чань (яп. Дзэн), Вэйши («Только-Сознание»), Винайя, Чжун-гуань (скр. Мадхьямика), Цзинту (Чистая Земля) и эзотерическому буддизму. Большинство из преподавателей в школе были учениками Тай-сюя.

Я изучал историю буддизма и доктрины Винайи, Вэйши, Тянь-тай и Хуаянь. В школе также придавалось большое значение физическим упражнениям. Мы изучали тайцзицюань, а затем, под руководством учителя из монастыря Шаолинь, – шаолиньский бокс. В нашей практике особое внимание уделялось ритуальному покаянию. Мы медитировали, но не очень ясно представляли себе правильный метод практики. Поэтому было сложно получить реальную пользу от нее. Нам казалось, что нужны годы, чтобы это принесло плоды. Я вспоминал о том, что даже Будда Шакьямуни занимался практикой шесть лет. Я вспоминал также, что наставник Сюй-юнь, покинувший дом в двадцатилетнем возрасте, все еще занимался практикой в пятьдесят лет, хотя мир еще ничего не услышал о нем.

Люди, испытавшие глубокие переживания в процессе медитации или те, кто был признан просветленным, никогда не объясняли своих переживаний. Когда они говорила друг с другом, их слова были странными, а их значение – неясным. Там были ученики постарше, которые провели несколько лет в зале для медитации. Когда я спрашивал их о практике, они обычно говорили: «О, это несложно. Просто сиди. Когда ноги перестанут болеть, все будет в порядке». Иногда монаху предписывалось использовать во время медитации гунъань (яп. коан), но в целом систематическое руководство медитацией отсутствовало.

Как-то в школе я принял участие в чаньском затворничестве. Я просто сидел в медитации, пока удар доски для благовоний не призывал нас на ходячую медитацию. Никто не говорил мне, что делать, и ничему не учил меня. У нас была поговорка о том, что нужно сидеть, пока «из бочонка не выпадет дно». Только тогда можно было увидеться с наставником.

Иногда во время медитации я думал: «Что я должен делать? Должен ли я повторять имя Будды? Должен ли я делать что-то другое? Что такое медитация на самом деле?» Я продолжал задавать себе эти вопросы, пока я не превратился в большой шар сомнений. Однако, пока я оставался в этой школе, мои сомнения так и не были разрешены.

В конце концов, я покинул материковый Китай и переехал на Тайвань, где меня призвали на военную службу. Несмотря на свои обязанности солдата, каждый день я находил время для того, чтобы заниматься медитацией. Мои сомнения, все еще не разрешенные, вызывали у меня разнообразные вопросы. В буддийских доктринах были противоречия, которые я не мог разрешить. Все это очень мешало мне, поскольку я верил в учение Будды и считал, что в сутрах не может быть ошибок. Меня беспокоили такие вопросы: «Что такое просветление?» – «Что такое состояние Будды?» Подобные вопросы наполняли мое сознание, и я в отчаянии пытался найти на них ответы.

Это глубинное сомнение ни на миг не покидало меня. Когда я работал, оно исчезало, но когда я занимался практикой, удушающие сомнения часто возвращались обратно. Эта ситуация сохранялась много лет, пока мне не исполнилось двадцать восемь лет и я не встретил своего первого настоящего наставника. Я приехал в монастырь на юге Тайваня, где иногда читал лекции. Я узнал, что там же находится знаменитый монах Лин-юань. В ту ночь мы должны были спать на одном помосте. Увидев, что он медитирует вместо того чтобы спать, я сел рядом с ним. Меня по-прежнему мучили вопросы, и я отчаянно хотел разрешить их. Он выглядел очень умиротворенным, далеким от каких-либо проблем, и я решил обратиться к нему.

