Текст книги "Ассасин"

– Мы могли бы договориться иначе, Малик. К примеру… Я стал особенно уважать тебя, когда узнал, какой ты великий воин и сколько блестящих побед одержал в сражениях. Бесспорно, это султан отдавал приказ, но сражался и побеждал именно ты, Адиль. Я даже знаю, что кое-кто из эмиров почитает тебя куда больше, чем самого Салах ад-Дина.

Ричард умолк и внимательно посмотрел на эмира. Тот слушал с улыбкой, но последняя фраза заставила его напрячься. Однако не только сказанное королем вынудило его замереть, но и то, как теперь рассматривал его Плантагенет: будто товар, раба или породистого скакуна перед покупкой – с кончиков белых замшевых сапог до головы. Сейчас аль-Адиль был без тюрбана, его густые черные волосы с едва заметной проседью на висках были зачесаны назад от мыса на лбу. У него был тонкий, с горбинкой нос, красиво изогнутые брови и черные блестящие глаза – ироничные и полные ума; иссиня-черная борода, подстриженная с необыкновенной тщательностью, аккуратно обтекала пухлые яркие губы; в ней было несколько седых нитей, но само лицо – моложавое и полное достоинства. Станом Малик строен, исполнен силы, нарядно одет, отличается благородством манер. Такой мужчина должен вызывать интерес у женщин.

Именно это Ричард и произнес вслух, сказав, что его гость очень привлекателен и наверняка нравится прекрасному полу. После чего с улыбкой добавил, что знает одну даму-христианку, которую очень заинтересовал его вельможный друг-сарацин. Недаром же она с такой охотой отправлялась с ним на верховые прогулки близ Акры. Это было сделано по уговору меж Ричардом и аль-Адилем, когда король предложил своему приятелю-эмиру втайне от всех познакомиться с его сестрой Иоанной, называемой также Пионой в честь ее любимого прекрасного цветка. И хотя сама Пиона поначалу недоумевала, зачем ей надо кататься верхом в окрестностях города, однако потом сама с превеликой охотой стала выезжать на конные прогулки, а по возвращении ни словом не обмолвилась Ричарду, с кем проводила досуг во время этих выездов. Из чего Ричард сделал вывод – Пиона не хочет, чтобы король положил конец этим свиданиям. А еще он помнит полученную от аль-Адиля записку, в которой тот заверял, что нашел Иоанну Плантагенет просто обворожительной.

– О, наконец-то ты заговорил со мной о дивной королеве Сицилийской, – блеснул в улыбке белоснежными зубами посланник султана. – Я не решался сделать это первым. Однако признаюсь, что с тех пор не единожды вспоминал красоту твоей сестры, Мелек Рик. О, прекрасная Пиона! Ее гордые брови изогнуты, словно лук, губы подобны бутону розы, а сама она тонка станом, как тетива. Жизнь моя увяла бы, как ирис от дыхания пустынного самума, если бы не эта сладкая гурия… венценосная красавица!

– Да, моя сестра Иоанна красивейшая женщина в роду Плантагенетов. И вот я бы хотел…

Ричард не договорил, а встал и скрылся за занавеской, где в этот миг смолк перезвон струн Блонделя. Даже своему песнопевцу он не позволил бы услышать то, что намеревался сказать брату султана. И лишь после того, как услал менестреля, Ричард вернулся и, придвинув кресло к аль-Адилю, заговорил, понизив голос. Сказал, что его сестра свободна от брачных уз, хороша собой и достойна носить венец самой могучей державы. А такая держава может появиться тут, в Святой земле, если они договорятся.

– Прошу выслушать, друг мой Адиль. Ты ведь и ранее понял, что я не просто так устроил вашу встречу с Пионой. У нас в Европе… да и у вас в Сирии, так зачастую решаются многие государственные вопросы… посредством браков между венценосными особами. Ты понимаешь, к чему я клоню?

Аль-Адиль смотрел на Ричарда с легкой улыбкой, но глаза его оставались серьезными.

– Я внимательно слушаю, Мелек Рик! Мудрость твоя подобна шербету жарким днем. Говори же!

