Текст книги "Недоверчивые любовники"

Глава 20

«Надежда – хрупкая вещь, слабое дуновение, которое может вмиг улетучиться или воодушевить сердце», – думал Остин, глядя, как Кэндис раскачивается в кресле взад-вперед.

Надежда его таяла с каждой минутой.

– Джек, оставь нас одних.

Доктор прекратил вышагивать и с удивлением уставился на Остина.

– Но я еще не сказал ей…

– Исчезни, – изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, приказал Остин.

Он был на грани срыва, подобно шторму, который вот-вот разразится. Если Джек не остережется, он может захлебнуться в бурных волнах.

– Остин, так ты не хочешь, чтобы я сказал…

– Она знает.

– Но я не говорил ей…

– Я же сказал, она знает. А теперь исчезни!

До Джека наконец дошло. Широко раскрытыми глазами глянув на Кэндис, он поморщился и мгновенно улетучился.

Остин подошел к Кэндис и опустился перед ней на колени. Хотел дотронуться до нее, но не посмел. Она казалась такой хрупкой, что легко могла сломаться.

– Как ты? – только и спросил он как можно бережнее. – В порядке?

Коротенький хриплый смешок сорвался с ее губ.

– А почему бы и нет? Ведь я всего лишь узнала, что мой муж не доверял мне, что вместо того, чтобы сказать мне правду, он действовал у меня за спиной и заказал совершенного ребенка. Как и всегда, он не посчитался с моими чувствами.

Это было правдой, все до последнего слова, и Остину нечего было возразить.

– Как давно ты узнал?

Остин не был готов к этому вопросу. Он считал, что к такому невозможно подготовиться.

– Джек сообщил мне в тот день, когда мы с тобой впервые встретились возле клиники. – Помедлив, он продолжал: – Вначале я был потрясен, но, узнав тебя, забыл о своем возмущении и начал думать о ребенке, думать о нас. Кэндис крепко сцепила пальцы опущенных на колени рук, явно стараясь сдержать слезы. Остин потянулся к ней, но Кэндис предостерегающе покачала головой:

– Нет, не трогай меня. Так все это ложь? Твоя доброта и… – Она запнулась, но справилась с собой и заговорила снова: – Все что ты делал, ты делал ради ребенка, верно? Ты не хотел, чтобы ребенка растила женщина, похожая на твою мать, и старался удостовериться, что я соответствую твоим требованиям. Думаю, у вас с Ховардом много общего!

Остин вздрогнул. Это был удар ниже пояса, но удар, вполне им заслуженный. Нужно было вести себя честно и рассказать Кэндис все с самого начала.

Он не знал, что ответить.

– Занимаясь со мной любовью, вы проводили еще один опыт, мистер Хайд, не так ли? Хотели убедиться, что во мне есть пыл, несмотря на так называемую голубую кровь? – Голос ее понизился до шепота, но с тем же успехом она могла бы кричать. – Ну и как? Я прошла испытание?

Остин пошевелил языком в пересохшем рту, сглотнул и наконец смог заговорить:

– Если это считать испытанием, ты выдержала его с блеском. Но я занимался с тобой любовью, потому что хотел тебя. Потому что не мог отказаться от тебя. Это не имеет никакого отношения к ребенку. – Кэндис смотрела на него недоверчиво, и тогда он схватил ее за плечи и, обжигая взглядом, произнес: – Я люблю тебя. Разве ты не понимаешь?

Кэндис высвободилась на удивление сильным рывком.

– Нет, потому что не верю тебе. Как я могу? Ты мне лгал, обманывал меня, манипулировал мной. Право, Остин, не стоило доходить до таких крайностей.

Ну почему она не хочет выслушать его?

