Текст книги "Недоверчивые любовники"

Глава 10

– Я понимаю, вы нуждаетесь в телохранителе, – кивнул Люк Маквей. – Особенно в свете того, что вы мне рассказали.

Он вздохнул и, распахнув полы пиджака, сунул руки в карманы брюк. Высокий, полный чувства собственного достоинства, с редеющими седыми волосами, Маквей являл собой воплощение преуспевающего адвоката. Кэндис он понравился с первого дня знакомства, и дружба их укреплялась с годами.

– Не имеет значения, насколько невинный характер носят отношения между вами и вашим… работником. Если кто-нибудь узнает, что он здесь, вы понимаете, сколько вонючей грязи они выльют на вас в связи с этим?

Кэндис беспокойно задвигалась на диване, глядя на адвоката, который мерил шагами комнату; она понимала, насколько неразумно пренебрегать добрыми советами. И ей не надо было спрашивать, кого он имел в виду, говоря «они». Ее свойственники были бы счастливы отыскать хоть что-то, способное изменить ситуацию в их пользу.

Кэндис откашлялась в надежде, что Люк не заметит ее пылающих щек, и спросила:

– Разве они не обязаны доказать, что наши отношения не были платоническими?

Люк остановился и посмотрел на свою клиентку долгим задумчивым взглядом, как бы решая, стоит ли продолжать расспросы.

– Все, что им нужно, – это посеять хотя бы крошечное семя сомнения. Советую вам быть максимально осторожной. Держитесь по возможности как можно дальше от мистера Хайда.

Люк взял руки Кэндис в свои, глядя на нее глазами, полными тепла и искреннего сочувствия.

– Кэндис, вы уверены, что можете доверять этому парню?

Она ответила сразу:

– Уверена. Его рекомендовал доктор Джек.

«К тому же он веселый, смешит меня, и с ним я чувствую себя чудесно», – добавила она про себя.

Люк скептически поднял брови, но ничего не сказал. Снова принялся ходить по комнате.

– У вас многое поставлено на карту, – напомнил он. – Ваше будущее и будущее вашего ребенка зависят от вашей осмотрительности. Будьте же осторожны, хорошо?

– Буду. – Кэндис помолчала, чтобы убедиться, что адвокат кончил свою речь, и сменила тему: – Люк, я хотела бы спросить, нет ли у вас кого-то, кто мог бы купить часть моих драгоценностей.

Он повернулся к ней:

– Вы нуждаетесь в деньгах? Почему вы мне не сказали? Я был бы более чем счастлив дать вам в долг.

Кэндис помотала головой:

– Это очень любезно с вашей стороны, но я хотела бы сделать по-своему. Я совершенно не нуждаюсь в большей части драгоценностей, купленных мне Ховардом.

Она не добавила, что ненавидит эти дорогостоящие напоминания о ее рабском подчинении, не сказала и о том, что их с Ховардом вкусы в этом отношении были совершенно различны. Ховарда и Люка связывала долголетняя дружба, и Кэндис из уважения к адвокату держала мнение о покойном муже при себе.

– Опять этот паршивый попрошайка, ваш отчим? – требовательно спросил Люк, в большей степени напоминая Кэндис заботливого отца, чем адвоката. – Снова канючит насчет денег?

Кэндис улыбнулась, глядя на разъяренную физиономию Люка, но улыбка ее быстро угасла при воспоминании об отвратительной сцене с отчимом три месяца назад. Ничто и никогда не менялось в Пите Клэнси: вечно небритый, нечесаный, и Кэндис не помнила случая, чтобы от него не пахло виски.

– Полагаю, я убедила Пита во время последней встречи, что источник иссяк.

Разумеется, она сообщила Питу это уже после того, как отдала ему для продажи слишком броское обручальное кольцо. Люк вряд ли разделил бы глубокое удовлетворение Кэндис при мысли, что этого кольца она больше не увидит. В глазах Ховарда оно было не более чем символом обладания.

По ее молчанию Люк понял, что Кэндис не намерена открыть ему причину своей нужды в деньгах, и пожал плечами:

– Отберите то, что хотели бы продать, и позвоните мне. Я знаю ювелира с хорошей репутацией, который даст вам справедливую цену.