Он внимательно выслушал мой рассказ о многочисленных сомнениях и проблемах. В ответ он просто спросил: «Что-нибудь еще?» Я продолжал в том же духе еще два или три часа, я был очень взволнован и нетерпелив в ожидании ответов. Наконец он вздохнул и сказал: «Оставь!» Эти слова поразили меня, подобно молнии. Мое тело покрылось потом, я чувствовал себя так, словно только что излечился от сильной простуды. Я почувствовал, что избавился от огромной тяжести. Это было очень приятное и освежающее ощущение. Мы просто сидели там, не произнося ни слова. Я был чрезвычайно счастлив. Это был один из самых счастливых вечеров в моей жизни. На следующий день я по-прежнему испытывал великое счастье. Весь мир казался мне новым и свежим, как будто бы я впервые увидел его.

Тогда я понял, что для практики необходимы два условия. Первое имело отношение к «причинам и условиям». Некоторые веши, над которыми вы не вполне властны: ваша собственная карма, карма других людей, факторы среды, – должны образовать такое сочетание, которое благоприятно для ваших успехов в этой жизни. Для достижения больших успехов вы должны обладать этой кармической склонностью: должны существовать надлежащие условия.

Во-вторых, нужно обладать эффективными методами практики под руководством квалифицированного наставника. С того времени, как я покинул свой дом, я посвятил практике пятнадцать лет. Мне казалось, что это слишком много. В прошлом, когда я спрашивал совета у учителей, они просто говорили: «Усердно трудись. О чем еще говорить?» Но теперь я понял, что есть два требования – усердная работа при помощи хорошего метода и при помощи хорошего наставника.

С тех пор я начал искать в сутрах методы практики для совершенствования дхьяны. Ученик, обладающий определенным опытом, как правило, может добиться успеха при помощи этих методов. Хотя тексты и не всегда ясны, настойчивость и упорная работа рано или поздно приведут к успеху, и метод станет понятен. В особенности я искал средства для быстрого упорядочения сознания, достижения его открытости и отсутствия препятствий. Сознание обычного человека является закрытым и эгоистичным. Когда сознание упорядочено, оно открывается. При помощи практики можно управлять эмоциями и помрачениями по мере того, как они возникают в повседневной жизни. Я познакомился с этими методами, чтобы помочь себе и другим.

Я постиг три основополагающих принципа буддизма: обеты, самадхи и мудрость. Я начал изучать Винайю, которая регламентирует обеты, или правила поведения для монахов и монахинь. Обеты – это руководство для жизни согласно с учением Будды. Без прочного основания обетов, практика самадхи может привести вас на внешние пути или к искаженным взглядам и поведению. Обеты защищают нас и удерживают нас на правильном пути.

Также я прочитал много священных текстов. Когда у меня не было наставника, я воспринимал как своего наставника сочинения, полагая, что, если мои взгляды не совпадают с положениями сутр, я пойму свои ошибки. Прежде, когда я читал сутры, я видел много противоречий. Например, каждая сутра подавалась как истинное учение. Но как это может быть? Эти противоречия исчезли, когда я увидел, что сутры выражают разные уровни проповеди Дхармы. Будда проповедовал разные веши разным людям в зависимости от их опыта и уровня достижений.

Когда я попал на Тайвань, меня призвали в армию. Однако вскоре я вновь захотел надеть монашеское одеяние. Там был наставник Дун-чу, в котором я чувствовал необыкновенного человека. Он не читал лекций и не наставлял никого в практике. Не стремясь ни к славе, ни к тому, чтобы иметь много последователей, он пользовался большой известностью и уважением. Его речь была необычна и оказывала поразительное воздействие на людей. Он был наследником обеих чаньских традиций: и Линьцзи, и Цаодун. Позже я узнал, что при нашей встрече у него появилось желание, чтобы я стал его учеником, но он ничего не сказал об этом. Когда это открылось, я и в самом деле стал его учеником.