– Да, признаю, я обманывал тебя, чтобы завоевать твое доверие, но это было до того, как я узнал тебя по-настоящему. Очень скоро я понял, что увлекся тобой, а потом почувствовал, что это больше, чем увлечение. Я влюбился в тебя, Кэндис, и черт меня побери, если это как-то связано с ребенком. – Один взгляд на ее каменное лицо – и Остин понял, что Кэндис его не слушает. Он яростно запустил пятерню себе в волосы и встал. – Может, скажешь хоть что-нибудь? Объяснишь?

Кэндис вздрогнула, как от удара.

– Объяснить? Что? Почему я не доверяю тебе? Или что я тебе поверила? Нет, это ты, Остин, должен дать объяснение. Почему ты просто не признаешь, что тебе нужен ребенок, а не я?!

– Чего ты от меня требуешь? – спросил он, теряя терпение. – Я всего лишь художник, человек не твоего круга. – Он почти пожалел о вырвавшихся у него словах, увидев, как побледнела Кэндис, но не мог остановиться. – Одна из причин моего молчания в том, что я боялся потерять тебя. Завести интрижку с наемным работником – это одно дело, а разделить с ним будущее – совсем другое.

Кэндис встрепенулась. Бледность на лице сменилась ярким румянцем бурного возбуждения. Она вскочила.

– Кто из нас, по-твоему, настоящий сноб? Мне кажется, именно ты судишь о людях по тому, сколько у них денег!

Долго сдерживаемые слезы наконец пролились и потекли у нее по щекам. Остин молча следил за тем, как она идет к двери. Все еще облаченная в свой маскарадный костюм, она напоминала ему мальчишку-подростка. Господи, как он любил ее! Богатую или бедную, наряженную или в виде оборванца… Он должен, должен был убедить ее в своей любви, но она слишком потрясена и сообщением Джека, и его собственным явным обманом.

Возле двери Кэндис остановилась и сорвала с головы кепку, так что волосы золотым каскадом рассыпались по плечам. Несмотря на злость, она была ослепительно хороша.

– Деньги – не самое главное достояние человека, Остин. Главное – это любовь. Я усвоила этот урок дорогой ценой.

С этими словами Кэндис швырнула кепку в его сторону. Остин поймал ее. Как ему хотелось стереть с лица Кэндис выражение, полное мучительной боли!

– Я подожду в прицепе, – сказала она, – пока ты поговоришь со своим братом.

– Кэндис, я…

Дверь захлопнулась, оставив Остина в одиночестве. В душе у него был полный хаос.

* * *

Разразился громкий скандал, и репортер, которому Кэндис обещала дать интервью, воспользовался этим на полную катушку и опубликовал сенсационную историю, дополненную фотографиями Кэндис и Остина у бассейна.

Кэндис попросту ни о чем не думала – ни о публичном разоблачении, ни о скандале, ни о деньгах Вансдейлов. Она даже не поинтересовалась тем, как газетчики все это расписали.

Всю следующую неделю она старалась забыть Остина. Старалась, но не смогла. Все, на что она обращала свой взгляд, говорило о нем. Кусты живой изгороди, формой напоминавшие разных животных, восточные ковры, Тайни и ее щенята, собачья будка, кресло-качалка, отреставрирован-ное им для детской, и сама эта комната. В ней сконцентрировалась самая суть Остина.

Кэндис подумала, не стоит ли переделать детскую, чтобы прогнать мучительные воспоминания, но когда она смотрела на калейдоскоп красок, на уникальный декор, на изображения мишек на стенах, то понимала, что не хочет и не может изменить ни единой мелочи.

Остин Хайд ранил ее в самое сердце, но он остался здесь навсегда, и с этим уже ничего нельзя было поделать. Она не могла позволить себе уничтожить хотя бы один мазок его кисти.

Кэндис со вздохом уселась в кресло-качалку у окна и принялась разглядывать картины в рамках. Их было восемь, и каждый танцующий мишка одет в особый костюм, от лохмотьев бродяги до элегантного смокинга. Любимцем Кэндис был медведь в линялых джинсах и драной рубашке, расстегнутой до пояса. Его веселая ухмылка и лихой вид напоминали ей о том, кто его нарисовал.