Ричард сложил руки и, глядя куда-то перед собой, стал излагать свои мысли.

Итак, Иоанна Плантагенет совсем недавно с удовольствием каталась верхом с аль-Адилем, и Ричард, зная свою сестру, понял, что просто так, не по собственному желанию, она бы не задерживалась настолько долго с незнакомым эмиром, если бы тот не заинтересовал ее. Ричард сам настоял на их знакомстве, ибо ему нравился аль-Адиль и он рассчитывал… О, тогда это была лишь слабая надежда, но если его сестра пришлась по сердцу брату султана…

– Я подумал тогда: «О великое Небо! Возможно, сам Всевышний хочет этого союза? И если нам породниться, это ли не способ уладить дело миром, вместо того чтобы вести бесконечные войны?»

Аль-Адиль резко поднялся и несколько минут ходил по шатру, сцепив за спиной руки. Голова его была опущена, но света от огней было достаточно, чтобы Ричард увидел, как тот сосредоточен, как напряжен. О, его красивая сестра явно пленила аль-Адиля. Недаром же сразу по приезде сюда, в Яффу, посланец султана передал ей подарок: удивительно красивые крупные жемчуга, напоминающие цвет облаков и луны. Да и позже, когда Ричард с эмиром объезжали укрепления восстановленной Яффы, аль-Адиль первым заметил прогуливающихся по стене дам – Иоанну в ее алом легком покрывале, королеву Беренгарию, сопровождавшую их Джоанну де Ринель и – немного в отдалении от них – Деву Кипра. Но Ричард готов был поклясться, что его гость смотрит именно на Пиону, причем лицо аль-Адиля при этом сделалось грустным и мечтательным одновременно.

Да и сейчас, услышав предложение Ричарда, он впервые за все время оставил обычную личину ироничной любезности, стал серьезен, его лицо было напряжено, грудь вздымалась глубоко и часто.

– Ну же, друг мой, – улыбаясь, окликнул его Ричард. – Ты знаешь, как я к тебе отношусь, и породниться с тобой было бы для меня великой честью. И великой радостью.

Но как бы ни нравилась аль-Адилю Иоанна Плантагенет, он все же был государственным мужем. И прежде всего спросил о том, на каких условиях может состояться этот брак?

Ричард давно все продумал и был готов к ответу. Резко поднявшись, он смахнул шахматы со столика и быстрым жестом развернул на нем карту с обозначениями замков и крепостей. Он указал перстом на земли побережья, которые уже вернулись под власть христиан – с Акрой, Яффой, Аскалоном, – и сказал, что в случае заключения брачного союза эти владения станут приданым Иоанны. Со стороны же аль-Адиля… Прежде всего крестоносцам должен быть возвращен Святой Животворящий крест. Не менее важным условием является то, что христианские паломники должны получить возможность беспрепятственно посещать свои святыни в Иерусалиме, где воцарятся аль-Адиль с Иоанной. Кроме того, аль-Адиль должен позволить христианам селиться в Леванте и без гонений исповедовать свою веру. Крепости и замки Святой земли будут принадлежать королевской чете – аль-Адилю и Иоанне, а деревни и пути к Святому Граду будут переданы орденам – тамплиерам и госпитальерам, и эти рыцари станут охранять их, наведут порядок на дорогах, избавят от разбойников. И тогда вновь расцветет торговля между западом и востоком, прекратятся войны. Ну а после обмена пленными, когда больше не останется спорных вопросов, Ричард со своими войсками вернется в Европу. Он обещает это! Однако сначала он убедится, что непременным условием этого брачного союза станет правление обоих супругов во вновь возрожденном Иерусалимском королевстве. Пусть аль-Адиль подумает, какая великая и мирная держава возникнет тогда в Святой земле! Свет будет поражен и восхищен. И все это с учетом того, что будут спасены тысячи жизней и что там, где была угроза войны, воцарятся процветание и дружба народов разных верований.

Аль-Адиль был поражен. Почти пол-удара сердца ему больше всего на свете хотелось согласиться, но он сдержался и сказал:

– Мне надо посоветоваться с моим братом.