– Спасибо, Люк.

– Не стоит благодарности. За время работы в качестве адвоката Ховарда я стал богатым человеком, и помочь его очаровательной вдове – самое малое, что я могу сделать.

Кэндис одарила его мгновенной дразнящей улыбкой.

– А я-то вообразила, что всему причиной мое очарование!

– Отчасти, – улыбнулся в ответ Люк; он направился к двери, и лицо его вновь стало серьезным. – Держите под наблюдением вашего мастера на все руки. Вы находитесь в уязвимом положении, Кэндис. Мне страшно подумать, что кто-то может этим воспользоваться.

* * *

Кэндис вспомнила предостережение Люка в тот же вечер, обнаружив, что несколько драгоценных украшений исчезли из ящика комода. Она решила перед сном провести ревизию; ей очень хотелось получить в свое распоряжение наличные деньги и по-настояшему заняться детской.

– Просто не могу представить, – пробормотала она, опускаясь на четвереньки и заглядывая под кровать и под комод. Ничего, даже ни пылинки. Отсутствие пыли Кэндис ничуть не удивило: миссис Мерриуэзер была просто помешана на уборке.

Удивляло ее то, что она не может найти украшения. Кэндис поверить не могла, что кто-то их взял. И каждый раз, когда в связи с этой пропажей ей приходило в голову имя мистера Хайда, она отбрасывала это попросту смешное предположение.

Выпрямившись, Кэндис села на пятки и начала думать вслух:

– Ну хорошо, но почему же они взяли только одну серьгу с бриллиантами и мое жемчужное ожерелье, а брошь с изумрудами оставили?

Брошь была гораздо дороже жемчужной нитки. Профессиональному вору это, конечно, должно быть известно.

– Может, надеялись, что мы ничего не заметим, если они возьмут немного?

Кэндис обернулась и увидела в дверях спальни миссис Мерриуэзср чуть ли не в слезах. Экономка была в ситцевой ночной рубашке в мелких розовых розочках, халате такой же расцветки и пушистых, тоже розовых, шлепанцах.

– Я не могу найти медальон моей матери, – сообщила она, хлюпнула носом и, вынув из кармана халата носовой платок, шумно высморкалась. – Он ни для кого не имеет ценности, кроме меня.

– Если он не имеет денежной ценности, зачем кому-то понадобилось его брать?

Кэндис поднялась на ноги и села на постели, глубоко обеспокоенная непонятными кражами. Теперь, когда имя мистера Хайда всплыло у нее в памяти, Кэндие поняла, что уже не влраве махнуть на это рукой.

Он только что перебрался в дом. Но даже если он и оказался бы вором, то вряд ли стал бы действовать столь нагло и поспешно. Это глупо. И почему все-таки он взял одну серьгу, а другую оставил? А теперь еще и медальон миссис Мсрриуэзер! Кэндис хорошо помнила это украшение, потому что миссис Мерриуэзер иногда надевала его по воскресеньям. Медальон был милый, но явно недорогой.

Все это просто глупо.

Миссис Мерриуэзер села к ней на кровать и устало вздохнула.

– Мне неприятно думать об этом, миссис Дейл, но если мистер Хайд…

– Нет!

– Простите? – Миссис Мерриуэзср убрала платок от покрасневшего носа и взглянула на Кэндис сквозь слезы. – Как вы можете не подозревать его? Если это не я и не вы, остается лишь одна возможность.

Кэндис покачала головой, поддавшись логике миссис Мерриуэзер всего на две-три секунды.

– Это странно, бессмысленно. Если он профессионал, то понимал бы, что лучше не совершать кражу так скоро, и знал бы, что ваш медальон не стоит похищать. Он драгоценен в ином смысле, – поспешила добавить Кэндис, так как миссис Мерриуэзер снова захлюпала носом. Потом она опустила подбородок на грудь и серьезно о чем-то задумалась.

– Может, я положила медальон не на место? – очень тихо, неуверенно проговорила она. – Но ведь и у вас пропали вещи. Мистер Хайд очень долго был сегодня здесь, а после сказал, что ему нужно кое-что доделать у себя в квартире над гаражом до того, как он окончательно переберется в дом. У него была прекрасная возможность.

