Текст книги "Твой навсегда"

– Эллен, что ты забилась в свою комнату и сидишь, когда на носу персиковый фестиваль? Ты не должна его пропускать, – настаивала Мюриэл. – Нужно смело смотреть в лицо сплетням. В противном случае в глазах людей ты будешь выглядеть виноватой. И потом, ты же обещала Би, что приготовишь яблочный пирог.

Эллен просеяла муку в миску и аккуратно перемешала с шортенингом.[6]6
  Жир, добавляемый в тесто для рассыпчатости.


[Закрыть]

– Пусть люди думают все, что им хочется. К тому же я не чувствую себя виноватой. – Она привстала на цыпочки посмотреть, на месте ли ее грузовой пикап. Да, он по-прежнему стоял припаркованный возле дома Гаса.

Саймон все утро куда-то ездил, туда и обратно. Видимо, решил принять ее предложение и воспользоваться ее грузовичком. В прочих ее милостях он не нуждался. Не хотел ни видеть ее, ни говорить с ней. И вообще иметь с ней что-либо.

Эллен закусила губу и отвела взгляд от пикапа. Она осторожно влила в миску холодную воду и стала месить тесто. Все ее хозяйственные хлопоты, конечно же, были уловкой.

– Ты должна найти в себе силы, – продолжала Мюриэл. – Я не хочу, чтобы моя дочь ходила крадучись, будто посрамленная!

– Тебя это никак не затронет, мама! – Эллен хлопнула ситом, так что в воздухе поплыло мучное облако.

Мюриэл испуганно сделала шаг назад.

– Боже мой! Что с тобой, Эллен?

– Я устала от того, что мною распоряжаются! – Эллен сердито подцепила из миски часть теста. – Всю жизнь я была послушной маленькой девочкой. И что мне это дало? Ничего! Теперь я все буду делать, как мне нравится. И я не собираюсь идти на этот дурацкий персиковый фестиваль! Улыбаться, болтать о том о сем и делать вид, что все это просто грандиозно? Мне это ни к чему. – Она сделала из теста несколько шариков и шлепнула их на мраморную доску. – Би вместе с Мисси могут справиться и без меня. А если не могут, ну… тогда они невероятные тупицы. Добропорядочные граждане Ларю не умрут, если в этом сезоне они не получат кусок моего пирога. Возможно, будут страдать, но не умрут.

Рот Мюриэл изогнулся в медленной улыбке.

– Ну хорошо, пусть будет так. Моя маленькая девочка наконец решила обрести твердость характера. Похоже, ты собираешься поступать точно так же, как прошлой ночью. Я имею в виду, когда Саймон крался из нашей парадной двери в три утра. Гм… тебе понравилось?

– Мама! – Эллен энергично принялась раскатывать тесто скалкой.

– А почему тебе просто не пойти на персиковый фестиваль вместе с твоим Саймоном? – предложила Мюриэл. – Сделай публичную заявку. Устрой сенсацию. Поскандаль, дорогая.

Эллен поморщилась.

– Никакой он не мой.

– Вот как? – Мюриэл удивленно заморгала. – Тогда кто он?

– Это никого не касается, – монотонно пробубнила Эллен.

Мюриэл изучала свою дочь тревожными глазами.

– Полегче с тестом, дорогая, или ты сделаешь его жестяным.

– Я знаю, что делаю, – огрызнулась Эллен. – По крайней мере, что касается пирогов. – Она осторожно стянула с разделочной доски раскатанный пласт и задрапировала им верх пирога.

– Возможно, это не самый подходящий момент для разговора…

– Поэтому, пожалуйста, прекрати его, мама, – взмолилась Эллен. – Прошу тебя, не надо.

Мюриэл медленно двинулась к ней.

– Ты посвятила большую часть своей жизни этому парню. И видит Бог, он разрушает твои другие перспективы…

– Мама!

– Если уж ты так присохла к нему, прояви этот свой новый характер! Борись за то, что ты хочешь! Ты должна быть немного тверже, – заключила Мюриэл.

– Я и пыталась! – срывающимся голосом ответила Эллен. – Я все пробовала! Я была смелой, до безрассудства! Сказала, что я его люблю! Тело свое предложила! Жениха своего прогнала! Я ни перед чем не остановилась!

– Успокойся, Эллен, – пробормотала Мюриэл.