Однако Ричард отрезал:

– Нет!

Аль-Адиль удивленно поднял на английского Льва глаза, и король стал пояснять: неужели его друг Малик не понимает, что султан воспротивится подобному союзу, дающему его младшему брату такое величие? Однако если аль-Адиль, человек популярный, влиятельный и независимый от давления старшего брата, объявит о своем браке с христианкой уже после его свершения, если сообщит эмирам, что вместо войны в стране воцарятся мир и процветание, Саладин будет вынужден смириться и принять status quo. Султан будет править в своей огромной империи, но и будет покровительствовать венценосной чете в Иерусалиме – подобное должно его устроить, если остальные владения останутся под его рукой. И все же он не сможет воспрепятствовать правлению вновь восстановленным Иерусалимским королевством! Ибо Ричарду известно, что многие эмиры недовольны бесконечными войнами султана, а потому они поддержат аль-Адиля. Как и смирятся с тем, что в Иерусалиме будут проходить и христианские служения: ведь согласились же они с посещением своих храмов верующими восточной конфессии? И Ричард опять с нажимом повторил: если его предложение будет принято, он клянется своей верой и своей честью приостановить движение войск на Иерусалим и навсегда покинуть эти земли.

Ричард умел говорить красиво и убедительно. Поэтому, несмотря на существующие религиозные распри, его предложение казалось аль-Адилю поистине необычным… но и привлекательным! Мир, власть и брак с благородной женщиной высоких кровей, которая так часто снится ему ночами, которую он не может забыть! Но о своих чувствах эмир предпочел не распространяться. И все же спросил: может ли он увидеться с вдовствующей королевой Сицилийской Иоанной Плантагенет? Он должен убедиться, что она согласна стать его женой.

В серых глазах Ричарда появился лукавый блеск. «О нет! – сказал он. – Иоанна подчинится, как всегда подчиняются воле мужчин христианские женщины». И хотя Пиона явно благоволит обаятельному сарацину, но встретятся они после того, как аль-Адиль ответит согласием на предложение короля. Только тогда Иоанна Плантагенет выедет к нему как невеста и он сможет увезти ее, дабы сочетаться браком. Ричард доверяет своему сарацинскому другу, доверяет его чести, но и понимает, что тот не откажется от выгод подобного союза. Он даже согласен, чтобы брак эмира и английской принцессы сначала свершился по мусульманскому обряду, а уже потом по христианскому. Для этого надо, чтобы аль-Адиль провел его в Иерусалиме. Причем это должно произойти тайно, дабы до поры до времени об этом не узнал султан Салах ад-Дин… и не узнали рыцари-христиане, добавил он сдержанно, ибо понимал, какой переполох начнется в стане крестоносцев, когда станет известно о родстве предводителя их похода с мусульманином. Но когда все свершится, когда Иоанна и аль-Адиль станут супругами, они уже будут парой в глазах Всевышнего и пути назад не будет. Никто не посмеет расторгнуть этот брак, особенно когда поймут, какие блага сулит подобный союз!

В голосе Ричарда было воодушевление, однако аль-Адиль поглядел на него с сомнением.

– Ты так настаиваешь, Ричард, чтобы брак произошел в тайне… Вижу, отдаешь себе отчет, как это опасно и какими последствиями может грозить. Да и христиане могут возмутиться союзом женщины их веры и мусульманина, и тогда твоя власть пошатнется.

Ричард вздохнул.