– Вы помните, он согласился помочь мне устроить все как следует в детской комнате… А если он вынашивает какие-то планы?

Кэндис считала, что никого не стоит обвинять бездоказательно. Она как никто другой знала, к какой неразберихе приводят слишком поспешные выводы и заключения. Вряд ли мистера Хайда задели бы один-два вполне невинных вопроса, заданных исключительно ради спокойствия миссис Мерриуэзер. И это вовсе не означало, что ей самой очень хотелось бы снова его увидеть.

Но как бы в насмешку над придуманным ею неуклюжим предлогом сердце у Кэндис радостно забилось при одной мысли о встрече с Остином.

– Что, если я поговорю с мистером Хайдом? Просто спрошу его, не видел ли он украшения где-нибудь на полу, когда был здесь раньше. – Подогретая своими теоретическими соображениями, она добавила: – Может, он их поднял с пола и положил куда попало.

– Например, к себе в карман? – мрачно предположила миссис Мерриуэзер.

Кэндис предпочла пропустить ее замечание мимо ушей.

– Завтра мы как следует осмотрим дом. Уже не в первый раз мы что-то теряем в этом огромном старом доме, не так ли, миссис Мерриуэзср?

Экономка прерывисто вздохнула.

– Может, найдем и нашу маленькую зверюшку.

– Разве Люси исчезла?

– Боюсь, что так. Я отпустила ее побегать по дому, а она как сквозь землю провалилась.

– Не огорчайтесь. Я уверена, что она вернется, как только проголодается. А почему вы не ложитесь спать?

– Куда там спать. – Миссис Мерриуэзер встала и выпрямилась в своей ночной рубашке в полной боевой готовности. – Я пока сделаю себе чашечку горячего чая, а если вы через полчаса не вернетесь, позвоню в полицию.

Кэндис подавила вздох раздражения, сняла с крючка на двери ванной махровый халат и накинула поверх черной шелковой пижамы. Туго затянула пояс.

– Мистер Хайд не тронет даже волоска у меня на голове. Если бы он намеревался причинить мне зло, у него для этого было достаточно возможностей.

Кэндис вышла из дома через заднюю дверь и сразу заметила, что на чердаке у Остина горит свет. Причем выглядело это так, будто в помещении зажжены все лампочки. Удивленная и немного обеспокоенная, она прошла но дорожке и молча поднялась по лестнице.

Дверь была приоткрыта.

Прислушиваясь, Кэндис подошла поближе. Ее поразила и напугала мертвая тишина. Что, если в доме и в самом деле побывали грабители? Если они напали на Остина и?..

Она подавила инстинктивное желание повернуться и удрать. Приоткрыла дверь шире и заглянула внутрь. Необходимо было убедиться, что с Остином все в порядке.

Дыхание у нее остановилось, когда она увидела его. Остин стоял к ней спиной, обнаженный до пояса; под бронзовой от загара кожей заиграли мускулы, когда он поднял руку. Тряпка, перепачканная красками, свисала из заднего кармана джинсов, словно он засунул ее туда по рассеянности.

Он занимался живописью.

– Ос… мистер Хайд?

«Вот-вот, дорогая, держись официально. Помни совет Люка. После окончания судебного дела можешь делать вес, чего пожелает твое сердце, а пока…»

Остин обернулся на звук ее голоса, его красивое лицо побледнело. Потом он встретился с Кэндис взглядом и улыбнулся.

Для начала сердце Кэндис сделало невероятный скачок. И продолжало биться такими же дурацкими скачками, пока Остин разглядывал ее. Все ее тело загорелось огнем и затрепетало, словно он гладил Кэндис своими большими красивыми руками.

Любопытно, была бы реальность такой же умопомрачительной, как фантазия?

Будто угадав ее мысли, Остин вопросительно приподнял золотистые брови.

– Пора спать?

Кэндис с трудом заставляла себя сохранять равнодушное выражение лица. Неужели нашлась бы женщина, которая воспротивилась бы призыву такого мужчины, как Остин? Мистер Хайд, строго напомнила она себе.