– Ха! Успокоиться? Легко сказать! Как? Я просила и умоляла! Пыталась его ублажить сдобами, сексом и…

– Ради Бога, Эллен. Мне не нужны скабрезные подробности.

– Тогда не спрашивай, если не хочешь слушать! И не говори, чтобы я была тверже. У меня полно трудностей, я в растерянности и не знаю, что мне делать дальше. Если я сделаю еще один шаг, пытаясь стать тверже, я окажусь за критической чертой! Ты меня понимаешь, мама?

Мюриэл уставилась на нее, моргая, как сова.

– Боже мой, дорогая! Как драматично. Я не представляла, что ты такая… страстная.

– Никогда со мной такого не было. – Эллен запнулась, сильно шмыгая носом. Потом поглядела на свои руки, белые и липкие от теста, и прижала локти к мокрым глазам. – Только когда это касается Саймона.

– Давай, дорогая. – Мюриэл приложила к носу дочери «клинекс», вытащенный ею из какого-то неведомого тайника.

Эллен вяло засмеялась и высморкалась в бумажную салфетку.

– Спасибо.

– Все, что можно сделать в подобной ситуации, – живо продолжала Мюриэл, – это постараться увидеть в ней светлую сторону.

– Да? – презрительно фыркнула Эллен. – И что же я увижу?

– Как бы то ни было, – лукаво улыбнулась Мюриэл, – теперь тебе не придется иметь дело с Дианой Митчелл, с этой чудовищной стервой, в качестве твоей свекрови. Разве это не подарок судьбы?

– Не заставляй меня смеяться, мама, – сказала Эллен, у которой начало трястись лицо. – Иначе я просто расплачусь, предупреждаю тебя.

– Дорогая, на радости мы можем всплакнуть вместе.

Последовал взрыв эмоций – у той и у другой. И на пару они добили пакет Мюриэл с клинексом, поделив его между собой.

Саймон выехал на дорогу, ведущую на свалку. Тяжелая физическая работа очищает мозги, полагал он. Следуя этому постулату, он отодвинул в сторону груду фотографий, намеренный ударным трудом завершить уборку хлама. Он грузил ящик за ящиком, мешок за мешком. Все подряд. Сломанную мебель. Журналы давностью в несколько десятков лет. Заскорузлые ботинки. Полотенца, которые были до того рваные, что в них почти невозможно было узнать полотенца. Ржавые останки автомобилей и какие-то корродированные детали, которые он вообще не мог идентифицировать.

И еще бутылки из-под спиртного. Проклятые бутылки, как же их было много!

Чем глубже Саймон внедрялся в убогий дом, тем полнее он проникался ощущением безысходности, отчаяния и одиночества Гаса. И тем больше прошлое давило на него.

Но как ни тяжела была его работа, в голову по-прежнему лезли дикие мысли. Прокрасться ночью в комнату к Эллен. Извиниться за то, что вел себя подло, как трусливый пес. Поклясться любить ее до конца жизни, чтобы снова и снова терять себя в ее теле так долго, как ему отпустит судьба.

Сегодня он, точно ненасытный обжора, был жаден до наказания.

Саймон подкатил к свалке, ожидая увидеть Макса Уэббера. Но парень, подошедший к двери будки, был не Макс. Это был его сын, Эдди. Лучший друг Саймона. Тот, кто участвовал во всех его приключениях и кто не хотел смотреть ему в глаза после той памятной ночи.

На загорелом, с залысинами лбу Эдди выступил пот.

– Привет, Эдди! – сказал Саймон. – Сколько лет, сколько зим.

– А, это ты, Саймон. Привет.

Эдди покосился в сторону большого металлического стеллажа, доверху заполненного петардами, остановив на них взгляд. Отец Эдди делал их и всегда поставлял изделия для городских празднеств. Вид петард заставил обоих вспомнить о «римских свечах» и сигнальных ракетах в ту давнюю июльскую ночь. Покрасневшее лицо Эдди сделалось еще краснее. От неудобства он сунул руки в карманы.

– По-прежнему делаете петарды, как я вижу, – сказал Саймон. Черт! Будто у него сегодня не было других дел, кроме как унижать своего старого товарища.

– Гм… да, делаем. Папа и я. К персиковому фестивалю.

– Успеха вам. – Саймон изучал дюжего парня, переминающегося с ноги на ногу. – Что-нибудь известно о Рике, Майке, Стиве и Рэнди? – спросил он, назвав имена ребят, которые были с ними в ту ночь.