– Ты умный человек, аль-Адиль, и все верно понял. Да, я рискую. Но кто из крестоносцев посмеет восстать против воли Льва? Кто посмеет хулить меня, когда судьба Святой земли в моих руках? И если поначалу я и впрямь ожидаю возмущения и даже гнева своих единоверцев, то со временем они смирятся. Другое дело – как вы уладите все с султаном? Однако я уже говорил – мне известно, что далеко не всех его подданных устраивает эта бесконечная война. Эмиры ждали побед, но теперь, когда все складывается не так легко, как им хотелось бы, многие из них ропщут на Салах ад-Дина. И не уверяй меня, что это не так. К тому же, как мне известно, Саладин очень любит свою родню, и если он сперва и будет гневаться, то потом, узнав о нашем сговоре, простит тебя. Тебя – своего лучшего военачальника! Ты нужен ему, Адиль. И если говорить о риске, то я больше рискую, вверяя тебе жизнь и честь моей сестры, нежели опасаясь гнева моих подданных, моих рыцарей и единоверцев. Да я даже самого Папу Римского заставлю уступить, когда он поймет, что путь христианам в Иерусалим будет открыт только через брачное ложе Иоанны Плантагенет! Но полно, может, ты нашел мою Пиону недостаточно красивой и благородной, чтобы связать с ней свою судьбу?

– О, Ричард! Я даже посвящал ей стихи, – негромко произнес эмир. И он процитировал: «Земля, по которой ты проходишь, превращается в розовый сад. Когда ты смотришь на меня, замирает время».

– Великолепно! – засмеялся Ричард. – Ты истинный трубадур, друг мой, и Пиона не устоит перед такими чувствами. Я сейчас же готов пойти к ней и сообщить об ожидающей ее участи. Однако… Надеюсь, ты сам понимаешь, Адиль, что, если мы решимся, действовать предстоит немедленно! Ты уже завтра возвращаешься в Иерусалим. И как ты отнесешься к тому, что моя сестра поедет с тобой? Причем в полной тайне, о которой будем знать только ты и я… И Иоанна, разумеется.

Аль-Адиль еще какой-то миг размышлял, потом по его губам скользнула улыбка.

– Ты великий мудрец, Мелик Рик. И великий сводник! Но я считаю, что этот план великолепен!

«Еще бы! – думал Ричард, покидая шатер. – Брак с Иоанной для тебя означает союз со мной. А именно такой союзник тебе и нужен, чтобы вырваться из-под давящей на тебя власти Саладина. А ты, дружище, понимаешь, как для тебя это важно. Но то, как аль-Адиль менялся в лице при мысли, что Иоанна достанется ему… О, моя маленькая сестричка сумела пленить этого избалованного красотой гаремных гурий язычника! Но сама-то… Даже смешно, что она скрывала от меня, какого поклонника приобрела! Может, опасалась моего гнева за свою куртуазную игру с неверным? А может… Может, Пиона считает, что он просто нехристь, и не относится к аль-Адилю серьезно?»

Думая об этом, Ричард заволновался. О, в его сестре течет кровь гордых Плантагенетов! И он сам некогда пообещал не принуждать Пиону к браку против ее воли. Она купила себе это право, отдав ему для нужд похода свое приданое. Но… Чушь! Иоанну воспитывали в почтении к государственным интересам. Она разумна и должна понять, что подобный брак спасет немало жизней и вернет христианам Иерусалим! Но если она все же заупрямится… О нет! Он заставит ее! Он дал слово короля аль-Адилю, и Иоанна не должна принудить его переменить свое решение.

И все же объяснение с сестрой страшило Ричарда. Поэтому, чем ближе он подходил к покоям, где проводили вечера дамы, тем все более замедлялся его шаг. Освещенная огнями терраса с кадками пальм и цветущих лимонных деревьев выходила на море. Волны тихо шелестели у песчаного берега, и их плеску вторили журчание голосов в покое дам, легкий перелив струн и мелодичный голос пев шего балладу Блонделя. В воздухе плыл легкий аромат мятного настоя и свежеиспеченных сладких пирожков.

Ричард остановился, собираясь с духом. Иоанна ведь так непредсказуема… или, наоборот, очень предсказуема. В ней есть та же ярость львицы, как и во всем их семействе. Она поставила условие самой выбрать мужа… но нет ничего хуже женщины, которая считает, что может распоряжаться собой. Особенно учитывая личные странные предпочтения Иоанны: сначала она явно тянулась к рослому шотландцу Осберту Олифарду, из-за чего Ричарду пришлось услать парня подальше, хотя такой отменный воин ему бы и тут пригодился. А в последнее время… Ричарду стыдно и подумать об этом – Пиона вдруг стала необыкновенно мила с его смазливым менестрелем Блонделем. И эта женщина уверяет, что сама выберет себе мужа? О, Ричард не позволит ей вытворять подобные глупости и порочить себя, когда он приготовил ей удел… По сути это будет удел императрицы великой земли. Святой земли!