– Нет, я… Можно войти?

Жаль, что она не переоделась. Правда, пижама да еще халат скрывали все тело, но пижама наводила на мысли о постели, не говоря уже о том, что рядом с Остином она и без того думала о постели.

Остин взмахнул кистью и по неосторожности капнул краской себе на джинсы.

– Разумеется. Я уже заканчиваю.

Кэндис вошла в комнату. Она была намерена соблюдать дистанцию, однако холст притягивал ее точно магнит.

– Можно мне посмотреть?

– Маленькая мисс Можно Мне, – мягко поддразнил он. – Вы никогда ничего не требовали?

Кэндис облизнула губы и постаралась не глазеть на его великолепную грудь. Она многое хотела бы потребовать, но ничего такого, о чем можно было бы сказать вслух.

Она сосредоточилась на полотне, и оно сразу произвело на нее сильное впечатление.

– Это очень хорошо, – искренне похвалила она работу Остина.

Перед ней было чудесное изображение женщины с ребенком на руках. Женщины, кормящей ребенка грудью, сообразила Кэндис, вглядевшись. Вечерние тени осеняли склоненную голову матери, крошечная ручка ребенка сжимала обнаженную грудь.

Вглядевшись в лицо женщины-матери, Кэндис, пораженная сходством, вздрогнула как от толчка – так ее поразило сходство. Она вскинула голову и посмотрела на Остина.

– Я надеюсь, вы не станете возражать, – произнес он непривычно резким тоном.

Он был то ли взволнован, то ли… немного смущен?

Итак, она права. Женщина выглядит такой знакомой, потому что…

– Это я, верно?

Остин кивнул, улыбнувшись мальчишеской, необыкновенно милой улыбкой, от которой у Кэндис сильнее забилось сердце.

Вспомнив недавний вопрос Остина о кормлении грудью, Кэндис неожиданно для себя выпалила:

– Ваша мать кормила вас грудью?

И снова повернулась к картине, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец смущения.

– Не думаю, чтобы силикон был безвреден для человеческого существа, – с горечью ответил Остин.

Еще один намек, вполне достаточный для того, чтобы захотеть узнать больше. И Кэндис отважилась задать еще один вопрос:

– Вы, похоже, не очень одобряете вашу мать, или я ошибаюсь?

–Нет.

Она ждала, что Остин продолжит, но он этого не сделал, и Кэндис мягко спросила:

– Вы хотели бы поговорить об этом?

Пальцы Остина легли Кэндис на подбородок и повернули ее лицо так, чтобы она смотрела прямо на него. Глаза у него горели.

– А вы хотели бы поговорить о вашем муже?

–Нет.

Кэндис с трудом выговорила это односложное слово – в горле у нее будто что-то застряло. И черт побери, зачем он затронул эту тему? Впрочем, он ведь не знал, что она целый год старалась не думать о Ховарде.

– Ясно. Значит, мы на равных. У обоих есть воспоминания, о которых мы предпочитаем не говорить. Разве что как-нибудь в другой раз.

Остин отпустил ее подбородок, и улыбка вернулась на его лицо с такой быстротой, что Кэндис невольно моргнула. Злой огонек, который она заметила в его глазах, исчез.

– Давайте лучше поговорим о том, почему вы разгуливаете поздним вечером без вашего телохранителя.

Кэндис удивилась сама себе. Она совершенно забыла, зачем сюда пришла. Остин нашел способ отвлечь ее. Нарочито небрежным тоном она ответила:

– Я, кажется, положила не на место несколько своих украшений и подумала, что вы могли увидеть их где-нибудь в детской. – Кэндис замолчала: судя по тому, что с лица Остина медленно сползала улыбка, она, несмотря на всю свою деликатность, допустила серьезный промах. – Я вовсе не обвиняю вас, мистер Хайд. Я просто…

– Значит, не обвиняете?

– Нет. Просто подумала, что могла обронить эти веши на пол, а вы нашли и положили куда-нибудь.

– Например, себе в карман? – предположил он, невольно повторяя слова миссис Мерриуэзер.