– Гм… – Эдди прочистил горло. – Рик работает на железной дороге. Майк продает автомобили в Ванкувере… Рэнди давно живет в Паско. Думаю, теперь он учитель физкультуры. Про Стива ничего не знаю. Не видел его много лет.

– Ага, – кивнул Саймон. – Ну, это я так, между прочим. Просто любопытно.

– Да. Это… гм…х-х-хорошо, – заикался Эдди. – Я рад тебя видеть, приятель.

Саймон крякнул.

– Мне нужно сдать в металлолом кое-какие вещи, Эдди.

– Конечно, конечно, – поспешно сказал Эдди. – Все, что угодно.

– Мне придется сделать не одну ездку, так что приготовься. Ты еще увидишь меня много раз, – сказал Саймон. – И еще…

– Что? – Эдди выглядел встревоженным.

– Расслабься. Не потей из-за той истории. Это было много лет назад, – спокойно добавил Саймон.

Когда он отъезжал, Эдди задумчиво смотрел ему вслед. На этот раз он не отвел глаз и робко помахал рукой. Саймон помахал ему в ответ. Фу ты черт!

ГЛАВА 12

Кухня, пышущая жаром, благоухала густым ароматом запеченных фруктов. Эллен вынула из плиты и положила остывать пирог. Последний пирог из фестивальной партии, приготовленной за этот день. Она придвинула табурет к двери с москитной сеткой, откуда лучше был виден дом Гаса, и присела.

Совершенно очевидно, что хандра в полном одиночестве, в надежде, что он почувствует себя виноватым и опамятуется, ни к чему не приведет. Придется оставить это бесплодное занятие и самой сделать следующий шаг. Опять.

Гнев пропитывал ее все глубже. Саймон использовал ее тело и потом ушел, не сказав ни слова. И сегодня игнорировал ее, будто ничего не было. Надо сказать ему по крайней мере, что она думает о нем и о его дурных манерах. Ей уже нечего терять, даже гордости – все сгорело в пожаре прошлой ночью. Поэтому Эллен чувствовала себя нагой и ужасно ранимой.

Она пересекла лужайку и протиснулась сквозь кусты сирени. Прошла по глубокой траве к дому Гаса и поднялась на крыльцо. Сердце ее неистово колотилось. «Сохраняй твердость духа», – сказала она себе и только подняла руку, чтобы постучаться, как дверь открылась.

– Привет, – сказала Эллен.

Саймон кивнул в ответ. Он молча смотрел на нее. Но не приглашал войти. Его свободная расстегнутая рубаха была покрыта пылью и полосками грязи.

Эллен стиснула зубы. Ясное дело, придя сюда, она совершила ошибку, но, как бы то ни было, придется это выдержать.

– Похоже, работа продвигается, – сказала она, стараясь говорить беззаботным тоном.

– Весь день катаюсь взад-вперед на свалку, – ответил Саймон.

Эллен оглянулась на свой пикап, стоявший во дворе дома.

– Я вижу, ты решил использовать мой грузовичок. Я не хотел тебя беспокоить, – сказал Саймон.

– А ты думал, меня не будет беспокоить то, что ты исчез ночью без единого слова? – спросила Эллен, больно ужаленная его словами. – И потом избегаешь меня весь день.

Он тотчас отвел взгляд от ее глаз. Эллен вздохнула.

– Ты не хочешь пригласить меня в дом, Саймон?

Он отступил назад и жестом предложил ей войти.

Когда Эллен ступила в кухню, комната показалась ей в два раза больше, после того как освободилась от большей части хлама. Пол был подметен, но на стропилах по-прежнему висели гирлянды паутины. Наступила тишина, такая гнетущая, что было трудно дышать.

– Что в тех ящиках, Саймон? – сказала Эллен, думая, о чем бы еще его спросить.

Он, казалось, с облегчением встретил перемену темы.

– Личные вещи Гаса. Его фотоаппараты. Из-за них я просеял груды мусора.

Эллен взяла из открытого ящика одну из старых камер.

– Эту я хорошо помню. Ты обычно снимал ею, когда мы были детьми.

– Да, – сказал Саймон. – Гас научил меня этому ремеслу. Я не знала, что он учил тебя фотографии, – сказала Эллен.