Он вошел в уютный освещенный покой с хмурым, заметно напряженным лицом. Музыка сразу смолкла, присутствующие поднялись, стали отвешивать поклоны. Ричард из-под сведенных бровей взглянул на каждого из них. Спрашивается, что тут делает Обри де Ринель? Ах да, он при супруге, которая мотает клубок ниток с рук королевы Беренгарии. Обри последнее время стал все больше раздражать Ричарда. Не такого он ожидал от этого победителя турниров. Обри все жалуется, что пострадал при Арсуфе и теперь шепелявит, но предприимчивости от этого у него не убавилось: едва началось восстановление Яффы, этот малый тут же сумел перекупить все подряды на строительство, и теперь расходы на камень, плата работникам, снабжение пищей и инструментами войска оказались в его руках. Просто торгаш какой-то, а не воитель. Но Ричард все равно согласился, пусть и скрепя сердце: воровства не отменишь, на строительстве так или иначе кто-то наживается, так пусть это будет Обри. По крайней мере это пополнит кошелек его родича и тот перестанет стенать, как поистратился в походе. Но все же Ричарду этот человек был неприятен, и он почти жалел кузину Джоанну, выбравшую себе такого мужа. Вот к чему приводит своеволие женщин. Нет, женщины должны подчиняться тем, кто лучше их разумеет, какой супруг им нужен!

Ричард будто опасался взглянуть в лицо поднявшейся ему навстречу сестре, поэтому особо долго и любезно приветствовал леди Джоанну. Опять подумал, что она очень похожа на Пиону, но при этом совсем другая. Но, как и Пиона, леди де Ринель полна особого очарования. О, эти дивные глаза переливчатого серо-лилового оттенка! На свету они, как у всех Плантагенетов, казались серыми, как кремень, а в сумерках или при свете огня приобретали лиловый цвет. А какие роскошные черные косы! Они кажутся даже тяжеловатыми для ее изящной, высоко поднятой головки. Идеальная кожа будто светилась изнутри, а ведь еще недавно Джоанна казалась Ричарду несколько бледной, утомленной. Сейчас же просто расцвела. Тонкие скулы, хрупкий стан, высокая грудь…

Почему-то при взгляде на обтянутую переливчатым светлым шелком грудь кузины Ричард невольно покосился в сторону Девы Кипра. Вот чье тело не давало ему покоя. И, будто угадав его мысли, киприотка тут же ответила мягкой, полной значимости улыбкой. Ричард знал, что его дамы едва терпят ее общество, но услать эту женщину… Он и ныне порой втайне встречался с ней. И пусть Ричард презирал за эту связь и себя, и дочь Исаака Комнина, но какое же облегчение он получал с ней!

Король повернулся к супруге. Слава Богу, Беренгария уже не закатывает ему свои молчаливые истерики. Его маленькая королева выглядела понурой и вялой, однако черпала силы в молитвах и сознании своего долга. И покорно подставила лоб, когда Ричард склонился, чтобы поцеловать ее. Он по-прежнему с ней ласков на людях. Но вот заставить себя прийти к ней в опочивальню… В последнее время Ричард избегал плотской близости с благочестивой супругой.

Рядом звякнули струны, когда Блондель отложил в сторону лютню. Ричард взглянул на него отнюдь не дружелюбно. Что успел услышать менестрель в шатре до того, как Ричард его услал? Что уже донес сюда? Но нет, Блондель предан своему королю, он не посмеет.

Да и Пиона, похоже, находится в блаженном неведении. Она с улыбкой шагнула навстречу брату.

– Мой великолепный Ричард!