Кэндис снова вспыхнула – на сей раз от чувства вины, – но ничего не могла с этим поделать, как не могла прогнать жесткое выражение с лица Остина. Она вдруг почувствовала себя обиженной неизвестно по какой причине и на что и храбро встретила суровый взгляд Остина.

– Не знаю, с чего это вам взбрело в голову, я и не думала, что вы их присвоили! Нашли – да, но не украли.

Несколько долгих и напряженных секунд Кэндис боялась, что он поверит худшему. Однако Остин вздохнул и взъерошил свои солнечно-золотые волосы. Кэндис облегченно вздохнула, но тут же снова надулась, когда он заговорил:

– Советую вам держать ваши хорошенькие побрякушки в сейфе. Ей очень трудно отказаться от блестящих ве-шичек.

– Ей? – Кэндис задохнулась от возмущения. – Если вы считаете миссис Мерриуэзер воровкой, то вы самым нелепым образом заблуждаетесь, мистер Хайд!

– Кажется, я просил вас называть меня Остином.

Кэндис лишилась дара речи при виде его ленивой ухмылки. Как он может оставаться таким отвратительно спокойным, обвинив бедную экономку в краже? Наконец она со всей доступной ей холодностью сказала:

– К вашему сведению, мистер Хайд, у миссис Мерриуэзер пропал медальон.

Остин кивнул, словно эта новость ничуть его не удивила.

– Он золотой? Блестящий?

Замешательство мгновенно охладило пылкое негодование Кэндис.

– Да, само собой. А откуда вам это известно?

После столь четкого описания к ней снова вернулись подозрения. Было лишь одно объяснение тому, что он так уверенно говорил о медальоне.

– Дело в том, что Люси очень любит вещи, которые сверкают или блестят. Золото, серебро. – Остин пожал плечами. – Уловили суть?

Кэндис просто взбеленилась. О, еще бы, она отлично уловила суть! Он нарочно позволил ей поверить… да это просто садизм! В жизни не встречала такого возмутительного человека!

И еще смеется!

Что ж, в этом есть что-то смешное, но куда больше ничуть не смешного; по ее мнению, мистер Хайд переступил границу. Бросив на него взгляд, который мог бы пра-жечь измазанные красками джинсы, Кэндис направилась к двери.

– Погодите! Не хотите ли мороженого?

Кэндис остановилась, грудь ее бурно вздымалась. Очень ей нужен и он сам, и его покаянный тон. Она немедленно уходит. Да, именно это ей и следует сделать. Его предложение, вероятно, еще одна глупая шутка.

– Двойное шоколадное с вафлями.

У Кэндис рот наполнился слюной. Откуда ему-то знать, что она любит именно это мороженое? Мысленно дав себе пинок, Кэндис потянулась к дверной ручке. Мистер Хайд может сам слопать свое мороженое.

– С шоколадным сиропом. Символизирует предложение мира.

Кэндис помедлила. Если он и в самом деле приносит извинения, было бы грубо ответить отказом.

Она услышала, как за спиной открылась и снова захлопнулась дверца холодильника. Вздрогнула, когда он протянул руку через ее плечо, положил ей на ладонь холодную круглую упаковку мороженого, а сверху пристроил бутылочку с сиропом. Все еще обиженная, Кэндис напомнила себе недавнее предупреждение Люка и заговорила холодно и сдержанно, не оборачиваясь. Посмотреть на Остина было бы ошибкой.

– Спасибо. Подушку и постельные принадлежности вы найдете на кушетке в детской.

– Не стоит благодарности. Если вы подождете, пока я выключу свет, я пойду вместе с вами.

Остин стоял слишком бллзко, и, несмотря на почти официальный тон, хрипловатые нотки в его голосе лишали Кэндис самообладания. Чувствуя, что ей просто необходимо глотнуть свежего воздуха, она пробормотала:

– Я подожду вас на крыльце. Здесь… очень жарко.

Ей и в самом деле сделалось жарко – как всегда в его присутствии.

– Гм, я понимаю, что вы имеете в виду, – последовало негромкое согласие.

Кэндис поспешно выскочила наружу, на прохладный, освежающий воздух, пока мороженое не начало таять от ее собственного тепла.