– Мне было так хорошо с ним, пока он оставался в здравом уме. – Взяв у нее фотоаппарат, Саймон вертел его в руках. – Я весь день думал о Гасе. Мне казалось, что я его ненавижу, после того как я убежал. Но потом, когда пришло известие, что он мертв, я осознал, что это не так. Вообще-то на самом деле я никогда так не считал. То, что произошло здесь, не было его виной.

– Что значит не было его виной? – рассердилась Эллен. – Что ты имеешь в виду? Он был взрослым, а ты ребенком! Чья же это вина, как не его?

– Я имею в виду его депрессию, – сказал Саймон. – Он был болен, и это убило в нем все самое хорошее. Но он хотел делать как лучше и старался, как мог.

– Как мог? – Лицо Эллен сделалось красным от застарелого гнева. – Я помню, как ты выглядел после его нападок! Ты это называешь «делать как лучше»?

Саймон вздохнул.

– Ты сознательно не улавливаешь сути.

– О, я-то улавливаю. В отличие от тебя. У тебя с детства привычка делать вид, что тебе все по фигу. Ты, например, всегда притворялся, что не боишься боли. Помнишь, как вы с Эдди поспорили, кто дольше продержит на руке зажженную сигарету? И ты тогда выиграл.

– Десять баксов, – криво усмехнулся Саймон.

– Ты говорил, что это ерунда и что тебе совсем не больно. Но потом рана нагноилась. Помнишь? У тебя остался шрам на том месте. – Эллен схватила его запястье и отдернула вверх рукав, обнажив предплечье с выпуклым блестящим рубцом на коже. – Видишь?

– Эл…

– И сейчас ты снова говоришь, что тебе не больно! Что Гас старался делать как лучше! Что все это пустяки! Что ты не показывался весь день только потому, что не хотел меня беспокоить!

Лицо Саймона приняло суровое выражение.

– Что ты хочешь от меня, Эл? Мы все вынуждены так или иначе справляться с трудностями жизни. Я – одним способом, ты – другим, кто как умеет. Я стараюсь не придавать вещам большого значения, и обычно это мне помогает.

– Тогда прошлая ночь не имела для тебя большого значения? – спросила Эллен.

– Bay! – Саймон отступил назад, удивленный. – Я не думал, что у нас зайдет разговор об этом!

– Просто скажи мне коротко – да или нет. И не пытайся смягчить удар.

Саймон осторожно положил камеру в ящик.

– Нет, Эл, – сказал он тихо. – Это имело для меня очень большое значение.

У нее дрожали губы, и она старалась побороть волнение.

– Я загнала тебя в угол и вынудила сказать эти слова. Прошу прощения. Но я не испытываю к Гасу такого сострадания, как ты. Я никогда не прощу ему, что он прогнал тебя и отлучил от меня. – Эллен направилась к двери.

– Эл, можно я покажу тебе кое-что? Она остановилась и повернулась. – Что?

Саймон подошел к одному из ящиков и вытащил несколько больших тяжелых альбомов. Он положил всю стопку на стол.

– Я обнаружил их этим утром.

Эллен прошла к столу и открыла первый альбом.

Свидетельство о рождении. Черно-белые фотографии. На одной Саймон только-только начинает ходить. Красивая улыбающаяся женщина, с длинными блестящими черными волосами и высокими скулами держит ребенка за руки.

– Это твоя мать? Он кивнул.

Эллен переворачивала страницу за страницей. Маленький мальчик с улыбкой смотрит на рождественское дерево. Саймон верхом на пони. Полная подборка фотографий, от детского сада, кончая школой. Первые попытки художественного творчества, поделки с использованием клея и блесток. Альбом был укомплектован под завязку, без единого пропуска и дюйма свободного пространства.

– Должно быть, это начинала еще моя мать, – сказал Саймон, – и по какой-то причине перестала. В доме ничто не уцелело в огне. Я даже не знал, что эти альбомы вообще существуют в природе. – Саймон открыл второй альбом. – А дальше продолжил Гас. На этой фотографии я уже в школе. Я переехал сюда, когда учился в третьем классе. У Гаса здесь собрано все. Табель, рисунки, даже некоторые из моих сочинений. Я никогда не предполагал, что он вообще в них заглядывал, не то чтобы их увековечить и потом разглядывать в одиночестве.