Она выступала медленно, полная невозмутимости и чувства непобедимости, присущей женщине, уверенной в своей красоте. Но она и впрямь красотка! Не так хороша, как Джоанна де Ринель, но горделива, стройна, великолепна. Как величественно смотрится тонкий обруч на ее темных, уложенных в серебристую сетку волосах, – будто корона. Ее черты отличались женственностью, только подбородок был волевым и свидетельствовал о твердости характера. Но в губах – полных и ярких – чувствуется женская мягкость. И Ричард не сомневался, что она подчинится его решению. Он не оставит ей выбора!

Король улыбнулся сестре и поцеловал ей руку.

– Пиона, услада моего сердца, прекрасная, как цветок в сверкающей свежей росе!

Иоанна удивленно вскинула брови и рассмеялась.

– О Небо! Пообщавшись со своим сарацинским гостем, ты стал столь же велеречивым.

– Тебя что-то не устраивает, малышка?

Ее серые блестящие глаза светились теплом.

– Я рада тебе, Ричард, мое небо и солнце, если тебя так более устраивает, учитывая, как ты увлекся напыщенными сравнениями сарацинского посла.

– Устраивает, если это сказано с любовью. А теперь… – Он повернулся к присутствующим: – Оставьте нас с Ее Величеством Иоанной.

Первой вышла Дева Кипра, чуть покачивая на ходу широкими бедрами, за ней с поклоном удалились супруги де Ринель, вышел и Блондель. Последней покинула покой Беренгария, маленькая, поникшая. Ну почему Ричард в последнее время не испытывает к ней ничего, кроме жалости? Но и свою сестру он жалел. И все же, когда они остались одни, его взгляд сверкнул такой сталью, что улыбка застыла на лице Пионы.

Снаружи, на куртине стены, Джоанна замедлила шаг, давая пройти Обри. По приказу короля они с мужем держались дружелюбно, к тому же Обри был не прочь прихвастнуть перед ней, как удачно получается у него проворачивать дела при строительстве укреплений. Он и сейчас завел об этом речь, но супруга прервала его:

– Хватит, Обри. Я утомлена и хочу побыть одна.

Он не стал спорить, ушел в обнимку с Блонделем, и вскоре Джоанна различила перезвон струн и их веселое пение. Молодая женщина осталась одна и, стоя у парапета стены, смотрела на море. Ночь была тихая, рядом плескались о берег волны, отсвечивая лунным блеском. Воздух был упоительным! Как славно ощущать такое затишье после той бури, какую она пережила в душе еще недавно! Но душа Джоанны все еще кровоточит, и ей так страшно! Да, Уильям не выдал сестру королю Ричарду, но с тех пор даже не смотрит в ее сторону. И все же это лучшее, что он смог для нее сделать. А ей и сказать ему нечего, нечем оправдаться. Она предательница. Она спасла того, кого Уильям так долго и упорно искал. И все же мысль, что Мартин бежал от маршала тамплиеров, для Джоанны более радостна, чем если бы ее брат пытал и покалечил его. И кем бы ни был на самом деле Мартин… О, что бы ни говорил о нем Уильям, Джоанна верила, что он не мерзавец. Ведь Мартин не сбросил своего преследователя-маршала, когда она закричала, что это ее брат, это он помог ей спасти и втащить Уильяма на стену. Однако зачем ей думать о Мартине? Джоанна понимала, что после случившегося им вряд ли суждено когда-нибудь свидеться. Однако же она никогда не забудет его, и ей всю жизнь придется испытывать холодное и тяжелое отчаяние от невосполнимой потери.

Но разве только это? Джоанна откинула край широкого рукава и провела рукой по своему животу. Ребенок! У нее останется ребенок Мартина! Об этом никто не будет знать, кроме ее преданной Годит… и Уильяма, которому Джоанна невольно открылась. Но ее замкнутый, отчужденный брат сохранит ее тайну, она в этом уверена. Другое дело Обри… Пока он и не догадывается, что его жена в тягости. Обри порой приходит к ней, желая примирения, но когда Джоанна леденеет при мысли, что он опять бесчувственно и грубо, как и ранее, возьмет ее, супруг вдруг начинает колебаться и всегда находит предлог уйти. К ее облегчению. И все же молодая женщина понимала, что однажды ей придется сказать и Обри, и остальным, что она носит дитя. Пока же никто ни о чем не догадывается, Джоанна все так же стройна и тонка в талии, у нее прекратились изжога и дурнота, одно время так изнуряющие ее, а сознание, что в ее теле растет маленькая жизнь, дарили молодой женщине ни с чем не сравнимую радость. Она неимоверно похорошела в последнее время, даже Обри делает ей комплименты. Надо будет все же сойтись с ним. Но пока Джоанна довольствуется тем, что они стали достаточно дружны с мужем, хотя, положа руку на сердце, трудно быть любезной с человеком, которого еле выносишь.