Остин. С каждым днем Кэндис все больше тосковала о нем, и чувство одиночества все сильнее овладевало ею. Когда она узнала, что Остин – отец ее ребенка, ее первая реакция была мгновенной и однозначной. Кэндис ощутила бурный восторг – ведь именно этого она так хотела. Но почти в ту же минуту в душу закрались отвратительные сомнения и отравили ее радость. Зачем, с какой целью Остин подружился с ней, с какой целью стал ее любовником? Может, он и сам не сознавал, что все свои поступки совершает ради и во имя ребенка?..

Да, она поверила, когда Остин сказал, что был потрясен и возмущен тем, что натворил Джек. И могла понять, что с течением времени он привык к этой мысли и его отношение к ребенку переменилось. Поверить в его любовь к ней значило стать счастливейшей женщиной на свете, но Кэндис боялась, что это всего лишь иллюзия, которой обольщался и сам Остин.

Миссис Мерриуэзер вошла в комнату, когда дневной свет уже померк и на пол детской легли вечерние тени.

– Ах, вот вы где. А я ищу вас по всему дому.

Кэндис только взглянула на экономку и снова обратила взгляд на картины на стене. Легонько оттолкнулась одной ногой от пола – покачивание кресла успокаивало и создавало ощущение уюта.

– У нашего мистера Хайда настоящий талант, – сказала миссис Мерриуэзер, проследив за взглядом Кэндис. – Медведи как живые. – Она запрокинула голову и посмотрела на потолок. – А цирк – это просто невероятно.

Кэндис согласилась без особого воодушевления:

– Он очень хороший художник. Ребенок полюбит эту комнату.

Экономка сдвинула брови.

– Он делал это не только ради ребенка, миссис Дейл. Он делал это ради вас.

Словно искорка энергии пробежала по телу Кэндис, возвращая ее к жизни. Она повернулась к миссис Мерриуэзер.

– Как вы можете так говорить? Остин знал, что он отец ребенка. Я должна была хоть что-то заподозрить, видя, как он старается устроить все для него. А путешествие на озеро? Это обдуманный план с целью расположить меня к себе и смягчить удар.

– Хм… – Экономка подошла к комоду и зажгла стоявшую на нем лампу. – А мне кажется, что он делал все это, потому что знал, как вы хотите ребенка. Не понимаю, как вы можете обвинять человека за то, что он растерялся в столь необычайных обстоятельствах. Не забывайте, мистер Хайд был потрясен так же, как и вы, только с ним это случилось раньше.

Кэндис рассказала экономке обо всем, опустив только самые интимные подробности: слишком велика была тяжесть унижения и потребность излить душу близкому и понимающему человеку.

– Он должен был сказать мне сразу.

– И вы бы ему поверили? – Миссис Мерриуэзер не дала Кэндис времени ответить. – Не думаю. А если бы поверили, то ведь он тогда был для вас почти незнакомым человеком, и вас потрясло бы уже то, что отец ребенка – совершенно посторонний вам мужчина. Он предпочел подождать до тех пор, пока вы оба не узнаете друг друга как следует.

Кэндис перестала раскачиваться.

– Откуда вам знать, может, он вообще мне ничего не сказан бы, если бы репортер не сделал снимки, а Реймонд и Дональд не потребовали бы теста об установлении отцовства?

Миссис Мерриуэзер прищелкнула языком:

– Вы прекрасно знаете, что мистер Хайд выше этого. Я считаю, он порывался рассказать вам, но боялся.

Остин порывался сказать так много…

– Я пришла к вам сейчас потому, что хотела вам кое-что показать, только дайте мне время отыскать Люси. Она ведь не могла плавать по утрам с тех пор, как мистер Хайд начал работы в бассейне.