Глава 11

Топ-топ… Топает малыш… Вот ребенок остановился у самого края веранды на втором этаже дома.

Еще шажок-другой – и он может упасть.

Остин работал ногами как только мог, но оставался на месте.

Не имело значения, насколько быстро он бежал, сколько сил в это вкладывал, – он не приближался к малышу ближе, чем на ярд.

Пот заливал ему глаза, но он не в состоянии был поднять руки да и не хотел тратить на это время. С ужасом наблюдал он, как ребенок добрался до края, наклонился… упал.

Остин закричал и чудовищным напряжением всех мышц заставил себя сделать прыжок к ребенку. Его пальцы ухватили крошечную пятку, потом словно чья-то гигантская рука толкнула его вперед. Перевалившись через край, он последовал за ребенком, они падали, падали…

* * *

Остин скатился с кровати и с глухим стуком упал на пол; тело содрогнулось от удара, рассудок прояснился.

Сон.

Это был всего лишь сон. Нет, не обычный сон, а кошмар.

Остин проснулся в холодном поту; он лежал неподвижно, уткнувшись носом в ковер, все еще дрожа от пережитого напряжения. Он предпочел бы эротические сны с участием Кэндис, которые будоражили его все три недели после того, как он перебрался в дом.

Теперь Кэндис спокойно спала в комнате для гостей наверху, потому что запахи краски проникали в ее спальню, примыкающую к детской, и вызывали тошноту. При одной мысли о том, как она лежит в постели с разрумянившимися от сна щеками и рассыпавшимися по подушке золотыми волосами, Остин начинал постанывать. Господи, как он хотел ее! Сильно. До боли.

Каждый день, проведенный в ее обществе, делал это желание сильнее. Он был уверен, что она чувствует то же самое. Но после визита Люка Маквея Кэндис переменилась. Оставалась приветливой и дружелюбной, однако иной.

Он боялся, что она снова станет прежней Кэндис Вансдейл.

Исключением были ее глаза. Остин часто ловил свою «хозяйку» на том, что она смотрит на него, и узнавал выражение. То самое, которое он однажды видел в зеркале. Жаждущее. Полное томления. Призывное.

Остин подозревал, что она так переменилась из-за адвоката. И это подозрение причиняло ему боль, когда бы он об этом ни подумал.

Значит, не нужно об этом думать.

Остин подобрал одеяло, встал и улегся на служившую ему постелью кушетку, испытывая после падения на пол не слишком приятные ощущения. Утро еще не наступило, была та предрассветная пора, когда небо приобретает сначала серый, потом розоватый оттенок, прежде чем открыть свою сияющую голубизну. Остин понимал, что ему уже не уснуть, тем более после кошмара. К тому же кушетка была не слишком удобной, не располагала к дремоте, особенно после той неистовой работы, которой Остин занимался последние три недели.

Кэндис предложила ему комнату наверху – поблизости от той, где спала сейчас сама. Остин держал там одежду, принимал душ и переодевался, но чего ради ему было спать наверху? Он здесь для того, чтобы охранять, не так ли? И как бы он выполнял свою обязанность, если бы спал наверху? Пусть даже Кэндис теперь не ночевала в собственной комнате, которая находилась внизу. Вот он и проводил каждую ночь здесь на кушетке, не обращая внимания на протесты миссис Дейл.

Остин поднял руки и поморщился, потом обхватил ладонями голову. Он дожидался рассвета, опасаясь бродить по еще не слишком знакомой комнате в полутьме. Ушибленный подбородок и сбитый палец на ноге взывали к осторожности.

Мысли Остина неизменно возвращались к предмету, занимавшему его и днем, и ночью, – если ему не снились дети.

Кэндис Вансдейл.

Папка, которую он вынудил Джека показать ему, разочаровала Остина: она не содержала ничего имеющего отношение к загадке этой женщины. Хотя кое-что он все-таки узнал. Например, то, что врачи не смогли определить, почему Кэндис не могла забеременеть обычным путем. Ей делали соответствующие анализы. Дата, обозначенная на папке, подтверждала, что Джек не лгал, когда говорил, что Кэндис и ее муж хотели обзавестись ребенком до смерти мистера Вансдейла.