Листая страницы, Эллен остановилась на серии черно-белых фотографий с замечательными пейзажами. Ниже располагалась газетная статья с заголовком: «Молодежь Ларю завоевывает право на стипендию».

– Я помню, как ты выиграл в тех соревнованиях, – сказала Эллен. – Но ты не мог поехать по стипендии на занятия в летнюю школу, потому что в тот год…

– Потому что в тот год, – продолжил Саймон, – я был условно осужден и отпущен на поруки. Да, я помню. – Он выглядел смущенным. – Мой учитель по художественному творчеству был готов убить меня.

– Это когда вы с Эдди устроили те гонки на тракторах и один из них в конце концов въехал носом в садик Уилларда Блейра? Или это было в тот раз, когда вы угнали кабриолет у жены мэра для гонки за лидером?

– Мы непременно должны застрять на этом? – В голосе Саймона звучало уныние.

– Извини, – сказала Эллен, пряча улыбку, и перевернула страницу.

Главный приз с выставки художественного творчества учащихся. Рисунки углем. Рисунки пером. Саймон в год окончания школы. Эллен смотрела на фото, и сердце ее переполняли знакомые чувства. Точно такая же фотокарточка была запрятана глубоко в ее бумажнике, обтрепанная по углам – так часто она ее вынимала и рассматривала.

Внезапно страницы стали пустыми.

Эллен захлопнула альбом.

– Гас так гордился тобой. За это я готова пересмотреть свое отношение к нему в лучшую сторону. Теперь я могла бы простить его, почти полностью.

– Я полагаю, он надеялся, что когда-нибудь я найду все это, – сказал Саймон. – Своего рода завуалированные извинения. Он был такой плут, этот Гас. Любил говорить околичностями. Ему это было присуще – оставлять лазейку, чтобы увильнуть от прямого разговора.

Эллен положила ладонь Саймону на руку. Он посмотрел на ее пальцы.

– Этого должно быть достаточно.

Чтобы не расчувствоваться, она тотчас отвела глаза. Взгляд ее упал на папки с подшивками.

– А что в тех? – спросила она.

– Мои снимки из газет и журналов, – сказал Саймон. – Он их собирал тоже.

Эллен раскрыла подшивку с архивом. Саймон, подойдя сзади, смотрел поверх ее плеча.

– Это лагерь палестинских беженцев, – пояснил он. Искусная съемка без прикрас показывала суровую картину человеческих страданий. Великолепно выполненные фотографии внушали страх своей неприкрашенной правдой. Эллен медленно просмотрела подшивку и открыла другую. Саймон снова заглянул через плечо.

– Может, тебе лучше не смотреть эту подборку, – сказал он неуверенно. – Это афганская война. Здесь есть… гм… некоторые страшные вещи.

Она неторопливо листала вырезки. Мороз прошел по коже, когда она увидела, что любимый ею человек так близко соприкасался с жестокостью и смертью. Она оглянулась через плечо и, посмотрев ему в лицо, мягко сказала:

– Ты не должен опекать меня до такой степени. Твои фотографии просто поразительны.

– Статистика, – сказал Саймон, явно испытывая неловкость. – Закон больших чисел. Я израсходовал сотни кадров, чтобы запечатлеть это на пленке.

– Не преуменьшай свои заслуги, – сказала Эллен. И не говори, что это было не ахти какое сложное дело. Поразительное есть поразительное, и не важно, как ты этого добился.

Саймон пристально посмотрел ей в глаза.

– Спасибо, – сказал он.

Ее взгляд упал на пыльную, неправильной формы крылатую фигурку на столе, возле ящика с фотоаппаратами. Предмет был сделан из необожженной глины, и на одном конце из него выглядывал грязный шнур.

– А это что? – Эллен подобрала фигурку. Саймон забрал ее и смущенно вертел в руках.

– Это подарок, который я сделал для своей матери. Мы как раз посмотрели научно-популярный фильм о почтовых голубях, и я все недоумевал, как им удается всегда находить дорогу домой. Я воображал что-то наподобие невидимой нити, которая тянет их в родные места. Моя мать часто разъезжала по разным галереям, где продавались ее скульптуры. Поэтому я решил вылепить для нее этого голубя и пропустил внутри шнурок, чтобы она всегда находила путь домой, ко мне.

– Теперь я вижу, – сказала Эллен, разглядывая маленькую птицу. – На этом конце – голова с острым клювом, а там хвост. Сколько тебе тогда было лет?