Удивляясь проницательности миссис Мерриуэзер, Кэндис ждала, пока та вернется с хорюшкой, и последовала за ней в патио. Люси спрыгнула на землю и во всю прыть своих коротеньких лапок понеслась к бассейну.

Однако хорюшка не прыгнула в воду, как ожидала Кэндис. Она остановилась на самом краю, потом пронзительно заверещала и бросилась назад к женщинам. Миссис Мерриуэзер рассмеялась и подхватила зверька на руки.

– Они не настоящие, радость моя!

Удивленная Кэндис повернулась к экономке:

– Что не настоящее? Почему Люси не прыгнула в воду?

– Идите и посмотрите сами. Это еще один сюрприз мистера Хайда, и мне очень жаль, что его нет здесь и он не увидит ваше лицо.

«Мне тоже очень жаль», – подумала Кэндис. Когда же стихнет ее боль? Она вздохнула. Этого не случится, пока столь многое напоминает ей об Остине и о его уникальной способности вновь и вновь удивлять ее. Следом за экономкой Кэндис подошла к краю бассейна.

Глаза ее округлились в изумлении. Освещенные подводными светильниками, в бассейне под слегка плещущейся водой, казалось, плавали дельфины, скаты, киты и стайки сверкающих полосатых рыбок.

Спустя мгновение Кэндис сообразила, что все эти великолепные морские животные нарисованы на стенках и дне бассейна.

– Как живые, – выдохнула она наконец, не зная, смеяться или плакать. – Неудивительно, что Люси боится прыгать в воду.

Миссис Мерриуэзер тихонько засмеялась.

– Бедняга просто измаялся, так старался закончить все, пока вы не догадались. Он, может, и не мастер воплощать свои чувства в словах, зато прекрасно выражает себя при помощи кисти.

– Да, это он может, – произнесла Кэндис, сердясь на себя за то, что предательские слезы навернулись-таки на глаза.

Миссис Мерриуэзер похлопала ее по плечу, а Люси из своего безопасного убежища на руках у экономки попыталась дотянуться язычком до ее лица. Кэндис рассмеялась, хотя смех ее скорее напоминал рыдание.

– В последние дни я только и делаю что плачу.

– Это естественно. Когда я была беременна, тоже лила слезы из-за всяких пустяков. Джим суетился вокруг меня и чувствовал себя без вины виноватым.

Вдруг чья-то тень легла на воду слева от Кэндис. То не была тень миссис Мерриуэзер – та стояла справа.

Кэндис обернулась, и у нее перехватило дыхание, когда она увидела возле себя Остина. Большого и молчаливого, волнующего и чудесного.

– Ну, я, пожалуй, пойду в дом, надо покормить Люси ужином, – заторопилась экономка, по-видимому, нисколько не удивленная появлением визитера.

В следующую секунду она уже исчехта за дверями патио, оставив молодых людей наедине.

Неделя. Целая неделя прошла, и теперь Кэндис впитывала в себя облик Остина, не заботясь о том, замечает ли он, с какой страстью она пожирает его глазами.

Он заговорил первым:

– Я рад, что тебе нравится бассейн.

– Да, очень. Я хочу сказать, он такой необычный, как…

Кэндис удержалась и не добавила «как и ты», боясь обидеть Остина этим сравнением. Между ними и без того много непонимания.

– Я соскучился по тебе. – Остин сделал шаг к Кэндис. Голос его прозвучал глухо, когда он повторил: – Ужасно стосковался по тебе.

– Я тоже.

Еще шаг – и они коснутся друг друга. Не раздумывая Кэндис сделала этот шаг. Стук ее сердца слился с бурным дыханием Осткна.

Как могла она быть настолько слепой? Его отношение к ней – во всех проявлениях – непосредственное и совершенно искреннее, ни в малой мере не фальшивое. То, что происходило между ними, не имело касательства к ребенку.

Это любовь, взаимная любовь.