Остин не мог взять в толк, с чего это Джек так нервничал по поводу того, как бы кто-нибудь не заглянул в эту папку, – ведь она не содержала ничего, кроме медицинской тарабарщины. Ну, разумеется, цифра, обозначающая число сперматозоидов в анализе Ховарда, была смешной, но Джек знал, что об этом никому не известно, кроме Остина. Сопротивление Джека не имело смысла.

У Остина заболела голова, и он прогнал от себя эти мысли. Лежа на кушетке, он наблюдал через высокие, от пола до потолка, окна торжественное вступление зари в свои права. В комнате посветлело; обозначились темные контуры предметов, потом проступили отдельные детали.

Пора было вставать и приниматься за работу – ее у Остина хватало. Он со стоном заставил себя подняться и поплелся на кухню в линялых боксерских трусах, зная, что в этот чудовищно ранний час будет там один.

Он налил себе сока в высокий стакан и взял его с собой наверх, собираясь принять душ и одеться. Перебирая в уме предстоящие дела, подумал, что список миссис Мерриуэзер готов и ждет его. Но у Остина были свои планы.

Сегодня он предполагал закончить светло-желтый орнамент в детской и начать осушать бассейн. Вчера делал чертежи собачьей конуры, подстригал живую изгородь, выкосил большую лужайку, закрасил пятна на стене с восточной стороны дома, а потом до позднего вечера работал в детской.

Стоя под теплыми струями душа, Остин задавался вопросом: неужели перспектива заиметь ребенка в каждом пробуждает такую энергию? И эта перспектива бесспорно стимулировала его воображение.

Кэндис наверняка будет поражена до глубины души, узнав истинную причину, по которой он спускает воду из бассейна. Остину не терпелось взглянуть на ее лицо, когда перед ней откроются его планы разукрасить унылые, стерильно белые стены детской.

Остин растирал тело, негромко напевая. Дочитав «От зачатия до рождения», он принялся за другую книгу: «От первого дня до пяти лет» – и обнаружил, что младенцы нуждаются в разнообразии красок для развития зрения:

Только не белые стены. Цвет. Он именно тот человек, которому по силам справиться с проблемой, и Кэндис непременно должна оценить его художественный дар. А к тому времени, как появится на свет их ребенок, неужели она не привяжется к нему, Остину, настолько, чтобы зарыдать от счастья, узнав, что он и есть отец?

Остин продолжал напевать, наскоро вытираясь и облачаясь в рабочую одежду – мешковатые потрепанные джинсы и старую синюю майку с короткими рукавами, и то и другое в пятнах краски, но чистое. Ладно, если Кэндис и огорчится, что отец ребенка – не ее супруг голубой крови, то хотя бы убедится, что он, Остин, собирается стать хорошим папочкой…

Он остановился на пороге своей временной спальни, пораженный внезапно пришедшей ему в голову мыслью. Когда, в какой момент все так переменилось? Он явился сюда для того, чтобы убедиться, что она собирается стать хорошей матерью его ребенку – ребенку, которого навязал ему Джек.

Практически он еще не решил, откроет ли он когда-нибудь правду Кэндис. Если да, то Кэндис потеряет унаследованное состояние – и ребенок тоже.

Его ребенок. Именно его, а не Ховарда Вансдейла.

Ладно, черт побери. Что, если бы она в самом деле потеряла деньги, этот дом и стабильное положение? Это вполне может случиться. Вполне. Ведь он потерял. Однако он сам предпочел не прикасаться к унаследованному состоянию.

У Кэндис может не быть такого выбора.

Остин вышел в коридор и замедлил шаги возле двери ее спальни; ему очень хотелось заглянуть туда, убедиться, что все в порядке. Потом он вспомнил ее холодную улыбку и взгляд, в котором ясно читалось: «Я работодатель, а ты прислуга – телохранитель». Только так она смотрела на него после визита Маквея.

Нет, он не может просто так повернуть дверную ручку и просунуть ради собственного спокойствия голову в комнату без риска быть изгнанным из дома – он уже и так много потерял.