Неожиданно мысли Джоанны были прерваны громким, почти истерическим криком Пионы. Ричард тоже повысил голос, в нем чувствовался гнев. Даже не гнев, а настоящий львиный рык. О Пречистая Дева! Король ранее никогда так грубо не разговаривал с любимой сестрой. Чем же Иоанна его так прогневала?

Джоанна стояла, прислушиваясь, но теперь голоса, пусть возбужденные и, казалось, перебивавшие друг друга, стали звучать глуше. Может, ей следует вернуться к ним? Нет, она не посмела.

А в покое Иоанна ломала руки и в гневе смотрела на своего великого брата. Даже сейчас, узнав, какое будущее он ей приготовил, она не решалась выплеснуть на него всю переполнявшую ее ярость.

– Как вы можете так поступать со мной! О, Ричард! Рядом с вами на меня всегда снисходило успокоение, всегда возникало ощущение незыблемости мира, его древних устоев. Вы были самым совершенным рыцарем во всем христианском мире. Слышите, в христианском! А теперь вы пошли на позорный сговор с неверным. Да полноте, верите ли вы вообще в Иисуса Христа, Ричард, если решили продать свою сестру в мусульманский гарем?! Ну, так я вам скажу: я не кобылица, на которую хозяин надевает узду и ведет куда хочет. Никто не заставит меня делать то, что мне не нравится. Я сама вправе решать, каким будет мое счастье.

– Замолчи, сестра! – Ричард старался говорить негромко, но твердо. – Ты всегда знала, что рождена для престола. А все эти разговоры, что ты сама выберешь себе супруга… Ты Плантагенет! И обязана подчиняться старшему в роду.

Иоанна смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она не заплакала, хотя и была близка к этому. Но еще больше она была поражена. И это ее благородный, великодушный, любящий брат? И если то, что он ей сулил, правда… То она сама, Иоанна, не может быть правдой, потому что она и это не могут сосуществовать в одном мире.

– Я не хочу жить в мире, где возможен такой ужас, – осевшим голосом произнесла она. Но не позволила овладеть собой слабости, горделиво выпрямилась. – Ричард, некогда, на Сицилии, вы взяли мое приданое на свои нужды, взяли с охотой, но за это я выкупила у вас право распоряжаться своей участью. И вы дали на это согласие. Дали слово короля и рыцаря! Слово чести! И я напомню вам один из постулатов рыцарского кодекса: «Всегда соблюдай свое честное слово. Ни в чем не солги и будь верен данному слову».

– На все воля всемогущего Творца, – опустил голову Ричард. – И когда я давал тебе обещание, Пиона, я не ведал, как повернется судьба. Сейчас, в наше тяжелое время, когда Гроб Господень снова в руках обрезанного антихриста и папский эдикт обязывает всех приложить усилия, чтобы христиане вновь могли поклоняться своим святыням, разве может иметь вес слово, данное в тот момент? Именно пути Господни привели меня к решению отдать тебя аль-Адилю. Я готов взять на себя этот позор и твое презрение, сестра. Но ты должна подчиниться! Подумай, сколько жизней будет спасено, если ты уступишь! Ты вернешь христианам Святой Град! И сама возвысишься неслыханно. Ты станешь, по сути, императрицей. Разве так позорно быть императрицей?

– Я считаю позором осквернить таинство брака, вступив в союз с неверным! И я считаю бесчестьем соединиться с обрезанным. И это мне! Мне, чьи предки были христианскими королями!