Время, проведенное с ним, оказалось одним из самых сложных периодов моей жизни. Он постоянно обескураживал меня. Это напоминало мне то, как Марпа обращался со своим учеником Миларепой. Например, приказав мне перенести все мои вещи в одну комнату, затем он заставлял меня перебраться в другую. Потом мне приходилось возвращаться обратно. Однажды он велел мне запечатать дверь и прорубить новый вход в другой стене. Мне приходилось вручную таскать кирпичи от дальней печи вверх, в монастырь. Обычно мы пользовались газовой плитой, но наставник часто посылал меня в горы собирать особый вид дров, на котором он любил заваривать себе чай. Он постоянно ругал меня за то, что я нарубил дрова слишком мелко или слишком крупно. Я часто подвергался подобным испытаниям.

В практике все было точно так же. Когда я спрашивал его, как мне заниматься практикой, он говорил, чтобы я шел медитировать. Но через несколько дней он приводил слова известного наставника: «Нельзя сделать зеркало, полируя кирпич, и нельзя стать Буддой, занимаясь сидячей медитацией». И он приказывал мне совершать простирания. Затем, еще через несколько дней, он говорил: «Это – не что иное, как собака, подбирающая с земли дерьмо. Читай сутры!» После того как я читал сутры в течение пары недель, он снова начинал ругать меня, говоря, что патриархи считали сутры пригодными только для того, чтобы прочищать раны. Он говорил: «Ты умный. Напиши сочинение». Когда я показывал ему сочинение, он разрывал его на куски со словами: «Все это чужие мысли». Затем он призывал меня использовать свою собственную мудрость и говорить оригинальные веши.

Когда я жил с ним, он запрещал мне пользоваться покрывалом, потому что ночью монахи должны заниматься медитацией. Если устанешь, можно поспать, но нельзя пользоваться такими удобствами, как постель или покрывало. Эти деспотичные правила и приказания на самом деле были его методом воспитания. Все что я делал, было неправильно, даже если он сам только что велел мне это сделать. Хотя сложно думать о таком отношении как о сострадательном, на самом деле это действительно было так. Если бы я не получил подготовки с такой дисциплиной, я бы не добился успеха. Проведя вместе с ним столько времени, я также понял, что изучение Дхармы Будды – очень энергичная работа и что в практике надлежит опираться на себя самого.

Проведя два года с наставником Дун-чу, я отправился в уединенное затворничество в горах. Уходя, я сказал ему, что клянусь усердно заниматься практикой и не подвести Дхарму. Он ответил: «Не так! Что такое буддизм? Что такое Дхарма? Самое важное – не подвести себя!»

Однажды наставник Дун-чу сказал мне: «Отношения между наставником и последователем подобны отношениям между отцом и сыном, учителем и учеником, но это еще и дружба. Наставник может руководить, критиковать и исправлять, но последователь должен нести ответственность за собственную практику. Наставник не может переживать за своего последователя, как мать. Наставник просто приводит последователя на Путь; последователь должен идти по Пути сам».

Напоследок наставник Дун-чу сказал мне. что последователь должен уделять внимание и мудрости, и заслугам. Занимаясь практикой в одиночестве, можно развивать самадхи и мудрость, но последователь должен помнить, что есть живые существа, которые нуждаются в животворной Дхарме Будды. Он сказал: «Контролируй себя. Когда ты можешь контролировать себя, ты можешь свободно достичь гармонии со множеством людей».

В первые полгода своего затворничества я уделял внимание покаянным простираниям, чтобы избавиться от дурной кармы. Сначала я совершал простирания при помощи «Лотосовой сутры», а затем – при помощи «Аватамсака-сутры». Прочитав иероглиф, я произносил мантру, а потом совершал простирание. Мантры были такими: «Намо фахуа хуэйшан фо пуса» («Поклоняюсь Буддам и бодхисаттвам из Лотосового Собрания») для «Лотосовой сутры» и «Намо хуаянь хайхуэй фо пуса» («Поклоняюсь Буддам и бодхисаттвам из океана мудрости «Аватамсака-сутры») для «Аватамсака-сутры». Так я читал весь текст сутр. После совершения простираний в течение пяти часов я занимался медитацией. В других случаях я повторял имя Будды Амитабхи.