Сдвинув брови и покачав головой, Остин стал спускаться по лестнице. Кэндис могут лишить наследства в любом случае, даже если он решит не сообщать ей, кто настоящий отец ребенка. Что ей делать тогда? По ее собственному признанию, у нее нет родственников, не считая совершенно чужого ей отчима, и, каким бы преданным другом на всю жизнь ни была для нее миссис Мерриуэзер, она уже очень немолодая женщина, ей скоро пора на покой.

Погруженный в свои размышления, Остин, проходя мимо чуланчика при кухне, не сразу услышал требовательное пофыркивание Люси. Он приостановился, пытаясь определить, откуда доносится шум, и тут зверюшка лихорадочно заскребла коготками по прутьям клетки. Он вздохнул, сдаваясь, и наполнил кормушку, прежде чем выпустить Люси из клетки.

Люси принюхалась, подергала усами как бы в знак благодарности и немедленно принялась поглощать сухой кошачий корм. Остин понаблюдал за ней минутку и пришел к выводу, что с Люси все будет в порядке к тому времени, как он вернется, включив устройство для спуска воды в бассейне. На всякий случай предупредил шепотом:

– Не выходи из этой комнаты. Я скоро вернусь.

Он вышел из дома через черный ход и повернул к бассейну, рассеянно отметив про себя, что воздух сегодня теплый, ветра нет. А ведь еще нет шести часов, значит, день снова будет очень жарким. Типично для мая в Калифорнии.

Досадно, что приходится осушать бассейн именно теперь.

Подойдя к самому краю, Остин с вожделением взглянул на манящую воду и бросил опасливый взгляд на закрытые и занавешенные двери в комнаты Кэндис. Но ведь она спит наверху, напомнил он себе, так что ничего не услышит и не пойдет проверять.

Миссис Мерриуэзер встанет в лучшем случае через час, а Кэндис через два, не раньше.

Решится ли он?

Понадобится несколько дней, чтобы спустить воду, и еще несколько, чтобы завершить придуманный им сюрприз. Если начнутся расспросы – а их может и не быть, потому что вряд ли кто-то обратит внимание на бассейн, – вот вам готовое объяснение: у него нет времени очищать бассейн как следует, никто в нем не плавает, а опавшие с нависающих над водой ветвей листья забили все фильтры.

Простое, логичное объяснение, а если Остину будет сопутствовать удача, Кэндис по-прежнему будет ночевать в комнате для гостей наверху, пока он не закончит расписывать детскую. Но он честно постарается закончить работу как можно скорее.

Сейчас он хотел только одного: броситься в прохладную воду и поплавать, чтобы избавиться от боли в натруженных мускулах. Остин поспешил раздеться, пока не передумал, и соскользнул в воду совершенно голым. Скорее, скорее – пока не проснулись Спящая красавица или Огнедышащий дракон.

Движения Остина, когда он плыл к противоположному концу бассейна, были спокойными и умелыми; он надеялся, что не пожалеет о собственной слабости.

Менее всего он хотел, чтобы Кэндис застала его за этим приятным занятием.

* * *

Кэндис пробудилась от первого же ласкового прикосновения языка Люси.

– Что такое? О, это ты! – Она села, весьма удивленная тем, что Люси оказалась на постели рядом с ней. – Как ты сюда попала?

Откинув упавшие на глаза волосы, Кэндис посмотрела на приоткрытую дверь, потом на хорюшку, сделав строгое лицо. Люси встопорщила усы и в свою очередь уставилась на Кэндис крошечными глазками с темными обводами – точь-в-точь как у енота.

И вдруг она нырнула под одеяло и почти тотчас выбралась из-под него, держа в маленьких острых зубках что-то блестящее, золотое.

Медальон миссис Мерриуэзер! Кэндис со смехом отобрала медальон у Люси – та очень неохотно выпустила его из зубов – и предусмотрительно спрятала в ящик ночного столика. Попозже она отдаст его хозяйке.

При тщательном обыске дома, несколько недель назад нашлись пропавшие драгоценности Кэндис, на медальон миссис Мерриуэзер так и не обнаружился. Где же эта зверюшка его прятала? Серьгу Кэндис и жемчуг отыскали под диваном. Люси явно решила не класть, как говорится, все яйца в одну корзину.