Губы их слились в горячем, страстном, полном жаркого желания поцелуе. Кэндис дрожала от вожделения и, положив ладони Остину на грудь, почувствовала, что и его сотрясает дрожь.

Ничего не стесняясь и не боясь, она потянула Остина по направлению к дверям из патио в ее комнату. Она хотела – жаждала – подтверждения его любви.

Остин взял ее за плечи и, лаская пылающим взглядом, спросил:

– А как насчет репортеров?

Кэндис улыбнулась и показала ему язык:

– Пропади они пропадом! К тому же очень немногое осталось им неизвестным.

Она взяла Остина за руки, накрыла его ладонями свои груди и продолжала вести его к себе в спальню. Едва они там оказались, Остин поднял ее на руки и уложил на постель. Вернулся к двери, запер ее и погасил свет. Раздевая Кэндис, шептал:

– Хочу любить тебя всю ночь.

– Нет. Я хочу тебя сейчас.

Остин не спорил. Он лихорадочно сорвал с нее оставшуюся одежду, сбросил свою. Взял лицо Кэндис в ладони и посмотрел ей в глаза.

Кэндис затаила дыхание, ошеломленная силой любви, светившейся в глазах Остина.

– Я люблю тебя, Кэндис. Я хочу жениться на тебе и хочу, чтобы у нас было много детей, зачатых по старинке. Я хочу каждое утро просыпаться рядом с тобой, заниматься с тобой любовью ночью и днем и состариться вместе.

Кэндис улыбнулась:

– Я люблю тебя, Остин Хайд, и хочу, чтобы сбылось все, о чем ты говоришь. Но сейчас…

Она приподняла бедра в безмолвной мольбе и припала губами к его губам.

* * *

Впервые в жизни Остин думал о Джеке с добрыми чувствами. Если бы не Джек, он бы не встретил свою любовь. Если бы не Джек, он не пережил бы такого полного наслаждения, не знал бы, что такое гармония удовлетворения, какую, он надеялся, испытывает и Кэндис, лежа в его объятиях. Если бы не Джек, не было бы ребенка – особенного, необыкновенного ребенка.

Радость его немного поблекла, когда он вспомнил о том, чего еще не сказал Кэндис. Крепче сжав кольцо объятий, он проговорил:

– Мне нужно кое-что сообщить тебе. – Почувствовав, как она напряглась, не сдержал смешка. – Не бойся, это не так уж скверно.

Кэндис подняла голову и в смятении посмотрела на него.

– Слушаю тебя.

Не зная, как можно сделать это иначе, Остин, как говорится, взял быка за рога и выпалил:

– Я заплатил Питу Клэнси пятьдесят тысяч долларов за то, чтобы он держал рот на замке.

– Моему отчиму?! – Потрясенная, Кэндис села на постели. – Но откуда он узнал?

– Спрятался в шкафу у меня в квартире и подслушал наш с Джеком разговор.

– И он тебя шантажировал? – Губы Кэндис брезгливо скривились. – Это меня не удивляет. Удивляет, что ты заплатил ему.

– Не хотел, чтобы ты узнала всю правду от кого-то, кроме меня.

Кэндис снова припала к любимому, легко-легко пробегая кончиками пальцев по его груди и тем самым лишая Остина возможности сосредоточиться на чем-либо другом.

– Значит, ты пожертвовал ради меня своими принципами и своим наследством?

– Ну, не полностью. – Остин внутренне готовил себя к еще одному признанию, не имея ни малейшего представления, как Кэндис его воспримет. – Осталось несколько миллионов.

– Несколько миллионов?!

– Десять, если быть точным. Минус пятьдесят тысяч. Деньги лежали в банке двадцать два года. – Не услышав в ответ ни слова, Остин крепче прижал к себе Кэндис. – О чем ты задумалась?

– Да вот подсчитываю, сколько процентов набежало за двадцать два года.