– Восемь. Но я так и не отдал ей свой подарок. В тот день пришли какие-то люди, чтобы сказать мне о пожаре.

Осторожно положив птицу на стол, Эллен отвернулась к окну, чтобы не заплакать. Она стояла так до тех пор, пока не посчитала, что может надеяться на себя.

Когда она снова повернулась, Саймон положил своего голубя ей в руки. Жест выглядел почти церемониальным.

– Это тебе.

– Но я всегда без малейших трудностей нахожу дорогу домой, – сказала Эллен, баюкая в ладонях кособокую птицу. – Я почти никогда не сбиваюсь с пути.

– Ты – мой родной дом, Эл, – сказал Саймон. – Единственное мое пристанище.

Она протянула к нему руку и вздохнула, протяжно всхлипнув. Саймон закрыл глаза, когда она притронулась к его щеке. Он положил сверху свою руку и потом поцеловал Эллен в ладонь. Тепло его мягких губ вызвало в ней дрожь.

– Прости, что я не проявил большего гостеприимства, когда ты постучала, – сказал он. – Я скверно себя чувствовал.

Эллен отложила глиняную птицу и протянула к нему руки.

Саймон не колебался. Он схватил ее в объятия и стиснул так сильно, что выдавил из легких весь воздух. Но ее это нисколько не беспокоило, потому что она не нуждалась в воздухе. У нее был он, Саймон. По крайней мере в эти сладкие мгновения он принадлежал ей. Она зарылась носом в его волосы. От него пахло пылью и потом.

Он резко освободился.

– Извини, Эл. Я весь грязный и вонючий. И не должен…

– Не беспокойся, – сказала она. – Обними меня снова. Мне этого хочется.

Саймон вытер лоб рукавом и виновато улыбнулся, показывая ей оставшиеся на материи песчаные полоски.

– Я уже собрался идти к водопаду с мылом и свежей одеждой, а потом искать тебя. Думал упасть на колени и целовать тебя до тех пор, пока ты не простишь меня.

– Простить тебя? За что? Ты не лгал мне. И ничего не обещал.

– О, прекрати, – заворчал Саймон. – Говоря подобные вещи, ты только усугубляешь ситуацию. Ты заслуживаешь прекрасного принца, а я не он.

– Зачем мне какой-то принц? – сказала Эллен. – Какая скучища! Мне совсем не нужны эти дурацкие древности. Я хочу моего мятущегося Саймона. Сумбурного и неприрученного.

Он нехотя улыбнулся, растягивая уголки своего мрачного рта, как бы взвешивая ее слова.

– Мне нравится, когда ты так упорствуешь. Но я предпочел бы, чтобы от меня пахло хорошо, когда я трогаю тебя. Не хочешь пойти со мной к водопаду?

Все возможности чувственного наслаждения прокрутились в ее уме с головокружительной быстротой. Саймон обнаженный, мокрый и смеющийся под водопадом!

– Ох, Саймон…

Он все прочел в ее глазах. Его улыбка невольно переросла в довольный оскал.

– Ну как?

– Хорошо, – согласилась Эллен. – Мы можем взять мой пикап. Я пойду принесу несколько полотенец. И захвачу купальник. Я вернусь через минуту.

– Не забудь отнести это. – Саймон вложил ей в руки маленькую скульптуру голубя. – Береги его ради меня, Эл.

Качая в руках драгоценную вещицу, Эллен поспешила обратно в дом. Она поднялась по лестнице и положила голубя на почетное место, рядом с фотографией Кентов, ее прабабушки и прадедушки. Ей нравилось, как оба предмета смотрятся вместе. Две стороны одной и той же блестящей монеты – страстная тоска по любви, очагу и семье с уважением к прошлому и надеждой на будущее. Тот клей, на котором держится вселенная.

Эллен надела купальник и, натянув поверх него свои вещи, с бешено стучащим сердцем помчалась в подсобную комнату. Взяла там шерстяное одеяло для пикника и сверху положила полотенца. Потом с лихорадочной скоростью приготовила все для чая. Выставила на стол три пирога, стопку десертных тарелок и ложки. Напоследок она набросала записку для постояльцев с извинениями за свое отсутствие, объясняя необходимость оного неожиданным срочным делом.