– Успокойся. Ты разве не слышишь, что я сказал? Ты останешься христианкой. И твое христианство будет порукой для твоих единоверцев снова иметь право преклонять колени в храме Гроба Господня. Ты станешь порукой мира, Пиона!

– Не смей меня так больше называть! – топнув ногой, воскликнула молодая женщина. – Пиона – это имя для друзей, а ты мне больше не друг.

– Знаешь ли… – Ричард резко поднялся, и Иоанна невольно попятилась, снизу вверх взирая на него. – Знаешь, если бы мне сказали, что Гроб Господень будет возвращен, если я один с мечом выйду против целого полчища сарацин и погибну, то я бы согласился.

– Но ты погиб бы с честью! Мне же ты предлагаешь бесчестье. Предлагаешь по доброй воле стать главной среди языческих наложниц в гареме аль-Адиля.

– Смирись, Иоанна. Есть время гордости, и есть время смирения, – негромко произнес Ричард, однако со всей силой убеждения. Видно было, что он не привык просить и эти слова даются ему нелегко, но дело стоило этих усилий. Но уже в следующее мгновение он заставил себя улыбнуться. – А уж как Малик очарован тобой! Видала бы ты его лицо, когда я сказал ему о возможности стать вам парой. Да он просто влюблен в тебя без памяти! Однако и ты, Иоанна, признайся: разве аль-Адиль так уж не по нраву тебе? У меня создалось впечатление, что он понравился тебе еще в Акре. Там ты не была к нему столь непримиримой и даже находила его приятным. Ну же, признай, он красивый мужчина.

Иоанна только заморгала, ничего не понимая. О чем это Ричард? Да она и разглядеть-то брата султана толком не успела.

– Чем он мне может понравиться? Ну, согласна, он хорошо держится в седле и…

– Так ты признаешь это? – Теперь Ричард широко улыбался.

Иоанне же хотелось его стукнуть. Но она не смела.

Он был королем.

Вместо этого она молитвенно сложила руки.

– О, Ричард, если ты против того, чтобы я имела право выбирать себе спутника жизни, то позволь мне хотя бы уйти в монастырь.

– Довольно! – вскричал Ричард, отпрянув от сестры. – Ты сама не понимаешь собственного блага. Вы с аль-Адилем нравитесь друг другу, тебе предложен достойный союз, ты будешь жить в величии и роскоши, а главное – выполнишь свой христианский долг. Или ты отправилась в Святую землю на увеселительную прогулку?

– Я не выйду за язычника! – сквозь зубы процедила Иоанна. При этом на ее лице появилось выражение, сильно напомнившее Ричарду их отца – Генриха Плантагенета. – Я скорее брошусь с башни, я утоплюсь…

– Ну, ну, – не обращая внимания на ее ярость, отмахнулся Ричард. – Ты плохая христианка, если хочешь погубить свою душу, вместо того чтобы привести своих единоверцев к миру. Но учти, завтра ты отправишься с аль-Адилем в Иерусалим. Там ты посетишь все святые места, а потом сочетаешься с ним браком. И это приказ. Все, что касается остального… – Он приблизился, и теперь лицо Ричарда, его облик и голос говорили о непреклонности принятого им решения. – Все остальное – капризы давно изнывающей без мужчины вдовушки. И чтобы ты не совершила какую-нибудь глупость, тебя будут охранять. Ты немедленно отправишься в свою комнату и будешь пребывать там под стражей до самого отъезда. А утром, если ты не будешь готова, то, клянусь душой нашего великого предка Завоевателя, я отдам тебя аль-Адилю, даже если для этого придется связать тебя по рукам и ногам и взвалить на спину мула, как овцу для заклания!

Он вышел, с силой хлопнув дверью.

Стоявшая неподалеку у каменного парапета Джоанна видела, как стремительно покинул покои королевы Сицилийской Ричард. Даже по тому, как он двигался, молодая женщина поняла, в каком он гневе. И невольно отступила в тень: когда Ричард Львиное Сердце в таком состоянии, он сметет на пути всех и вся. Но чем же так расстроила короля его сестра?