Остин пытался справиться с разочарованием, когда ощутил, что плечи Кэндис трясутся. Сомнения быть не могло: она смеялась.

– Что такое? – зарычал он, опрокидывая Кэндис на спину и наваливаясь на нее. – Что тебя так рассмешило?

– Не что, а кто. Ты! – с трудом выговорила она сквозь взрывы смеха. – Ты решил, что я всерьез, верно?

Остин медленно запрокинул руки Кэндис ей за голову и крепко прижал: сосредоточиться, когда она извивалась под ним, было немыслимо.

– У тебя есть какие-то идеи, как поступить с этими десятью миллионами?

Некоторое время Кэндис молчала; лицо у нее вспыхнуло в предчувствии того, что Остин собирался с ней сделать. Но вдруг глаза у нее широко раскрылись.

– Почему бы тебе не открыть клинику для наркоманов, которые не имеют средств платить за лечение? Таким образом ты хотя бы частично мог возместить вред, причиненный твоим отцом.

Его последнее давнее и постыдное сомнение насчет Кэндис растаяло. Остин прижался к ней всем телом и, приблизив губы к ее губам, произнес не слишком твердым голосом:

– Чертовски хорошая идея.

– У меня есть в запасе еще одна, – почти прошептала она, опустив веки.

– Какая?

Ресницы поднялись, в кошачьих глазах были страсть и искорка озорства.

– Не поплавать ли нам?

Остин улыбнулся, вспомнив их прошлую встречу в бассейне.

– Думаешь, что справишься с морскими созданиями?

– Само собой.

– Тогда ищи свой купальник. А мне, боюсь, придется обойтись трусами.

Через несколько минут они были готовы. Взяв Кэндис за руку, Остин открыл раздвижную дверь патио. Раздался изумленный вопль репортера, стоявшего по другую сторону двери. Кэндис тоже вскрикнула от неожиданности, а Остин зарычал, узнав знакомую физиономию. Репортер, спотыкаясь, попятился, потом попытался бежать, не сводя безумных от ужаса глаз с разбушевавшегося Остина.

Он забыл о бассейне.

Послышался шумный всплеск и сразу за ним – пронзительный визг репортера, напуганного видом морских чудовищ, казалось, надвигавшихся на него со всех сторон. Незадачливый представитель прессы кое-как добрался до края бассейна, пробкой вылетел из воды, поскользнулся, упал, попытался спастись бегством на четвереньках, но разбитая камера мешала ему двигаться, стукая по подбородку. К тому времени как он, вскочив наконец на ноги, доковылял до зарослей, репортер достаточно громко рыдал.

– Не спустить ли на него Тайни? – спросил Остин.

Кэндис покачала головой:

– Думаю, на сегодня с него хватит.

Глаза их встретились. Оба начали хохотать – до слез, просто изнемогая от смеха. В конце концов Остин, справившись с собой, сгреб Кэндис в охапку и вместе с ней прыгнул в воду.

Несколько секунд они держались на поверхности, крепко обнимая друг друга.

– Я люблю тебя, – выдохнул Остин.

– И я тебя люблю.

Губы их слились в поцелуе, и оба, не разжимая рук, стали медленно опускаться под воду.

Эпилог

– Итак, вы видите, ваша честь, что Ховард Вансдейл проявил поистине незаурядный ум и большую изобретательность при составлении необычного плана, желая дать своей жене ребенка, которого она так отчаянно хотела произвести на свет. Миссис Вансдейл, его супруга, была абсолютно непричастна к этому и ничего не знала о замысле мужа использовать анонимного донора. Со стороны Ховарда Вансдейла это был акт самоотверженной любви, который бесспорно доказывает, что мы должны уважать его последнюю волю, высказанную в завещании с совершенной ясностью: за исключением законной части наследства, положенной каждому из его двух сыновей, все остальное состояние переходит к Кэндис Вансдейл.