Саймон ждал у пикапа с потертым рюкзаком на плече, арбузом под мышкой и улыбкой, которая заставила Эллен покраснеть.

Она включила мотор и выехала на заброшенную дорогу. Фургон запрыгал на ухабах, направляясь в сторону тракта и соединяющегося с ним каньона Макнари. Пока машина двигалась по узкой просеке среди вырубок, оба молчали. Эллен сосредоточила все усилия на управлении, пытаясь таким образом игнорировать дрожь в руках, громкий стук своего сердца и жар в щеках. Но контролировать улыбку на лице, похоже, было выше ее сил.

– Как давно ты последний раз ходила сюда купаться? – спросил Саймон.

– Много лет назад, – ответила Эллен. – Еще до того, как Гас установил в лесу свои знаки с грозной надписью: «Лица, вторгающиеся в частные владения, будут расстреляны на месте». Взгляни прямо, вон там один из знаков. Видишь то дерево?

– Давай остановимся здесь, на широком месте, – предложил Саймон. – Отсюда лучше всего спуститься к реке.

Эллен подъехала к обочине и остановилась. Саймон потянулся за одеялом и полотенцами, но она остановила его руку.

– Подожди. Помнишь, ты как-то сказал, что в совершенстве владеешь своим авральным ножом? Это действительно так?

– Конечно. Хочешь, чтобы я продемонстрировал прямо сейчас?

– Да, – задумчиво сказала Эллен и показала на предупредительный знак Гаса в двадцати ярдах от них. – Можешь попасть в него вот отсюда?

Саймон быстро взглянул на знак и, блеснув глазами, снова посмотрел на нее.

– В какую букву?

Она фыркнула.

– Хвастун! Ох, какой же ты позер!

– Нет, я серьезно, – настаивал Саймон. – Выбери любую букву, какую хочешь. – Он вылез из кабины.

Эллен последовала за ним, восхищаясь тем, что сияющая улыбка сделала с его изумительным лицом.

– Прекрасно. Попади в букву «а» в слове «расстреляны», если ты такой крутой.

Саймон нагнулся и вытащил из ботинка устрашающего вида вороненый нож. Небрежным жестом поднял его в воздух и метнул.

Раздался глухой звук. Лезвие вонзилось точно в центре буквы «а» и закачалось в дереве.

– Ах! – воскликнула Эллен. – Теперь я вижу, что ты не преувеличиваешь.

– Никогда, дорогая. – Саймон размашистым шагом подошел к знаку и, вытащив свой нож, одним изящным движением засунул обратно в чехол.

– Хорошо, – сказала Эллен. – Тогда, я полагаю, ты сможешь спасти меня от змей.

Он посмотрел вниз на ее голые загорелые ноги в открытых сандалиях.

– Джинсы и кроссовки подошли бы больше.

– Я как-то не подумала об этом, – призналась она. – Я сильно волновалась.

Саймон ухмыльнулся и поцеловал ее в кончик носа. Потом схватил из кабины арбуз, одеяло и полотенца. Эллен последовала за ним по скалистому склону к небольшой бухте, осторожно выбирая дорогу между валунами и все время глядя себе под ноги.

– Ну, вот и пришли, – сказал Саймон. – Не место, а просто рай земной.

Эллен подняла глаза от своих ног.

– Bay! – ахнула она. – Я уже забыла, как здесь прекрасно.

Каньон густо зарос пихтой и сосной. В его суживающемся конце находился водопад высотой около десяти футов. Он сбрасывал свои струи в гладкий устланный мхом желоб. Вода устремлялась по нему вниз, пробегая через каменные пороги, грохоча и пенясь. Пузыри лопались, попадая в центр омута, широкий прозрачный бассейн, отливающий темным сине-зеленым цветом.

Саймон стянул свои ботинки. Эллен тем временем сняла с себя тенниску и свои короткие брюки. Он посмотрел на ее скромный закрытый купальник и засмеялся.

– После того, чем мы занимались прошлой ночью, тебе еще нужен купальник, малыш?

– Мы не дома, – резко сказала Эллен. – Сюда могут прийти.

– Отсюда несколько миль до главной дороги, – сказал Саймон. – К тому же мы находимся в частных владениях, – подчеркнул он. – Если кто-то нарушит наше уединение, я перешибу ему обе ноги.

Она нахмурилась.

– Добрые соседи так не поступают.