С того момента, как я приступил к затворничеству, мое сознание стало очень спокойным и упорядоченным и никогда не испытывало волнения. Я чувствовал себя очень счастливым, как будто я вернулся домой. Один раз в день я ел листья дикого картофеля, который посадил сам. Я жил в хижине, при которой был двор. Сзади были стены, но фасад выходил на утес. Хотя я все время был во дворе, у меня никогда не было ощущения закрытости.

В конце концов я стал меньше заниматься простираниями, посвящая больше времени медитации и чтению сутр. Еще я много писал. Шесть лет прошли очень быстро: у меня было слабое ощущение времени. Я не достиг того, к чему стремился, но другие люди постоянно убеждали меня вернуться, и я покинул горы. Вернувшись в Тайбэй, сначала я чувствовал себя неадекватно. Я подумал, что для того чтобы проповедовать Дхарму Будды в наш век, мне нужны современное образование и ученая степень. Так я решил получить образование в Японии. Подготовка заняла почти год. Тем временем я продолжал читать лекции и писать.

В тридцать восемь лет я отправился в Японию и начал работать над диссертацией по буддийской литературе. Я написал ее за сравнительно короткий срок в шесть лет. Я объясняю это не каким-либо врожденным даром, а дисциплиной практики и состраданием бодхисаттвы Гуаньинь. В это время у меня были финансовые проблемы, и я часто был готов вернуться на Тайвань. Мой руководитель, который также был практикующим буддистом, сказал: «В одежде и пище нет сознания Пути, но в сознании Пути всегда будет пища и одежда». Услышав это, я стал ежедневно простираться перед Гуаньинь. Занятно, что через какое-то время я стал получать раз в год подношения от кого-то в Швейцарии, которых хватило на оплату моего обучения и публикации моей диссертации. До сих пор я не знаю, кто был тот благодетель.

За это время я посетил различных наставников Дзэн и эзотерического буддизма. Наибольшее влияние на меня оказал Бантэцугу Роси, ученик Харада Роси. Я посетил несколько зимних затворничеств в его храме в Тохоку. Этот храм, расположенный на севере Японии, находится в очень суровом окружении. Более того, казалось, что сам наставник тоже старается обращаться со мной пожестче, – нередко он приказывал своим помощникам поколотить меня. Из всех людей там я был самым образованным, и он часто говорил: «Вы, ученые, имеете много эгоистических привязанностей и помрачений. Ваши препятствия велики».

Когда я уезжал от него, он сказал: «Отправляйся в Америку и проповедуй там». Я ответил: «Но, наставник, я не знаю английского». Он сказал: «Дзэн не опирается на слова. Зачем беспокоиться о словах?»

Примечание редактора.

Наставник Шэн-янь получил передачу Дхармы в двух главных направлениях чань-буддизма, Линьцзи (яп. Риндзай) и Цаодун (яп. Сото). В генеалогическом отношении наставник Шэн-янь является потомком Бодхидхармы (?– ок. 530), первого патриарха Чань в семьдесят втором поколении и Хуэй-нэна (638-713), шестого патриарха Чань, в шестьдесят седьмом поколении. В преемственности Линьцзи наставник Шэн-янь является потомком наставника Линь-цзи (?-866) в шестьдесят втором поколении и потомком наставника Сюй-юня (1840-1959) в третьем поколении. В этой линии он является непосредственным преемником наставника Линь-юаня (1902—1988).

В преемственности Цаодун наставник Шэн-янь является потомком одного из основателей, наставника Дун-шаня (807—869) в пятидесятом поколении и непосредственным преемником наставника Лун-чу (1908—1977) в третьем поколении.

«Поколение» обозначает передачу Дхармы в преемственности от наставника к ученику. Таким образом, эта передача обеспечивает преемственность не только самой Дхармы, но и наставлений и практики той или иной традиции. Более того, тот, кто удостоился передачи Дхармы, получает вместе с ней признание своего наставника в том, что отныне ученик сам уполномочен проповедовать Дхарму, то есть сам стал наставником.