Браво, внутренне аплодировал адвокату Остин, который в конце концов пришел к выводу, что Люк Маквей ему положительно нравится. И миссис Маквей тоже. Такая славная женщина, самая подходящая жена для почтенного юриста. Он перевел взгляд на Кэндис и с нежностью стал разглядывать жену и дочь. Сколько бы он ни смотрел на них, ему все было мало.

В свои шесть недель маленькая Жаклин Сюзанна Хайд уже проявила черты, унаследованные от матери: она была способна поставить Остина на колени взглядом, улыбкой или нежным воркованием.

Кэндис подняла голову и увидела, что муж смотрит на них, как это бывало часто, очень часто. В эту минуту Остин был полностью сосредоточен на Жаклин. Потом обратил взгляд на Кэндис, и глаза его, полные любви, потемнели от страстного желания.

Это желание было взаимным.

Сидевший позади них Джек наклонился и похлопал Кэндис по плечу со словами:

– Ну поздравляю.

Кэндис слышала, что он сказал, но была поглощена тем, что читала во взгляде Остина, напоминавшем ей об их страстных ласках и бурном наслаждении. Прошло гораздо больше шести недель с тех пор, как…

Охваченный теми же ощущениями, Остин рассеянно спросил Джека:

– А что произошло?

Джек глянул на него, потом на Кэндис и шумно вздохнул, изображая глубокое возмущение.

– Знаете, ребята, если бы вы были чуть повнимательнее, то и сами поняли бы, что произошло. Кэндис выиграла процесс. Она снова богата. – Он сжал Остину плечо. – А ты, большой брат, просто дубина.

Остин засмеялся:

– Ты прав.

– Ладно уж, если вам нужна приходящая нянька…

Не дав ему договорить, Остин и Кэндис в один голос воскликнули:

– Нет!

Джек изобразил на своей физиономии жестокую обиду.

– Как? Она же моя племянница! Ей дали имя в мою честь! Что плохого я ей сделаю? Я многому научился еще в медицинской школе и вовсе не собираюсь проводить какие-нибудь эксперименты на моей маленькой Жаклин.

Кэндис наконец оторвала зачарованный взор от своего мужа и заметила, что публика покидает зал суда. Она передала Жаклин на руки Остину, который принял дочку с величаишей радостью, и, покопавшись в сумочке, достала оттуда что-то. Оба встали и присоединились к потоку людей, движущихся по проходу. Когда они поравнялись с Дональдом и Реймондом Вансдейлами, Кэндис протянула к ним раскрытую ладонь, на которой лежали осыпанные бриллиантиками мужские часы, найденные Остином у нее под окном много месяцев назад.

– Я полагаю, это принадлежит одному из вас?

Реймонд полыхнул на нее злобными глазами, схватил часы и открыл было рот, чтобы сказать какую-нибудь гадость, но на него упала тень Остина, и Вансдейл-младший предпочел заткнуться.

Однако Остину было вовсе не до Реймонда. Он погружен был в созерцание соблазнительной попки Кэндис, обтянутой коротким зеленым платьицем.

– О-о-о-а-а-ах, – заворковала Жаклин.

Остин наклонил голову к своей замечательной дочке, такой же красивой, как ее мама.

– Совершенно согласен с тобой, радость моя, именно о-о-о-а-а-ах и не иначе. Как ты относишься к тому, чтобы побыть сегодня вечером с няней Мерриуэзер?

– Ба-а-ах!

– Великолепно. Очень рад, что ты не против, потому что нам с твоей мамочкой надо… поговорить. Да, нам надо поговорить о твоем будущем. Ты ведь не хочешь остаться единственным ребенком, верно?

Кэндис кашлянула. Остин вздернул голову и со смущенно-виноватым видом улыбнулся, глядя в насмешливо прищуренные глаза жены. Среди его эротических фантазий лишь одна мысль была безгрешна: «Благодарю тебя, Джек».