– Я не очень-то добрососедский парень, Эл. – Саймон обрыскал глазами ее тело. – Я буду сильно недоволен, если кто-то еще увидит тебя обнаженной. Но я хочу видеть тебя таковой в этом водопаде. Я ужасно этого хочу, дорогая.

У нее перехватило дыхание, когда он стянул свою рубаху и отшвырнул ее в сторону. В нем все было красиво – каждый дюйм его подтянутого мускулистого тела, его золотистая кожа, его замечательное лицо. Он был похож на античного бога.

– Я хочу, чтобы ты знал, – сказала Эллен, – что у меня нет ни малейшего желания заниматься сексом вне дома. Говорю тебе об этом прямо, так что наперед учти. Только при закрытых дверях, на чистых простынях и при выключенном свете. Я девушка скромная. Да, я не из тех, кто…

От ленивой плотоядной улыбки Саймона у нее начали подкашиваться колени.

– Ты даже не знаешь, какая ты девушка, моя ненаглядная.

– Мне лучше знать, какая я, – колко сказала Эллен. – Поэтому не смей мне ничего рассказывать.

– Мы спорим из-за ерунды, – успокоил ее Саймон. – Как насчет того, чтобы просто войти в воду вместе со мной? Все несущественные вещи по ходу дела утрясутся сами собой.

Его кроткий голос был само благоразумие, но Эллен видела обманчивый блеск в его глазах. Она погрозила пальцем:

– Даже не думай. Я не попадусь на эту удочку.

Саймон завел руку за спину и стал стягивать с волос шнурок, делая это соблазнительно медленно, сгибая и разгибая мышцы. Он тряхнул головой, рассыпав по плечам густую тяжелую гриву, и так стоял.

– Не красуйся, – сказала Эллен, едва дыша.

– Почему нет? – Он положил руки на затылок, вращая шеей и мускулистыми плечами, выставляя себя напоказ.

– Ты прекрасно знаешь, что ты красивый, – ответила Эллен. – И тщеславный тоже. Все пытаешься меня соблазнить? Прекрати свои глупые ухищрения, Саймон. Я тебя насквозь вижу. Похваляешься как павлин, распускающий веером свой хвост.

Ее слова, казалось, привели его в восторг.

– Как я должен это понимать? Как тонкий намек, что ты хочешь видеть мой зад? – Саймон расстегнул пряжку и оттолкнул ремень вниз. Его восставший фаллос выскочил из упавших джинсов, тяжело прыгая перед ним. Он повернулся кругом, широко расставив ноги и подняв руки. – Тебе нравится моя задница?

Это были мускулистые мужские ягодицы. Осязаемо лакомые и самые соблазнительные из всех, какие она когда-либо видела на фотографиях или в кино.

– Прекрати, Саймон!

Он повернулся кругом, изучая ее вспыхнувшее лицо.

– Но это же действует, – засмеялся он. – Почему я должен что-то прекращать, если это работает?

Эллен повернулась к нему спиной и стала расстилать одеяла. Пока она разворачивала его на мягком ковре из сосновых иголок и невысокой таволги, раздался громкий всплеск. Она повернулась как раз в то время, когда Саймон уже вынырнул на поверхность. Его мощный торс взметнулся из омута, пролив целый душ сверкающих капель.

Саймон засмеялся в восторге и откинул с лица волосы.

– Это что-то невероятное! – крикнул он. – Иди сюда, Эл. Ты должна это испытать.

Эллен пробиралась на цыпочках по скользким камням. Она приблизилась к омуту и задержалась у кромки. Пальцы словно прилипли к берегу. Она попробовала воду и судорожно вздохнула.

– Она же ледяная! Ты, должно быть, спятил!

– Никаких отговорок, малыш. – Саймон проплыл через омут, выпрыгнул и направился к ней. Мокрый, обнаженный и улыбающийся, с глазами, полными решимости.

Она попятилась от него, тряся головой.

– Ты не посмеешь, Саймон Райли! Даже не приближайся ко мне с этим твоим взглядом. Я не… Нет!

Он подхватил ее на руки.

Эллен пронзительно кричала и сопротивлялась, пока Саймон нес ее к омуту. Но когда он бросил ее в ледяную воду, острый шок вызвал восторг в каждой ее клеточке, в каждом нерве. Она принялась плескаться и смеяться. Потом вытерла воду с глаз и посмотрела на Саймона.